Сквозь щель в платяном шкафу

      Несмотря на то, что его продолжали мучить ночные кошмары, приступы — как называли их доктора — не возвращались уже пару лет. Ханде часто заваривал травы, которые сам собирал летом в полях или покупал у торговцев на ярмарке, часто жег палочки в доме, но вот уже давно не принимал те таблетки из большой белой банки. Таблетки должны были излечить его «тревожность и страхи», но сначала случилась беременность, а потом Ханде нашел в сети способ покупать по поддельному рецепту противозачаточные, которые подсыпал в ту самую банку, скрывая от Филиппа.       В ночных кошмарах он постоянно ощущал себя в удушающей темноте и видел страшные тени, тянущиеся к нему. Просыпаясь, Ханде часто возвращался к тому вечеру сорвавшейся свадьбы в храме, чувствовал запах гари и благовоний даже в комнате с открытыми настежь окнами. Но когда случались приступы, Ханде боялся еще больше. В такие моменты он был полностью уверен в своей скорой смерти. Он как будто уже умирал, и мозг его метался в агонии, понимая всю неотвратимость предстоящего конца. Темнота сгущалась вокруг, а тело начинало неметь, когда вдруг врывался свежий воздух, когда Ханде с огромными усилиями вспоминал все, чему его учили, и начинал дышать, или когда появлялось лицо Луиссиана, считающего зайчиков.       Из театра они с супругом вышли через боковые двери на полупустую парковку, где уже ждал огромный черный автомобиль с водителем. Переживающий до слез Луиссиан и Дилан остались позади, а проводил их темными коридорами молчаливый служащий театра. Ханде успел пару раз глубоко вдохнуть холодный ночной воздух, прежде чем Филипп заставил его забраться на заднее сидение. Оказавшись за тонированным толстым стеклом, Ханде лишь раз взглянул на свечки ближайших небоскребов и вернулся к контролю дыхания. Приступ отступил, но страх его повторения остался.       Автомобиль быстро и бесшумно поехал по разноцветным ночным улицам. Блестящая картинка за окном размазалась, сотни огоньков слились в одно яркое пятно. Филипп ослабил галстук, расстегнул верхнюю пуговицу на рубашке и устало откинулся в кресле. Ханде уловил его запах: крепкий, смешанный с алкоголем.       — Твой родной Оми был актером?       Ханде подавился воздухом на середине глубокого вдоха и закашлялся. В полутьме салона он плохо видел лицо Филиппа, не понимал, к чему он ведет.       — А я когда-то винил себя, золотце, в том, что у тебя беды с головой. Ну, помнишь нашу первую ночь? Когда ты в шкаф залез и истерил? Думал, может надо было как-то нежнее с тобой там, ласковей как-то. Поговорить сначала. Девственник же был. Чего на меня так смотришь?       Ханде попытался сглотнуть неприятный комок, застрявший в горле, но у него не получилось.       — Ты идиот? — тихо спросил он.       — Почему же сразу идиот, солнце? У нас Рози после этого родился, да и, вообще, я перед тобой извинился давно.       Ханде отвернулся в сторону окна. Там бесшумно и быстро менялся ночной город: скоростной проспект пролетал мимо, рекламные баннеры мелькали каждые несколько секунд, а вот блестящие высотки центрального района казались огромными и неподвижными.       Ханде мутило от пережитого приступа, от запаха в салоне и от этого бессмысленного разговора.       — О, Создатель, — простонал он, закрывая лицо руками и чуть прикрывая нос, — почему ты такой… вот такой мудак?       — Мудак или идиот, все-таки?       Ханде не ответил, а Филипп заткнулся на несколько минут, что было странно для него. Ханде успел отдышаться, успокоиться и убедить самого себя, что все нормально. Супруг всегда был таким, Ханде не узнал про него ничего нового и ничто в его жизни от очередного пустого разговора не изменилось. А разбитое и ужасное состояние его психики и организма объяснялось приступом и скорой течкой. Запах уже менялся, а в замкнутом пространстве салона автомобиля сильные феромоны альфы не давали даже нормально отдышаться. У Ханде начали гореть щеки.       — Почему ты спрашивал про Оми?       Филипп пялился на него не так, как это бывало обычно. Он глубоко и быстро дышал, раздувая крылья носа, походя больше на свою пьяную возбужденную версию. Или на того Филиппа, который чуял течный запах и быстро заводился. Ханде прислушался к себе: горели не только щеки.       — Таблетки пил? — грубо спросил Филипп.       Ханде кивнул, повел головой, разминая шею. В салоне было слишком темно, слишком жарко и слишком интимно. У них никогда не было в машине, но Филипп давно хотел.       — Что мой Оми….       — Ваш этот Лисси проговорился. Ты с детства такой, да? Стал припадками страдать после смерти родителей, а Семья Кайял это попыталась скрыть?       — Оми….       — Играл в этой же постановке?       Оми никогда не выступал в больших театрах, куда ходила столичная элита. Какой бы талант он ни имел, его происхождение не могло открыть перед ним эти золотые тяжелые ворота. Оми играл в частных театрах, постепенно поднимаясь до самого лучшего в старом городе. Ханде часто бывал в темном пустом зале, сидел за деревянным столиком, пил теплое молоко или сок, засыпал, ожидая, пока закончится очередная поздняя репетиция. Почти все это Ханде забыл, оставив в памяти только короткие обрывки воспоминаний.       Но он ярко и точно вспомнил, как папа стоял высоко на скале, и вот его босая нога ступала за край, и как софиты вспыхивали, и музыка трясла темный зал, подражая сильному морскому шторму, и как рядом пахло печеной картошкой, и душистым перцем с отголоском тонкого аромата лилий….

