Шесть грехов

Место оказалось действительно удачным. К этому углу нельзя было подобраться так, чтобы тебя не заметили, да и местный контингент не выделялся личностями, заинтересованными лезть в чужие дела. – После произошедшего, все знания оставшиеся от Михаила были запрещены и уничтожены. – Воскресенье вздохнул, отлично понимая – произошедшее однажды обязательно повторится. – Похоже, Гофер Дреф уделял не так много внимания соблюдению законов. – Галлахер пожал плечами. – В библиотеке его резиденции можно найти всё, чего душа пожелает. Полагаю, при большом желании проникнуть туда не составляло труда. – В любом случае, – Воскресенье слабо улыбнулся. – Я больше не имею отношения к заботам Семьи, и не могу помочь с этим. Или ты хочешь того, за что сможешь привлечь меня к ответственности? Он замолчал, когда к их столу подошла юная девушка – помощница хозяина. Поставив пару тарелок с подноса, она заинтересованно оглядела двух гостей, одетых иначе, чем другие посетители, но всё же молча отошла, не задавая лишних вопросов. – О, я не стал бы церемониться, будь это что-то такое. Речь идёт о паре проблем, разобраться с которыми может лишь такой великолепный экзорцист. – Галлахер усмехнулся. – Тебе стоит взглянуть на них лично, и решить, насколько сильно́ их отношение к Семье, или к чему-то более серьёзному. Тогда и скажешь, готов ли ответить на мою просьбу. Руки, лежащие на коленях, неосознанно сжались, пока Воскресенье почти немигающим взглядом смотрел на Галлахера. Это было так странно – разговаривать с этим человеком, здесь... Тот вёл себя так, будто ничего не произошло. Стоило брать пример, но Воскресенье почти ощущал, как сгущался воздух вокруг. Почти задыхался, вынужденный не подавать вида. Качнув головой, он наконец попытался осознать смысл сказанного. О чём бы не шла речь, была ли опция отказаться? –...В таком случае, предпочту разобраться с этим поскорее. – Не торопись. Люди склонны принимать более… Взвешенные решения, поев и выспавшись. Отправимся завтра. Вот же… Воскресенье наконец прервал зрительный контакт, опустив взгляд в тарелку, из которой поднимался ароматный пар. В свете свечей чуть поблёскивал золотистый бульон, в котором были заметны яркие оттенки овощей, и мягкий запах передавал лёгкую пряность приправ с нежностью варёного мяса. Что-то лёгкое, но достаточно насыщенное, что подойдёт после долгих месяцев без регулярной пищи… Было ли это своего рода изощрённой издёвкой? Вздохнув, Воскресенье принялся за еду. За все эти годы он слишком многое стал принимать за должное, а теперь даже горячая еда стала для него роскошью.

***

На втором этаже находились съёмные номера. – Сомневаюсь, что повторное покушение произойдёт так скоро, однако ради твоей безопасности и моего удобства нам лучше находится в одной комнате. Галлахер обернулся на Воскресенье, ожидая реакции. Тот лишь неопределённо пожал плечами – за последние четыре месяца он ночевал во всяких местах. Ему было всё равно.

***

Ему было НЕ всё равно. “Номер” – утрированное название. Небольшая комнатка с одним окном, столом и парой стульев рядом с ним, а также двумя кроватями у разных стен. Воскресенью стоило быть довольным своим текущим положением. Сейчас ему была доступна тёплая вода, наконец смывшая напряжение последних дней, и даже мягкий и относительно чистый матрас для сна. Он лёг, отвернувшись к стене, собираясь наконец расслабиться, но… Состояние, немного отступившее, вернулось, стоило остаться с этим человеком наедине. Снизу доносились звуки позднего веселья, но они не могли заглушить чудившиеся Воскресенью голоса. Нашёптыващие о потерях, о страхе, о смерти… Он жаждал возмездия за все свои ошибки, но когда чужая рука увела его со смертоносного пути кинжала, Воскресенье наконец осознал реальную возможность конца. Она повисла над его головой затаившейся опасностью, которая обязательно ударит когда-нибудь. Так глупо… Но Воскресенье больше не хотел, чтобы этот меч опустился на его шею. Наконец не выдержав, он перевернулся на спину, заимев небольшой обзор на всю комнату. Вопреки ощущениям, Галлахер не наблюдал за ним. Стоя у окна, он вглядывался куда-то в вечерний сумрак улицы. Что вообще было у него на уме… Воскресенью хотелось бы знать. Для чего это всё? Выпустить птицу из рук, только для того, чтобы потом вновь выследить. Столько разных мыслей лезло в голову, но теперь они хотя бы отвлекали от того давящего чувства вины, с которым Воскресенье жил столько времени…

