No Place Like (Home)

— Я могу зайти позже, — бормочет Хлоя, мне передали, что… — Да, я ждал тебя, Хлоя, — прерывает её лепет Джозеф, и девушка передёргивает плечами от того, как звучит её имя, произносимое Сидом. Слишком… интимно? А ещё раз ждал, мог бы и прикрыть вовремя свои татухи с прессом. — По какой причине ты не вышла к своему брату на днях? — Сид застегивает, наконец рубашку и теперь возится с воротником. Не твоё собачье дело. — Я… Я наверное была чем-то занята, — пожимает плечами Хлоя. И главное почти не врёт — здесь реально почти всё время чем-то все заняты. — Он прождал тебя около часа, — мягко замечает Джозеф, — ты знаешь, что сейчас он в горах Уайттейл, и в следующий раз может навестить тебя не так уж скоро. Кло не считает, что здесь требуются её комментарии и уже без особого стеснения или замешательства смотрит в лицо Сиду. Какое ей дело до всех его мускулов и голубых глаз, когда лезут в неприятную, в общем-то, для неё тему. — Семья, дитя, это опора, которая нам даётся в жизни, — спокойно замечает мужчина, разглаживая мелкие складочки ткани у пояса брюк, за который он старательно заправляет рубашку. «Опора после которой я угодила в закрытый округ без связи с внешним миром, а до этого опора так намухлевала с кредитками на мое имя, что теперь мне ни один банк не оформляет новую, а моя кредитная история выглядит как позорное бегство с неуплатами», — горько думает Хлоя. Она, разумеется, ничего не собирается говорить Сиду. Во-первых, ни к чему спорить с тем, кто обладает властью устроить сеанс гильотины, во-вторых, споры с подобными Отцу типами могут длиться целую вечность, а девушке уже очень бы хотелось уйти, в-третьих, это совершенно всё же не его собачье дело. — Ты, конечно же, сейчас не согласна со мной, — проницательно замечает Джозеф, — я могу видеть это, Хлоя, прям вот здесь. И мужчина внезапно, так что она не успевает увернуться, легко касается прохладными сегодня пальцами лба Хлои чуть повыше бровей. Девушка сперва и не замечает, что он снова называет её по имени. Её опять, как и тогда в церкви, накрывает страх, что руки его буквально в крови, и сейчас, касаясь её, он оставляет кровавые следы на её коже. Кло отступает и невротичным движением проводит по лбу, словно смахивая прикосновение Отца. Крови, конечно же, нет. Сид наблюдает за ней с нечитаемым выражением на лице. Ничего нового, собственно. — Я терял свою семью однажды, — тихо говорит мужчина, — и среди множества потерь и уготованных мне испытаний, это было самое суровое. Мой брат в детстве оказался лишён семьи, и это отпечаталось болью на его теле и мыслях. Хлое не по себе. Одно дело, когда лидер секты обстряпывает всякие там сектантские кровавые дела, а другое — когда начинает повествовать о своём непростом прошлом. Но, откровенно говоря, Джозеф кажется ей таким продуманным типом, который даже если и будет горевать о чём-то, то сделает это с максимальным размахом перед своими верными последователями, хорошо если без дополнительных кровавых спецэффектов. Поэтому не сказать, чтобы девушка ему сильно верит, и уж точно не сочувствует. Гораздо больше сейчас её занимает вероятность завтрака, которая уменьшается с каждой минутой пребывания с лидером секты. Потому что, конечно, очень хорошо всем чувствительным героиням книг терять аппетит при каждом удобном случае, но с Хлоей этого, к сожалению, совсем не происходит. — Это… весь разговор? — уточняет Кло, после внушительной паузы, во время которой только слышны щелчки бусинок на чётках. Щёлк. Какого. Щёлк. Хрена. Щёлк. Ему. Щёлк. От меня. Щёлк. Надо. Щёлк. — Это всё, дитя. Но может быть есть что-то, о чём хотела бы поговорить ты, — Джозеф выделяет интонациями последнее местоимение, — что-то сказать мне или спросить о чём-то. Я хочу, чтобы ты чувствовала себя здесь, — он как будто немного запинается перед следующим словом, — свободно. Ты здесь не чужая, я не хочу, чтобы тебе было одиноко. Свободно. Свободно. Да ты прикалываешься, святоша хренов. Хлоя, конечно же, молчит, зато взгляд её вполне себе компенсирует отсутствие вербального изложения мыслей. — Ну хорошо, — кивает Сид и резко меняет тему, — полагаю, сейчас время завтрака. Идём. И вот как раз на этом предложении Хлоя теряет аппетит полностью.