…И вот последние слова отзвучали, оркестр громко заиграл и папа шагнул вперед, чтобы пропасть в темноте. Все вокруг замерло, замолчало и погрузилось в темноту. Ханде снова спрятал лицо на груди у отца…

      Ханде вспомнил тот вечер очень хорошо, как будто и не было этого беспорядка в его голове на протяжении стольких лет. Папа пел красиво, и он внешне походил на того древнего духа моря из новеллы, и, конечно, только ему могла достаться эта роль. И Ханде с живым отцом смотрели на него из зала. И он был маленьким сонным ребенком, который сидел в теплых объятиях и прятал лицо в одежде отца, дыша его запахом.       Это могло быть воспоминанием из того последнего вечера. После представления, когда уже началась ночь, папа отвел засыпающего Ханде к своему костюмеру. Молодой омега всегда соглашался пустить его переночевать, чтобы родители провели время только вдвоем. Обычно Оми забирал Ханде на следующее утро, но в тот последний раз он уже не пришел.       — Я не помнил, — тихо сказал Ханде, — что они у меня были. Приступы. Когда меня отправили в академию, уже ничего такого не происходило. Наверное, все закончилось в первый год.       — Почему тогда вернулись?       Ханде поднял взгляд, еще раз посмотрел на Филиппа и пожал плечами. Он не знал. Он не помнил половину своего детства, не помнил всех этих проблем со своим сознанием. Матте никогда не рассказывал. И Луиссиан молчал, потому что, скорее всего, ему так велели делать. То, что у него есть провалы в памяти, Ханде понял уже в подростковом возрасте. Но доктора уверяли, что с ним все в порядке.       Большой тяжелый автомобиль мчался очень быстро по пустым дорогам, и через несколько минут они миновали центр и районы старого города, выехали на огороженную полосу огромного широкого проспекта и еще быстрее полетели в сторону моря и района Мантуй.       Жар в теле стал превращаться в зуд, ползущий от груди к животу, а потом еще ниже. Сердце быстро билось, пугая Ханде этим бешеным ненормальный ритмом. На краю сознания мелькал страх повторения приступа. Но это был не приступ. Это была течка, которую Ханде ожидал только на следующий день.       Тесный салон автомобиля не оставлял шансов остановить это: альфа был рядом, и альфа источал сильные феромоны, привлекающие любого омегу. Ханде вздрогнул, когда его руки осторожно коснулась холодная ладонь. Он отдернул руку, прижал ее к груди и отклонился назад, испуганно смотря в темные глаза Филиппа.       Они синхронно втянули в лёгкие воздух. Ханде чувствовал дрожь в собственном теле, и чувствовал, как неприятно ткань его наряда царапает кожу и как ему мешаются мелкие бусинки. Метка разгоралась слишком быстро, пульсировала и прожигала кожу точно раскаленное клеймо. Призраки прошлого быстро пропадали, оставляя их одних в закрытом тесном пространстве.       У Филиппа пот блестел на лбу.       Автомобиль повело в сторону, отчего Ханде пришлось податься ближе к альфе, после чего они совсем остановились. Картинки за окном замерли. Яркий желтый свет фонарей осветил морщинки на нахмуренном лице альфы. Филипп схватил Ханде за плечо, подтянул к себе. Открылась передняя дверь со стороны водителя, впустив в салон холодный ночной воздух. Для Ханде он показался жарким и раскаленным, вызывающим боль в горле. Он не заметил, как оказался носом у груди супруга. Филипп обнимал его теплыми руками, поглаживая по спине сквозь тонкую ткань рубахи.       — Выметайся! — громко приказал супруг водителю, а потом и рыкнул на него. — Позови Феликса, быстро!       Дверь хлопнула, отсекая свежий воздух. Но Ханде уже не чувствовал изменений. Он дышал тяжелым ароматом возбужденного Филиппа и жался к нему, трогая руками кожу под пиджаком и рубашкой.       — Ну же, золотце мое, испугался? Сейчас придет бета, и поедем дальше, слишком уж вкусно ты пахнешь. Чего так быстро, а? Я к следующему дню тебя ждал.       Ханде ничего не ответил, потому что руки Филиппа добрались до его голой кожи. И рубаха расстегнулась и сползла с плеч. Альфа тронул метку, и Ханде смог только со стоном уронить голову Филиппу на плечо. Соленый пот попал ему на губы.       Где-то там далеко хлопнула дверь.       — Поворачивай назад. — Приказал Филипп. — В Империю.       Автомобиль быстро тронулся с места и круто развернулся на дороге, возвращаясь в сторону центра.       — Потерпи, милый, — зашептал супруг, — скоро я покажу тебе вершину мира.

