Сквозь щель в платяном шкафу

      Белоснежный и позолоченный Императорский дворец прятался за высокими крепостными стенами форта и тяжелыми воротами. В отличие от дворца Императорских садов, он строился не только для праздной жизни, но и для войны. Войн в центре Империи не велось вот уже несколько веков, а дворец романтично сравнивали с нежной прекрасной розой, защищенной острыми шипами.              Дорога, мощенная камнем, привела на вершину скалы прямо сквозь зеленый цветущий парк. Высокие колоннады, такие, каких Ханде никогда и не видел в своей жизни, обступили их с обеих сторон. Казалось, безумный архитектор из прошлых веков несколько ошибся в размерах — они были исполинскими. Как и золотые парадные ворота дворца. Под холодными рассветными лучами солнца они блестели отделкой и резьбой, золотыми перьями и гербом Императорской Семьи. Автомобиль остановился прямо у широкой мраморной лестницы, ведущей к ним. Камми дрожащими руками заглушил мотор и оглянулся.              Кемаль обнялся с Роуз, а Ханде накрыл их своей курткой, снятой с плеч. Дети остались в теплом и безопасном салоне автомобиля, а они с Камми вышли на улицу. На прохладный морской воздух и под первые лучи солнца. Колокол на башне затих, а птицы поднялись высоко в небо. Вокруг стало восхитительно тихо и спокойно. Ханде вдохнул холодный обжигающий воздух полной грудью. Пахло морем и кострами.              Где-то внизу за высокими каменными стенами море билось о скалы, а дальше поднималось к горизонту бесконечной темной массой. По левую руку Арсалан светился подобно одному большому праздничному костру. Туман скрывал город, но не вершины его высоких башен. Камми раздраженно мучил мобильный телефон, но единственная связь с внешним миром, что была на мысе — по дороге и через железные ворота.              — Черт! Шахран! — Камми за спиной у Ханде тихо выругался, но потом резко замолк. — Мне не нравится… здесь.              Ханде кивнул. Чтобы каждый смертный человек, будь он благородный или нет, проходя через огромные величественные ворота, попадая в просторные золотые залы дворца, ступая по мраморным полам или по деревянной мозаике личных комнат Императорской Семьи, понимал свою ничтожность. Чтобы каждый человек чувствовал себя не более чем муравьем перед величием Создателя и Империи. Чтобы он испытывал страх и восхищение перед высокими и массивными колоннами, обступающими парк и дорогу.              Ханде отвернулся и смотрел на морской залив и город за ним, на первые солнечные лучи, которые накрывали его и на огни, которые и не думали гаснуть. Туман мешал их в одно большое пятно.              В наступившей тишине и в те самые минуты смены ночи и дня, раздался далекий звук грома. Арсалан на несколько секунд озарился яркой вспышкой, и даже Камми выронил телефон. Над городом быстро взметнулось зарево взрыва и осело пожаром где-то в тумане.              Ханде зябко поежился, смотря на это, и обхватил руками голые плечи.              Полыхало на границе Старого города и центра, в районе, застроенном низкими богатыми домиками, алтарями и последним в Империи древним храмом Создателя. Весь он за секунды превратился в прекрасный и торжественный поминальный костер. Город озарился его всполохами, город ожил и залился заревом огня. Ночь Сошествия закончилась очередным взрывом, наступали долгие дни траура.       

***

      Омега пришел тихо. Он спустился по бесконечным мраморным ступеням и поклонился низко перед Ханде, качнув длинной седой косой. От него пахло пылью и какой-то резкой травой, но запах этот не отторгал, а манил, призывая довериться ему. Омега показался Ханде доброй версией Матте, если бы тот не бил острыми словами или хлесткими пощечинами, а умел молча и нежно приласкать.              — Мое имя Ламиль, — тихо сказал он, — мы с братьями ухаживаем за дворцом, а мой супруг — главный служитель Императора.              Ханде чуть склонил голову в ответ, а потом показал омеге печатку. Но тот не взглянул на кольцо, все смотрел Ханде в глаза и даже моргал редко. Лишь перебирал пальцами, спрятанными за длинными рукавами его коричневого одеяния.              — Ты южанин, старик. — Раздался громкий голос Камми. — Как ты можешь быть здесь?              — Я — верный слуга и подданный Императора, в первую очередь. — Так же спокойно ответил омега. — А земли Дасе никогда не шли против Семьи его.              За их спинами полыхал храм и гудел растревоженный город. За их спинами, возможно, рушилась прежняя Империя. Такая, какой Ханде ее знал и принимал. Холодный рассвет отмерял очередную годовщину убийства Императорской Семьи в этом самом дворце. В комнатах его жили лишь призраки, залы пустовали, покрытые пылью и забытьем.              — Мы знаем про вас, — сказал омега, — примите помощь моей семьи и моих названных братьев. Если вы ищите защиты и крова, мы укроем.              Для страха тоже нужны были силы, которых больше не осталось. Ханде держался пока, но сам не понимал, на чем. Эта ночь была ужасной, усеянная кострами и мертвецами. Солнце их прогнало, но вот дворец-призрак сиял в его лучах только ярче. Блестел позолотой и витражами в высоких сводах, пугал исполинскими колоннами. Яркий, пустой и мертвый.              