Потерянное солнце

Ойкава Тоору человек стабильный: он не отказывается от своих слов даже в тех случаях, когда не является правым, предпочитает упорядоченный образ жизни неустойчивому и всегда строго следует своим привычкам, вырабатывавшимся на протяжении долгих лет жизни в одиночестве. Ведь так проще — на пути реже встречаются сомнения, способные пошатнуть привычный уклад вещей и взгляд на мир. Поводов для стресса, к слову, также становится в разы меньше. Ведь все настолько обыденно, что никаким образом не должно возникать проблем. Потому каждые выходные волейболист посвящает себя поддержке своей эмоциональной устойчивости, занимаясь привычными рутинными делами в неспешном темпе: После пробуждения ранним утром субботы первым делом заходит на спортивную площадку, дабы выполнить базовые упражнения для поддержания формы во время отпускных, и, убедившись, что мышцы достаточно размялись и разогрелись после крепкого сна, выходит на пробежку вдоль жилого комплекса — начинает с прогулочного шага, а заканчивает полноценным бегом. В это время в его наушниках обычно играет размеренная мелодия без слов, помогающая поддерживать темп импровизированной тренировки. По итогу, оставшись уверенным, что физически он успел достаточно зарядиться, а мозг включиться и настроиться на предстоящий день, возвращается домой и продолжает утренние ритуалы уже там: принимает теплый душ со всеми косметическими процедурами, необходимыми для красивой и сверкающей кожи, — Тоору нравится тратить время на уход за своим лицом, ведь создается впечатление, будто он действительно становится более симпатичным, — и заваривает небольшой чайничек с кофе. В процессе готовит незамысловатый завтрак из того, что имеется в холодильнике — зачастую такими продуктами становятся яйца и овощи — и наконец устраивается за столом. Неспешно поглощает пищу, смакуя и пережевывая каждый кусочек по отдельности, позволяя поднимающемуся солнцу — окна кухни, как и спальни, в доме мужчины выходят на восточную сторону — греть обнаженную влажную спину. Так как именно это каждый раз помогает ему прийти в себя и начать правильно функционировать — прямо как роботу. Тоору кажется это забавным, но очень подходящим сравнением, поскольку всю свою жизнь он двигался в одном и том же графике, редко позволяя себе сместить что-то или вычеркнуть вовсе: тренировался до потери сил с утра до ночи, пытался получить должное образование в школе и университете, а после и руками выхватывал место в национальной сборной Аргентины. Он всегда шел к назначенной цели, и даже достигнув ее, остановиться никак не смог, каждый раз создавая для себя новые ориентиры. Поскольку так все еще было проще. Жить. Поддерживать дисциплину. Ощущать уверенность в действиях. Не отступать. От мысли об этом Ойкава невольно улыбается — ему определенно импонирует думать о себе как о сильном человеке, стойком борце за свои мечты и стремления — и закидывает голову назад, прикрыв глаза от слепящего солнца. Прислушивается к звукам вокруг, словно позволяет им пройти через себя: несколько птиц под домом тонко щебечут на проходящих мимо людей с целью получить немного еды; гул от лениво проезжающих машин походит слишком привычным, в какой-то степени даже успокаивающим, ибо Тоору слишком приноровился уживаться с подобными шумами. И только легкий свистящий звук кажется жутко подозрительным и неестественным, словно что-то мягкое летит наверх… — Ойкава, мать твою! — За тонким недовольным голоском следует вибрирующий удар о стекло, заставляющий волейболиста распахнуть глаза и подскочить на месте. Все же стоило раньше взять во внимание диссонанс в бывалом укладе. — Прекрати, — короткая и напряженная пауза заполняется очередным броском и попаданием прямиком в стекло. — Игнорировать мои звонки! Резко поднявшись с места, мужчина подбегает к окну и свешивается вниз, в попытке распознать нарушителя порядка. — Маки? — удивленно спрашивает, замечая, что в тонких женских руках покоится несколько ошметков мха. И Тоору не совсем понимает, чему поражается больше: настойчивости и находчивости блондинки или ее внезапному появлению. — Ты что творишь? — Это я у тебя хочу поинтересоваться: что ты делаешь, раз не можешь поднять трубку! — девушка выглядит