***

      Босые ноги утопали в мягком ворсе пушистого белоснежного ковра, а легкая ткань халата щекотала кожу. У Ханде на ключице и шее стояло два больших синяка, оставленных Филиппом. Запястье тоже болело и начинало синеть — альфа не контролировал себя и хватал со всей силы. Грязные спутанные волосы Ханде только что закончил чесать щеткой и молча уставился на город. На востоке занимался розовый летний рассвет. С верхних этажей башни Империи виден был не только весь центр города, но и далекое морское побережье с дрейфующими в нем белыми корабликами. Если бы Ханде подошел к другому краю огромного панорамного окна, городской пейзаж перекрыли бы высокие шпили башни Аурум, построенной рядом. Ни один современный небоскреб не мог быть выше и богаче башни Империи, поэтому Аурум послушно уступала на пару высоких этажей и имела не такие величественные шпили. Ханде видел, как холодный свет рассвета отражается о позолоченное стекло. Арсалан просыпался.       Он обернулся через плечо, когда почувствовал сладковатый дымок. Огромные апартаменты на верхних этажах башни Империи не продавались за деньги, но их охотно сдавали в аренду членам благородных Семей. И только им. Ханде не знал, как Филипп заполучил ключи, но последние два дня течки они провели именно здесь и никто их не побеспокоил.       Спальная комната казалась огромной, покрытая белым мрамором, легкими прозрачными тканями на стенах и мягкими пушистыми коврами. Одна из полукруглых стен была полностью сделана из стекла, открывая вид на город и восточное побережье с его восходами. Кровать, похожая больше на мягкое белое облачко, стояла на возвышении в центре. На горе подушечек лежал голый Филипп и довольно курил сигареты Ханде.       — У тебя нет своих, что ли?       Ханде запахнул халатик, закрывая голую грудь, и отошел от окна. Он хотел помыться.       — Не жадничай, солнце. — Лениво и медленно протянул супруг.       Ханде знал, что Филипп курил только обычный табак, а травы не любил. Особенно листья дерева кха, которые парламент в прошлом году все-таки решил запретить. Из-за этого запрета листья подорожали в несколько раз. Не будь Филипп одним из богатейших людей Империи, Ханде бы заметил это не через год, а немного раньше. Но он не знал цену денег, не знал, сколько стоит дом или квартира, одежда или еда. Ханде знал только стоимость травы и поддельных рецептов на противозачаточные, не совсем понимая все остальное.       Супруг предложил раскуренную сигарету ему, но Ханде отмахнулся. Он продолжал исследовать комнату, медленно ступая по краю ковра. После двух дней, проведенных в течке вместе с альфой, у Ханде болело все тело. Все еще зудело в промежности, тянуло мышцы и крутило живот от наступившего голода. Обойдя кровать по широкому кругу, Ханде остановился у стены, покрытой белой панелью с рельефными узорами. Посмотрел на большую светлую картину: какие-то пятна голубого и розового, перемешанные вместе.       — Что мы здесь делаем? — спросил он.       — Трахаемся. — Ответил Филипп, снова выпуская сладкий дымок. Он засмеялся.       — Ты снял комнаты в башне Империи как какой-то дешевый номер в отеле? — Ханде испытал даже что-то вроде восторга перед поступком своего супруга. Филипп был настолько невежественен, что это восхищало. — Ты знаешь, что нельзя снимать такие места просто для того, чтобы заняться сексом, а?       Филипп пожал плечами.       — Почему? — спросил он.       — О, Создатель!       