disintegration // разрушение

Оставшаяся часть их путешествия прошла более или менее гладко. Оленя, по-видимому, было достаточно, чтобы обуздать аппетит Сириуса на весь день, и достаточно, чтобы восстановить его настроение. Ремус не заметил, насколько серой стала его бледность, а глаза потемнели, пока не вернулись к нормальному цвету, пока он не перестал выглядеть болезненно (более болезненно, чем обычно; его лицо всегда было бледным и песочным, а губы, как минимум, были яркие, как клубника под сливками; или что-то более чувственное, например, вишня). (Это сравнение преследовало Ремуса двадцать минут подряд.) Размышляя, тот как будто съежился от отсутствия жажды: скулы ввалились больше, чем обычно, губы потрескались, а кожа под глазами была почти синяками, как персик, — вероятно, такая же легкая. Несмотря на это, он привел себя в порядок и сразу же начал упрекать группу охотников, за которыми он наблюдал издалека в глубине леса — что Ремус нашел невероятно ироничным, учитывая, что он отчитывал охотников за охоту на то же самое, на что охотился сам. Тем не менее Ремус был против охоты на животных любого рода (и да, он тоже видит, как это иронично), поэтому он все равно согласился и решил не ввязываться в спор и не сталкиваться с гневом теперь уже полного сил Сириуса — хотя он знал, что тот не причинит ему вреда. Это было больше связано с тем фактом, что у него не было сил, чтобы справиться с энергией Сириуса — ее у вампира после еды, наверное, хватит на них обоих, да и на третьего останется — и Ремус чувствовал себя довольно странно, проезжая через границу штата Теннесси в Вирджинию, думая о том, когда его самая большая проблема перешла из беспокойства о том, что Сириус вел двойную игру и жестоко убьет его, во что-то такое простое, как его недостаток энергии на вовлечение в дискуссию. Это было странное чувство, о котором он сильно задумался за те десять минут, пока Сириус отвлекся — писал кому-то и улыбался в свой телефон так, что Ремус немного разозлился, хотя и не мог понять, почему (да, мог), — хотя, что совсем не удивительно, размышляя о последних нескольких днях — неделях — в течение которых Ремус часто чувствовал, что его мир переворачивается с ног на голову, задом наперед, наизнанку. Его состояние по умолчанию выросло до ожидания неожиданного. Это было подчеркнуто еще раз, когда они остановились в околообеденное время, чтобы съесть жирную пиццу на вынос, и в итоге вступили в спор (который, откровенно говоря, длился слишком долго для такого) о разнице между колой и пепси. Ремус даже не был уверен, как это произошло — не то чтобы он заставлял Сириуса пить гребаную пепси, в маленьком холодильнике магазина было все до единого, — но каким-то образом они закончили спором; взяли пиццу, отнесли ее в машину, забрались на передние сиденья и поспорили еще немного, балансируя двумя коробками и общей картошкой фри на приборной панели (он дал понять, что убьет Сириуса за любой беспорядок, и достал кинжал, чтобы подтвердить свои слова) и подробно обсуждая различия (Сириус) или отсутствие различий (Ремус), держа соответствующие банки. (В итоге они пришли к выводу, что у Сириуса невероятно развитые вкусовые рецепторы, и пожали друг другу руки в знак перемирия. Его рука была холодной и гладкой. Ремус не позволял себе думать об этом.) Обыденность всего разговора не ускользнула от той части мозга Ремуса, которая, откровенно говоря, сходила с ума большую часть месяца, но он решил не позволять этому быть чем-то большим, чем это было, и просто добавить это к куче дерьма, которое перевернуло его жизнь с ног на голову, чему он больше не собирался позволять себе удивляться. Честно говоря, он не был уверен, что вообще сможет чему-нибудь удивиться после того, как понял, что ему — даже в своем подсознании он сказал это сквозь стиснутые зубы и страдальческую гримасу — нравился Сириус. Что бы это, блять, ни значило. Это слово казалось неправильным — оно и было неправильным. Ремус не был уверен, как ему должен был «нравиться» Сириус, когда, честно, он ему не нравился ни капельки. Куча дерьма, перевернутого вверх дном, стала еще выше. Ремус поднял вопрос о том, где они собирались остановиться позже, всего в паре часов от Нью-Йорка. Он не был полностью против того, чтобы спать в машине, он делал это раньше — правда, не с вампиром, который также был его злейшим врагом, а также объектом интенсивный тоски, — но Сириус сказал, что знает одно место; в течение десяти минут они обсуждали, как чертовски мутно это звучит, но Ремус, мучимый воспоминаниями о боли в спине, которая преследовала его после последнего раза, когда ему приходилось спать в машине, в конце концов согласился и просто надеялся, что Сириус не приведет его в какое-то вампирское подземелье или типа того («Сколько раз, Люпин, мы не спим в гребаных подземельях — твои стереотипы дико обидные, знаешь?»). Видите ли, Ремусу было весело издеваться над ним, шутить и толкать в глубину разума, конечно, до того момента, пока Сириус не направил его через Верхний Манхэттен, через несколько довольно богатых на вид кварталов (хотя, честно говоря, все, что не было причудливым, казалось Ремусу богатым), и указал на современный жилой комплекс в Вашингтон-Хайтс, который выглядел так, словно из него, блять, сочились деньги. Ремусу казалось, что само здание вот-вот отвернется от его рваных ботинок и недорогой одежды — не говоря уже о его старинном грузовике. А затем группа людей вышла из вестибюля, освещенного в пасмурную ночь флуоресцентным светом, и Ремус, по-видимому, не является экспертом в неосторожностях и незначительных деталях вампиризма, но в пизду, если бы он не смог распознать гребаного вампира, увидев его. Холодок пробежал у него по спине. — Так ты привел меня в вампирскую темницу, значит? — сказал Ремус, выходя из машины и захлопывая дверцу, стараясь не казаться таким настороженным, каким он был — потому что он знал, что если один вампир не причинит ему вреда, не означало, что и семь других тоже. Он видел, как Сириус закатил глаза даже в тусклом свете. — Нет, — сказал он, когда Ремус вытащил самое необходимое с заднего сиденья. Было холодно — его дыхание ощутимо прерывалось. — Это просто жилой комплекс, который, так уж получилось, часто посещают вампиры. У нас есть целые сети, знаешь? Уголок его губ приподнялся — в жесте «ну само собой, ты не знал», на что Ремус действительно очень возмутился, потому что на самом деле, да, черт возьми, он знал, большое спасибо. — Знал, вообще-то, — язвительно поправил он, бросая сумку Сириусу с гораздо большей силой, чем было необходимо. — Придурком быть перестань. — Я же сказал тебе, никаких обещаний. Ремус застонал и захлопнул дверцу, удаляясь на каблуках от Сириуса, несмотря на то, что понятия не имел, куда идет и что там делать. Сириус быстро догнал его — гребаная вампирская скорость заставляла его хотеть рвать на себе волосы — и пошел рядом с ним, насвистывая, в раздражающе бодром настроении, от которого Ремусу захотелось прыгнуть на него и вырвать его голосовые связки из горла, сорвать вишни прямо с его лица. Группа вампиров слонялась у входной двери — Ремус подозревал, что они учуяли его, — но гнусная энергия, окружающая их, казалось, колебалась, а затем мгновенно исчезла, когда они заметили пару, идущую к ним. Их было трое — два мальчика и девочка, — и их спины, казалось, выпрямились в тандеме с Сириусом, когда он ускорился и пошел на шаг впереди Ремуса, целеустремленно выпятив подбородок. Вампиры отошли к одной стороне стены. Прежде чем Ремус успел спросить, какого черта группа была такой скрытной, один из вампиров заговорил. Сириус, видимо, не ожидал, что они заговорят с ним (о, ужас) — он на секунду заскользил на каблуках, прежде чем отступить и повернуться к ним. — Здравствуйте, мистер Блэк, — сказал один из мальчиков — ему не могло быть больше семнадцати, хотя, кто знает, как давно его обратили. Он сдержанно кивнул в знак приветствия, его рыжие волосы упали на лицо. – Мы не знали, что вы вернетесь сегодня вечером. Сириус фыркнул — очевидно, в крайнем раздражении от того, что был вовлечен в этот разговор (Ремус слышал это фырканье слишком много раз) — и кивнул в ответ. — Разве Джеймс не сообщил вам? Мальчик покачал головой, как и его спутник. Девушка, которая была ниже ростом и к тому же намного более замкнутой, чем ее сверстники, не двигалась, но ее взгляд скользнул по ним, прежде чем остановиться на Ремусе. Ее глаза сверкнули. Ремус сделал небольшой шаг в сторону, за Сириуса, достаточно, чтобы чувствовать себя защищенным (боже, эта фраза заставила бы Ремуса двухмесячной давности сойти, блять, с ума), и Сириус, очевидно, заметил, как изменилось ее поведение. — Астория, — сказал он осторожно, но авторитетно. — Как проходит твой переход? Она открыла рот, чтобы заговорить, но тут же закрыла; до четверых из них донесся низкий звук, и Ремусу потребовалась секунда, чтобы понять, что это было рычание, исходящее из глубины ее горла. Сириус рассмеялся. — Ты привел человека, — сказал другой мальчик. Это было осторожное заявление, но недостаточно; Ремус почувствовал, что поведение Сириуса изменилось, так же, как и у Астории. Почувствовал, как он застыл. — Привел, — сказал он тихим голосом. — У тебя с этим какие-то проблемы, Оливер? Все трое яростно покачали головами; Астория отступила еще немного, до сих пор не сводя глаз с Ремуса — ему было дико неловко, но в то же время было немного жаль ее. Ее страдания были очевидны по тому, как неуверенно поднималась и опускалась ее грудь. Ремус потянул Сириуса за рукав. — Сириус, — прошипел он так тихо, как только мог. — Пойдем. Вампир позволил Ремусу притянуть его к себе, немного отклонившись в сторону, а затем повернул голову, и трое ребят немедленно отразили его, будто были рады, что избавились от его внимания. Высокий рыжий мальчик обнял Асторию за плечи. Ее глаза наконец оторвались от Ремуса. Сириус вошел в вестибюль без единого слова, и любой гнев или капризность в его фигуре были потеряны для Ремуса, который был ошеломлен абсолютной необъятностью этой комнаты — не в пространстве (хотя оно было смехотворно просторным), а в величии. Она была отделана в основном золотом и мрамором, пол был практически прозрачным; это придавало ей викторианскую готическую атмосферу, но без цветовой палитры. По обе стороны от центра были две выступающие лестницы, которые