Ханде взял Кемаля, завернутого в куртку, а Камми молча подошел и поднял на руки Роуз. Сын послушно пошел к нему и прижался щекой к грязной рубахе. Колечко темных волос упало Роуз на светлую макушку. Омега Ламиль разглядывал детей так же, как и самого Ханде, но кивнул и повел вверх по ступеням к парадным высоким воротам. Те медленно открылись, обнажая затхлое нутро дворца: сводчатый высокий зал, заполненный мрамором и лепниной с позолотой, и роскошная парадная лестница с широкими маршами, ведущими к залам. Солнечные лучи пробивались сквозь три яруса высоких окон, которые лишь частично закрывали алые драпировки. Они бросались в глаза на фоне белоснежного мрамора и лепнины. Они напоминали Ханде потоки лившейся крови. И ни один из светильников не оказался зажженным, ни в одной из высоких ваз не оказалось свежих цветов. Роуз проснулся и крутил головой.              — Сюда. — Сказал Ламиль, указывая на лестницу.              — В тронный зал?              Ханде много читал про Императорский дворец, рассматривал картины и редкие фотографии. Длинные анфилады второго этажа, включающие в себя и роскошный большой зал, славились не меньше, чем Императорские сады. После того, как эти комнаты затопила кровь правящей Семьи, даже благородных в них не всегда пускали. Империя ревностно прятала свое сокровище и свой позор. Но старого омегу в одеждах старшего смотрителя не смущал даже Камми — южанин с позорной историей жизни. Камми сам ступал очень несмело и шел по самому краю лестницы. Лицо его покрылось красными пятнами и потело.              Ханде знал, что с лестницы анфилада вела через парадную столовую, увешанную высокими зеркалами в золотых рамах, к большому залу, где Император когда-то давал балы и принимал глав Семей. Арочные высокие двери с золотой гербовой птицей уже оказались распахнутыми. Ламиль остановился и отошел в сторону, а Камми замер в нескольких шагах за спиной. Ханде первым вошел в зал. В прекрасный золотой зал, величие которого, по легендам, выбивало дух из каждого. Высокие ряды окон занимали обе продольные стены, заполняя его светом и воздухом даже без электричества или свеч. Золото на стенах блестело в ярких лучах, отбрасывало блики на пестрые узоры начищенного паркета. Зал занимал почти все крыло дворца, а вместил бы в себя, наверное, и более тысячи человек. Примерно столько гостей раньше Императорский дом собирал при коронации или объявлении наследника. Ханде замер у первой ступеньки лестницы, снова покрытой красными коврами. Всего десять шагов, и его нога бы коснулась многовековой гербовой мозаики на полу. Но Ханде почти не мог дышать. Только прижимать к себе ребенка, да оглядываться по сторонам.              Он поднял голову, к высокому потолку и тяжелым люстрам на цепях. Пустые картинные рамы висели достаточно высоко, уже над арками окон. Дальше шла яркая роспись, рассказывающая историю Империи: Создатель в виде золотой птицы и молодой омега у берега реки; первый Император с младенцем и семь его братьев, стоящих за спиной; десятый Император Самир, собравший под своей властью весь континент и прекративший междоусобные войны окончательно.              — Птички! — звонко крикнул Роуз.              Крик его эхом разнесся по залу и даже напугал Ханде. Он оглянулся, скользнул взглядом по золотой лепнине и окнам, по солнечным лучам на паркете, а потом перед глазами замелькали яркие вспышки бликов, и послышался шелест нескольких сотен крыльев. Зал стал заполняться появляющимися над потолком златками. Они летали стайками, садились на люстры и барельефы, затмили собой роспись на потолке и даже солнечный свет. Зал заполнился их пением и шелестом. Они пролетели рядом, сели Ханде на плечи и кинулись под ноги. Запели все разом, очень громко и пронзительно. Роуз неожиданно засмеялся и соскочил с рук Камми, сбежал по ступенькам в зал, и птички полетели за ним, закружили вокруг, радостно что-то щебеча, осыпая Роуз золотыми перьями и садясь ему на макушку. Одна из златок забралась под куртку, куда Ханде завернул Кемаля.              — Рози!              Ханде быстро спустился с тронного возвышения и нагнал Роуз. Сын убежал уже далеко, почти к центру огромного зала и стоял под самой большой и нарядной люстрой, тихо смеясь и играясь с птичками. Ханде было жутко от этого веселья и смеха. От того, что глаза Роуз все еще были красными от слез, а его мятая одежда вся испачкалась в грязи.              Ханде схватил Роуз за руку, и они с детьми замерли в одиночестве посреди огромного пустого золотого зала. Старый омега и Камми все еще стояли на возвышении на фоне огромного Императорского герба, и вперед не шли. Птицы же закружились вокруг, шелестя крыльями и напевая мелодичные мелодии. Роуз восторженно крутил головой, открыв рот, а Ханде с испугом следил за этим круговоротом, опасаясь даже его. Вихрь птиц затмил и яркий солнечный свет, и золото стен. Они поднялись выше, к люстрам и под самый потолок, а потом разлетелись вдоль зала, усаживаясь на лепнине, люстрах и пустых рамах картин. Золотые птицы слились с золотом отделки и замерли. Неожиданно зал вновь опустел. Остался только Ханде с детьми под ярким солнцем. Маленькое одинокое перышко упало под ноги, и Роуз быстро его подобрал.              — Твердое, — сказал он и обернулся, протягивая перышко Ханде, — Оми.              Оно ярко блеснуло, когда Ханде взял его в ладони. Маленькое перышко, явно принадлежащее еще молодой птичке и должное быть мягким и нежным, оказалось сделанным полностью из тяжелого горного золота.              