Ханде вернулся к окну, посмотрел сквозь него на город, на появившееся над горизонтом солнце, на башню Аурум и ее верхние этажи, где были оборудованы апартаменты, похожие на эти.       — Две ночи ты раздвигал передо мной ноги на этой священной кровати и ни капельки не возражал, золотце.       Ханде раздраженно шикнул и ничего не ответил. Филипп понимал, что в течке ему было плевать на место, и он даже не знал до этого утра, где находится. Течка пришла слишком быстро, на день раньше, и Ханде не успел принять таблетки, чтобы смягчить последствия. А в течке и без помощи лекарств омеги были почти безумны и думали только о том альфе, который оказался рядом. Ханде себя ни в чем не винил.       — Я арендовал весь этаж. — Сказал Филипп за спиной. — На сто лет.       — Что?       — Арендовал этот этаж на сто лет. Для тебя золотце. Можешь перекрасить здесь стены, я же знаю, как ты не любишь вот это вот все.       Ханде обернулся и еще успел заметить, как Филипп машет рукой, показывая на белоснежный пол, на белоснежные стены и драпировки. Только увядшие за два дня цветы выделялись яркими пятнами в интерьере.       — Дом тесный, — продолжил размышлять Филипп, — дети бы еще увидели нас. Рози же всюду лезет, ты сам знаешь. А я тебе подарок обещал после рождения Кемаля.       — Университет ты мне обещал!       Филипп выбросил фильтр самокрутки в винную бутылку, происхождение которой в этой комнате Ханде не помнил. Из бутылки еще успело вырваться немного дымка, но он быстро исчез. Только запахло еще хуже. Вытяжка бесшумно работала, но не успевала. Филипп медленно поднялся, скинув с живота смятые простыни, обнажая свой пресс и член с яйцами. Ханде заметил налитую головку и напряженно сглотнул. Он хотел отдыха, а не продолжения. Филипп размял плечи, не стесняясь ни наготы, ни глубоких царапин на груди и плечах. Ханде украдкой взглянул на свои ногти. Отросшие и немного грязные.       — Не начинай заново, солнце. — Простонал он. — Фу, как ты эту дрянь куришь, я же сейчас блевану? Больше не кури.       — Конечно.       — И кончай дерзить.       Под легкой прозрачной тканью Ханде почувствовал, как солнечные лучи добрались до верхних этажей, проникли сквозь стекло и начали греть спину. Под босыми ногами по ковру так же заметались солнечные зайчики. И Филипп, смотрящий в его сторону, прищурился.       — В башне Аурум тоже есть похожие комнаты. — Сказал Ханде. — Три верхних этажа, да? Я думал, ты говорил про них, когда обещал подарок.       Филипп отвернулся. От солнца, наверное. Почесал заросшей щетиной подбородок.       — Я думал, тебе понравится, с твоим-то снобизмом. Благородные живут только в Империи, верно?       Ханде раздраженно зашипел, ощущая уже такое знакомое и привычное ему раздражение.       — А кто тогда живет в башне Аурум, дорогой?       Филипп не ответил, и Ханде еще больше осмелел. Сделал несколько шагов вперед, следуя по яркому солнечному лучу, и остановился перед кроватью. Грязные волосы Филиппа больше не лежали в идеальной укладке, а торчали во все стороны неопрятными прядками. И Ханде сверху вниз смотрел на них, а не на лицо супруга. Потому что супруг прятал свое лицо.       Роскошные апартаменты в башне Империи, на самом высоком этаже под золотым шпилем, на самой верхушке мира, как правильно говорил Филипп, были лучшим подарком. Чтобы заполучить их, нужны были не только деньги. Нужны были связи, влияние в обществе и молчаливое позволение благородных. Этот драгоценный дар был дороже всей башни Аурум от самого ее основания до золотого шпиля. И даже благородные омеги на такое не рассчитывали.       Вот только Ханде просил не это, а немного уважения, понимания и подписанного разрешения на поступление в университет.       — Там живет твоя шлюха? — напрямую спросил он, кивая в сторону окна.       Филипп даже не мог дать ему развод, потому что наслаждался этим браком. Ему нравилось иметь Ханде рядом и управлять его жизнью, нравилось показывать его обществу и хвалиться им, нравилось иметь детей от благородного омеги. Филиппу повезло родиться альфой, и его жизнь складывалась прекрасно: муж для дела и любовник для удовольствия.       