вели на площадку, где был лифт. Сириус призвал к нему — по крайней мере, Ремус был почти в этом уверен. Он был слишком занят, любуясь статуями на верхушках лестничных перил. Великолепными и золотыми. Он оторвал взгляд от декора только тогда, когда Сириус прочистил горло, лифт как раз прибыл. Именно тогда Ремусу удалось оторвать взгляд от неодушевленного декора и рассмотреть людей; с верхней площадки он мог видеть их всех. Их было немного — два или три человека за столом, посыльный и секретарша, — но каждый из них либо смотрел на него и Сириуса, либо их взгляд был сосредоточен на чем-то другом, так, что было совершенно очевидно, что их взгляд также был направлен на него и Сириуса. Это невероятно нервировало. Ремус поймал себя на том, что нервно сглотнул, прежде чем Сириус дернул его за рукав куртки, и он отступил на шаг, как они сделали на улице. Он вошел в лифт, не сказав ни слова. Он молчал, пока дверь не закрылась и они не начали подниматься. — Ладно, — осторожно сказал он, и Сириус вдохнул, как будто ждал этого. — Что за нахрен это было? Сириус, очевидно, не ожидал, что вот это будет неизбежным вопросом — он бросил на него быстрый, резкий взгляд и сразу же расхохотался. — Что?! — Прости, — сказал Сириус сквозь смех. — Это было просто... неважно. Не бери в голову. — Что за хуйня тут?! — воскликнул Ремус, поворачиваясь к нему. — Что это за место? Это Город Вампиров или что-то такое? И почему они все так тебя боятся? Сириус нахмурился. — Ну, я бы подумал, что ты из всех людей знаешь, почему они меня боятся. Ремус усмехнулся. — Должен заметить, что у тебя раньше был жир от пиццы на подбородке, ты меня совсем не пугаешь. Знаешь, вообще-то он до сих пор там... — он замолчал, указывая на лицо Сириуса. Он тут же отпрянул. — Что? Нет у меня ничего, — быстро сказал он, вытирая подбородок, а затем повернулся к зеркалу в лифте, чтобы рассмотреть его. Он обернулся и увидел смеющегося Ремуса. — Ты гребаный мудила, — пробормотал Сириус, и это было, вероятно, самое неформальное, что Ремус слышал от него за весь день. Это было странно мило. — Серьезно, — сказал Ремус. — Какого хрена они все так... смотрели на тебя? — Ревнуешь? — Я тебя умоляю. Сириус сделал глубокий вдох, прислонившись к задней стенке лифта. Ремус повернулся и многозначительно посмотрел на него. — Ну, во-первых, это, по сути, безопасное убежище для вампиров, если угодно, — медленно сказал он. — И они боялись меня, потому что я владелец этого места. И я намного старше любого из них. — Окей, — медленно произнес Ремус. — А кто была эта девушка? Аст...ория? Сириус кивнул. — Астория — кузина кузины моей кузины или что-то вроде. Она очень молодая. Скорее всего, она хотела откусить тебе голову. Было около миллиона вещей, которые Ремус должен был переварить; по какой-то причине это началось со слов: — Знаю такое чувство. Он в замешательстве приподнял бровь. — Я все время хочу откусить тебе голову, — сказал Ремус, и Сириус рассмеялся — этот звук прочистил что-то в голове Ремуса, и вопросы начали сыпаться сами собой. — Так... ты владелец этого места? Ты здесь живешь? Типа, когда не преследуешь меня? Это типа... как отель для вампиров? — Да, большую часть времени не я преследую тебя, а ты преследуешь меня, и да... Наверное. — И у тебя есть кузины? Сириус нахмурился на короткое-короткое мгновение, прежде чем его лицо успокоилось, и он прочистил горло. — Я имею в виду... не кузины в том смысле, в котором ты думаешь, — сказал он, избегая зрительного контакта. — Термин нежности, знаешь. Ремус не знал. — Вы, существа, становитесь чертовски странными, — сказал он, потирая виски, прежде чем лифт звякнул и открылся перед широким коридором, стены серые, а ковер нейтральный. Вдоль стены тянулись лампы. Ремус был почти уверен, что они были не электрические, а с настоящими языками пламени. Он укоризненно рассмеялся, когда они вышли из дверей. — Пожароопасность, нет? Разве ты не легковоспламеняющийся? — Заткнись, Люпин. Ремус закатил глаза, но последовал за Сириусом, который неторопливо, с размахом шагал по коридору — ему было бы уместно надеть плащ. Ремус думал именно об этом, когда они подошли к единственной двери, которую он видел, и Сириус вставил ключ, который достал из ниоткуда; двери распахнулись. Ремус, вздрогнув, понял, что находится в пентхаусе — он не обращал внимания на то, как высоко их поднимал лифт, но теперь понял по невероятно открытым окнам, которые тянулись в два этажа, что это было высоко. Нью-Йорк маячил под ним, как муравейник, который можно растоптать сапогом. Он сглотнул и последовал за Сириусом по коридору в гостиную, с такими же открытыми окнами и рядом книжных полок вдоль одной стены. На старом красивом деревянном столе стоял графин. Одни только диваны выглядели дороже, чем машина Ремуса. Сириус, казалось, был полностью сосредоточен на пункте назначения — гостиная была проходной, — но остановился на полпути, в середине комнаты, вздрогнув. Он повернулся, нахмурился и посмотрел не на Ремуса, а на тени на стенах. Он включил свет и сделал глубокий вдох; и только тогда на его лице появилась улыбка. — Ты, гребаный дурак, — усмехнулся он, шепча достаточно громко, чтобы Ремус мог его услышать. — Поймай меня. Все, что произошло дальше, было безумно быстро, слишком быстро, чтобы Ремус успевал за этим: порыв ветра скользнул по его плечу и оставил его гореть, и Сириус был прижат к стене с гортанным клыкастым рычанием человека, которого Ремус не мог видеть, но он был достаточно высок, чтобы заслонить Сириуса от него полностью. Он немедленно взвел курок пистолета, но они снова двигались — мужчина швырнул Сириуса к стене с окнами (сердце Ремуса дрогнуло, но окно не сдвинулось с места), а затем на пол, где Сириус сразу же подставил ему подножку и зашипел, прижав мужчину и ударив его черепом о пол так сильно, что плитка фактически треснула. Они двигались с безумно быстрой скоростью по комнате, размахивая конечностями и рыча, вероятно, готовые сломать все на своем пути. Ремус не мог за ними угнаться — он инстинктивно опустил пистолет, признавая свое поражение, и подождал, пока они не скрылись из виду в коридоре. Он сделал только один шаг, чтобы выглянуть из-за угла, когда они вернулись, и на этот раз это было быстро — Сириус, казалось, контролировал себя, маниакально шипя на незнакомца, и все это превратилось в одно завораживающее движение, когда он схватил мужчину за рубашку и швырнул его на стеклянный кофейный столик, разбив его на миллион мерцающих осколков, что тут же разлетелись по полу. У Ремуса отвисла челюсть. Диван скрывал их обоих от зрения Ремуса, и он мог видеть только макушку Сириуса, неподвижную, но он, казалось, издавал какой-то звук, который Ремус не мог уловить. Он снова поднял пистолет и сделал шаг вперед, вглядываясь поверх дорогой ткани, и увидел Сириуса, лежащего, упершись локтями в осколки стекла, его руки все еще сжимали ткань рубашки другого мужчины, и он... смеялся. Они оба, вообще-то — незнакомец был порезан, красная кровь стекала по его темной коже и подбородку; в его непослушных волосах были осколки стекла, и он определенно хихикал — голова откинута назад, нос сморщен. Ремус нахмурился. Сириус оттолкнулся от мужчины и помог ему подняться на ноги, стряхивая осколки стекла с его локтей и рук и, очевидно, не обращая внимания на царапины, красные, сочащиеся кровью на его бледной коже. Он протянул руку, и незнакомец взял ее с широкой улыбкой; он сразу же заключил его в крепкие объятия, очевидно, нежные и любящие. Они раскачивались взад-вперед, смеясь, и Ремус, вздрогнув от нежного проявления привязанности, понял, что это был человек с экрана блокировки Сириуса — хотя там с него не капала кровь и он не был покрыт стеклом. — Черт, — прохрипел мужчина через плечо Сириуса, с силой похлопывая его по спине. — Я, блять, поверить не могу. Этот столик был таким дорогим. — О, заткнись, Поттер, — засмеялся Сириус, отстраняясь и немедленно собираясь вытащить осколки стекла из волос другого. — Как будто ты не заплатил за него моей кредиткой. Поттер пожал плечами, смеясь, а затем в одно мгновение снова бросился на Сириуса; не в той же манере шуточной драки, а чтобы вытереть свою кровь, которая стекала по руке, о рубашку Сириуса. Он ахнул. — Ты гребаный уебок! Ремус был примерно на 95% уверен, что они бы снова ввязались в драку и, вероятно, сожгли бы все здание дотла, если бы он выжидательно не откашлялся. Они оба замерли, Сириус собирался наброситься на своего друга, и повернули головы к Ремусу. Мужчина резко вдохнул, его глаза скользнули по Ремусу, будто читая его. — Человек, — сказал он сначала после вдоха, а затем, более заинтересованно: — Охотник, — заметив, что пистолет все еще зажат в руке Ремуса. Его челюсть отвисла, губы изогнулись в игривой усмешке, и он повернулся к Сириусу, подняв брови. — Это...? — Люпин, — быстро сказал Сириус. — Это Джеймс Поттер. Джеймс, это проклятие моего существования. Джеймс возмущенно ахнул. — Я думал, я — проклятие твоего существования! — Ты на втором месте. Сириус подошел к графину, наливая себе его содержимое, а Джеймс с ухмылкой повернулся к Ремусу и протянул руку — нахмурившись и стряхнув оставшиеся осколки с ладони, прежде чем протянуть ее еще раз. — Привет, — весело сказал он. — Так приятно познакомиться с тобой, Ремус. — И мне, — пробормотал Ремус, беря его за руку. — Наверное? Сириус улыбнулся в свой бокал с противоположной стороны комнаты, и Ремус инстинктивно повернулся к нему, глядя на взъерошенные волосы и окровавленную рубашку, которой он, очевидно, доволен не был. — Не могу поверить, что ты вытер кровь о мою гребаную рубашку, — проворчал он Джеймсу, который сел на диван и засмеялся. — Она дорогая, и я вообще-то заплатил за нее. — Все не так уж плохо. Сириус насмешливо рассмеялся. — И с чего тебе знать? Ты не можешь видеть. — О, отвали, — сухо сказал Джеймс; однако он нахмурился, оживился и огляделся. — К слову, мои очки видел? Я думаю, они улетели где-то между тем, как я бросил тебя в окно, и тем, как ты попытался разбить мою... Его прервал Сириус, открывший ящик старого деревянного комода, который, при осмотре, показался до краев заполненным только очками. Он бросил одни в Джеймса, который ухмыльнулся. — Спасибо, детка. — Обращайся. Ремус моргнул. — Разве ты не... — медленно произнес он. Джеймс повернулся к нему и, увидев его растерянное выражение, посмотрел так, словно он пытался не рассмеяться и с треском провалился. — ...