очень злобной, будто готовится вот-вот прибить кого-то. Кого-то — его, мужчина чувствует это кожей. Он бы определенно съежился от натиска, попытался скрыться от агрессии, однако Тоору не чувствует ничего, кроме желания хихикнуть. Взгляд Тоору перемещается на столешницу, где покоится телефон, экран которого безучастно мигает от поступающих звонков. — Он был на беззвучном режиме, — сбавив пыл, отвечает японец, облокотившись для наиболее устойчивого положения. — Зачем я понадобился тебе в такую рань? — И заглядывает в очаровательное лицо, по цвету сравнимое лишь с клубникой. Его вновь хочется потрогать, дабы ощутить мягкость кожи. И по возможности успокоить нежными поглаживаниями. — У великого короля плохая память? — саркастично спрашивает девушка, уперев руки в бока. Ей совершенно не мешает расстояние между ними, чтобы заставить Тоору напрячься — он терпеть не может забывать что-то. Особенно чьи-то просьбы. Это заставляет чувствовать внутри шлейф вины и сожаления. Однако виду старается не подавать — закончится тем, что Маки почувствует собственную власть, а проигрывать не хочется. Потому что иначе счет в их небольших соревнованиях за первенство и важность может сравняться. — Не называй меня так, я ведь просил, — закатывает глаза, словно это имеет какое-то значение. Волейболист на себе успел убедиться, что Маки, в случае нахождения слабого места или нелюбимого прозвища, обязательно будет давить через них на своего собеседника, дабы показать все свое недовольство. Впрочем, со временем это перестает оказывать должный эффект. — А я просила тебя помочь собрать новый шкаф у меня дома, — Хаттори корчит недовольные рожицы, так что Ойкаве приходится подавить улыбку — все же, несмотря на огорчение, Тоору отмечает то, насколько она выглядит забавно в моменты, когда пытается пристыдить. — Я звонила позавчера около часа ночи, и ты согласился приехать. — Надеюсь, ты также помнишь, что я спал в тот момент и совершенно не мог распознать твою просьбу? — мужчина устало потирает переносицу пальцами, поражаясь непониманию блондинки. Тоору несколько раз вскользь упоминал, что разговаривать с ним спящим практически всегда бесполезно. Большая часть разговора в любом случае остается забытой. Осадок испаряется практически сразу после того, как он осознает, что никакой ответственности он нести не может за действия блондинки. Стоит испытать облегчение, Ойкава вспоминает, что решить возникшую проблему все же надо, потому оборачивается к настенным часам и бегло считывает время. — Подожди… десять минут, мне нужно одеться, и поедем, — предлагает альтернативный вариант, который вполне мог бы удовлетворить Маки и его самого: несмотря на то, что Тоору недоволен ситуацией — все-таки его побеспокоили ранним утром выходного дня, стоило ему только прийти в себя и начать правильно функционировать, — он считает своим долгом помочь Хаттори, потому и предлагает идею, исключающую сильную спешку с его стороны — в ином случае волейболист начинает теряться в создаваемом хаосе. — Пока позвоню охраннику, чтобы пропустил тебя. Квартиру ты знаешь, а дверь оставлю открытой, — получив кивок в ответ и проследив глазами за удаляющейся девушкой, тянется за телефоном и набирает номер поста, дабы предупредить о внезапном госте, как и обещал. Следом плетется в прихожую, щелкает замком и скептически осматривает отражение: за прошедшие несколько недель он успел сильно похудеть за счет изматывающих тренировок, так что ключицы стали еще сильнее выделяться ровной линией, а ребра проглядывают все больше под натянутой оливковой кожей. И думает о том, что стоит немного подправить диету, ведь он и без того всю жизнь находился на границе своей нормы в весе за счет природной худобы. Иначе могут вновь начаться проблемы со здоровьем, что, безусловно, отразится на качестве его игры. А этого категорически не хотелось. Утомленно вздохнув, следует в гардеробную и строго оглядывает осторожные стопки с майками и шортами. Прикусывает губу, пытаясь в голове представить наиболее красивое сочетание оттенков, и хватает обтягивающую спортивную футболку черного цвета — Тоору слишком нравится, как выделяются его плечи и талия, — и светло-серые шорты. В шутливой манере напрягает бицепс и грудные