Зеркала

      …в стычке перед воротами, защищающими рощу друидов, ни одного друида нет — трусость ли это или доведённый до предела прагматизм, узнать получается не сразу.       Изнутри на помощь наёмникам, отданным на заклание, приходит на помощь один-единственный воин, скользнувший вниз по лозе текучим, отточенным и откровенно самоубийственным движением, там под пятьдесят футов отвесного камня… Но, выныривая из-за кустов неуместно разросшегося тёрна для лучшего обзора и прицела, Гейл приглядывается и понимает — за ноги незнакомца можно не переживать, такое мягкое приземление без наложенных чар не обеспечить, а вот за голову переживать стоит, потому что он точно видел этого темнокожего мужчину на корабле иллитидов. Со стен несмело летят арбалетные болты, но у столпившихся там настолько всё плохо с глазомером, что один, направленный особо нетвёрдой рукой, едва не клюёт в спину защитника рощи, в самый последний момент очевидно захандрив, потеряв скорость и отклонившись от дублета. Магический доспех, и мастерски созданный. Чтобы не портить такую добротную работу с Плетением ржавым гоблинским железом, он на миг задерживает вдох, сосредотачивается на двух визжащих низкорослых лучниках, прыгающих, как помешанные, и с кратким Perure отпускает натянутые, почти звенящие между пальцев нити магической ткани хлыстами разрядов молний.       До обоняния доносит смрад палёной плоти, и Гейл морщится как от вони, так и от воплей гоблинов, которые на дополнительных участников развлечения явно не рассчитывали. Судя по всему, выслали передовой отряд, чтобы прощупать парадный вход, и дверной молоток их однозначно использовать не учили. Учили задействовать другие молоты, рубила и резаки наряду с самыми примитивными познаниями о человеческой анатомии, судя по тому, как ревёт их вожак, суматошно оборачиваясь и обещая оторвать голову «долбаному т’нак-буягу» голыми лапами. Оголтелое невежество — ткани тела обладают достойной прочностью на разрыв, особенно в случае угроз от существа ростом немногим выше пня. Колдун быстрым, искусным уколом в горло унимает вожака, перешедшего на булькающий хрип, и резко выдёргивает лезвие, так же, как и нападавшие, застигнутый врасплох. Астарион издевательски машет тифлингам на стенах и прыгает с откоса, поднырнув под неловкий замах запоздало отмершего гоблина почти игриво.       Гитьянки серой тенью проносится мимо, как пущенный умелой рукой кинжал, и её меч, взблеснувший слепящей полосой, не успев толком увидеть солнце, погружается в варжий бок. Зверь лязгает разинутой пастью, плещет кровь и захлебный вой, и, осязая мыслью нахлёсты гудящего возмущением Плетения, Гейл выискивает, нащупывает потревоженные грубыми рывками гоблинских налётчиков пряди — резонанс уже создан, вопрос лишь в отдаче. Они пытаются воплотить огонь, поджечь хотя бы стену, где снуёт горстка тифлингов во главе с рослым паладином, чтобы внести какую-то толику хаоса, но с таким же успехом можно было бы посадить варга нанизывать на нить жемчуг. К его же рукам огонь льнёт жадно, призывно, обвивая ладони, целуя пальцы — потому что сокровище тоже узнаёт мастера. Море магии принадлежит Мистре, драгоценные дары моря тоже принадлежат ей, но искусство, искусство и талант обращаться с этими дарами у него не отнимет ни Мистра, ни пожирающая силы сфера в груди… Только сфера берёт своё, её голодная пасть, разбуженная боем, впивается ледяными клыками в рёбра, будь всё проклято, по вискам стекает пот, запястья скручивает тремором, и Гейлу на мгновение становится иррационально, панически страшно.       Холод пропадает так же внезапно, как и появился — волна энергии, как выплеснутая за шиворот вода, как ладонь друга на плече, бодрит, наполняет тело восхитительным теплом от макушки до кончиков пальцев. Гейл переводит дыхание, бросая взгляд назад — так вот как ощущается на практике не попытка воздействовать на Плетение разумом, не захватывающий процесс созидания человеком чуда магии и воли, а другое, интуитивное, разливающееся от жрицы за его спиной светом непоколебимой веры. Macte Virtute, звенит внутри её голос, голос, сплетающийся со светом, возносящийся в небо, голос, крушащий страх, отпугнувший хищную жажду обратно в глубину. Да будет благословенна доблесть твоя — остальные, каждый из соединённых паразитами тоже это слышит, чувствует, омытый золотым приливом сил, даже троица наёмников, зло оскалившись, в едином порыве разворачивается от камня подъёмной двери, которую облепили, как пауки, к оставшимся гоблинам.       Чьим бы, какого бога благословением это ни было, с груди у него будто убирают ногу, и он снова может дышать — как и пробуждённый на ладони огонь.