***

— Хорошо ли ты здесь обустроилась? — идеальным для светской беседы тоном уточняет Сид, когда они минуют белый арочный проход и идут вдоль домика с милыми цветочными клумбами. Хлоя напряжена до крайности. Для неё этот вопрос звучит как если бы вдруг паук поинтересовался у бабочки, запутавшейся в его паутине, как там вообще её дела, не жмёт ли паутина. — Что было в этих домах до жатвы? — ловко ввинчивает она в вопрос слово, услышанное у верзилы со шрамом. — Кто, — уточняет тихо Сид, — там были грешники, ступившие на путь исправления, но борьба с пороками для которых была невозможна без помощи единомышленников. Сектанский рехаб. Господибожемой. — Каждому грешнику своё покаяние, каждому греху своя обитель, — размеренно продолжает Джозеф. И от его спокойного и, в общем-то, умиротворяющего голоса Хлоя, напротив, скорее пугается. Она вспоминает тонкие полоски шрамов по всей спине Сида и средневековых затейников флагеллантов и невольно задаётся вопросом о том, как сам Отец считает нужным справляться с собственными демонами грехами. — В какой дом тебя поселили? — спрашивает меж тем Сид, кивая очередному мрачному типу с оружием, бодро шагающему им навстречу. — В тот, что левее, — Кло требуется пара секунд, чтобы вспомнить надпись, — luxuria. Краешки губ мужчины как будто слегка дёргаются: — Тебе известно значение этого слова? — Нет, — вынуждена признаться Хлоя. Она догадывается, что это латынь, но её познания в ней всё ещёограничиваются стандартным «In nomine Patris…» и то больше благодаря всяким творениям кинопроизводства про изгнание всякой зловещей хтони, нежели реальным церковным службам. Они как раз доходят до блока, который для себя Кло обозначает как «хозяйственный» — внутри дом разделен на просторную кухню-столовую, подобие кладовки с запасами практически на все случаи жизни и прачечную с гигантской стиральной машинкой и сушилкой. Джозеф кивает традиционно хмурым типам у двери, именно они или же их потрясающе точные копии и не пускают Хлою внутрь в памятные дни прогула утренних служб. «Не положено», — весомо и лаконично поясняет один из них тогда. И автоматы у них руках в сочетании не с самыми благодушным выражениями лиц совершенно не располагают к спорам. Сейчас они склоняют головы перед Отцом, пока тот открывает дверь, жестом приглашая Хлою заходить первой. — Похоть, — звучит неожиданно и слишком уж близко над её ухом, когда рука Сида ложится на талию девушки и легонько подталкивает её в помещение. Это мимолётное касание обжигает кожу Кло даже сквозь слои одежды, и девушка торопится шагнуть вперёд, чтобы увеличить расстояние между собой и лидером секты. — Блуд, — продолжает блистать знанием синонимичного ряда Джозеф, — я планирую выделить обители для искупления каждого из смертных грехов. «Восхитительно просто», — думает Хлоя. И не ясно, к чему больше она относит этот комментарий. Время завтрака, очевидно, уже скорее позади. В помещении за столом всего трое, смутно знакомая Хлое девушка собирает посуду и грузит её в посудомойку. При виде Отца все как будто приходят в активное движение. Девушка начинает усерднее протирать поверхности, к ней присоединяется кто-то из сидевших до этого за столом, спешно достаёт чистые тарелки и приборы на двоих. — Не стоит, — останавливает все эти метания Сид, как и тогда, в доме Хлои, — я способен сам взять приборы. Доброго всем дня. Киеран, как дела на твоём участке? Киеран с готовностью начинает что-то рассказывать, Отец слушает внимательно, задаёт ещё вопросы, к беседе потихоньку подключаются остальные. Хлоя отходит к кофемашине. — Осталось только немного жареного бекона и тосты, — доверительно сообщает ей девушка, очевидно, одна из отвечающих сегодня за разнообразие утреннего меню, — я не думала, что Отец присоединится к нам, он если приходит, то гораздо раньше. Кло нечего на это сказать, она отворачивается к столешнице, делая вид, что увлечена выбором чашки, думает, может ли она сейчас быстренько сбежать, пока Сид, очевидно, занят общением с паствой. Все равно завтрак из остывшего бекона и сухих тостов её не особенно прельщает. Кло не замечает, когда негромкие разговоры за спиной стихают, пару раз как будто хлопает дверь. И только когда она слышит звук отодвигаемого стула и шаги позади себя, отмирает и хочет развернуться и отойти от шкафчиков. — Кажется, где-то здесь был чай, — негромко, словно размышляя вслух произносит Джозеф. Опять он непостижимым образом оказывается нестерпимо близко. Его узкая ладонь касается столешницы справа от Хлои, в то время как левой рукой он тянется через плечо девушки к дверце шкафчика. Кло рассматривает его изящные — пожалуй даже слишком изящные для мужчины — пальцы. «Руки музыканта» слышала она где-то выражение, правда у всех музыкантов, что