вампир? Сириус хихикнул. — О, давай, скажи ему, Джеймс, — сказал он. — Скажи ему, почему мне пришлось забить свой ящик очками. — Заткнись, Сириус, — беззлобно усмехнулся Джеймс, а затем повернулся к Ремусу. — Он шутил; я и без них вижу, мне просто нравится, как они выглядят. Для... эстетики. Сириус усмехнулся. Джеймс бросил в него подставку для напитков, и он легко увернулся. Она соскользнула на пол к его ногам, и Сириус подцепил ее ногой и толкнул вверх, поймал и кинул через всю комнату, где она совершенно идеально приземлилась на край стола. — Ты в порядке? — спросил Джеймс Ремуса, надев очки. Он говорил с сильным английским акцентом, но каждое третье слово, казалось, имело американские переливы, будто он провел здесь слишком много времени. — Ты выглядишь немного изнеможенным. — Он был за рулем весь день, — сказал Сириус в качестве объяснения. — Да, это то, что меня беспокоит, — саркастически сказал Ремус. Сириус усмехнулся. Он снова повернулся к графину, наливая еще один стакан чего-то, что Ремус не мог определить, но выглядело оно явно алкогольным – и привлекательным, прямо сейчас. — Выпьешь? — предложил Сириус, поворачиваясь и протягивая его ему. Ремус даже не колебался. — Пожалуйста. *** Два стакана и пакет с кровью (на что он неодобрительно покачал головой) спустя Ремус почувствовал, как надвигающаяся головная боль проявляется у него за глазами. — Так, — медленно начал он. — Ты живешь... здесь, большую часть времени? А когда тебя здесь нет, Джеймс присматривает за местом? — Да, — сказал Сириус, делая глоток из своей кружки (он налил туда кровь — Ремус не мог понять, почему, кроме того, что это была странная вампирская штука. Или, может, чтобы Ремусу не пришлось смотреть на нее через стекло и делать им выговор). (Не то что он стал бы — он гость, у него хорошие манеры.) (...ладно, нет, он стал бы.) — Только в течение последних десяти лет или около того, — сказал Джеймс, и Ремус внутренне рассмеялся над «только». — У меня есть квартира в центре города, в которой я живу большую часть времени. — Джеймс работает барменом в Нижнем Ист-Сайде, — сказал Сириус, делая акцент на названии должности с оттенком неодобрения. Ремус поднял брови. — Барменом? — сказал Ремус — Джеймс скривил лицо, которое могло бы покраснеть, если бы у него была хоть капля крови для этого. — Это... нормально. — В этом-то и дело, — сказал Сириус, прерывая Джеймса, чтобы продолжить с усмешкой. — Он сливается, не так ли, Джейми? Кровь животных и все такое. Я не знаю, как ты это делаешь, я едва выжил вчера. — Я изучаю варианты, — сказал Джеймс с оттенком раздражения на вампира, сидящего рядом с ним. — Какой смысл в бессмертии, если ты живешь одной и той же жизнью снова и снова? Будто ты не делаешь того же. Глаза Ремуса инстинктивно метнулись к Сириусу; он стоически смотрел в свою кружку. — В любом случае, тебе действительно уже пора съезжать с этого места, — сказал Сириус на одном торопливом дыхании, приводя себя в порядок. — Тебе едва ли можно дать двадцать пять, а сейчас тебе должно быть тридцать. Плечи Джеймса, казалось, лишь слегка поникли, и он сделал большой глоток из своей кружки. — Я знаю, — сказал он, и Сириус фыркнул — не раздраженно, что он приберегает для Ремуса, а с любовью и сочувствием. Ремус нахмурился. — Что я здесь упускаю? Сириус вздохнул, встал и молча пересек комнату, направляясь к графину. Ремус наблюдал, как он движется, как вода, и проследил за его рукой, когда она потянулась к пакету с кровью, что лежал сбоку; он приготовился издать еще один звук неодобрения, когда рука Сириуса задержалась, но через мгновение он убрал ее, вместо этого отправившись за другим напитком. Он сделал глоток и повернулся одним плавным движением. — Джеймс влюблен в человека, правда, Джейми? — Не поднимай сейчас эту тему, Сириус, — предостерегающе сказал Джеймс, допивая свой напиток и облизывая красные следы, что остались на изгибе его губ. (Он достал бутылку из холодильника — Ремус мог только предположить, что это был олень или что-то в этом роде.) Он откинулся назад и наблюдал, как Джеймс фыркает. — И я бы не сказал, что это любовь. — А я да. — Да что ты знаешь о любви? — выстрелил Джеймс в ответ, и Ремусу показалось, что он наблюдает за ссорой двух братьев; возможно, так оно и было. — Я просто говорю... она человек. — Тогда что это? — сказал Джеймс, указывая на Ремуса, который не был уверен, возмущаться ли ему тем, что его называют объектом, или волноваться из-за скрытого за этим подтекста. — Как это...? — недоверчиво начал Сириус. — Он охотник, и мы ненавидим друг друга. Ты знаешь это. Он здесь только для того, чтобы помочь мне избавиться от Реддла и его приспешников. При упоминании Реддла — Ремус предположил, что позже ему расскажут, кто это, – Джеймс сразу же просиял. — О, да, ты говорил. Я помогаю, а? Сириус дьявольски ухмыльнулся. И словно их предыдущей ссоры и не было. Это хлыстнуло по Ремусу. — Конечно, помогаешь, Джимбоб. — Твою-то блять, ты не называл меня так уже лет десять. — Пробую снова, — Сириус пожал плечами. — Это прикольно. — Это не прикольно, это никогда не было прикольно, ты не делаешь это прикольным... — Эй! — сказал Ремус, снова обретя дар речи. Обе головы повернулись к нему. Сириус легко вернулся к дивану, сел рядом с Джеймсом и поставил на колени миску с чем-то, похожим на орехи кешью, которые Джеймс радостно закинул в рот. — Не будет он помогать? — Почему?! — Не усложняй, Люпин, нам нужна вся помощь, которую сможем найти... — Нет! — сказал Ремус, не уверенный в том, откуда взялись эти защитные механизмы. Он чувствовал себя так, словно работал на парах, а не в здравом уме. Это был очень, очень долгий день. — Ты согласился работать со мной... — Едва ли. — ...Джеймс – это просто, типа, продолжение меня. Практически не личность. Спроси любого. Ремус фыркнул. — Ну, я не подписывался на это. — В то же время Джеймс воскликнул: — Грубо! Сириус озарился дерьмовой ухмылкой. — Знаешь, я не видел тебя два с половиной года, — сказал Джеймс, останавливаясь, чтобы бросить в него кешью. — И каждый раз я думаю, что ты будешь чуть меньшим блядским мудилой, а ты все не меняешься. Теперь за это Ремус мог выпить. Сириус рассмеялся. — Честно говоря, я удивлен, что ты продержался так долго. Ты цеплялся за мою лодыжку с тех пор, как я обратил тебя. — Погоди, — сказал Ремус, — ты обратил его? Сириус кивнул. — Агась, — сказал Джеймс. — Когда-то в... — Я даже не помню, — вмешался Сириус. — Давным-давно, да? Джеймс сделал паузу, а затем промурлыкал, слегка прищурив глаза на Сириуса, прежде чем повернуться и закинуть в рот несколько орешков. Ремус невольно зевнул. — Устал? — небрежно спросил Сириус, и Ремус кивнул. — Сколько сейчас вообще времени? Он откинулся назад, чтобы посмотреть на часы в коридоре. — Почти час. — Господи, — сказал Ремус, протирая глаза. — Ладно, куда... куда мне идти? Я же здесь остаюсь, да? Сириус нахмурился. — Само собой. Это настолько не по-охотничьи, а? Ремус усмехнулся и встал. — Ближайшая гостевая спальня чуть выше по лестнице и направо, — сказал Сириус, неопределенно указывая. — Сможешь найти сам? Я хочу поговорить с Джеймсом. Рядом с ней еще лампа горит. Ремус кивнул, подбирая свои сумки. — Я все еще думаю, что это пожароопасно, — пробормотал он, когда был на полпути через комнату. Он услышал тихий смешок и «Заткнись, Люпин» в ответ. Пентхаус Сириуса был — по крайней мере, по сравнению с остальным дизайном интерьера в здании — относительно современным. Лестницы были плавающими, торчащими из стены, пол наверху выложен темным деревом, а стены были кремового цвета. Комнату было нетрудно найти; вообще-то она находилась рядом с одним из непристойных светильников (который был единственным готическим предметом в коридоре), а сама комната со свистом выбила весь воздух из Ремуса, когда он вошел в нее. Там была стена из окон, но темные жалюзи каскадом ниспадали на них; стены были светлыми, но декор темным, сама кровать была царственной, с балдахином, серыми простынями и примерно миллионом подушек. В ногах кровати стоял черный сундук, а на прикроватном столике не было ничего, кроме лампы и одного одинокого цветка в вазе — желтого тюльпана. Всплеск цвета на фоне монотонной комнаты. Эта метафора заставила Ремуса подумать о том, что Сириус сказал в машине: о скуке, о жизни ради чего-то — и он смутно подумал, может ли это быть немного применимо и к нему тоже. Монотонность его жизни до семнадцати лет была поглощена монстрами — хобби — работой, — которая заставляла его чувствовать, что он что-то делает, что он чего-то стоит; вносит что-то в тоскливое, унылое оправдание земли, на которой он жил. По крайней мере, поначалу так и было. Возможно, в какой-то момент само действие тоже было омрачено монотонностью — охотиться, убивать, двигаться, охотиться, убивать, двигаться. Трепет от всего этого угас; пламя погасло; тюльпан завял. И это показалось ужасной мыслью, когда Ремус подумал обо всех спасенных им жизнях — почему этого было недостаточно для мотивации? Был ли он плохим человеком из-за этого? За сочувствие, за чувство чего-то большего, когда его вид убил так много? Разве не в этом был весь смысл его гребаной работы — спасать людей? И вот он здесь, все его внимание сосредоточено не на том, что нужно. Позволяя то, что он пытался искоренить, сколько себя помнил. И все же он не мог отвернуться. Сириус был похож на автомобильную аварию — ужасную, трагичную и опасную. Он был катастрофой, абсолютной катастрофой; беспорядком, который культивировал все его чувства. Взрыв такой соблазнительный, что он не мог, несмотря на всю свою силу воли, заставить себя отвести взгляд. Было ли это неправильно? Было ли все это неправильно? Ремус не отличал верх от низа. Он велел себе не обращать внимания на это дерьмо, приберечь его на черный день, но он не мог не думать об этом, лежа на кровати, уставившись в потолок; скучный, кремовый, однотонный. Неужели это действительно так неправильно — иметь хотя бы одну вещь для себя? Единственный тюльпан среди облаков ненависти, убийств и мести, который был только для него, чтобы поливать и угождать; чтобы увидеть, насколько большим он может вырасти. Во что он может превратиться. И была ли его вина в том, что острые ощущения превратились в... нечто большее? Что бы это ни было. Что бы он ни