мышцы, замечая, как отчетливо подрагивают его мышцы. Корчит несколько заигрывающих рожиц и смеется от неловкости. Все же подобная показушность не для него. Добавляет привычные аксессуары — несколько браслетов и серебряную цепочку — а следом проходится липким роликом, чтобы убрать пылинки, налипшие на темную ткань. Пальцами подцепляет флакон с парфюмом и несколькими размашистыми нажатиями на колпачок разносит его по волосам и шее — Ойкава любит ощущать лишь шлейф духов, потому разносит его именно этим способом. Гребешком поправляет волосы, создавая небольшой объем еще на влажных вьющихся локонах. Из прихожей в то же время раздается глухое шуршание и ворчание, благодаря чему волейболист улыбается — ему нравится слышать подобные звуки в своей квартире, даже несмотря на излюбленное одиночество и привычку к тишине. Он предпочитает оправдывать это тем, что новый друг разбавляет обстановку, ставшую чересчур затхлой за последние несколько месяцев. Однако в глубине Тоору распознает желание как можно чаще осознавать факт того, что в квартире он более не один. А с Маки. — Ты уже закончил? — интересуется уставшим тоном блондинка, облокотившаяся о дверной косяк напротив. Она скользит липким взглядом по внешнему виду друга, и Тоору совершенно не может распознать его. — Несколько минут с глупой миной пялишься на собственное отражение. Так сильно любишь себя? — Выражение лица нарочито снисходительное. Ойкаве хочется сказать, что совсем нет. Напротив, он чересчур самокритичен и до сих пор не может принять свою личность и внешность до конца, наконец полюбить то, кем является. И лишь для того, чтобы хоть как-то повысить свою самооценку, старается надевать открытые вещи либо подчеркивающие его бесконечные старания. Потому что каждый раз получает комплименты и восхищенные взгляды, которыми сам себя одарить не способен. Но просто фыркает в ответ и становится напротив подруги. Скользит взглядом по ее образу: пшеничные волосы небрежно собраны крабиком, несколько прядей волнами струятся возле лица — их хотелось бы поддеть пальцем и заправить за маленькое ушко, чтобы открыть милое личико; синие глаза кажутся отстраненными, будто недавно произошло нечто неприятное — Тоору успел выучить их выражение — тонкие брови расслаблены, как обычно бывает, когда Хаттори утомлена; пухлые губы сверкают от клубничного блеска, название и фирму которого волейболист подглядел в момент, когда блондинка наносила его около недели назад. И сдерживает себя от импульсивных действий — Ойкаве не хочется слыть ублюдком в ее глазах из-за собственных желаний. — Да, — кратко отвечает, обходя Маки стороной. Важно соблюдать дистанцию, о которой она просила несколько недель назад, потому обращается немного холодно, отстраненно. Ведь иначе попросту не сможет сдержаться, попросит о большем. И будет в очередной раз пристыженно отвергнут. — Поедем на твоей машине или такси? — интересуется, равняясь с волейболистом. Тоору кажется, что блондинка даже не заметила смены настроения, отчего внутри что-то противоречиво растягивается с надрывным треском, словно засохшая канцелярская резинка, готовящаяся лопнуть в любой момент. — А что с твоим мотоциклом? — следует ответный вопрос. Изрядно привыкнув к Ямахе и тому, что Маки всегда таскает волейболиста на нем, японец удивляется отсутствию полюбившегося транспорта. Каждая поездка на ее байке отличалась чем-то веселым: то Элиан хвостиком увяжется за ними и будет всячески притягивать к себе все внимание, дурачась; то Маки начнет зигзагообразно водить, до смерти пугая мужчину. — Я ведь говорила, что отдала его в ремонтную мастерскую для смены масла, — напоминает обыденным тоном, хватаясь за дверную ручку. — Дай угадаю, об этом ты мне также сообщила во время того разговора? — ухмыляется Ойкава, поправляя кроссовки на ногах. Он уверен, что Маки закатывает глаза от очередного подстегивания. — Пойдем. Сегодня машина припаркована возле подъезда, — предвещая ответную подколку, спешит поскорее сменить тему. Не хочется устраивать холодную войну на словах. И без того часто цепляются в попытке одержать лидерство. Когда Тоору поднимается, девушка провожает наглым взглядом возвышающуюся фигуру, словно не может примириться с безмолвным оповещением о