Место девочки — в политике

Вальбурга Блэк

      Когда Вальбурга получила первое письмо от Сириуса, она схватилась за сердце. Но сердце, на удивление, не ёкнуло, не превратилось в комок боли, а на губах она не ощутила горького привкуса разочарования.       Что-то изменилось, когда дети уехали. Дом, переполненный их смехом, снова стал холодным и тихим, словно склеп. В этом склепе она хотела похоронить себя заживо, когда рыдала из-за предательства Ориона, но теперь… Теперь, на удивление, ей такого конца совсем не хотелось.       Вальбурга нахмурилась и села в кресло у камина с бокалом огневиски. Она посмотрела на пламя, в цветах которого теперь будет ходить её старший сын, и не почувствовала отторжения, словно давным-давно предчувствовала такой исход событий.       Она попросила Кричера принести ей бумагу с пером, и написала ему, пока храбрость, присущая факультету её сына, не оставила её, а на первый план не выползла осторожность Слизерина, столь ненавистная ей сейчас:       "Дорогой Сириус,       Я безмерно горда, что ты прошёл на Гриффиндор. Поздравляю. Ты несомненно станешь хорошим волшебником.       И пусть большинство Блэков попадают в Слизерин, большинство — не все. Как ты помнишь, твой дядя Альфард закончил Рейвенкло, а тётя Лукреция — Хаффлпафф. А ты, возможно, первый за пять поколений попал в Гриффиндор, даже интересно теперь будет поднять архивы…"       Вальбурга остановилась, прикусила губу. Магическое перо вопросительно покачнулось. И продолжило писать, повинуясь глубокому голосу своей хозяйки:       "Перед отъездом Кассиопеи я сказала ей "быть собой". Тебе скажу тоже самое, но чуть больше. В отличие от пасторальной Франции, рядом с Хогвартсом расположен Запретный лес… И, видит Мерлин, он для вас сестрой, словно мёд для мух! Так что прошу тебя, не лезь туда раньше третьего курса. Если ты выполнишь это условие, я, пожалуй, постараюсь найти способ оторвать от стены столь ненавистные тебе "трофеи".       С тревогой на сердце и большой радостью за тебя,       Вальбурга И. Блэк"       Она остановилась и отхлебнула из бокала. Перо опустилось на стол, а бессловесный Кричер, поймав её взгляд, начал заворачивать письмо в конверт.       Вальбурга, на самом деле, хотела написать совсем не это. Она наговорила Сириусу столько плохого прежде, что это письмо — жалкий подорожник, приложенный к их отношениям. Ей хотелось рассказать всё то, что само собой она рассказала дочери: про себя, про Ориона, про своих собственных родителей... И не могла, потому что это не было и не могло стать оправданием тому, какой она стала.       Но Сириусу она и правда могла бы рассказать "чуть больше", чем Кассиопее. Ведь когда Вал самой было одиннадцать и она сидела под перекрестьем сотен взглядов, то шляпа насмешливо хмыкнула на её голове:       "Достаточно умна для Рейвенкло, трудолюбива для Хаффлпафа… И так много честолюбия, желания проявить себя, но ещё больше — храбрости для того, чтобы претворить все свои желания в жизнь… Что мне предложить тебе, дитя? Гриффиндор? Слизерин? Любой факультет с радостью примет тебя. Но всё же… Гриффиндор?"       Вал возмущённо прошептала:       "Я же Блэк! А Блэки идут только на Слизерин!"       Шляпа молчала нестерпимо долго, а потом тяжело вздохнула:       "И правда, теперь я ясно вижу твоё желание если не быть, то хотя бы казаться… Это плохое чувство, девочка. Ты с ним не будешь счастлива. Ты уверена?.."       "Да!" — зашипела оскорблённая маленькая Вальбурга, и шляпа грустно провозгласила, забивая первый гвоздь в её гроб:       "Слизерин!"              Однако Вальбурга не смогла рассказать об этом Сириусу. Она сидела напротив камина, смотрела на огонь, и внутри неё вспыхивали, казалось бы, давно превратившиеся в пепел угли. Она была так уязвима сейчас, так ранима. Если бы она написала ему всё, что ей так хотелось сказать, сотню раз попросить прощения, а он бы ответил, что не верит ни единому слову — это сломало бы её, настолько хрупкой она себя ощущала. Вот что разбило бы ей сердце.       Поэтому она промолчала. И Сириус тоже — он никак не ответил на это письмо, а в следующем говорил о чём-то поверхностном и неважном, словно и не заметил заботы, сквозившей в строках её письма.       Но Вальбурга знала — заметил. Потому что утром Орион на мгновение остановился у камина перед тем, как отправиться на работу, улыбнулся ей и сказал:       — Спасибо, Вал. Ты всё сделала правильно.       И Вальбурга не смогла не улыбнуться ему в ответ.              Кассиопея же писала самые пронзительные письма на свете. В них было безумно много тоски по дому и Сириусу. Вальбурга читала их и не могла дождаться рождественских каникул. Вальбурга читала их и проклинала себя за решение разделить своих детей… Но потом она шла на очередной липко-приторный приём в поместье Лестрейнджей, смотрела на заискивающего перед Риддлом Арктуруса и понимала, что всё сделала правильно.       В Вальбурге было всё ещё недостаточно огня, чтобы защитить своих детей от мрака, сгущающегося над магической Британией.              Но иногда письма Кассиопеи заставляли сердце Вальбурги ёкать, как и прежде, а потом она начинала смеяться, как никогда не позволяла себе смеяться при детях:       "Дорогая мама! — писала Кассиопея. — На прошлых выходных мне, наконец, удалось выбраться в город! Ты же знаешь, учителя от меня в восторге, и, чтобы этого добиться, я даже на выходных пропадаю в библиотеке… Но в этот раз я сделала исключение, и не пожалела об этом!       Всё было таким золотым и алым, мама! Я гуляла по центру Белль-Винь, — это местный Хогсмид, только он лишь наполовину магический, — и девочки мне рассказали, что здесь делают самое лучшее вино во Франции… Не спрашивай, как мне удалось достать для вас с папой столько в подарок, тебе не понравится мой ответ! Так что просто примите мой подарок и выпейте в мою честь!       С любовью, твоя Кассиопея".       Когда Вал дочитала, она закатила глаза и пытливо посмотрела на Кричера, который до сих пор неуверенно переминался рядом.       — Сколько? — спросила Вальбурга, чувствуя, как ладони становятся влажными.       — Три бочки, — смутился Кричер.       Вальбурга подняла глаза к потолку, посчитала до десяти… А потом прыснула в кулак, вызывая на лице домового эльфа подобие улыбки:       — Ну, хоть не целый подвал! Антикварные часы деда точно не пережили бы такого соседства!       Вальбурга отсмеялась, а потом представила довольное лицо Сириуса, которому Кассиопея точно пересказала в деталях свою проделку… И засмеялась с новой силой.       До письма от Макгонагалл, требующей сделать внушение Сириусу за разлитое в кабинете чар зелье прилипания и сорванный урок по изучению Левиосы, оставалось три дня.