***

      Вслед за большим залом шли два аванзала: мраморный и алый. Ламиль предложил Камми и детям остаться в алом зале и сообщил, что пришлет своих сыновей зажечь камин и принести напитки и чистую одежду. Роуз цеплялся за Ханде и не хотел его опускать. Но Ханде вручил ему золотое перо, утер слезы и посмотрел в красные глаза. Ханде хотел пообещать ему, что не уходит навсегда, но он лишь отдал сына в руки Камми, а потом принял из рук подбежавшего молодого омеги длинную алую накидку, подбитую бархатной тканью. Ламиль повел его дальше, через малую столовую, буфетную и черную лестницу, ведущую на кухни или к колокольным башням. Поднимались недолго, и Ханде даже не успел устать, как они остановились в небольшой темной комнате, в которой пахло деревом и травами. Ламиль почтительно постучал в простую деревянную дверь и тут же ее отворил, снова с поклоном пропуская Ханде вперед.              Полукруглый рабочий кабинет отличался от всего остального, что Ханде видел во дворце. Он больше напоминал дома простых горожан в предместьях Сеина. Каменные стены и пол покрывали теплые ковры с узорами, окна были узкими, а между ними желтым светом горели светильники. Высокие деревянные стеллажи доходили до потолка, а в центре комнаты стоял тяжелый рабочий стол. Вокруг были расставлены старые кресла и столики совершенно разных стилей. В комнате оказался еще один омега в коричневом одеянии, помоложе, а так же пожилой, но крепкий альфа с седой бородой. Омеги низко поклонились, достав косами до пола, а альфа лишь склонил голову. Он сидел в старом инвалидном кресле, в том, колесики которого все еще надо было толкать руками. Ханде замер, только ступив за порог. У самого широкого окна на подвесной жердочке сидела огромная птица с золотым опереньем, изящной длинной шеей, прекрасным хвостом и хищным черным клювом. Птица шевелила крыльями, перебирала когтистыми лапами и смотрела на Ханде круглым черным глазом. Это была ожившая статуя Создателя с гербов и алтарей.              — Это — Фоук. — Сказал альфа. — Он очень умен, но своенравен.              Ханде поправил накидку, прикрывая ею голую шею и грязную майку. Он прошел вперед, остановился перед ковром, не желая пачкать его грязными ботинками. Но альфа жестом указал в кресло, стоящее около низкого столика, уже накрытого для легкой трапезы. Ханде присел и сложил руки на колени. Птица повернулась так, что Ханде все еще видел ее. Омеги остались в комнате, но спрятались по углам. Ханде знал старый этикет, не позволяющий оставлять благородного омегу с альфой наедине.              — Мое имя Арад Мир, — представился альфа, — Я — смотритель этого дворца. Мой отец был смотрителем, мой дед родился еще при жизни последнего Императора, и предки мои столетиями служили его Семье.              Ханде кивнул. Служители — потомки бывших слуг Императора, которые фанатично несли службу более сотни лет и уже давно укрылись от мира за высокими крепостными стенами. Совет ежегодно выделял им средства и, в общем, был доволен таким положением дел.              — Вы знаете меня. — Сказал Ханде.              — Да.              — Мне нужно связаться с братом. С Семьей Кайял.              — В городе неспокойно этим утром. — Ответил старик. — Как и прошедшей ночью. Мы не спали, молились перед алтарем, и моему супругу велели ожидать у ворот. Они часто разговаривают с Ламилем, но не объясняют всего.              — Кто «они»?              — Вы их духами зовете или призраками.              — Умершие?              — Не только. — Кивнул альфа.              Ханде оглянулся на спрятавшихся в темных углах омег и на грозную гордую птицу, которая все так же продолжала шевелить крыльями и играть солнечными бликами в золотых перьях. Они все здесь были сумасшедшими.              Потом Ханде вспомнил золотое перо и застывших златок, и прикусил губы.              — Кайял первыми подняли оружие против Императорской Семьи и склонили остальные Семьи к измене. Они говорят, что спасали страну, но мы видели лишь кровавую расправу в ту ночь.              — Может, стоило лучше смотреть?       Ханде спрятал грязные руки в рукавах роскошной бархатной накидки и откинулся на изогнутую спинку стула. Пахло пылью и травами, но не запустением. Не так, как в пустом зале. Потому что сердце дворца было больше не там, а в этом маленьком кабинете под колокольной башней.              Старик лишь снисходительно улыбнулся в бороду и поднял вверх руку. Птица издала свист, взметнулась под потолок, блестя широкими золотыми крыльями, и опустилась на старый стол, заваленный бумагами и книгами.              — Фоук быстро доставит послание к Кайял.              — Телефон? — уточнил Ханде. — Посыльный?              — Боюсь, дворец в осаде, а город в огне.              Фоук, цокая когтями по дереву, прошел по столу к Ханде и склонил голову на длинной шее, щелкнул клювом. Его перья на груди были почти черными, а на крыльях и хвосте переливались от ярко-красного до светло-желтого. Фоук не столько походил на золотую фигурку, как на мифическую огненную птицу из легенд.              