***

– Брат. Белоснежные колонны возвышались над залом, подпирая балкончики, скрытые массивными шторами. Глаза ослепляла золотистая роскошь, а костюмы галовианцев и галовианок вокруг переливались инкрустированными камнями. Воскресенье моргнул, с трудом отвлекаясь от торжественной атмосферы на Зарянку, встретившую его с усталой улыбкой. – Твоё выступление прошло сегодня особенно чудесно. Не хочешь остаться в зале и поболтать с другими гостями? Наверняка им есть что сказать по поводу твоей трогательной речи. Смущённо засмеявшись, Зарянка тихо ответила: – Как бы мне не хотелось, боюсь, моя усталость слишком сильна. Под взглядом господина Гофера я чувствую себя такой несовершенной, что волнуюсь вдвое больше обычного. Воскресенье обернулся на одну из лож, с которой, скрытый в её глубине, на происходящее взирал сам Глава. – Уверен, он поддерживает тебя. – С губ слетали слова, которые он произносил тогда. – Им первым был признан твой талант, и теперь он, должно быть, гордится тобой. – Первым, кто меня поддержал, был ты, брат. Даже сквозь мрачное осознание нереальности происходящего, в его сердце разлилось тепло. Всего лишь сон, отголосок когда-то произошедшего. Но Воскресенье так отчаянно нуждался в том мнимом спокойствии, что просто не мог напомнить себе, чем закончится вечер. Когда они вернулись домой, за окнами уже опустилась ночь. Отказавшись от позднего ужина, Зарянка собиралась отправиться отдыхать, когда в двери неожиданно постучал посыльный. – Глава очень сожалеет, что не смог переговорить с госпожой Зарянкой во время банкета. Есть… Что-то важное, что он хотел бы обсудить. Парнишка переминался с ноги на ногу, опустив глаза в пол, явно чувствуя неловкость за то, что побеспокоил господ в столь позднее время. Воскресенье нахмурился. Ему не хотелось отпускать Зарянку одну, но у него оставалось слишком много бумажной работы, с которой надо было разобраться в ближайшие дни. Чувствуя его беспокойство, сестра обернулась, одаривая Воскресенье своей последней улыбкой. – Не волнуйся, вряд ли это займёт много времени. Может господин Гофер наконец соизволил обратить внимание на мои предложения, и я вернусь с хорошими новостями. Открылись двери, и Зарянка шагнула во тьму, и та медленно сомкнулась за ней, забирая в свои объятия. Как тогда, Воскресенье мог лишь стоять и смотреть. Наконец, опомнившись, он поспешил следом, хотел остановить её… Прошло некоторое время, прежде чем глаза привыкли к темноте, и Воскресенье разглядел потолок, осознавая, где находится. Он осторожно прикоснулся к лицу, ощущая влагу под пальцами. Сколько уже прошло с той ночи?.. Воскресенье не позволял, не мог позволить себе проявить слабость. Ни единой лишней эмоции, даже на похоронах собственной сестры. Возможно сейчас, когда его никто не увидит, он наконец может пролить одну каплю из того океана горечи, что плескался в его душе. Возможно… Воскресенье медленно повернул голову. С кровати в другом конце комнаты слышалось ровное дыхание. Галлахер всё ещё спал. Возможно, лучшим решением сейчас было тихо уйти, ответив молчаливым “нет”. Но что дальше? Воскресенье не был уверен, что имел в виду Галлахер, но понимал – ответственность лежит и на его плечах. И если он никак не влиял на это, пока у него была возможность… Пойти с Галлахером было единственным правильным решением. Год назад Зарянку и весь экипаж нашли мёртвыми. Их сердца были вырваны из груди, а вокруг растеклась зловещая аура демонического следа. Гибель Зарянки оплакивали все – как аристократы, находившие успокоение души в пении галовианки, так и простые люди, которым Зарянка никогда не отказывала в помощи. Однако, после всеобщего траура, она оказалась слишком быстро забыта. Можно ли расследовать убийство, совершённое демоном? Можно ли подвергнуть демона правосудию, даже если ты сможешь узнать, который из? Другие проблемы пришли на смену, и даже предложенные Зарянкой проекты оказались отложены Гофером в дальний ящик, ибо больше некому было о них напоминать.