завершении диалога, однако в следующее мгновение морщит нос и фыркает, разворачиваясь хрупкой спиной к волейболисту. Ему хотелось бы провести пальцами по ровной линии позвоночника, промять бархатную кожу и втянуть ее запах в себя, пропитаться им насквозь и забыться в прелестном аромате. Ему хотелось бы притянуть ее к себе и как следует напомнить об их разнице в телосложениях. Потому что так приятно осознавать, что понравившаяся девушка меньше размером и ее можно целиком закрыть собой. Думать о том, как бы они смотрелись в отражении зеркала, будучи целиком обнаженными, — возбуждающе, слишком порочно. Однако Ойкаве остается лишь крепко сжимать кулаки от очередного напоминания здравого смысла о том, что Маки сама провела черту. Пресекать ее категорически запрещено, потому покорно примиряется с желанием блондинки. Ее глаза, горящие в своей неподдельной строгости, лишь сильнее принуждают склонить голову и отторгнуть вожделение, медленно разрастающееся тонкими вязями цветов. И кто он такой, чтобы даже попытаться воспротивиться воли той, за кем хочется следовать? — Я хочу поскорее сесть, пойдем, — Маки хмурится, когда нетерпеливо постукивает пальцами по перилам на лестнице. — Ты слишком долго возишься с замком. Старческий тремор успел развиться? — Ты ненамного младше меня, чтобы пускать шутки про возраст, — бурчит себе под нос с неловкой усмешкой так, чтобы она не услышала. Голос его подрагивает от моментной слабости. — Кто бы говорил. Сама-то недавно из утробы вылезла, а уже так со старшими смеешь разговаривать. — Он вновь равняется с блондинкой, возвращая прежнее выражение лица. — К слову, через два месяца у нас будет проходить матч, можешь прийти и убедиться в том, что проблем с мелкой моторикой у меня нет. Детям вход бесплатный, проведу тебя как свою сестренку, — и под громкие недовольные возгласы сбегает вниз по ступенькам, одновременно с тем высунув язык в дразнящем жесте. Тоору думает о том, что раз ему не позволено прикасаться к Маки, он вполне может обойти условное правило и затронуть ее словесно. Поддеть в своей излюбленной манере и начать дурачиться, провоцируя еще более взбалмошную реакцию. Кажется, что любое ее внимание воспринимается как нечто прекрасное, заставляющее трепетать где-то глубоко внутри, потому волейболист продолжает провоцировать блондинку, поддерживаемый ее наигранно раздраженной реакцией. В такие моменты он чувствует себя свободным подростком, оградившимся от мирских проблем и проживающим свою первую жизнь без ожиданий и трудностей. Ему доставляет удовольствие так просто сбегать по лестнице, считая, словно его вот-вот поймают и накажут самым изощренным способом. Потому как главный герой собственного сериала стремится дальше, навстречу воображаемым приключениям ближе к линии горизонта, где его ждут сбывшиеся мечты и тонкие всплески счастья, сбегающие буйным ручьем. Пробегает мимо охраны с громким хохотом и лишь коротко оборачивается для того, чтобы рассмотреть Маки: раскрасневшаяся от внезапной активности, она с горящими глазами надвигается на мужчину, словно буря. Пытается поглотить его одним лишь своим жадным лицом, воспринимая происходящее как гонку за первенство. — Я выиграл, — с гордым видом ребячливо протягивает Тоору, когда первым оказывается на улице. Он посмеивается, прикусив губу. — Только на этот раз, — многообещающе произносит Маки, щурясь от обилия солнечного света. Ей требуется несколько раз проморгаться, чтобы посмотреть на взбудораженного друга. — Позже я тебя порву. — Охотно верю, — он несколько секунд копошится в барсетке, выискивая ключ от машины. Небрежно щелкает по кнопке разблокировки и первым делом обходит седан, дабы помочь блондинке сесть внутрь. Распахивает соседнюю от водительской дверь и ожидающе топает ногой, словно призывая ее как можно быстрее оказаться в салоне. Хаттори послушно плетется следом и хватается за горячую мужскую руку, чтобы поудобнее уместиться на сиденье. И Тоору мысленно взрывается от понимания. Ладонь невыносимо горит от крепкого и надежного, как ему показалось, прикосновения. Кожа зудит, будто выказывая желания вновь испытать саднящее чувство, вдоволь напиться желанным контактом. Он точно не сможет выбраться из собственноручно устроенного ада.