Молодой омега поспешно и бесшумно подал гербовую бумагу и перьевую ручку с чернилами. Ханде с сомнением взял их в руки, но спорить не стал. Согнулся над столиком и написал короткую записку дрожащей рукой. Испачкал бумагу в подсохшей крови и чернилах. Немного подумал и все-таки вывел вензеля подписи, используя фамилию Семьи Кайял. Птица подошла еще ближе и всмотрелась в записку, как будто читая ее, потом издала рокот и нырнула Ханде под руку, пощекотав ладонь мягким оперением.              — Я прошу брата прибыть сюда. — Сказал Ханде альфе. — С гвардейцами.              — Только благородные могут входить.              — И никаких исключений?              — Исключения уже сегодня сделали.              — А для Лорано? Если Глава или наследник прибудут ко дворцу?              — Кровь их пропустит.              — И высокие каменные ворота не задержат?              Старик склонил голову и пожал плечами. Птица снова потерлась головой о Ханде, а потом схватила большой когтистой лапой записку, еще и смяв ее. Ханде раздраженно шикнул и протянул руку, пытаясь отобрать у птицы бумагу. Фоук затрещал на него, Ханде зашипел громче и почти сумел поймать изворотливую птицу.              — Оставьте его. — Тем же умиротворенным и спокойным голосом сказал альфа. — Он быстро справится с вашей просьбой.              Фоук расправил огненные крылья и распушил перья, горделиво раздул грудь и тяжело взмыл вверх, к высокому потолку башни. Бумага со стола и некоторые легкие книги попадали на пол. Птица сделала пару кругов, а потом вылетела через еще одно окно, притаившееся под самым потолком.              Ханде еще долго смотрел вверх, на деревянные балки перекрытия, книжные полки и пыль, кружащуюся под солнечными лучами. Ему не совсем верилось в происходящее. Может, он не пережил эту ночь, и теперь весь этот дворец с его слугами и птицами был бредом умирающего сознания. Или, может, он медленно сходил с ума. Или с ума сходили эти люди вокруг.              — Что произошло ночью?              Ханде промолчал.              Арад по-старчески покачал седой головой, легко принимая упрямство Ханде. Но он должен был видеть сквозь богатый красный бархат теплой накидки испачканную майку, и грязные руки Ханде, запекшеюся кровь под ногтями, и грубые ботинки, и даже острое шило, спрятанное в прическе.              — Как думаете, — спросил альфа, — чем является Создатель?              — Божеством. — Пожал плечами Ханде.              — И вы верите в его существование?              Ханде поправил рукава и провел пальцем по золотой вышивке. В кресле было мягко и уютно, и он внутренним чутьем каким-то чувствовал, что дети его тоже пока были в безопасности и под присмотром. Что их умыли и успокоили, что к ним приставили лучших слуг дворца. Это было так наивно и глупо с его стороны — в это все верить. Но какая-то тяжелая сила держала Ханде в кресле и заставляла вести разговор.              — В существование огромной разумной птицы, которая смогла зачать человеческого ребенка? — Ханде качнул головой. — Нет, конечно.              — И…              — Любая людская культура рано или поздно порождает религию, разве нет? Очень кропотливо и достоверно создает образ, а потом наделяет его смыслом и значением. Создатель существует, да, потому что мы чтим его и слушаемся жрецов. В этом смысл.              Альфа долго молчал и шевелил губами. Омеги в темном углу тихо переговаривались между собой, шелестя своими одеяниями.              — Вы не верите. — Подвел итог Арад. — А как же другие сущности?              — Духи?              — Вы же молили их когда-то. — Уверенно сказал он.              Ханде только кивнул головой. Он молил постоянно: и на утесах, и у алтарей со свечами и даже ночами, когда не было сна. Это немного успокаивало. Немного помогало подумать, что был кто-то старше и сильнее. Кто-то добрый, кого можно было попросить о защите и помощи. Потому что Ханде иногда боялся мира, в котором бы не было высшей справедливости и безусловной веры в нее.              — Но вы можете допустить мысль, что может существовать что-то, пока недоступное нам? В том мире или в другом, что-то, что мы, люди, в слепоте своей не замечаем? Даже не Создатель и не духи. Не обязательно они.              — А вы верите.              — Конечно! — воскликнул альфа. — Как самонадеянно — считать, что весь мир только для нас и существует, что он настолько мал и ограничен! Что лежит за океаном, скажите мне? Другие континенты, другие империи и страны, да? Мы же знаем их, чертим карты и настраиваем связи, но они как бы постоянно ускользают. Знаете, что я почти каждый день наблюдаю в далеком море?              — И?              — Лишь туман.              Ханде досадливо шикнул. Другой мир, конечно, существовал, но Империи пока до него дела не было. Пока что были свои проблемы и свои войны. И оружие. Очень много оружия, которое позволяло не беспокоиться о далеких соседях еще очень долго. Возможно, через несколько десятилетий они бы и обратили его за океан. Но не сейчас.              — Не золотая птица, — продолжил старик, — но дух, природа, или может, душа человеческая бессмертная. Какая-то сила, которая живет рядом с нами. Не кажется ли вам, что тысячелетия назад мы затронули кусочек какого-то другого мира, что воды реки Рьяры, где родился первый Император, действительно текут оттуда? Мы называем их духами, но кто знает правду?              Ханде передернул плечами.              Очень много разных легенд, книг или даже научных статей он читал. Много теорий об обществе или государстве, о религии, Создателе или даже о строении души человека и той стороне. Разное писали или говорили. И про род Императорский, пытаясь подтвердить или опровергнуть его божественное происхождение. Легко было верить в легенды, сидя в башне старого замка, но за воротами уже давно существовал совсем другой мир.              И Ханде опять вспомнил птиц и золотое перо.              — Это — благодать, сошедшая на наш мир. — Сказал альфа. — Люди сами способны спасти себя от голода, мора и войны, но человечеству никогда не хватало морали и воли для этого. И вот мы снова на краю пропасти. Ждем, когда наука без морали убьет нас всех.               — А что мораль?              — Умирает.              — К чему вы все это?              Альфа тяжело подвинул грузное тело, а потом прокрутил колеса кресла, чуть отъехав в сторону, и взял из вороха бумаг на столе кожаную папку с ободранными завязками. Молча протянул ее, и Ханде без вопросов взял. Кожа уже была старой и мягкой, теплой и приятной.              Ханде открыл ее и чуть было не откинул в сторону. Там прятался его собственный платок с вышитыми по углам цветами лилий. Платок был весь в старой засохшейся крови. Ханде помнил: темная аптека и скалящийся злобный старик.               — В следующую ночь минует уже сто двадцать лет, как пролилась кровь в этих стенах. — Тихо заговорил альфа. — Они пришли ночью — Кайял, а потом и остальные, — и убили Императора Даахрама в его личных покоях, а потом и наследного принца, который пытался сражаться с предателями. К рассвету собрали всех в большом зале. И казнили. Супруга и детей наследника и трех младших принцев.              — Их было четверо. — Поправил Ханде. — Младших принцев.              — Младенец исчез из дворца.              Повисла тишина, очень тяжелая и напряженная. Платок с собственной запекшейся кровью Ханде брезгливо отложил в сторону. Ему казалось, что тогда он унес его с собой, но хитрый старик как-то смог обмануть и провернуть очередной фокус. Он хотел крови тогда, конечно. Они все искали эту кровь.              — Это — трагедия всего рода и всей Империи, раз в ней происходит подобное. Но пока еще горит огонек…. Анка, что принес нам эту весть, — альфа протянул старческую руку с пигментными пятнами к платку, — демон этот велел просить за твоего третьего сына. Он станет великим.              — У меня нет третьего….              Альфа указал на живот Ханде, спрятанный под теплой накидкой, а омеги — старый и молодой — выползли из угла с блаженными благоговейными лицами. Ханде же усмехнулся и откинул голову назад, бессмысленно смотря в высокий потолок.               — Чертов старик! — засмеялся он. — Презренный лживый шахран!       

***

      — О чем вы говорили? — спросил Камми.              Дети спали на мягкой кушетке. Роуз сжимал в кулаке перышко, а Кемаль — подвеску с птичкой, которую, вероятно, нашел в кармане куртки. Слуги принесли графины с водой и теплым вином, миски с жирной молочной кашей, которую никто не стал есть, и мокрые полотенца, чтобы утереть грязь и кровь. Камми тоже переодели в новую чистую рубаху и дали щетку, которой он вычесал густые кудрявые волосы. Теперь он вольготно расположился напротив и вперил в Ханде взгляд темных глаз.              Солнечный свет скользил по стенам, обитым красным шелком и ореховым деревом, по золоченым рамам картин и по лепнине на потолке. Было чуть прохладно, но огонь в камине уже трещал, разбавляя тишину.              Ханде промолчал, а Камми закурил.              — Твоя метка что-то чувствует? — снова задал он вопрос через несколько минут.              Ханде оторвал взгляд от своих детей и поднял голову.              — Думаешь о Филиппе?              — Думаю.              Ханде осторожно тронул шею в том месте, где все еще оставался бледный шрам.              — После аварии она больше не болела. — Сказал он. — И уже почти исчезла. Насколько все плохо? С его арестом?              — А думаешь, охранка создана не для пыток и убийств? Что она хоть с чем-то считается? Я послушался Филиппа, пошел к твоему дому и увел твоих детей. Но мне нужно знать, для чего это все было? И увижу ли я его еще хоть раз живым?!              Камми заплакал, но тихо, без лишних всхлипов. Ханде лишь чуть подвинул спящих детей, чтобы привстать и дотянуться до низкого сервировочного столика, на котором оставалась полупустая пачка шоколадных сигарет. Ханде забрал одну и прикурил. Пальцы все еще дрожали. Как бы Ханде не пытался успокоиться, тремор не проходил.              