делал. О боже, какого хера он делал... Лили бы знала. Лили. Ремус резко вдохнул, вспомнив ее — сейчас было слишком поздно звонить, она, наверное, работает в ночную смену в больнице, но он не разговаривал с ней после того ужасного телефонного звонка с Сириусом в машине. Он совсем забыл. Он решил оставить ей сообщение и сказать, что позвонит завтра. Ремус набирался сил, чтобы вытащить свой телефон из бесконечной ямы, которой являлась его спортивная сумка, когда дверь щелкнула и распахнулась, и Сириус встал в проеме. Трепет вернулся. — Что-нибудь нужно? Ремус прищурился. — Что? — Я пытаюсь быть гостеприимным. Людям... нужны вещи, да? Он чуть не рассмеялся, но подавил это, когда понял, что Сириус был... серьезен. Он пытался. — Э-э... стакан воды? Сириус тут же исчез из дверного проема, будто исчез из жизни. Ремус услышал единственный звон внизу и так же быстро, как и ушел, он вернулся со стаканом воды в руке — жидкость расплескалась после путешествия, немного опрокинулась и просочилась на ковер, превратив кремовый в темно-серый. — Знаешь, — сказал Ремус, указывая на пятно, — этого бы не случилось, если бы ты просто шел. — И что в этом веселого? — возразил он, а затем, протянув руку: — Просто возьми свою чертову воду, Люпин. Ремус встал, взял стакан из его рук, сделал большой глоток и поставил его на прикроватный столик рядом с тюльпаном. Сириус не двигался. — Ладно, так, — осторожно сказал Ремус через минуту. Он сел. — Как мы собираемся сделать это? — Сделать что? — Это. Дело. Работать вместе, — открываться друг другу. Сириус поджал губы, делая шаг вперед. — Как ты обычно начинаешь работать над делом о вампирах? — Ну, просматриваю полицейские записи, ищу потенциальные закономерности. Составляю списки того, что знаю, и того, чего не знаю. Если я не найду определенных зацепок, буду следить за различными заброшенными домами, и обычно я могу найти отправную точку оттуда, — он сделал паузу, улыбка появилась на его губах. — Хотя, все вампиры, на которых охотился я, были, очевидно, идиотами, так что не знаю, насколько это полезно для большого плохого ковена, которого ты так боишься. — Я не боюсь, — немедленно отрезал Сириус. — И, что ж, тогда мы это и сделаем. То, что я здесь, не означает, что ты должен как-то менять свою схему работы. — У меня уже есть целая папка в машине. — У меня тоже есть разные сведения. — Хорошо. — Хорошо. Он кивнул, и они погрузились в глубокое молчание. — Джеймс собирается помогать, да? — тихо сказал Ремус, принимая неизбежное. Сириус кивнул. — Он полезен, — сказал Сириус. — Умный, хороший боец — он в целом хорош. Думаю, он тебе понравится больше, чем я. — Это не так трудно. Ты мне с самого начала не нравишься. Сириус опустил голову и рассмеялся. Ремус сделал еще один глоток воды. Молчание продолжалось. Ремус сглотнул и снова посмотрел на Сириуса, который не двигался. — Тебе не плевать на него, не так ли? Сириус ухмыльнулся. — Вампирские уроки, сейчас? — Отвечай на вопрос. Он выдохнул, прислонившись к стене шкафа, придвинутого к самой дальней стене. — Он мой самый старый друг. Мой самый близкий друг. — Могу сказать. Вы ссоритесь, как братья. Сириус испустил вздох, что прозвучало на полпути к очередному смеху. — Да, ну, в каком-то смысле мы и есть братья, — Ремус приподнял бровь. — Термин нежности. — Точно. Он ухмыльнулся. — Неужели концепция того, что есть люди, которых я считаю семьей, еще не изменила твой мир? Ремус замурлыкал. — Нет. Я знаю, что вампиры верны друг другу. Я просто думал, ты — нет. После... — он замолчал, не желая поднимать тему, которая раньше была поводом для такого жестокого спора. Лицо Сириуса окаменело. — Да, ну, наши отношения работают точно так же, как и ваши, — сказал он. — Мы не преданы вампирам, потому что они вампиры. Ты бы не был предан рандомному человеку на улице больше, чем Лили, верно? Потому что ты близок с ней, а не с ними. Он кивнул. — Верно. Я понимаю твою точку зрения. (Он подавил желание сказать, что все равно не оставил бы их в огне, но смутно подумал, что в этой истории может быть нечто большее, чем он думал в течение последних восьми лет.) — Я рад, — сказал Сириус, и они погрузились в молчание. Через мгновение Ремус внезапно вспомнил вопрос, который собирался задать ранее. — Кто такой Реддл? Сириус сделал паузу, перевел дыхание, а затем встретился с ним взглядом. — Реддл — это... лидер, если хочешь, ковена. Или, по крайней мере, подставное лицо, — последние слова превратились в ядовитую насмешку, почти животную, с примесью издевки. Ремус приподнял бровь. — Подставное лицо? — Это... намного больше и сложнее, чем кажется. Ремус нахмурился, шаркая по кровати. — Скажи мне. Сириус закатил глаза с того места, где стоял. — Это история для другого раза. — Другого раза? — недоверчиво спросил Ремус. — Вот оно, Сириус. У нас нет другого раза. Мне нужно знать все об этих парнях и о том, как, блядь, помешать им причинить боль еще большему количеству людей! Сириус поднял руки в знак капитуляции, на его лице промелькнуло почти удивление. — Успокойся, милый. Черт возьми. Я имел в виду, что это история не для часа ночи и уставшего тебя. Ремус на мгновение разинул рот, осознав свою иррациональность; его глаза метнулись к часам на противоположной стене, которые показывали примерно 1:30 ночи. Он протер глаза, понимая, как он на самом деле устал. — Я бы хотел, чтоб ты перестал меня так называть, — вырвалось у него прежде, чем он дал на это разрешение. — Как? Милый? — Да. Сириус раздраженно изогнул одну бровь. — Ну, ты не особо оставил мне выбор в этом вопросе. Ты отменил привилегию Ремуса, помнишь? — Ладно, если я дам тебе привилегию Ремуса, ты прекратишь называть меня ласкательными именами? — спросил он с надеждой в голосе; Сириус заколебался, и его лицо исказилось в слегка застенчивой улыбке. Ремус застонал. — Видишь, вот и я об этом. — Если ты дашь мне привилегию Ремуса, я сужу круг до... двух ласкательных имен. Ремус прищурился. — Каких именно? — Милый и красавчик. И я буду использовать их в редких случаях. Обещаю. Он задумался на мгновение, прежде чем вздохнуть и снова потереть глаза, слишком уставший для этого разговора. — Прекрасно. Неважно. Сириус глупо ухмыльнулся на долю секунды, а затем его лицо смягчилось — он кивнул. Ремус сделал еще один глоток воды и откинулся на кровать, глубоко вздохнув. — Что ж, — сказал Сириус, собираясь уходить. — Тогда дам тебе поспать. Ремус кивнул, и Сириус повернулся, чтобы уйти. Он едва успел подойти к дверному проему, когда тот окликнул его: — Сириус? Он замер спиной к Ремусу и на мгновение повернулся. — Да? — Ты обещаешь рассказать мне все об этих парнях завтра? Ничего не опуская? Его брови слегка нахмурились, но он кивнул. — Все. Ремус кивнул и снова заговорил вопреки себе: — Просто... ты не сказал мне — или я не поверил тебе — раньше, и я... я знал, все время, пока Питер тут... — он вздохнул, нервно кусая внутреннюю часть щеки. — Я просто хотел бы избежать этого снова. Сириус молчал ровно столько, чтобы это начало нервировать. Ремус поднял голову, чтобы увидеть его; он все еще стоял в дверном проеме, лицо нечитаемое, возможно, ошеломленное. Ремус никогда не мог его прочесть. — Ты чувствуешь себя виноватым. Это был не вопрос, а утверждение. Ремус вздохнул и снова откинул голову назад. — Разве это плохо? — Нет, — сказал Сириус. — Чувство вины — самый сильный мотиватор. — Я думал, это страх. — Иногда это одно и то же. Ремус оперся на локти, опустив голову между двумя подушками, приподнявшись наполовину, но достаточно высоко, чтобы видеть вампира в другом конце комнаты. Он приподнял бровь. — Говоришь так, словно за этим стоит какая-то история. Сириус опустил глаза и безмятежно улыбнулся. — Да, ну, вот это уже точно история для другого раза. — Но ты мне расскажешь. — В конце концов, — сказал он после неразличимой паузы. Уголок его губ слегка изогнулся. — Я не могу рассказать тебе все сразу, ты же знаешь. У меня должно быть хоть какое-то влияние. — О, так ты отчитываешь меня за стереотипы, а потом изображаешь из себя каждого загадочного вампира в истории. — Эй, мне позволено использовать эти стереотипы. Я буду загадочным, если хочу быть загадочным. Ремус улыбнулся, и его глаза закрылись. — Я думаю, ты полон дерьма. — Да? — Мхм. Ремус услышал, как он тихо фыркает. — Почему это? — Если бы ты хотел быть загадочным, ты бы не вернулся после того, как сбежал от меня. Но ты вернулся. Ты всегда возвращаешься. Сириус долго, очень долго не отвечал. — Я не буду разговаривать с тобой об этом, когда ты почти засыпаешь, — сказал он в конце концов; это прозвучало не громче, чем прерывистое дыхание. — Только не снова. Ремус слегка фыркнул, почувствовав упущенную возможность, но не смог собраться с силами, чтобы открыть глаза. Свет за его веками потускнел почти до нуля, когда в другом конце комнаты тихо щелкнул выключатель. Дверь скрипнула, и Ремус инстинктивно перевернулся, позволяя сну овладеть им. — Спокойной ночи... Ремус. Шепот, уносящийся в бездну. Минутное колебание. Щелчок захлопнувшейся двери. *** — Итак, — сурово сказал Сириус. — Все готовы? Джеймс кивнул. Ремус, сидевший рядом с ним, нахмурился, жуя свои хлопья и глотая. — Тебе обязательно пользоваться белой доской? — Да! — сказал Сириус, постукивая указкой по большой белой поверхности. Джеймс рассмеялся. — Знаешь, он провел целых пять лет в качестве учителя в шестидесятых, — пробормотал Джеймс, наклоняясь над диваном. Голова Ремуса резко повернулась. — Нет! — Да! Мажорская школа-интернат в Эдинбурге, кажется, у меня есть фотк... ОЙ! Джеймс отпрянул с пронзительным визгом, когда Сириус пересек комнату и ударил его по голове. Ремус прикрыл рот рукой. — Заткнитесь и слушайте, — сказал Сириус, прежде чем повернуться и угрожающе указать рукой на Ремуса. — Особенно ты, «мистер расскажите-мне-все-СЕЙЧАС». Он неторопливо вернулся к своей доске, и глаза Ремуса метнулись к Джеймсу; он потирал голову с угрюмым выражением на лице. Он встретился с ним взглядом и одними губами произнес «Трость», и Ремусу пришлось подавить смех. Сириус порылся в ящике стола и достал небольшую стопку фотографий. Он начал прикалывать их магнитами, и Ремус увидел, что это фотографии людей; некоторые были портретами в буквальном смысле; некоторые были снимками с айфона низкого качества, некоторые были профессиональными снимками. Был даже один магшот. Ремус приподнял