***

— Добро пожаловать, — протягивает Маки, вваливаясь в квартиру. Жар исходит буквально от каждого уголка, потому японка спешит как можно скорее включить кондиционеры во всех комнатах в надежде, что это хоть как-то спасет ситуацию, одновременно с тем напевая себе под нос песню, крутившуюся практически всю их поездку до дома. Веселая мелодия ощущается в голове взрывом свободы и беззаботности. Она вдыхает красочную жизнь, потому так сильно западает в голову. Выискивает глазами пульт, вечно теряющийся на полках в гостиной. Ей приходится становиться на носочки каждый раз, чтобы заглянуть поглубже за фарфоровые статуэтки и вазочки. Через несколько мучительных попыток удержать равновесие и брошенных ругательств себе под нос, благополучно вытягивает его и прожимает сразу целый ряд кнопок, дабы понизить температуру до комфортно прохладной. Облегченно вздыхает, стоит потоку воздуха подуть на влажное от пота лицо, и расслабляет затекшие плечи. — Спасибо за гостеприимство, — коротко поклонившись, словно механически, Ойкава следует за блондинкой, осматривая интерьер, отчего Хаттори испытывает странное чувство веселья. Будто желает услышать его мнение и увидеть реакцию. Понять, насколько ему нравится находиться в этом месте. — Ага, пить будешь? Могу налить лимонада собственного приготовления. Он как раз должен быть прохладным. — С интересом заглядывает в карие глаза. Маки хочется понять, что они выражают и от чего сверкают. Заглянуть внутрь, пройтись по бесконечным лабиринтам и понять суть. Познать главный секрет вечно искрящегося взгляда, каждый раз пытающегося подчинить ее, привязать. — Было бы неплохо, — волейболист кротко тушуется и уступает место в дверном проеме, дабы блондинка могла проскочить. И она резво пробегает мимо высокой мужской фигуры, которую уже успела детально изучить за все время, проведенное вместе, дабы избежать непредсказуемой реакции. Вдруг она, поддавшись импульсивным эмоциям, коснется его и так и не сможет остановиться, пойдет дальше. — Расскажи, что нужно будет сделать? — Для начала перетащить диван к противоположной стене, — достает простенький графин из холодильника, постукивая по вспотевшему стеклу пальцами в качестве попытки уравновесить чувства, и следом тянется к морозильной камере. — Лед добавлять? — Получив в ответ тихое угуканье, Маки бережно берет силиконовые формы и плюхает несколько кубиков в бокалы, наблюдая за тем, как их уголки мгновенно начинают сглаживаться. — А потом собрать шкаф. Там коробка у входа стоит. — Понятно, — задумчиво протягивает Тоору, облокачиваясь на столешницу. Внимательно смотрит за ее действиями сквозь полуприкрытые веки. И девушка прекрасно знает, насколько красивую тень бросают ресницы на шоколадные хрусталики, оттеняя их едва ли не до черного. — Спасибо, — благодарит мужчина, стоит ей подтолкнуть стакан в сторону. Художница совершенно точно не хочет наблюдать за тем, как пара капель сбегают по его подбородку и растягиваются на мощной шее вплоть до ужасной черной футболки. И у нее совершенно точно получается игнорировать происходящее. Потому сама быстро осушает свою порцию прохладительного напитка и отходит в сторону. — Я в это время буду в мастерской, мне нужно навести там порядок, — конечно, она придумывает себе оправдание, чтобы хоть как-то отвлечься и убедить себя в неправильности происходящего. — Можешь подключиться к колонке и включить свою музыку, если хочешь, — ведь так проще игнорировать звуки его присутствия — хочется дополнить, но Маки вовремя затыкается и принимается ополаскивать использованную посуду, следом расставляя ее на впитывающем коврике. Тоору же, поняв желание подруги побыть наедине с собой, удаляется в прихожую и утягивает коробки в гостиную одну за другой. Начинает возиться с ними, при этом издавая легкие хрипы