Когда Роуз и Кемаль повзрослеют, им нужно будет объяснять, кто и за что лишил их отца. И тому, третьему, живучему и настырному. Их стоило научить жить в этом мире и с этой кровью. А Ханде не знал, оставалось ли им, вообще, здесь место.              Стоило смириться со всем, что произошло прошедшей ночью, со всеми смертями, что коснулись его. С тем, что дома на Мантуй больше не было, прежней его семьи не было и жизни прошлой не осталось. Сирилл появился и ушел навсегда. Все, кто прошлым вечером стоял с ним у алтаря, тоже ушли. Эмре исчез, и Ханде не мог позволить себе думать о нем сейчас.              У него дрожали пальцы и даже сигарету они удерживали с трудом. Дым горчил. Из сердца словно вынули все: и горе, и боль, и всю его жизнь.              — Как ты смог убить его? — тихо спросил Ханде.              Камми вытер лицо ладонями.              — Кого?              — Солдата. Голыми руками.              — Так же как и ты. Если тебя считают слабым или глупым омегой, а вся твоя жизнь — это попытка выжить. Не важно, что тебе не приходилось голодать, драться или убегать, ты понимаешь все это. Если ты не врешь про себя.              Ханде кивнул.              — В Митрине, в месте, где я рос, было много сирот на улицах. Истинная Армия тогда создавала небольшие тренировочные лагеря для них. Давала еду и крышу над головой, хоть какую-то жизнь в безопасности. Плата небольшая — нашивка с формы имперского солдата. Многие учились убивать раньше, чем попадали туда.              Ханде выронил сигарету на ковер, но та быстро потухла, испустив тонкую струйку дыма. Роуз во сне нервно задергал ногой и тихо что-то проурчал.              — И ты….              — Не знаю. Сколько себя помню, всегда жил с отцом в таком лагере, а потом сбежал. Еще даже до начала чисток. Был ли он мне родным или тоже где-то подобрал…. Только если совсем в малом возрасте.              Камми покачал головой.              — И дети шли?              — А чего ты желаешь убийцам своей семьи? Дети были голодны, злы и они знали, кто их враг. Отец каждую неделю читал проповеди, говорил, что отдать жизнь за свои земли и свои народ — это честь.              — И….              — Я не знаю, как правильно. Было бы проще, живи мы в мире.              — Когда все договорятся между собой….              — Или убью друг друга. — Улыбнулся Камми. — Мы все умрем, и наступит мир.              Ханде погладил Роуз по макушке.              — Но если научить всех детей добру….              Камми презрительно фыркнул.              — Детей нужно научить силе.              — Доброе сердце — не слабость.              — Ага, — согласился Камми, — если у тебя есть пушка.       

***

      В первые мгновения Ханде подумал, что это отзвуки стрельбы. Но оказалось, что они слышат лишь перезвон колоколов, разносящийся по всему дворцу. Ханде вскочил на ноги и поднял голову, прислушиваясь. Сердце быстро и тревожно забилось. Камми все больше своими повадками напоминал дикое хищное животное — он снова насторожился и вытянулся в струну, отбросив в сторону костяной гребешок.              — Это….              Раздался шум и треск со стороны большого зала, перекрывший даже колокольный перезвон. Как будто расписной потолок упал на пол или взорвалась очередная бомба. Ханде вспомнил далекий день взрыва в храме, почувствовал тот горячий воздух, пропитанный дымом и гарью. Тот первый раз в его жизни — тогда казалось, что первый — когда он близко увидел смерть.              И пошел по длинной ковровой дорожке через резные створки и мрамор первого аванзала в сторону высоких парадных дверей.              — Стой! — приказал Камми.              Но Ханде необходимо было знать, что же там происходило. Был ли это брат и его солдаты или снова враги, пришедшие за ними даже на мыс? Ему нужно было знать, стоило ли подпускать этот шум к детям. И он как будто сам сошел с ума в этом месте и даже смерти больше не боялся, устав от нее убегать.              Камми говорил, дети убивали солдат ради мести и еды.              Камми говорил, что они имели право мстить за свою семью и дом.              Камми сказал, что он не знает, что было правдой, и была ли она, вообще? Была ли в этом мире справедливость или истина? Была ли высшая воля Создателя или лишь людские творения и пороки, надуманная вера в тщетные надежды?              Люстра лежала в центре зала. Миллионы осколков разлетелись по темному паркету и теперь сверкали в солнечных лучах. Цепи медленно раскачивались под потолком, скрипели. Рядом с люстрой стоял высокий альфа. Запах его уже добрался до носа Ханде — морской, с древесными нотками — и заставил остановиться у первой ступени, ведущей с возвышения в зал. Их разделяла еще пара сотен шагов, но Натиль Лорано пронзительно и твердо смотрел Ханде прямо в глаза. За его спиной прятались двое — наследник Семьи и младший брат Главы. Благородная кровь, которую пустили в залы дворца.              Натиль Лорано хотел идти вперед, но с сомнением остановился. Фигуры в коричневых одеяниях неслышно и почти незаметно заполняли углы зала, прячась за солнечными лучами и зеркальными отблесками. То ли люди, то ли просто призраки прошлого.              