бровь. — Значит, это наша банда? — небрежно спросил он, решив не высмеивать распечатанные фотографии. — Агась, — сказал Сириус, прикрепляя последнюю. — Фотографии любезно предоставлены нашим Джеймсом Поттером. — Ну... — начал Джеймс, выглядя довольно застенчиво, но его почти сразу прервал голос, доносившийся со второго этажа. — Вообще-то это была я. Рука Ремуса инстинктивно потянулась к пистолету в сумке, и он вместе с Джеймсом повернул голову, чтобы увидеть красивую женщину с длинными светлыми волосами, прислонившуюся к перилам открытой планировки в конце коридора, в котором находилась спальня Ремуса. На ней были свободные джинсы и кружевной кроп топ, подбородок высоко поднят, а взгляд устремлен на Сириуса; она ухмылялась, дерзкая улыбка, которую Ремус видел отраженной на другом вампире больше раз, чем он мог сосчитать — ухмылка «я-тебя-обыграл». Ремус повернулся к вампиру и увидел, что его взгляд был ледяным, сосредоточенным на Джеймсе. А Джеймс? Джеймс выглядел так, словно предпочел бы оказаться где угодно — где угодно — но не здесь. Сириус взорвался. — Ты сказал ей?! — Я не хотел спускаться к принтеру, ясно?! — завопил Джеймс, защищаясь, развернулся и вскочил с дивана, когда Сириус угрожающе двинулся на него. — А у нее как раз есть один в квартире, всего на пять этажей ниже, я пытался быть расплывчатым... Ремус моргнул, и в одно мгновение женщина оказалась там, зажатая между двумя парнями, как будто она часто занималась посредничеством. Она стояла лицом к Сириусу. — Ты должен был сказать мне, — произнесла она довольно раздраженно, скрестив руки на груди. Сириус застонал. — Ты не будешь помогать. — Почему нет?! — крикнула она, обращаясь за помощью к Джеймсу — он поморщился и пожал плечами, признавая поражение. Она, по-видимому, не заметила Ремуса. — Я помогала в прошлый раз! Если ты снова собираешь Орден, то я хочу вступить. — Я не... Марлс, мы не будем этого делать. Иди вниз. — Нет. — Марлин. — Ты чертовски хорошо знаешь, что они у меня отняли, Сириус. Если ты снова пойдешь за ними, то я, блять, с тобой. Ремус наклонился, чтобы поставить свою пустую миску из-под хлопьев на кофейный столик (его каким-то образом заменили посреди ночи — он не спрашивал). Она издала низкий звон, когда ударилась о стекло, и когда ложка закружилась вокруг керамики, три пронзительные пары глаз разных цветов так же плавно повернулись, чтобы посмотреть на него. На мгновение воцарилась тишина. — Почему здесь человек? — Он со мной, — выплюнул Сириус, поворачиваясь и наклоняясь, чтобы поднять миску. Он сжал ее с такой силой, что керамика треснула под его большим пальцем; если он и заметил, то ничего не сказал. В мгновение ока он исчез в коридоре. Джеймс и Марлин обменялись иссохшим общительным взглядом, который, казалось, длился целый час, прежде чем Джеймс сдулся и указал в сторону коридора. — О, иди, — тихо сказал он, и через секунду она ушла. Джеймс раздраженно сел на диван рядом с Ремусом. Прошло много времени, прежде чем он набрался смелости спросить. — Я собираюсь получить объяснение того, что, черт возьми, только что произошло, или...? — легко сказал Ремус и услышал, как Джеймс выдохнул сдавленный смех, закрыв лицо руками. Он сел и посмотрел на него, улыбаясь, и Ремус обнаружил, что улыбается в ответ. — Ремус, познакомься с нашей дорогой Марлин, — сказал он, жестикулируя, будто она все еще была в комнате, и это было беззаботное знакомство, а не напряженный спор, в который все только что вылилось. Он слегка кашлянул, склонив голову набок, чтобы посмотреть в конец коридора, прежде чем снова повернуться к Ремусу. — Видишь ли, Ремус, — осторожно начал он. — Сириус за всю свою жизнь обратил только двух человек, — он поднес обе руки к груди, показывая на самого себя, а затем бросил их в противоположном направлении, показывая на, как теперь знал Ремус, Марлин. — О... — Я старше ее, и думаю, он чувствует что-то вроде... ну, он защищает нас обоих, но Марлс еще сильнее. В прошлом были... инциденты, которые, думаю, усилили это. В конце концов он сдастся, он просто не хотел подвергать ее опасности. Но Марлин такая упрямая. Ремус нахмурился, но кивнул; он был охотником одиннадцать лет и точно знал, каково это — не хотеть подвергать людей опасности. Его сердце слегка потеплело при мысли, что если Джеймс был братом Сириуса, то Марлин была его младшей сестрой. (Ему вдруг очень захотелось его увидеть. Просто взглянуть на него. Он хотел знать больше; он хотел знать все. Это было странное, ошеломляющее чувство — раскалывать стальную стену.) — Хочешь знать, где Сириус прячет хорошее вино на кухне? Он моргнул; Джеймс смотрел на него с дерьмовой ухмылкой, руки расставлены по обе стороны от него, как будто он был готов подняться — или наброситься. — Что? — Он держит хорошее дерьмо под раковиной, за подпертым совком для мусора и заклинанием невидимости. Скрывает от меня, потому что знает, что я его выпью. Я знаю, где оно находится уже семь лет, но не уверен, знает ли он, что я знаю. Джеймс встал, пересек комнату и метнулся за зону отдыха в просторную кухню открытой планировки. Ремусу потребовалось мгновение, чтобы сесть и осмыслить слова, которые только что сорвались с губ Джеймса, прежде чем встать и последовать за ним. — Разве он уже не злится на тебя за то, что ты втянул Марлин в это дело? — осторожно спросил Ремус, бросая взгляд в коридор. Джеймс достал два винных бокала и вслепую шарил в шкафу. — Немного рискованно, нет? Джеймс поднял глаза, откидывая с лица свои безумно непослушные волосы. Он с ухмылкой вытащил бутылку, казалось бы, из ниоткуда, и с легкостью налил в оба бокала. — Сириус Блэк никогда не может злиться на меня, — сказал он, ухмыляясь, протягивая Ремусу бокал. — Держи. На тебя он тоже не может злиться. Ремус нахмурился, но все равно взял его, чертовски надеясь, что Джеймс не услышал, как у него на секунду перехватило дыхание. *** — Итак, — снова начал Сириус, уже стоя перед белой доской. Ремус сидел, зажатый (свободно — они оба были достаточно далеко, чтобы не чувствовать клаустрофобии) между Марлин и Джеймсом на диване. Они вернулись в комнату пятнадцать минут (и два бокала вина) спустя, рука об руку. Сириус, по-видимому, сдался, и Марлин обменялась любезностями с Ремусом — она, как и Джеймс, знала его имя до того, как кто-либо назвал его, и Ремус предположил, что Сириус проинформировал ее во время их частной беседы. Марлин казалась милой. У нее, из всех вампиров, с которыми Ремус недавно столкнулся, было самое дружелюбное, самое привлекательное лицо — не привлекательное в романтическом или сексуальном плане (хотя она была чертовски великолепна), а больше походило на притяжение. Большинство из них были ошеломляющими — без клыков в них чувствовалась странная невинность, — но Ремус никогда не видел, чтобы это получалось так хорошо, как у Марлин. С ней все было по-другому; ее лицо было не просто великолепным, оно было добрым. Немного круглым, менее скуластым, чем у Сириуса или Джеймса, но все еще точеным, ее волосы выглядели как золото, а улыбка напоминала солнце. Ремус упрекнул себя за то, что бы подумал он сам о себе настоящем три месяца назад, когда ему так комфортно в окружении вампиров. Сириус откашлялся. Он поднял бокал, который, очевидно, украл у Джеймса, как только вернулся в комнату («Укради у меня еще раз, и я тебя кастрирую, Поттер»), и одним глотком допил оставшееся вино, поставив бокал на кофейный столик и выпрямившись. — Так, я разделил людей на тех, кто, как мы точно знаем, работает с ними, и тех, насчет кого мы не уверены, — он облизнул губы. — Теперь, Ремус, я уверен, что ты узнаешь некоторые из этих имен — пожалуйста, воздержись от перебивания, пока я не закончу, спасибо. Ремус нахмурился, но сдержал свой саркастический комментарий. Сириус повернулся к доске. На левой стороне было гораздо больше картинок, чем на правой, и Сириус начал с них. — Малфои, — сказал он громко и отчетливо, и Ремусу захотелось прервать его. — Люциус, — выплюнул он, указывая на фотографию мужчины с длинными белокурыми волосами и самым злобным сучьим лицом, которое Ремус когда-либо видел. — Единственный сын Абраксаса, умершего где-то в 1700-х годах, и женат на... Нарциссе, — он указал на женщину с распущенными светлыми волосами, очень похожую на Марлин, за исключением того, что ее лицо, казалось, было пропитано меньшей добротой и большим количеством яда. — Дочь Сигнуса, — сурового вида мужчина с козлиной бородкой, — и Друэллы, — жестокая на вид женщина с такими же светлыми волосами и такой же ядовитой улыбкой, как у Нарциссы. Фотографии Сигнуса и Друэллы казались портретами — очевидно, написанными в одно и то же время и, по оценке Ремуса, не позднее самого начала 1900-х годов. Прежде чем он успел задуматься, изменились ли они, Сириус сказал: — Все те же уродливые ублюдки, какими и были в 1904 году, — и Джеймсу пришлось подавить смех. Рядом с Сигнусом и Друэллой стояла Беллатрисса, которая одновременно ничем и всем походила на своих мать и сестру, и ее муж, чья фотография была единственным кадром в действии — снимок, сделанный с мобильного телефона, на котором он был с обнаженными клыками, кровь стекала по его челюсти. Ремус даже не хотел знать, как была получена эта фотография. Слабостью Нарциссы был ее сын Драко; ему было семнадцать, и он был единственным мужчиной, родившимся более чем за триста лет. У Люциуса — его работа; у Друэллы — жажда крови; у Сигнуса — время реакции на внезапные атаки. Слабостью Беллатриссы был Реддл — Ремус довольно быстро понял, что ее пара на самом деле вовсе не была ее парой, просто удобство. (Слабостью Родольфуса, по-видимому, было его «цельное, неуклюжее, нелепое существо»; Ремусу пришлось подавить смех.) Он двигался по доске, перечисляя имена, семьи, возможные слабые места и преимущества; Эйвери, пара Розье, Нотт, один из печально известных близнецов Кэрроу (Ремусу действительно, действительно, пришлось придержать язык), и, наконец: — Снейп, — сказал Сириус с гораздо большей злобой, чем он тратил на кого-либо другого; Джеймс освистал, а Марлин слегка фыркнула. Ремус приподнял бровь. — Он... — Самый скользкий, самый отвратительный придурок на планете Земля, — комично закончил Джеймс, и Марлин улыбнулась ему с другого конца дивана. — Что он сделал? — спросил Ремус, не в силах сдержаться. — Снейп, — сказал Сириус громче, подтверждая свой контроль. — Он у