Ханде же когда-то в детстве мечтал не об этом.       Филипп поднял голову, сразу разрушив это временное ощущение превосходства. Альфа смотрел твердо, грозно и давил запахом. Ханде даже втянул голову в плечи, немного пугаясь, как испугался бы любой омега, не отошедший еще от сильной течки.       Воздух между ним стал горьким и тяжелым, ароматы совсем не походили на те, что витали над кроватью двое суток. Тело у Ханде опять задрожало, но не от возбуждения, а он страха. Он опять взбесил Филиппа.       — Заткнись! — сказал ему супруг тихим голосом. Очень тихим.       Ханде бы стоило замолчать и отойти. Потому что так поступали умные омеги, когда их мужья говорили, смотрели и пахли вот так. Даже Матте послушался бы приказа.       — Я хочу разв….       Филипп быстро и со всей силой дернул его за руку. Ханде упал, подавился воздухом, а рукой запутался в скользкой ткани халатика. Филипп швырнул его на постель, а сам навис сверху. Ханде чувствовал его вес на себе и чувствовал, как член Филиппа оказался зажат между их голыми телами. Ханде вздрогнул и сжал ноги. Филипп больно вцепился в его запястья, наверняка оставляя новые синяки.       — Заткнись! — повторил Филипп, и у него выступило немного слюны. — Мои омеги — не твое сучье дело! Твое дело — заниматься детьми и домом, а не прыгать по чужим членам и позорить своего супруга, ты понял меня?!       Филипп зарычал, а Ханде настороженно замер. Ярость и страх смешались в нем в один клубок, но Ханде не мог даже пошевелиться под тяжелым альфой. Он только не хотел, чтобы Филипп опять взял его силой.       Ханде закашлялся, а потом истерично рассмеялся. Смех сам выкатывался из него маленькими болезненными толчками. Он почувствовал, как Филипп сильнее вжимает его в мягкие перины и почувствовал, как пальцы альфы сжались на его запястьях.       — Ты знаешь, — сказал Ханде, все еще посмеиваясь, — ты знаешь, но не можешь ничего сделать. Брат тебе запретил!       Ханде было смешно, потому что Филипп знал все про Эмре. Он не мог не знать, потому что следил за переписками Ханде, за его передвижениями и тратами по карточке. А Ханде и не пытался запутывать следы, как это было, например, с таблетками от залета. Да даже Дилан знал про Эмре и имел в этом какой-то интерес, используя своего маленького глупого братца! В этих играх Филипп был молчаливым и бесправным наблюдателем. Та роль, которую дорогой супруг ненавидел всей своей душой.       Ханде смеялся, пока хлесткая и сильная пощечина не оборвала его. Бил муж еще сильнее, чем Матте, и скорее всего, рассек ему губу. Потому что на белую кровать закапали алые пятна крови. И Ханде от боли всхлипнул, повернувшись на бок. Филиппа на нем уже не было.       — Уедешь в деревню, в поместье, — сказал он глухо откуда-то сверху, — родишь мне еще сыновей. Вот, чего ты достоин!       — Пошел на хер!       — Ты, дорогой, как мелкая подлая собачка, только скалиться и умеешь! Был у моего папеньки такой песик противный, на одежду мою ссался и дрожал как сучка последняя. Так вот, он просто пропал в один прекрасный день, понимаешь? Папенька недолго горевал, к слову.       Ханде приподнялся на локте и утер лицо ладонью. Только размазал кровь. Кажется, текло еще и из носа. Запахов он больше не чувствовал, только лишь этот неприятный металлический привкус крови. Вся левая половина лица начала пульсировать от боли, а на белых простынях накапало уже большое пятно.       Ханде поднял голову и увидел темные глаза Филиппа с расширившимся зрачком. Он вспомнил две сигареты с травой, которые альфа выкурил за последние полчаса, и понял, что Филипп был еще и под действием наркотика. И непонятно было, как альфа себя чувствовал. Сам Ханде, когда только начинал курить, попадал в счастливую и красочную версию своей жизни, где все было просто и понятно. Он не помнил за собой желания распускать руки и кричать.       