от прикладываемого усердия, отчего японка наконец начинает расслабляться и сама скрывается в соседней комнате, где обычно она пишет картины. Оглядев собственные руки, немного подрагивающие от волнения, начинает злиться. На саму себя. От невозможности отпустить образ мужчины; от невозможности прекратить представлять самые — как она предпочитает думать — отвратительные сцены сомнительного характера; от невозможности отпустить те поцелуи, оставленные на губах друг друга в первую же ночь знакомства. Мысли о волейболисте кажутся до одури манящими, такими зазывающими окунуться в омут далеких мечт, трепетными, вызывающими крупные мурашки по всему телу и сокровенными, будто они — все что есть у Хаттори в жизни. Ведь по сути своей так и есть: она до жути одинока в своем несчастье, неспособна разделить настоящие чувства ни с кем, кроме самой себя, и вынуждена вечно скитаться в притворных масках с остальными мужчинами. И это видится для Маки спасительным кругом, безопасной зоной и многообещающим счастьем. Как будто единственный выход для нее — вечно желать мужчину, которого сама однажды и остановила по собственной глупости, более не мечтающего ее так, как она сама. Это становится лишь одной из многих причин, по которой она продолжает отрицать иррациональные — как ей привыкли внушать — мысли о совместном будущем. Потому что она также неспособна дать что-то в ответ волейболисту, привыкла лишь потреблять и отталкивать, колоть холодом и отдаляться при любом недопонимании. Потому что она не знает, как правильно любить: раздробленное и склеенное нутро не сможет так просто начать функционировать после всего пережитого. Впрочем, это и любовью назвать неправильно. Лишь попытка сбежать от окружающей тоски и всепоглощающего мрака. Только ее пальцы отчего-то неприятно ноют, сжимая одно из полотен, а ноги подкашиваются, норовя уронить саму Маки на пол прямо посреди комнаты и оставить ее в таком оголенном состоянии — с запятнанной собственной распутностью душой и скапливающимися слезами в уголках глаз — перед всем миром только за попытки отторгнуть нужное, правильное решение. — Алло, мам, — пальцы начинают трястись еще сильнее, чем прежде. И она все-таки оседает на пол, ожидая собственного взрыва. Звонок от родителей — худшее, что она могла себе представить. И выходит, она не настолько везучая, чтобы вечность избегать своих страхов. — Доброго дня, — грузным голосом здоровается мать. От него хочется сжаться в одну точку, прекратить существовать. — Как поживаешь? — Очень хорошо, — коротко отвечает Маки, сглатывая. В груди роются разъяренные осы, распространяющие свой яд все дальше. Он расточительно съедает внутренности, оставляет неприятные дыры. — Ремонт вот затеяла, — пытается удержать ровный тон, дабы женщина на другой стороне телефона не смогла распознать ее колебания. — Ты одна этим занимаешься? — На этот вопрос нет правильного ответа, японка успела в этом убедиться за свою недолгую жизнь. — Мне сборщик помогает, — намеренно лжет, лишь бы не получить очередную порцию травли, и мысленно извиняется перед Ойкавой. — Я ему хорошо заплатила, так что сейчас разбираю мастерскую. — Опять своими рисуночками занимаешься, — пренебрежительный голос вызывает отторжение и желание заплакать — она всегда обесценивала любые достижения дочери. — Надеюсь, что ты это делаешь не для того, чтобы привести в дом мужика. — Нет конечно, мам, — язык едва ли поворачивается назвать старшую Хаттори своей родительницей. Она всегда была скорее воспитателем и надзирателем, чем любящей своего единственного ребенка мамочкой. — Захотелось новый шкаф поставить, а потом закрутилось… Ну и сама понимаешь, вспомнила и об остальных моментах, которые хотела бы переделать, — пытается разрядить обстановку неловким смехом, даже несмотря на то, что по щекам