Реддла, — он указал на фотографию самого страшного человека, которого Ремус когда-либо видел, на вершине неуклюжей пирамиды, — по сути, правая рука. Вместе с Люциусом, конечно. Люциус вообще-то обратил их обоих, — он усмехнулся этим словам так резко, что Ремус вздрогнул. — Я думал, ты сказал, что они все чистокровные? Глаза Сириуса блеснули. — Ага. Теперь вспомни, что я сказал вчера ночью о подставных лицах? Ремус откинулся на спинку стула, слегка приоткрыв рот. — Черт. — Вот и я об этом. В этом-то и прикол — в пятидесятые, когда они впервые попытались прийти к власти, Реддл действительно был подставным лицом — он был пешкой в руках старших чистокровных семей. Начальства. Многие из них... многие умерли за те семьдесят лет, что он был в спячке. Он глубоко вздохнул и снова посмотрел на фотографию на доске. У Реддла, из всех них, был самый угрожающий взгляд. Ремус мог бы поклясться, что увидел, как Джеймс слегка напрягся. — Но его импульс увеличился, — размышлял Сириус, не отрывая глаз от фотографии. — Люди следуют за ним, несмотря на то, что он не чистокровный — вообще-то, большинство не знает. А если и знает, то им просто все равно, потому что они все его поддерживают. Он такой же, как мы, но ему дали слишком много власти. И он, безусловно, самый злобный из всех них. При этих словах Марлин встала и, не говоря ни слова, ушла. Сириус уставился на то место, которое она оставила, а затем повернулся, опираясь на доску. Ремус повернулся к Джеймсу, широко раскрыв глаза в вопросе; тот слегка покачал головой и одними губами произнес: «Все в порядке». — Реддл, — сказал Сириус. — Слабые стороны... неизвестно. Ремус выдохнул. — Снейп, — продолжил он. — Слабости... — он сделал шаг к другой стороне доски и постучал указкой по одной из четырех фотографий на противоположной стороне, изображающей кислую, худую и болезненно выглядящую женщину с длинными темными волосами. — Его мать, Эйлин. Статус неизвестен с пятидесятых годов. — Его мать? Сириус повернулся к нему с желтоватым лицом. — Люциус обратил его, обратил ее. Она исчезла, когда он занялся темным бизнесом. Это сбивает его с толку, когда начинаешь говорить об этом; я достаточно сражался с ним, чтобы знать это. Ремус медленно кивнул, и, прежде чем кто-либо успел заговорить снова, вошла Марлин, выглядя такой же безупречной, как и всегда. Она одарила комнату в целом натянутой улыбкой, прежде чем сесть довольно сдержанно, закинув одну ногу на другую. — Так это все, кого мы знаем? — спросил Ремус, и Сириус кивнул. — А они кто такие? Сириус проследил за его указательным пальцем в правую сторону и заколебался, прежде чем прочистить горло. Первая фотография, которую он выбрал, была с изображением молодой женщины с каштановыми волосами до плеч с прямым пробором. Она выглядела значительно менее угрожающе, чем остальные. — Дафна Гринграсс, — сказал он, — старшая сестра Астории, — он многозначительно посмотрел на Ремуса, который на мгновение вспомнил Асторию, молодую вампиршу, которая вчера хотела оторвать ему голову. — Ее не видели с 2013. Никаких контактов с кем-либо из ее семьи. — Он помолчал, переводя дыхание. — Ее сестра скучает по ней. Ремус не был уверен, почему эта деталь имела отношение к делу, но в любом случае она вызвала укол грусти в его груди. Он немного выпрямился. — Чистокровная? — Да. Он нахмурился. — Но я думал, Астория была укушена? Сириус покачал головой. — Не укушена. Я сказал, что она была молодой. Она выглядит на шестнадцать, потому что ей шестнадцать — она самый младший чистокровный ребенок после Малфоя и единственная девочка за сорок лет после Дафны. До Дафны никто не появлялся в течение ста пятидесяти лет. И позволь сказать, три за столетие — это удивительно. Ремус тихо присвистнул. — А родители? — Тут, — сказал Сириус с легкой улыбкой. — В безопасности. Она просто сбежала. Он кивнул, делая глоток чая из кружки, о которой, надо признать, забыл в волнении от этой новой информации. Сириус двинулся влево, чтобы указать на вторую из четырех фотографий. — Ханна Аббот, — сухо сказал он, указывая на грубую фотографию девушки с грязным блондом. — Пропавшая без вести с 1997. Оба родителя умерли в пятидесятых. Я не понимаю, зачем ей вступать в этот ковен, учитывая, что они убили ее родителей, но люди совершают безумные поступки ради власти. Лучше перестраховаться. У меня есть друг, который пытается разыскать ее в Бразилии. Ремус кивнул. Его глаза метнулись к последней фотографии. Изображенный на снимке мальчик выглядел не старше двадцати одного — у него были черные, слегка волнистые волосы, которые ниспадали каскадом посередине и спускались чуть выше ушей. Его нос был прямым, хотя и немного заостренным; скулы четко очерчены, а губы на фотографии были слегка раздвинуты, как будто его поймали. Брови по-королевски изогнуты, а глаза — его глаза напомнили Ремусу Сириуса. Такие светло-голубые, граничащие с серым, почти хрупкого цвета; как ледяная скульптура, словно они разобьются, если он моргнет; хотя он никогда этого не делал, застыл в одном положении, губы слегка приоткрыты, лед никогда не тает. Сириус несколько раз моргнул, глядя вниз, а затем прочистил горло и указал на фотографию. Джеймс снова напрягся. — Регулус, — сказал он тихо, как будто это слово причиняло ему боль. Ремус приподнял бровь. — Без фамилии? — Без, — последовал ответ; Сириус посмотрел на него, и его губы скривились. — Он слишком стар для нее. — Оу. — Он один из, если не самый старый из живущих Чистокровных, — медленно сказал Сириус, будто ему нужно было переоценить все, что он сказал, прежде чем сделать это. — Он... он — сила, и грация, и чистая бойня. — И он не на другой стороне... Почему? Сириус тяжело вздохнул и посмотрел вниз, затем снова вверх; прямо в глаза Ремусу. — Мы не уверены, что он с ними, потому что не видели и не слышали о нем почти восемь лет, — медленно сказал он. — Ни разу, с тех пор как весь его ковен сгорел на складе в Корнуолле. Губы Ремуса приоткрылись в шоке — совсем как у Регулуса на фотографии, — и он испытал вихрь эмоций, которых не понимал: сожаление, сочувствие, замешательство, гнев. Он встретился глазами с фотографией, а затем снова посмотрел на Сириуса, и где-то там было родство. — Там было двое выживших, — тихо сказал Сириус, лицо его было собранным и сдержанным. — С тех пор я его не видел. Ремус хотел что-то сказать, но обнаружил, что слова застряли в горле, хотя он даже не был уверен, что говорить. Тот ковен был такой щекотливой темой для Сириуса раньше — из-за этого? Действительно ли он искренне заботился о них — как о семье? Как он заботился о Джеймсе и Марлин? И кем же тогда, собственно, был для него этот Регулус? Был ли Регулус тем, кто обратил его? Ремус внезапно пожалел о словах, которые произнес той жаркой ночью на автостоянке. Он вздрогнул и понял, что на самом деле почти ничего не знал о человеке, стоявшем перед ним. Он понял, что где-то в глубине души хочет знать все. До самых костей. Все. — Так, — начал он через мгновение хриплым голосом. — И у него... э-э, есть связи с людьми с левой стороны? Губы Сириуса сжались в тонкую линию, он слегка развернулся и вытянул руку — указка ударила по фотографии Снейпа, прямо в центр его лба. — У него долгая, долгая история со Снейпом, — указка переместилась на самого первого белокурого мужчину с кислым лицом. — И Люциусом. Я бы сказал, что есть большая вероятность, что он с ними, но... ну, мы не можем быть уверены. — Слабости? Сириус остановился, сгорбив спину. Он издал сухой смешок. — Скажи ему, что его родители умерли из-за тебя. Я уверен, это собьет его с толку. — Сириус, — начала Марлин, прерывая свое напряженное молчание; он отмахнулся от нее. — Нет, — сказал он легко, но немного напряженно. — Все в порядке. Думаю, мы должны закончить здесь. Он быстро пересек комнату и снял с крючка большую пушистую куртку. На вкус Ремуса, она была слишком пышной, но он накинул ее на плечи, и она выглядела на нем до смешного хорошо. — Я на охоту, — объявил он. Джеймс встал, нахмурившись; Марлин посмотрела на часы, нахмурившись еще сильнее. — Сейчас полдень? — Зонтик возьму. — Я не об... — О, — сказал он, возясь со своим воротником. — Не на людей — на животных. Мы с Ремусом... пришли к компромиссу. Ремус, надо признать, совершенно забыл о своем непреклонном требовании, чтобы Сириус не пил человеческую кровь. Он разинул рот. — Серьезно? — сказал Джеймс, нарушая тишину. Сириус злобно улыбнулся. — Какой смысл в бессмертии, если ты живешь одной и той же жизнью снова и снова, верно, Джейми? — он разгладил лацканы куртки и повернулся к Ремусу. — Люпин, позвони Лилибет, пока меня не будет — я хочу с ней встретиться. И с этими словами он зашагал по противоположному коридору к тому, что, как Ремус помнил по памяти, было прихожей и входной дверью. Джеймс сделал несколько бесполезных пробежек и заорал в гулкое пространство: — Я не жалуюсь, но это определенно не то, что я имел в виду под этим заявлением! Но я не жалуюсь! Не воспринимайте это как жалобу! Но я не это имел в виду! — Джеймс, он ушел. — Да, я в курсе. *** На самом деле Ремус написал Лили заранее. Она работала, но сегодня закончила рано — ее смена была с 3 утра до 3 дня, и она предложила встретиться с Ремусом в маленьком кафе в 6 часов после того, как хоршенько вздремнула; он пришел туда около 5:45. Он не видел Сириуса весь день. Его исчезновение произошло в преддверии дня, и он провел весь день, просматривая свое оружие и багаж, и — что удивительно — разговаривая с Джеймсом. Марлин ушла бог знает куда вскоре после ухода Сириуса, но Джеймс весь день составлял Ремусу компанию, и он обнаружил, что на самом деле Джеймс Поттер был очень приятным человеком. Он не был таким язвительным и раздражающим, как Сириус — он, казалось, искренне интересовался Ремусом, его жизнью; и он, казалось, жил своей собственной. Он рассказал Ремусу все о своих приключениях в Северной Индии — его доме — около двух десятилетий назад, работе шеф-поваром в ресторане — а до этого он провел пятнадцать лет в Румынии, работая в приюте (что звучало слишком мило, чтобы быть реальным для Ремуса, но каким-то образом соответствовало образу человека перед ним). Если бы не вампирский блеск в его глазах и бутылка крови, которую он открыл в середине дня, Ремус, возможно, разговаривал бы с другом, охотником, человеком, которого встретил в кофейне. Это не было чем-то, о чем