Ханде скривил губы, смотря на альфу и на то, как быстро менялось его поведение. Натиль мимолетным жестом руки приказал старшему сыну спрятать тяжелый пистолет. Он приготовился говорить.              — Его нужно пристрелить. — Сказал Камми за спиной.              — Нынче ночи в городе неспокойны, — громко начал Натиль, — один мой сын втянул вас в свои преступные планы, мистер Атеш. Я, как отец….              Он замолчал. Отзвучало эхо, и в большом зале повисла тишина, прерываемая только шелестом одежд и тихим шепотом в углах.              — В рядах армии и даже Совета Семи есть предатели, — альфа чуть сменил тон, — которые готовы были пролить кровь этой ночью. Мой сын, я знаю, привел вас на встречу с опасным человеком, но и после вас обманом выманили из дома и внушили, что нужно скрываться. Знаете, кто стоит за вашей спиной?              Камми тихо зашипел.              Ханде осмотрел разбитую люстру и двух альф, пришедших с Натилем Лорано. Наследник, так пронзительно похожий на Эмре, держал руку на поясе, пряча оружие. Второй следил за слугами.              — Нужно ближе, я бы мог…. — Тихо сказал Камми. — Но тогда и они будут стрелять.              — Они не будут. — Так же тихо ответил Ханде.              — В тебя.              — Тогда стой за мной.              — За спиной? — повысив голос, переспросил Ханде. — Ваши люди убили моих слуг и угрожали мне. Этот омега меня спас! От вас!              Натиль сделал шаг вперед, наступил сапогом на хрустальные осколки.              — Мы найдем предателей.              — Мы их уже нашли.              Наследник поднял оружие, и за спиной у Ханде тут же резко взметнулась рука, громко щелкнул курок. И снова все замерло. Сам Натиль Лорано оставался все так же спокоен и безоружен, пока его сын целился в Ханде.              — Убьете меня, — сказал Ханде, — но дворцовые слуги так спрячут детей, что вы их не отыщите. И на этот раз у вашего преступления будут свидетели. Весь их клан будет свидетельствовать против Лорано и разнесет вести по Империи.              — Кто же их будет слушать?              — Народ, который все еще чтит Семью Императора              Натиль кивнул своим мыслям. Лицо его оставалось сосредоточенным, но, в общем, довольно спокойным. Этот альфа привык говорить с трибун, привык воодушевленно читать торжественные речи и прославлять Империю, выкрикивая слова. Он был тем, кто вдохновлял людей на борьбу и войны, кто призывал идти против врагов и строить великую страну дальше.              — Если вы верите слухам, что разносятся во дворце о вашем происхождении, то знайте, что все не так. Возможно, Кайял или недруги супруга вашего могли замыслить очередную….              — Мое происхождение и принадлежность к Семье Кайял доказывать не стоит! — оборвал Ханде. — А наследник Лорано уже преступил черту, подняв оружие против благородного!              — А вы?              — А я лишь говорю с вами.              Задрожали люстры и заиграли бликами. По залу прошел низкий гул, идущий откуда-то из недр дворца и каменного мыса, на котором он стоял. Будь Ханде маленьким шестилетним ребенком, он бы поверил в большого черного дракона, живущего под дворцом. Или в рассказы старика из башни про обозленных духов, которые теперь хотели мести и крови убийцы.              На лице Натиля впервые появились сомнения. Он оглянулся на груду осколков за спиной и на позолоченный скелет упавшей люстры. Под потолком, насвистывая одинокую трель, пролетела одна небольшая золотая птичка.              — Дворец сам убьет вас. — Сказал Ханде. — Так что проваливайте.              Натиль ухмыльнулся:              — Ну уж нет!              Воздух задрожал под солнечными лучами, и голоса по углам замолкли, выжидая. Ханде чувствовал эту тишину перед тем, как все окончательно сорвалось бы. За спиной Камми глубоко и медленно дышал, целясь в Натиля. В то время как его сын и брат целились в них. Ханде хотел кивнуть, разрешая это. Но страх и остатки здравомыслия сдерживали. Гул нарастал, а Натиль Лорано выжидал чего-то.              — Скажи омега, — снова он сменил тон, — ты полюбил моего сына?              Ханде выдохся. Он был рядом с Эмре всего несколько часов назад, но казалось, что прошло не менее целой жизни. У Ханде были Роуз и Кемаль, собственная жизнь, и совсем не было времени на что-то другое, с чем он сейчас точно не смог бы справиться. Позже, если нашлось бы безопасное место, он бы позволил лавине чувств похоронить его.              — Благородных омег учат справляться с этим недугом, не беспокойтесь.              — Его могут казнить за предательство, а могут….              — Тогда это станет еще одним вашим преступлением.              — И твоего мужа тоже.              