Перья, крылья, клюв. Что происходит?

Вечер. Улица. Фонарь. Как не банально, но именно с этого моменты моя жизнь пошла по другому маршруту. А все из-за того, что маршрутка, последняя на рейсе, проехала мимо меня, прощально мигая огнями дальнего света. Пришлось ехать на другом транспорте и оставшийся путь, это, между прочим, три остановки идти пешком. Благо для меня, улица освещаемая, кое-где слышались машины и разговоры поздно гуляющих людей. Так что, воткнув наушники, включив музыку и настроившись на спешный шаг, пошла в сторону дома. Подпевая вокалисту Him Вилле Вало… Watch me fall for you, my Venus Doom. Hide my heart where all dreams are entombed My Venus Doom ...шла вперед. Голос Вилле меня подбадривал, поддерживал и настраивал на путь домой. Ведь оставалось пройти всего два дома. Да только, как оказалось, у судьбы на меня другие планы, а еще сюрпризы в лице загадочного незнакомца, налетевшего на меня со спины. Толком я ничего понять не смогла. Вот я на ногах, иду вперед, но, доля секунды, и я на асфальте, сбитая с ног. А налетевший на меня незнакомец — скрылся, скотина! Я же сижу. Перед глазами все плывет, в теле тяжесть, конечности не слушаются. Во рту сухо, словно я по пустыне шла несколько дней. Но не это напрягало, а глубокая царапина, рассекающая мне ладонь. — Больно, — жжение с каждой минутой нарастало. Кожу нещадно щипало, кровь не останавливалась. — Прощай любимый палантин, — сказала, стянув с себя подаренный братом шарф, расписанный котами. Руку я перетянула, кровь, вроде бы, остановила. А разбитые коленки дома обработаю. Брюки же придется выбросить, дырки на них не смотрятся. Кое-как, дойдя до дома, поднявшись в квартиру, закинув одежду в стиральную машину и переодевшись, принялась за рану. Разматывала палантин с осторожностью. В целой руке антисептик и большой, послеоперационный пластырь. Почти не смотря на руку и кровь, и все равно, что я не боюсь, обильно полила рану хлоргексидином. Повыв из-за того, что больно и жжет, подождав пару минут, приклеила пластырь. — Фух! — с облегчением выдохнула я, переходя к коленкам. Но с ним проблем быть не должно. Так, ерунда. Ткань брюк спасла и не позволила разодрать кожу в кровь. Лишь поверхностные царапины. За неделю все пройдет. С этими мыслями, а также с накатившей усталостью, я легла спать. Даже вечерний ужин, приготовленный братом, так и остался в холодильнике, ждать завтрашнего обеда. Подушка встретила меня, как родную, да и одеяло приняло в свои теплые, пушистые объятия. А сон увел далеко-далеко, в царство Морфея, показывая странный сюжет. Оказалась я в поле, посреди луговых трав и цветов. Полумрак, новолуние, звезды еще не зажглись. Ветра нет, тишина. Я, касаясь здоровой рукой закрытых бутонов и травинок, шла вперед. По тропе, которая, с каждым моим последующим шагом, уводила меня все дальше и дальше от знакомых мест. Не понимая, почему я иду, а не поворачиваю назад, не сразу заметила перемену в декорациях. Теперь передо мной не поле с луговыми цветами и травами, а заброшенные много веков как развалины. Был ли это замок, или чей-то храм, так сразу и не скажешь. Остались от него только куски стен, колонны и фундамент. Да странно-знакомые письмена с иллюстрациями. Греческие мифы напоминают. А я шла. Словно ведомая чьей-то волей. К колоннам, украшенным письменами и рисунками. Здоровая рука, не понимая зачем, касалась каждого завитка и росчерка, оставленного мастером. Под моими пальцами, вот уж точно бред, они, эти рисунки, приходи в движение. А после и вовсе предстали перед глазами, словно живые, обустроившись на ближайшей колонне, скребя многовековой камень внушительными когтями. — Гарпии! — испугалась я, когда под определенным ракурсом увидела сошедших с колонны персонажей. Словно живые, они расправили свои мощные крылья. Но вселяли ужас и страх когти, на лапах-ногах и руках. Такие когти живого места не оставят. Гарпий я помню по любимым мной мифам древней Греции. Гарпия — это полуженщина — полуптица, чудовище, нареченное «гончей Зевса». Гарпии олицетворяли собой штормовой ветер и были в полном подчинении Громовержца, который отправлял их выполнять его грязные указания. Говорили, что если кто-то или что-то пропадало во время шторма, то это было дело рук гарпий. Так это или нет, увы, мифология умалчивает. Но жители древней Греции в это верили. Отвлек от воспоминаний скрипучий голос одной из них: — Иди к нам! — сказала гончая Громовержца, маня меня к себе длинным пальцем с загнутым когтем. Ее огромные желтые глаза, смотрели на меня пронзительно, пробирая до холодных мурашек, птичий клюв клацал, а голова, шелестя перьями, наклонялась то в одну сторону, то в другую. — К нам! — сказала другая гарпия, повторяя жест первой. — Ты — одна из нас! — добавила вторая, раскрывая крылья и заливаясь скрипучей трелью. К ним присоединилась и третья, но она пошла дальше. Взмахнув крыльями, покинув колонну и сестер, оказалась за моей спиной, в полный рост. Руки-крылья легли на мои плечи, вызывая пробирающий страх и нарастающую с каждым мгновением панику. Леденящий ужас сковал меня по рукам и ногам. Дышать могла с трудом, а думать и рассуждать здраво вообще не получалось. Хотелось поскорее проснуться. Третья гарпия, пока я занималась самокопанием и самоуспокоением, уже изучила меня вдоль и поперек, начиная с темно-русых волос, заканчивая стопами ног. — Наш-ш-ш-ша, — клекотала та, вдыхая очередной раз запах моей кожи, — сес-с-с-стра, — сказала она, беря мою пострадавшую руку, — пахнешь, как мы, — сказала она, проведя клювом над заклеенной раной. — Кр-р-р-р! — вырвалось из ее глотки что-то вроде боевого клича, который поддержали остальные крылатые. Взмахнув крыльями, теряя черные перья, оставляя на камне глубокие следы от когтей, гарпии вернулись на гравюру колонны. А я осталась стоять в центре этих самых развалин, дрожа и телом, и душой. Страх от реалистичного сна меня сковал и почти поработил. У меня едва хватило сил покинуть эти руины и вернуться на ту самую тропу, к полю с травами и цветами. Таких снов у меня никогда не было. — Присниться же такое! — сказала, проснувшись в холодном поту от увиденного. Образы, передо мной представшие, уже почти развеялись, оставшись там, во снах, но ровно до тех пор, пока я не подошла к зеркалу. Стоило зайти в ванну, разлепить глаза от сна, и посмотреть на себя, как изо рта вырвалось: — А-а-а-а!