он много думал. Он предположил, что было легче принять эту новую версию вампиризма, которую, как он думал, он знал, с кем-то, кого он только что встретил, а не с тем, кого ненавидел почти десять лет. У него было много времени, чтобы подумать, за то время, что прошло между его отъездом от Джеймса и встречей с Лили — поездка, ожидание в кафе с напитком. Конечно, он думал о Сириусе. Казалось, он медленно соединял кусочки головоломки вместе, каждый день, проведенный с ним. И Корнуолльская бомба была огромным скоплением кусочков, собранных вместе, но изолированной от остальной части головоломки; в контексте это не имело смысла, просто водоворот цветов, нижний левый угол картины, в которой до сих пор был завершен только верхний. Его действия казались слишком обидчивыми, чтобы не относиться лично к нему — возможно, так было всегда, с тех пор как Ремус спровоцировал его на парковке и в отместку был впечатан в дерево. Он предположил, что сегодняшний вампирский урок — загадка, на которую он должен был ответить, чтобы открыть другой уровень знакомства с вампиром, который, казалось, занимал все его мысли, — был о семье. Что для Сириуса было семьей? Он сказал в ту ночь, когда красное просочилось в их видения, а совы ухали с деревьев за тускло освещенной автостоянкой: «Семья, моя семья, мой ковен». Семья. Его семья. Его ковен. Две сущности; была ли разница? Было ли это одно и то же? И Ремус не мог не заметить физического сходства между ледяным мальчиком с фотографии, застывшем в стоицизме, и вампиром, с которым он провел так много времени — но это было невозможно. Списал сразу. Это было невозможно, потому что Сириус сказал бы ему — он бы выровнял игровое поле, верно? Он бы похвастался своим превосходством в хитром, кривящем губы замечании и физическом насилии. Блять, да Сириус Блэк выставил бы напоказ свой статус крови на дирижабле на весь Нью-Йорк, если бы было, чем похвастаться — верно? Что ж, возможно, он был не в здравом уме, чтобы делать такие выводы. Он отставал — это то, что предположил бы Ремус трехнедельной давности. Между Ремусом, который почувствовал прикосновение Сириуса Блэка, и Ремусом, который этого не сделал, был очень, очень большой разрыв. Он чувствовал себя так, словно его выбило током в астральное царство, где все витало в воздухе, и он не был уверен, хочет ли он вернуться. И в этот момент у него серьезно пиздецки разболелась голова, когда он пытался сложить кусочки головоломки вместе, а они не подходили друг другу, поэтому он решил прекратить попытки. Его мокко был приятным на вкус. Обстановка была прекрасной — и он мог видеть волосы Лили дальше по улице. — Ремус! — взвизгнула она; едва колокольчик на двери перестал звенеть, она бросилась в его объятия, выжимая из него всю жизнь своей миниатюрной, но смехотворно сильной хваткой. Они естественно раскачивались из стороны в сторону, пока обнимались; Ремус вытянул шею, чтобы зарыться носом в ее волосы, и они пахли так же цветочно, как и выглядели. Ее кожа была теплой на ощупь — Лили всегда была теплой, она всегда была как портативный электрический обогреватель, — и Ремус грелся в знакомом, успокаивающем пламени. Она отстранилась. — О, я так по тебе скучала, — сказала она, все еще обнимая его за талию — она лучезарно улыбалась, и Ремус улыбнулся в ответ. — Я тоже скучал по тебе, Лилс. От нее потребовалось еще одно объятие, прежде чем она неуклюже села. Она была в белой блузке и струящейся приглушенно-зеленой юбке. Она подходила ее глазам. Они сверкали. — Не плачь, женщина, — упрекнул Ремус, передавая ей салфетку, и она хрипло рассмеялась. — Ничего не могу поделать, ладно, я просто скучала по тебе. Ремус улыбнулся. Тепло разлилось по его животу и поселилось там — он чувствовал, что никогда больше не сможет встать и нарушить этот момент. Подошла женщина взять заказ Лили и принесла Ремусу его сэндвич, который он с жадностью съел. Она приподняла бровь над своим чаем. — Эти вампиры ведь не морят тебя голодом, да? — Потише, Лили! — прошипел Ремус, оглядываясь по сторонам, а она музыкально рассмеялась. — Да кто мне поверит? Случались и более странные вещи, — сказала она, и он в ответ откусил еще один кусок своего сэндвича. Несмотря на возражения, она наклонилась вперед и все равно понизила голос, чтобы заговорить снова. — Итак, что происходит? Ты работаешь с ним? Ты остаешься с ним? Ремус вздохнул и отложил сэндвич. — Мне нужно... многое тебе рассказать. Ее глаза снова заблестели, но уже от возбуждения. Рассказ он начал где-то в районе своего назначения на миссию, затем Техас, библиотека, автостоянка, дорога, путешествие; затем Теннесси, и мотель, кровать — он разбавил все дьявольское осознание, постигшее его, манипулируя фокусом, чтобы сосредоточиться на своих открытиях человечности Сириуса, а не на том факте, что он хотел наброситься на него и не знал точно, что за этим последует. Он рассказал о вампирском здании, пентхаусе, Джеймсе; он объяснил систему иерархии крови и то, как он каким-то образом убил старейших Чистокровных существ восемь лет назад и даже не знал об этом вплоть до момента восемь часов назад (она слегка ахнула при этом). Он рассказал ей о Марлин и о побеге Сириуса. Когда он закончил, она воспользовалась моментом, чтобы заговорить. — Вау, — сказала она, ставя свою кружку. — Ладно. Много чего нужно обработать. — Да. — Итак, — начала она, и Ремус увидел, как лихорадочно работает ее мозг. — Этот... ковен. Чего именно они хотят? Ремус открыл было рот, но потом закрыл. — Я не знаю. Лили нахмурилась. — Кого они убивали? — Я не знаю. — Какова их цель? — Я... не знаю. Она выглядела совершенно ошеломленной. — Что ты знаешь? У Ремуса возникло странное желание рассмеяться. — Вообще не знаю. — Господи Иисусе, — пробормотала Лили, закрывая лицо руками. Ремус горько рассмеялся. — О чем вы с Сириусом вообще говорите? Это был самый простой из всех вопросов, и все же, каким-то необъяснимым образом, Ремус оказался в тупике. О чем они говорили? Казалось, что все, что они говорили, превращалось в загадку. Ремус понимал Сириуса меньше, чем восемь лет назад; даже сейчас, после того, как они договорились выложить все в открытую. Сириус молниеносно ушел ранее, когда они только начинали — почему? У Ремуса хватило ума найти его и вбить немного, блять, здравого смысла. Извлечь его мозговые клетки одну за другой и поглотить их для получения информации или чего-то столь же жестокого и ненужного, потому что это было то, что они делали, не так ли? (...Нет. Больше он так не думал.) — Мы спорим, — сказал Ремус вместо ответа. — Обычно о том, что я ничего не знаю. А потом я пытаюсь во всем разобраться, а он говорит что-то идиотское, и я... я взрываюсь. И мы никогда ни к чему не приходим. Лицо Лили исказилось от жалости, и она поджала губы. — Вы оба слишком вспыльчивы и упрямы. — И ты говоришь это, блять, мне. — Но я бы не сказала, что вы ни к чему не приходите. Ты ведь здесь, не так ли? И ты еще не убил его. Это плюс. Ремус жалобно рассмеялся. — Я даже не думаю, что смогу продолжать это делать, понимаешь? Я слишком сопереживающий. Проблеск человечности, и я думаю, что его можно спасти. Как какое-то гребаное клише — дерьмовый злодей из дерьмовой книги. Это просто смешно. Я смешон. Лили улыбнулась, но ничего не сказала. Ремус приподнял бровь. — Что? Она пожала плечами. — Я просто думаю, что в этом есть нечто большее. — Большее? — Ты и он, – беспечно сказала она. — И в тебе, и нем есть нечто большее, чем просто... клише злодея и героя. Ремус прищурил глаза, но она не позволила прервать ее. — Я имею в виду, что после всего, что ты мне рассказал, ты не можешь сказать, что это всего лишь проблеск, — продолжила она. — Мне кажется, там целый океан, он просто не знает, как им пользоваться. Разве ты не видишь этого? Ремус уставился на нее. — Как ты видишь? Ты даже никогда не встречалась с этим человеком. Лили внезапно замерла; на ее лице промелькнуло около 50 эмоций, прежде чем пришло осознание. — О боже мой. — Что? — Дай мне встретиться с ним! — воскликнула она. — Дай мне помочь! — Почему, ради всего святого...? — Видишь ли, я знала, что ты так скажешь, — быстро сказала Лили. — Поэтому я избегала просить помогать все это время, потому что знала, что ты не позволишь мне без уважительной причины, но... Я просто, блять, подумала об одном! — Лили, нет. — Послушай меня, — решительно сказала она, и глаза Ремуса расширились. — Ты ни хрена не знаешь об этом ковене, да, ты охотник, делающий абсолютно дерьмовую работу... — Эй?! — ...Конечно, но что, ты думаешь, они точно делают? Ремус уставился на нее. Лили выглядела невероятно нетерпеливой. — Я не знаю... пьют кровь? — Боже, ты безнадежен... убивают, Ремус! Они убивают, да?! А куда деваются мертвые тела? — Кладбище. — До этого, ты, долбоеб. Это мгновенно поразило его. — Морг... — А кто из твоих знакомых является помощником судмедэксперта? — Лили, нет. — Почему нет?! — сказала она, чувствуя головокружение от возбуждения. — Это сработало бы идеально. Я медсестра, у меня есть доступ в морг, я хорошо разбираюсь во вскрытии и патологоанатомическом обследовании. Я могу просматривать записи... — Разве это не поставило бы под угрозу твою работу? — Нет, видишь ли, — сказала она, ухмыляясь, — потому что у меня есть юрисдикция на все эти файлы. И, вероятно, до этого даже не дойдет — я бы не давала их вам, это были бы просто наводки, подсказки; я почти уверена, что нет закона, запрещающего вступать в сговор с вампирами. Они мертвы, верно? Посмертная конфиденциальность? — Лили, это не... Она выдавила «о», шикнув на него — он видел, что она гнет вещи там, где считает нужным, и что она не отступит. — И я могу следить за причудливыми увечьями — я видела их раньше, помнишь, два года назад? Я звонила тебе по поводу тел, обескровленных? Тот ковен, который изуродовал их тела, чтобы скрыть причину смерти, я раскрыла это дело для тебя и того большого рыжего парня с близнецом... — Ты не раскрыла дело, — раздраженно пробормотал Ремус, пытаясь скрыть, что понимает ее точку зрения. — Я так и сделала. Ты подумал, что это оборотень или Сирена. — В свою защиту могу сказать, что там была Сирена, только в Бостоне. Я был достаточно близок. — Позвони Сириусу, — сказала она. — Спроси его, могу ли я помочь. Я хочу помочь. — Ладно, Лили, успокойся, — осторожно сказал Ремус. — Во-первых, он едва ли позволяет даже своим друзьям-вампирам