***

– Почему эту проблему нельзя оставить на других экзорцистов при Семье? – Воскресенье спросил это утром, когда они завтракали за вчерашним столом в углу. – Предыдущий Глава озаботился тем, чтобы среди Гончих было достаточно знающих дело. Галлахер внимательно посмотрел на него. – Полагаю вы, господин Воскресенье, лучше меня понимаете свою исключительность. Галлахер знал слишком много, но Воскресенье не решился спрашивать об этом. Даже после того, как ему пришлось оставить привычную жизнь, оказавшись буквально на улице, он не чувствовал себя настолько не в своей тарелке. Теперь для Воскресенья было неловко просто существовать под чужим взглядом. Двигаться. Есть. Дышать. Воскресенье, что стойко встречал взгляды самых разных людей, выдерживал высочайшие элиты галовианского общества, даже самого Главу… Маска, позволявшая ему держать лицо в любых ситуациях, пропала. Словно расколовшаяся скорлупа, оставившая птенца одного в большом холодном мире. Он пытался найти осколки, чтобы прикрыться ими от прозяблого ветра, но теперь ему оставалось лишь встретиться с ним своим истинным лицом, пытаясь выжить.

***

Теперь же им предстояло находиться неопределённое время в одной повозке. Лицом к лицу. Благо, Галлахер больше не следил за Воскресеньем так пристально, разглядывая проезжающие за окном пейзажи. На вопрос, сколько займёт дорога, он неопределённо пожал плечами, но Воскресенье успел заметить дёрнувшийся вверх уголок губ, когда Галлахер отворачивался. Это начинало раздражать. В последнее время заметно похолодало. Воскресенье поплотнее запахнул плащ. В какой-то степени ему повезло, что самое неопределённое время в его жизни пришлось на тёплую пору года. Близилась зима, и окажись он на улице чуть позже, возможно его бы просто замело снегом где-нибудь посреди дороги. Прохладный ветер снаружи колыхал шторки, задувая внутрь осенний воздух. Но не смотря на это, ехать в повозке было определённо комфортнее, чем идти пешком по такой погоде. Устроившись поудобнее, Воскресенье прислонил голову к спинке сиденья. Так, под мирное укачивание езды, он продремал почти всю дорогу. Но незадолго до прибытия что-то разбудило Воскресенье. Оно витало в воздухе, опасность, сдавливающая горло и парализующая конечности. Демонический след. Чем ближе они подъезжали, тем более явным оно ощущалось. Даже Галлахер оставил свою небрежность и расслабленность, выглядя словно охотничий пёс, учуявший дикого зверя. А каким будет итог “охоты”, зависело лишь от мастерства охотника. Когда Воскресенье вышел наружу, разминая затёкшие конечности, Галлахер кинул извозчику пару монет, и тот тут же двинулся прочь, сбегая из этого проклятого места. За невысокой ажурной оградкой нависало массивное здание, источающее зловещую ауру. – Местные опасаются приближаться к этому поместью. Кто угодно почувствует исходящее отсюда зловоние, хах… Хотя неизвестно, куда именно “оно” пойдёт, когда окончательно пробудится, ближайшая деревня находится слишком близко. Это ничтожное расстояние их не спасёт, на месте этих людей стоило бы бросить всё и бежать как можно дальше. Жаль, но они привязаны к своим вещам и домам больше, чем к собственным жизням. Галлахер говорил всё это, пока они неспешно шли к основному зданию. На дорожку, выложенную белым камнем, ветер намёл листья и сухую траву – тут явно никто не убирался последние пару дней. Когда они остановились у дверей, Галлахер брезгливо поморщился. Воскресенье теперь тоже чувствовал это – тяжёлый металлический запах, растёкшийся в воздухе. Не намекало на гостеприимство, однако Галлахер всё же вежливо постучал. Но после первого же прикосновения дверь слегка отворилась – она даже не была заперта. И тут же упёрлась во что-то внутри. Хмыкнув, Галлахер шагнул вперёд, навалившись на неё плечом, открывая проход. И Воскресенье уже мог увидеть тело, что проволоклось за дверью, оставляя кровавый след.