Ханде сплюнул на одну из подушечек.       Филипп поднял с пола белый теплый халат и накинул его на голые плечи. Обошел кровать, собирая разбросанные вещи. Ханде молча и настороженно следил за ним.       — На это раз ты должен понести, и если….       — Это вряд ли. — Ханде снова оскалился.       — Я выбросил твои таблетки еще месяц назад! Ты пил обычные витамины! И если ты понес ублюдка от своего….       Ханде швырнул в Филиппа подушечку, и та ударилась о грудь альфы, прежде чем упасть на пол. Эта глупая бесполезная атака совсем ничего не изменила. Ханде испуганно покачал головой, не веря словам Филиппа. Он не мог снова забеременеть. Он больше не хотел.       — Избавься от возможной проблемы заранее, мой дорогой супруг. Если родишь мне благородного ублюдка, я его своими руками задушу, ты понял меня?       Ханде вскинул голову, шмыгнул онемевшим носом и еще раз вытер кровь рукой, размазав ее по щекам. В Филиппе кипела злость, и он мог снова начать его бить, если бы Ханде не согласился с ним. Спасала только широкая кровать, за которой Ханде мог на время укрыться.       Он молча кивнул. Ему было плевать на то, чей это был бы ребенок. Он просто его не хотел.       — Словами, золотце.       — Понял. — Еще раз кивнул Ханде.       Филипп довольно хмыкнул, скривив губы в ухмылке. Он еще с минуту посмотрел на Ханде, который все это пытался справиться с кровью, вытирая ее уже подолом халатика. Подушки и простыни казались безнадежно испорченными.       — Отлично! — рыкнул Филипп и, наконец-то, ушел из комнаты через широкие белоснежные двери, завешанные драпировками.       — Пошел на хер! — повторил Ханде уже в пустоту.

***

      Ханде выкурил последнюю сигареты из сумочки и забросил окурок в пустую бутылку из-под вина. Он не знал, сколько времени прошло, пока он сидел голым на краю кровати и смотрел на свои босые ноги. Когда поднял голову, солнце уже стояло над крышами небоскребов, а вся комната оказалась залита его светом. Кровь идти перестала. Губа болела, а нос все так же казался онемевшим. Ханде в очередной раз потер лицо грязным халатом, стирая остатки крови, а потом зашипел и схватился за метку. Она слабо пульсировала, как бывало при течке, но еще и посылала на телу Ханде болезненные разряды, точно била током.       От сигареты ему стало немного легче, и Ханде даже сумел достаточно успокоить себя. Пока у него была защита его старших братьев и Семьи, Филипп не мог навредить. Ему даже приходилось терпеть измену, если Дилану все это было выгодно. И от возможного ребенка Ханде мог легко избавиться. И у него было время до следующей течки, чтобы придумать новый план.       В общем, хуже его жизнь никак не стала.       Ханде еще раз потер метку и с трудом поднялся на ноги. Его слегка покачивало, и голова кружилась. Течка все еще не отступила до конца, крепкая сигарета хорошо действовала, а рука у Филиппа была тяжелая — не удивительно, что ноги его не держали. Ханде пошатнулся, но устоял. А когда услышал громкий, но деликатный стук в двери, быстро прикрылся грязной простынкой.       — Пошли вон! — крикнул он.       — Я настаиваю, хозяин.       — Ты, Феликс? — Ханде обернул простынь вокруг своего голого тела, заматываясь с ног до головы.       — Да.       Дверь слегка приоткрылась до небольшой щели. Умный бета знал, что не стоило врываться в спальню к омеге, но не имел достаточно такта, чтобы этого не делать.       — Ну, тогда иди на хер, Феликс! Я не одет! И передай моему дорогому супругу, чтобы он тоже шел на хер!       — Я вижу, что вы прикрыты. Я войду.       Дверь открылась еще шире, и Ханде увидел бледного Феликса, который как всегда вырядился точно для полуденного моциона по набережной. Он чуть приподнял травмированную губу и зашипел. Ужасное и недопустимое поведение! Особенно для беты!       — Насчет вашего супруга….       — Застрял в лифте и просидит там до вечера, да?       — На него покушались. Нам стоит уезжать.