помогать, не говоря уже о человеке... — Но я же не собираюсь драться! Он шикнул на нее. — Во-вторых, у меня... нет его номера. — Ну конечно, у тебя нет. — Послушай, — сказал он. — Давай просто поговорим о чем-нибудь другом. Я не видел тебя целый год, Лилс. Я расскажу им об этом позже. Она была раздражена, но согласилась, за обещание, что он расскажет об этом. Это произошло раньше, чем ожидалось. Джеймс написал Ремусу через пару часов после их встречи, когда солнце начало окрашивать небо в красный цвет (лишь слегка приглушенный промышленным воздухом), и предложил заехать за ним. (Он настоял на том, чтобы обменяться номерами на экстренный случай — это не была идея Ремуса, но... он и не сказал «нет».) Его блестящая машина подъехала к кафе, его лицо было скрыто тонированными стеклами, и Ремус с Лили вышли рука об руку — она как раз собиралась попросить его пообещать спросить их, и не попадаться, и не становиться чужим, и он был в середине согласия на это обещание, когда ее лицо похолодело от шока. Голова Ремуса повернулась к машине, где Джеймс опустил стекла, снял солнцезащитные очки и в настоящее время отражал — если не больше — потрясение Лили. У него отвисла челюсть. О нет. — Джеймс?! — первой, не двигаясь, пролепетала Лили. — Лили? — глаза Джеймса метались между ними двумя. — О, нет, — сказал Ремус, совершенно измученный, уронив голову на руки. Она немедленно повернулась к нему. — Он твой Джеймс? — дико спросила она, слегка приподняв губы. Ремус точно знал, почему. — Она твоя Лили? — донеслось из машины. — О, нет, — простонал Ремус, смыкая пальцы, между которыми он выглядывал, и отчаянно протирая глаза. Да, все еще там. — Я так и знала! — торжествующе сказала Лили, буквально подпрыгивая. — Я так и знала! Я знала, что он гребаный вампир! — А-а... — Лили! Она тут же съежилась, выглядя смущенной. — Ролевая игра, — радостно сказал Джеймс проходящей мимо паре, которая смотрела на них растерянными глазами. — ...Извини, — сказала Лили после того, как пара рассеялась. — Думаю, я слишком бесчувственна. — Ты, блять, думаешь? — заметил Ремус. Джеймс вышел из машины. — Ладно, так, — осторожно сказал он, делая шаг вперед. — Это... что-то. — Так вы знаете друг друга, — тупо сказал Ремус — даже не вопрос, он знал ответ. — Если ты и сейчас думаешь, что я, блять, не буду помогать, Ремус Люпин... — Воу, воу, — сказал Джеймс, поднимая руку. — Кто говорил о помощи? — Я. Только что. — Как ты можешь помочь? Лили хмыкнула. — Не говори так чертовски удивленно. Я могла бы показать тебе. — Лили... — Послушай, — сказала она Джеймсу. — Во-первых, я поняла, что ты вампир, даже не сказав тебе и трех слов. Во-вторых, я опытная медсестра и помощница судмедэксперта. Я знаю признаки, у меня есть доступ к телам и файлам, я могу сообщать о закономерностях, я могу помочь Ремусу, если он пострадает — я ценная. Ремус должен был признать, что она хорошо подкупала. Джеймс на мгновение уставился на нее. Ремус застонал. — Ты не можешь всерьез рассматривать это! — Я... — пробормотал он. — Я имею в виду, что иметь ее было бы удобно... — Боже, — простонал Ремус. Он, на секунду озаренный, подумал, что, возможно, чувствует себя точно так же, как Сириус сегодня утром по отношению к Марлин. — Это слишком опасно. — Все опасно, Ремус! — воскликнула Лили. — Я просыпаюсь каждое утро и иду по этим улицам, и есть около двадцати способов, которыми меня можно убить прямо сейчас и трахнуть там, и только с одним из них я действительно могу что-то сделать. Что-то, что могло бы помочь. Это не значит, что я собираюсь убивать вампиров — я могу просто помочь со стороны. Джеймс поморщился. — В ее словах есть смысл. — Отъебись, ты несправедливо предвзят, — бросил ему Ремус. Лили нахмурилась. — Что? — Слушайте, — быстро сказал Джеймс, проходя мимо него. — В конце концов, все зависит от Сириуса. Просто... просто сядьте в машину, вы оба, а я позвоню ему и попрошу вернуться. — Ты везешь Лили обратно в отель «Трансильвания»? Джеймс бросил на него свирепый взгляд. — Нет, — раздраженно сказал он. — Я просто не хочу получить штраф за парковку здесь, на обочине. Если я снова воспользуюсь кредиткой Сириуса, он реально может убить меня. Ремус закатил глаза и забрался в машину. Они сделали, как он сказал, и поехали — Джеймс и Ремус впереди, Лили сзади, — и на полпути Джеймс выудил свой телефон из кармана. — Два человека в машине, Джеймс, — предостерегающе сказал Ремус, и вампир закатил глаза. — Я просто звоню ему, заткнись. Он набрал номер одной рукой, и телефон звонил. Он звонил, и звонил еще. Он не ответил. Джеймс издал раздраженный стон. — Сириус, гребаный ты мудак, — пробормотал он, нажимая «вызов» снова с большей силой, чем было необходимо. Ничего. — Да ну пиздец, — простонал Джеймс. — Он меня игнорирует. — Откуда знаешь? Джеймс бросил на него иссохший взгляд. — Просто знаю. Слушай, позвони ему со своего телефона. — У меня нет его номера. — Возьми у меня. Он не ответит, если узнает, что это я. Он делает типичную штуку «Сириус-избегает-всего-из-за-чего-нервничает», а прямо сейчас это капец как некстати. — Из-за чего он нервничает? — спросил Ремус, делая вид, что набирает номер Сириуса в своем телефоне, чтобы Джеймс подумал, что вопрос небрежный. — Дело. Ты. Регулус. Просто позвони ему. Больше вопросов он не задавал. Телефон прозвонил три раза, прежде чем щелкнул. — В чем дело, Ремус? — Сириус раздраженно сплюнул в трубку. Ремус усмехнулся. — Ну, тебе тоже привет. Как ты узнал, что это я? — Джеймс только что дважды звонил мне. Я не идиот. — Да, блять, еще какой, — крикнул Джеймс, зная, что тот услышит. Лили просунула голову между двумя сиденьями, желая послушать. — Чего ты хочешь? — Где ты? — спросил Ремус. Сириус рассмеялся, и это слегка отозвалось эхом. — Почему там эхо? — Я под мостом, — просто сказал он. — Учуял койота. Ваши непрекращающиеся звонки спугнули его, спасибо за это. — Послушай, — сказал Ремус, пощипывая себя за переносицу. Он встретился взглядом с Джеймсом, который одними губами произнес: «Не говори ему о Лили». Ремус на минуту разинул рот. — Я не могу тут весь ебаный день ждать, Люпин. — Ты можешь просто... перестать быть пиздецки угрюмым мудаком и вернуться? Ты сказал, что расскажешь мне все, Сириус, а я до сих пор ничего не знаю, — сказал Ремус, мгновенно отметив, как непреднамеренно раздраженно он звучал. Сириус рассмеялся. — У нас есть время. — Его нет, — сказал Ремус намеренно мягче. Он замолчал. — Послушай, Сириус... Я тоже нервничаю. Глаза Джеймса расширились, он повернулся и резко, отчаянно покачал головой. Ремус отвернулся. На телефонной линии по-прежнему было тихо. — И я не знаю, чем был для тебя этот ковен или что он представлял, — сказал он едва громче шепота. Он прислонился головой к окну. — Я не знаю, кто... кто для тебя Регулус. Джеймс издал раздраженный звук. Ремус продолжил; он проталкивался вперед. — И я не собираюсь говорить, что... что я сожалею о своей работе. Ни капли. Но мне правда жаль о том, что так думал о тебе. На парковке в тот день. Что ты был предателем. Я не знаю, каково твое определение семьи, но я начинаю думать, что оно схоже с моим, и если это так... ну, они не заслуживают твоей преданности, если только... если только они не заслужили ее. Ты сказал, что расскажешь мне, и, поскольку этот ковен важен, само собой, я жду выполнения этого обещания, но прямо сейчас... Я просто... прости, наверное. Какую бы роль я ни играл в том, что ты сейчас чувствуешь. Было очень тихо; это разрушалось только звуками машины — то, как колеса катились по асфальту. Ремус даже отнял телефон от уха, чтобы убедиться, что он все еще там. Когда он приложил его обратно, Сириус сделал долгий, глубокий вдох. — Ты тоже прости, — сказал он наконец. Ремус нахмурился. — Что? — Прости, что сломал тебе пальцы. В тот день. Восемь лет назад. В этом не было необходимости. Ремус чувствовал какую-то злость — он чувствовал раздражение из-за полного отпущения чувств, полного игнорирования сути дела; и все же все, что он мог сделать, это рассмеяться. — А еще ты вывихнул мне запястье, — небрежно сказал Ремус. — Мне пришлось носить гипс несколько недель. — Прости, — сказал Сириус. Ремус услышал улыбку в его голосе. — И еще сотрясение. — Прости. Ремус ничего не мог с собой поделать; смех вырвался у него, ухмылка осветила его лицо без его разрешения. Сириус слабо хихикнул в трубку. Ремус ухватился за это. — Я вернусь, — сказал он. — Я расскажу тебе всю историю. — Полностью? — Полностью, — он на мгновение замолчал. — Я не... один из лучших в этом. — В чем именно? — Ну, во всем. Но я имею в виду... конкретно то, что произошло в пятидесятых. Когда мы в первый раз сражались с этим ковеном. Когда Реддл впал в спячку, — он сделал паузу. — Я не... герой моей истории. Ремус фыркнул. — Я знаю, – сказал он как ни в чем не бывало. — Я герой. Сириус усмехнулся. — Да нихера. — Определенно он. — Ты зануда. Он пожал плечами, хотя Сириус не мог этого видеть. — Это тоже. — Ты — миллион вещей, — сказал Сириус. — Ты играешь миллион ролей. Ты всегда другой, когда я вижу тебя. Сердце Ремуса подскочило к горлу. — Ты поэтому всегда возвращаешься? Сириус на мгновение замолчал; Ремус затаил дыхание. Тишина была мучительной. — Нет, — сказал он, и Ремус уже собирался заговорить, прежде чем он поправил себя: — Не по телефону. По телефону еще хуже, чем когда ты в полусне. Ремус подавил улыбку. — Итак, требования к разговору о чувствах: бодрствование и личное присутствие. Понял. — Агась. — Ты должен вернуться, чтобы это произошло, — с надеждой заметил Ремус. — Я уже в пути, придурок. Скоро увидимся. Линия оборвалась, прежде чем Ремус успел ответить, и он тупо отнял телефон от уха. Он быстро повернулся к Джеймсу; его лицо было бесстрастным, он смотрел на дорогу. Он услышал, как Лили заерзала на заднем сиденье, и понял, что она наклонялась вперед, насколько могла, чтобы прислушаться к разговору. Джеймс откашлялся и протянул руку — Ремус на мгновение побледнел, прежде чем понял, что его телефон все еще лежит у него на коленях с тех пор, как он копировал номер Сириуса в свой собственный. Джеймс повернулся, чтобы посмотреть на него, когда он положил его, и, когда взгляд вернулся к дороге, а телефон в задний карман, Ремус увидел, как на его губах появилась тень улыбки. — Что ж, — сказал он беспечно. — Думаю, мы все-таки везем Лили в отель «Трансильвания».