Натиль Лорано был умен и хитер, и он хотел ударить по Камми, но мерное дыхание за спиной у Ханде даже не сбилось, и рука не дрогнула. Ханде хотелось истерически смеяться. Благородных омег, которых растили для сытой и уютной жизни за спиной альфы, уже учили держать свои чувства под замком и думать о высшем благе. Ханде мог только представлять, чему учили Камми в южном лагере для детей-убийц. Уж точно не вестись на дешевые провокации.              Гул нарастал. Послышался тихий перезвон хрусталя, скрип цепей. Небольшая стайка птиц с золотыми крыльями промчалась над головами альф.              — Я не убить тебя пришел, омега. Я выслушаю тебя и сына, и мы вместе найдем….              Но его оборвал грохот из другого конца зала. Тяжелые створки дверей под гербом Императорской Семьи распахнулись так, точно они были сделаны из тонкой сухой древесины. Зал заполнился шумом. Уже не потусторонним гулом и даже не звоном колоколов на башне, а тяжелыми шагами в военных сапогах по начищенному паркету, громкими командами грубых голосов и щелчками спускаемых затворов. Несколько десятков солдат, что за считаные мгновения заняли зал, носили форму гвардии Кайял. Это были самые верные и самые умелые солдаты Главы Семьи.              Дилан зашел в зал последним. И одна из маленьких птиц даже кинулась к нему, пронзительно крича, но была отброшена в сторону рукой альфы. Ханде знал, дворцу и его жителям было все равно, Лорано ли, или Кайял нарушили тишину этих залов. Они все были предателями и убийцами Императора.              Дилан быстрым и уверенным шагом дошел до середины зала. Ничего его не пугало и не смущало. Ханде знал своего старшего брата. Его воспитывали как будущего Главу сильнейшей Семьи в Империи, и у Матте и Кайял это прекрасно получилось. Сомнений и страха Дилан не знал.              Лорано пришлось опустить оружие. Ханде взмахнул рукой, приказывая Камми сделать то же самое.              — Я звал его. — Тихо сказал он.              Солдаты с автоматами окружили Лорано, и это было бы в высшей степени возмутительно, будь они в другой ситуации. Натиль, должно быть, прекрасно это все понимал. И, должно быть, уже был не против покинуть дворец. Ханде не мог не улыбаться кривой насмешливой ухмылкой, наблюдая за всем этим с высокого тронного возвышения.              Альфы что-то тихо сказали друг другу. Запахи расползлись и забрались даже в самые далекие уголки бального зала. Пахло потом и металлом, сильным запахом черного перца и морем, чуть-чуть нежными сладкими цветами от Камми. Непонятно только было, как этот запах, вообще, пробился сквозь сильные и тяжелые феромоны благородных.              — Ты привел солдат в сердце святого места. — Громко сказал Натиль, отвечая Дилану. — Это ли не преступление?              Брат довольно ухмыльнулся, чем еще больше развеселил Ханде. Это походило на безумие, но ему все больше хотелось смеяться в полный голос.              Дилан поднял руку, показывая измятые и, возможно, изорванные листы бумаги. Должно быть, письмо Ханде с официальной подписью. Странная наглая птица Фоук справилась, к удивлению Ханде, отлично со своей работой. И брат сразу же поверил всему этому, хотя на письме даже не было печати.              — Посланник Императора принес нам приглашение, Натиль. Мы в своем праве.              — Императора больше….              — Мы оба знаем, какого происхождения был Роуз Айдан, его кровный Оми! — Дилан впервые посмотрел в сторону Ханде. — И про соглашение Семьи Кайял с Советом девяносто восьмого года. Ты не имел права преследовать его и говорить с ним сегодня, Натиль! Это тебя я обвиняю в измене!              — Разве, — Натиль умолк, оглядываясь по сторонам, по замершему в ожидании залу, по солдатам и по слугам дворца, — разве не твои предки тогда пролили кровь на этом месте?              — Я за них не в ответе.              — И не Кайял ли поддерживали охоту на потомков Императора до тех пор, пока не смешали с ними кровь?              — Это тоже был не я. — Спокойно ответил Дилан. — Ты не понял, Натиль. Эта охота на Императора превратилась в охоту на мою Семью. Тогда ты послал убийц не только к его родителям, но убил и моего отца. И теперь ты угрожаешь моему брату и его детям. Мне плевать на Императорский род, но я отвечаю за свою Семью.              Солдаты дрогнули, по залу прокатилась волна, обращенная в сторону Ханде после этих слов. Слуги засуетились. А запах Камми, наоборот, пропал. Ханде обернулся, но уже не увидел его. Лишь приоткрытые створки высоких ворот.              — Красивая речь! — зло бросил Натиль.              — Уходи, пока жив.              И они ушли. Осколки люстры снова затрещали под тяжелыми ботинками, а тяжелые двери медленно закрылись за их спинами с тяжелым глухим ударом. Тишина вернулась в зал. Теперь все уже смотрели в сторону Ханде и, казалось, не знали, что им делать. Солдаты медленно опускали оружие.              Дилан пошел вперед, но не дошел, остановился у первых ступенек лестницы. Ханде не мог найти для него слов и вопросов. Запахнул на груди алую нарядную накидку, обхватил себя руками, наблюдая за братом. Он был похож на их общего отца. Теперь Ханде помнил и его, и Оми.              И он просто продолжал смотреть в эти глаза дальше.       

Конец второй части