***

      …так много страха, густого, тягучего, тёмного, как будто кто-то разлил склянку с ядом посреди залитой солнцем травы и камней.       Окрики, мычание, всхлипы, ругань: тифлинги суетятся возле телег у ворот, будто сами не понимая, куда девать сундуки — на землю или обратно на брёвна кузова, волы беспокойно фыркают и мотают рогатыми головами. На стене кто-то плачет, тихо, закусывая всхлипы — верно, гоблины попали в одного из них, пытавшегося открыть крепостные ворота, чтобы впустить людей. Наёмники живы, но высокий тифлинг с усталым, вытянувшимся лицом, спустившийся со стены, похоже, собирается доделать то, что гоблинам не удалось: — Тут дети, Арадин! — его голос вибрирует от ярости, — Дети, раздери тебя ортон! А ты привёл гоблинов прямиком к нашему порогу! Да ещё и друида позволил схватить, рехнуться можно!       — А мне что, надо было подохнуть у ворот? — почти выплёвывает ему в лицо смуглый и не менее злой наёмник, — Как ты и рассчитывал? Пока вы там наверху ставки делаете, который из этих говнюков свиномордых по счёту меня достанет и моих ребят ковырялкой своей? Провались ты, Зевлор, со своим друидом обратно в ад, коль в первый раз не догорел! — М-м, пахнет сварой, — мечтательно ухмыляется за спиной Астарион, заставив вздрогнуть против воли, — И я надеюсь, что она окажется куда занимательнее, чем возня в грязи снаружи…       — А ты ещё что за хрен с горы? — Арадин разворачивается к ним и угрожающе наклоняется вперёд, меряя эльфа гневно суженными глазами, — Один из тех, кто спас твою неблагодарную шкуру, так что прояви уважение, — только отвечает ему не тифлинг и не Астарион, который почти дожидается своей свары. В спокойном голосе остановившегося рядом человека едва заметно позванивает сталью угроза, и на поясе висит рапира, чей инкрустированный древним золотом эфес блестит на солнце диковинным цветком. К чести наёмника, шансы он оценивает трезво и, грязно выругавшись, резким рывком бросается куда-то вглубь, под каменный свод, махнув нервно мнущимся чуть поодаль товарищам. — Т-ц, — брезгливо щёлкает ему вслед прервавшая безмолвие Лаэзель, — Слюнтяй.       — Простите за эту безобразную сцену, — тяжело выдыхает Зевлор и трёт бугристую бровь чешуйчатыми пальцами латной перчатки. — Никогда не стоит опускаться до уровня болтливых кретинов, я ведь, выходит, такой же неблагодарный осёл, как и он. Спасибо за помощь у ворот — первым делом должен был сказать это, поистине вас послали боги в награду хоть за какую-то толику наших несчастий.       «Боги». Если бы, думает Шэдоухарт. Колдун, скользнув по Зевлору умным взглядом с неподдельным сочувствием, тоже, видимо, думает про этих склизких, омерзительных «богов». Его зовут Уилл, и, судя по тому, как радостно его приветствуют тифлинги, как ликующе гудят их дети, восторженно тыча на покромсавшего гоблинов героя, он уже здесь всем известен. Он вежливо кланяется ей, склонившись и выпрямившись с неуловимым изяществом танцора. На эфесе рапиры заметен полустёртый знак, герб, который кажется смутно знакомым, но, увы, даже попытавшись напрячь память, она не может вспомнить ничего толкового. А вот Астарион, бросив молниеносный взгляд и на оружие, и на его владельца, единственный отвечает на приветствие так откровенно скованно, что заметно не только Уиллу, не только ей, а, похоже, даже Зевлору.       — Не в подобающий час пришлось завязать столь приятные знакомства, — тихо говорит Уилл, так, чтобы слышно было только им шестерым, — Друиды косо смотрят на каждого, кто переступает порог Изумрудной рощи. Они не захотели ни видеть меня, ни разговаривать со мной, мол, под сводами рощи и так уже воздух гудит от топота чужаков, — Он гудит от их ритуала, чужеземцы тут не причём, — мрачно роняет Зевлор, — Не знаю, что привело вас сюда, но задержаться не позволят ни вам, ни нам, друиды взывают к Сильванусу, чтобы отрезать рощу от остального мира. Со дня на день они возьмутся за посохи и потребуют, чтобы все пришельцы покинули эти стены, но за ними… — тифлинг щурит огненные глаза в неподдельной усталости, — за ними гоблины перережут нас, как цыплят. Здесь нет бойцов. Вернее, есть, — он ядовито кривит угол рта, — но они слишком заняты ритуальной распевкой. — Это глупо, — резкий голос Гейла вырывает из сумбурных мыслей, скачущих по голове, как гремишки, и она поднимает взгляд на его нахмуренное лицо. — Глупо и жестоко. Они взывают к своему богу, противореча самой его сущности, разве Сильвануса не чтят за равновесие, природный баланс, порядок? Как игнорирование орды гоблинов под боком поможет драгоценным лесам их Отца, которые выжгут милями, пока эти друиды будут сидеть под колпаком своего ритуала?       Уилл тоже на него смотрит, и по смуглому лицу расползается широкая, понимающая ухмылка. Как смотрит и Зевлор, захваченный новой идеей, которая разгорается у него в голове, как пожар, её отблески видно моментально, — Я знаю, что вас это никак не касается. Я знаю, что Кага, новый архидруид, видеть никого из нас не хочет. Но вы — вы одолели этот отряд гоблинов, и с этим ей придётся считаться. Вас ей придётся выслушать, — он стискивает оглоблю телеги, на которую опирается, так сильно, что из неё искры должны посыпаться. — Если вдруг у вас получится донести до неё хоть каплю здравого смысла, дать нам хотя бы сколько-то времени на сборы… — Зевлор окидывает долгим взглядом всю их несуразную компанию, — мы разделим с вами кров. Припасы. От наших павших остались клинки, если столь славным воинам будет нужда в дополнительной стали. Только пусть даст нам хотя бы несколько лишних дней.       «Мы тратим время, которого мало, на препирательства», — шипит Лаэзель у неё в голове через паразита, — «Из всего лагеря этих чиф…лингов нам нужен лишь один. Тот, который видел воинов моего народа. Все остальные только забивают нам уши своим писклявым нытьём». «Не успели зайти в рощу, уже заделались мальчиками на побегушках?» — бархатно цедит Астарион, и его голос будто стекает по черепу едкой кислотой, — «Достаточно увидеть одного друида, про которого говорили те двое, и если от неё не будет толка, я не собираюсь ждать здесь очередного свидания с гоблинами и прочим немытым отребьем». А Уилл и Гейл не думают вслух, просто смотрят на неё в упор, неотрывно, неуютно, и от взгляда последнего она, моргнув, отводит глаза, и усталость прихлопывает сверху пыльным мешком весом с вола рядом. Откуда-то снизу по склону разносится густой аромат мясной похлёбки, и у Шэдоухарт предательски урчит в животе, и нестись сломя голову за призраками гитов, чтобы упасть в пыль через милю без сознания, она не сможет, не сможет — и не хочет. Остаётся только безмолвно помолиться Владычице Шар, чтобы паразит подождал, чтобы получилось набраться сил и пережить ещё один день на пути Её служения.       Уилл обеспокоенно переводит взгляд с её лба на губы, не дождавшись ни мысленных, ни реальных слов. Маг же глядит не моргая, и этот взгляд…жжёт. Будет недовольство. Шэдоухарт внутренне подбирается. — Где, ты говоришь, находится внутренний круг? — прочистив горло, не узнав собственный дрогнувший голос, говорит она Зевлору, очень стараясь, чтоб это звучало бесстрастно.       И отворачивается быстрее, чтобы не слышать протестов от гитьянки и эльфа, не видеть вспыхнувшего одобрения в глазах колдуна и волшебника, приказывая — или отчаянно прося — личинку так и держать сознание закрытым.