встречались на её жизненном пути, кисти скорее напоминали лопату. Кло буквально не сдвинуться с места, куда бы она ни дёрнулась, она неизменно столкнётся с Сидом. Или с жёсткой столешницей. Она спиной чувствует, как мужчина придвигается ещё ближе, и сглатывает сухим горлом, когда он таки прижимается к ней практически всем телом. Ну или же это просто так ощущается. Отчего-то Хлоя вспоминает надпись похоть внизу его живота, и чувствуя впивающуюся сзади жёсткую пряжку ремня, представляет, как каждая буква коротенького слова отпечатывается на голой коже. На её коже. Эта секундная невесть откуда взявшаяся фантазия заставляет её вздрогнуть всем телом. К ней добавляется паническая мысль о том, что все присутствующие на кухне видят всё это. Что именно «всё» девушка и сама не может сказать, но желание развернуться и оттолкнуть этого плевавшего на личные границы Сида становится нестерпимым. Примерно как и жар, затапливающий её до кончиков ушей. Но тут Джозеф сам убирает руки и отходит, окутывая её напоследок запахом звенящей чистоты и луговых трав. Кло резко разворачивается. — Предпочитаю с утра чай, — поясняет мужчина, голосом спокойным настолько, что можно подумать, это не его дыхание щекотало чувствительную точку на шее у девушки только что, и не его тело касалось её на грани приличий даже в её, Хлои, таком греховном мире. К радости девушки те немногие, кто был в помещении, успевают куда-то разойтись по своим делам, чего она желала бы и Сиду, и себе. Разойтись по делам. — Присаживайся, — мягко предлагает ей мужчина, при этом в мягкости тона явственно слышатся повелительные нотки. «Да когда ж это закончится, ну, — тоскливо думает Кло, — почему у лидера секты нет своих неотложных сектантских дел. Господибожемой, я кстати не хочу знать, что здесь делают, с теми, кто не выполняет свою часть дневных обязанностей». — Мне… пора, — Кло в целом ненавидит себя за излишне нерешительный, на её вкус, тон, но впечатления от утренней сцены казни оказываются даже поярче безвольно висящих тел на билбордах и удачно накладываются на воспоминания о потрясающем в своей мерзости видео с Отцом в главной роли. Сид молчит, смотрит наклонив голову к плечу. — Не думаю, — тихо говорит он, — существуют разные способы быть полезной проекту, Хлоя, и это не обязательно те дела, которые выпадают ежедневно на долю каждого. Сядь, — произносит он уже жёстче. Какие ещё нахрен способы. Чтоб в аду горел твой проект, о чём бы он там ни был. Девушка обречённо присаживается за стол. Она не понимает, чего ожидать сейчас от Сида, ждёт ли её какое-то изысканное сектантское наказание за манкирование своими обязанностями (она кстати даже не может вспомнить, то ли её поставили на бесконечный сбор яблок, то ли на не менее бесконечную сортировку невесть откуда берущегося барахла на огромном складе внутри амбара на территории). Джозеф, меж тем, кажется полностью погруженным в процесс заваривания чая. Девушка наблюдает, как он сперва ошпаривает заварочный чайник кипятком, засыпает заварку, выдерживает некоторое время под крышечкой и только потом добавляет кипяток. Хлоя, кстати, не любит чай. Но наблюдение за аккуратными и точными движениями мужчины действует на неё странным успокаивающим образом. Когда Сид всё так же, молча, быстро и, вместе с тем, без лишней суеты разбивает и выливает на сковороду несколько яиц, девушка понимает, что ещё немного и она рассмеётся от всей абсурдности ситуации. Лидерам секты совершенно точно не пристало стоять у плиты и помешивать лопаткой содержимое сковороды. — Тебе положить бекон? — будничным тоном осведомляется Сид. Возможно я спятила. И пускаю слюни где-то в психушке в Атланте. — Нет, — насторожено откликается Кло. Перед ней появляется тарелка со скрэмблом и ломтиком тоста. Джозеф разливает чай, и когда он ставит дымящуюся кружку перед Хлоей, она различает нотки чабреца в паре. — И каждый день, что дарует нам пищу воистину бесценен, — произносит Сид, устраиваясь за столом. Он говорит это так весомо, как если бы в его жизни случались дни, когда буквально было нечего есть. Хлоя не может сказать, что её проживание в большом городе всегда было безоблачным и легким, но базовые нужды она всегда могла так или иначе закрыть. Девушке не хочется есть то, что приготовил, строго говоря, убийца. Возможно, убийца, с элементами нарциссического расстройства, но это уже не так уж важно. И что особенно неприятно, Хлоя никак не может вспомнить, готовил ли ей кто-то завтрак когда-либо в принципе. Или такой, в целом, милый момент проявления заботы отныне всегда у неё будет ассоциироваться с лидером секты. — Спасибо, — тихо произносит Кло, правда тут же мысленно ругает себя. А потом успокаивает, думая, что в обычной вежливости нет ничего постыдного или жалкого.