уже катятся слезы. — Давай я тебе позже перезвоню? Сильно занята, правда. — Мы с отцом будем ждать твоего звонка, — строго наказывает, давая понять, что пути назад точно не найдется. — И только посмей ослушаться меня: мужчин в твоей жизни все так же не должно быть, они приносят лишь боль и разрушение. До скорого. Короткие гудки воспринимаются как облегчение и возможность выпустить эмоции. Маки поджимает колени к лицу, утыкается в похолодевшую кожу носом и отпускает контроль над собой: громкость всхлипов нарастает, они становятся рваными и слишком жалобными. Произошедшее кажется полным провалом, будто мать начинает в очередной раз подозревать и понимать происходящее в ее жизни на ментальном уровне. Просто предчувствуя, что в жизни дочери все начинает налаживаться, вновь пытается все разрушить своим ужасным мышлением — никто не виноват в том, что она так озлоблена на отца за его прошлые измены, кроме нее самой. Не стоило рушить сразу три жизни только из мотивации правильно воспитать японку. Лучшим вариантом был уход еще на этапе вскрытия всех грязных подробностей. — Маки? — Удивленный Тоору широко распахивает дверь и смотрит на лихорадочно всхлипывающую подругу. Хаттори осторожно выглядывает из своего временного укрытия и устанавливает зрительный контакт, наплевав на то, насколько отвратительными выглядят ее глаза в этот момент. После очередного хныка, волейболист наконец начинает двигаться, словно опомнившись: садится напротив и широко раскрывает руки, приглашая нырнуть в свои объятия. Она, практически не раздумывая, приближается и крепко окольцовывает надежную шею. Это отзывается в теле должным образом: обмякает, повисая на нем, как на единственной возможности выползти из кошмара. — Я с тобой, — его ладони ложатся на спину подруги. Произнесенные слова такие нужные, показывают неимоверную преданность и безусловное присутствие. Ровно этого она так страстно желала и опасалась. Девушка жмется все крепче в поисках требуемого тепла, словно слепой котенок — она давно успела промерзнуть, окаменеть — и плачет пуще прежнего, срывая голос. В груди нещадно пульсирует ненависть к самой себе, ломая Маки в очередной раз на миллионы осколков. Она рассыпается в мужских объятиях так мучительно и долго, не понимая, как справиться с мучающей тяготой и осознанием собственной никчемности. Ведь всегда все проблемы в ее жизни возникали только из-за ее существования, не иначе. И стоило бы прекратить все еще несколько лет назад, перед знакомством с подругами. Или до того, как она успела обнажить свое тело постороннему человеку, в попытке заполучить желаемую толику внимания и… любви. Испытывая себя ранящими мыслями, Маки совершенно не успевает заметить, как Тоору распускает ее волосы и начинает с едва заметным нажимом гладить ее по голове в успокаивающем жесте, параллельно с тем покачиваясь в разные стороны. Он ничего не говорит, позволяя ей вдоволь наплакаться. Знает, что это будет лишним и даже бесполезным. Понимает ее боль и неприязнь, даже не узнав причин. Разделяет ее боль — Хаттори это чувствует. Схожести так просто распознать через прикосновения и попытки закрыть ее спиной. Будто защищает, ссутуливаясь. Возможно, в свое время Тоору тоже не оказали должной поддержки, так что он пытается помочь ей в такой важный для них момент. Убаюкивания срабатывают только через некоторое время — стоит девушке ощутить саднящую боль в горле и окончательное опустошение, она наконец начинает затихать. — Спасибо, — тихо благодарит, удобнее умещаясь на мужских коленях. Немного расслабляет хватку и перекладывает руки на плечи, проводит по ним осторожно и трепетно, подкрепляя слова действиями. — Я могу написать твой портрет? — желание рождается спонтанно, однако Маки чувствует, что ее просьба правильная. Она точно приведет ее к победе.