Мертвецы не рассказывают сказки

Голова кружилась от усталости и боли. Запястья были плотно стянуты верёвкой, блокирующей магию, настолько грубой, что она оставляла глубокие следы на светлой коже. Лёгкие давно перестали скручиваться от ужаса, а сердце постепенно наполнялось осознанием неизбежности конца. Шепот толпы вокруг был подобен удушающему. Каждое слово било по нервам наотмаш: «Ведьма...» «Нечестивая мерзость...» — оскорбления звучали - словно приговор, уже вынесенный без всякой надежды на милосердие. Её вели к месту казни. Это был пустырь на окраине общины, где уже возвышалась грубо сколоченная деревянная платформа с толстым столбом в центре. Вокруг неё возились палачи, складывая дрова и намазывая их смолой, чтобы костёр разгорелся быстрее. Гермиона подняла глаза на серое небо. Конечно, она никогда не отрицала, что всё происходящее в конечном итоге вполне может свести её в могилу, но чтобы таким способом... Толпа собиралась, возбуждённая предстоящим зрелищем. Люди шептались, толкались, кто-то указывал на неё пальцем. Для них это было развлечение, очередной извращённый ритуал очищения. Сзади кто-то толкнул её, и она, спотыкаясь, едва не упала на колени, но сильные руки снова подхватили её. Палачи грубо привязали её к столбу за талию, затянув верёвки так, что, останься Гермиона после собственной казни каким-то чудом жива, на их месте могли бы образоваться синяки. Её сердцебиение казалось таким громким, что она едва слышала священника, читающего последнюю молитву. Сознание будто бы находилось в состоянии прострации: глаза рефлекторно покрылись тонкой пеленой бессильных слёз, начинающих уже медленно скатываться по бледным, от недостатка света и сна, щекам. Быть может, это было большой удачей, что из-за спутанности сознания она не увидела зажжённый факел, чей конец теперь упирался в поленья под её ногами. Боль наступила мгновенно. Пульс участился, и, рефлекторно набрав в лёгкие, теперь уже полные дегтя и пепла, воздух, Гермиона испустила нечеловеческий крик. Тысячи игл одновременно пронзили каждую клетку её плоти, кипя и плавя верхний слой кожи. Мышцы напряглись, инстинктивно желая сбежать или сбросить это невозможное ощущение жара, пожирающего всё её существо. Пространство уже наполнилось запахом горелого мяса, побуждая застрявший в ступоре мозг очнуться и вникнуть во весь ужас происходящего. И вдруг... резкий порыв ветра разогнал едкий дым, охвативший её тело. То, что казалось Гермионе целой вечностью, длилось не более нескольких мучительных секунд. Что-то изменилось в воздухе. Толпа замерла на мгновение, удивлённая неожиданным гулом. Гермиона едва осознала, что происходит, когда последующий взрыв потряс землю. Пламя костра, которое медленно собиралось начать поглощать девушку полностью, вдруг вспыхнуло ярче, но оно уже не подбиралось к её телу. Огонь обрушился на людей, минуту назад кричавших самые гадкие пожелания смерти обвинённой ими ведьме. Гермиона измождённо подняла голову и увидела его. Тёмная фигура, возвышающаяся на краю отшибы, в плаще, развевающемся в порывах ветра. Его глаза, обычно равнодушные и холодные, сейчас горели яростью. Тёмная магия, такая, о которой Гермиона едва осмеливалась думать, сейчас сверлила воздух огненными вспышками. Каждый, кто был причастен к её обвинению, — судьи, палачи, «мирные» (такие ли уж они мирные?) жители — теперь горели в собственном пламени. Толпа в панике разбегалась, крича от ужаса. Гермиона безразлично наблюдала за их звериным желанием выжить. Только что её жизнь зависела от кучки жалких фанатиков, так отчаянно желавших искоренить всё им неподвластное, а теперь пламя, уготовленное ей, начинало медленно пожирать отшибу, и стало верно подбираться к месту обитания общины. Что угрожало её жизни, исчезло в один миг. Верёвки, сковавшие её руки, мгновенно сгорели, не оставив после себя ожогов, и она, ослабев, рухнула на опалённые колени, подавив в себе очередной рев боли. Воздух был горяч и сух от пламени, и внутри неё что-то переломилось. Желание оставаться сильной до конца сгорело вместе с её палачами. Её плечи сотрясли громкие рыдания, накопившиеся за последние дни, полные ненависти, безнадеги и одиночества. Он подошёл к Гермионе - высокий, стремительный и решительный, с теми самыми глазами, которые когда-то смотрели на неё с чем-то, как ей казалось, похожим на нежность. Теперь же они горели огнём праведного гнева, что казалось несопоставимым с его осторожными руками, заботливо вытирающими слёзы с её лица, будто бы желая стереть любое напоминание об этом дне. Палочка из ореха методично испускала целебные заклинания, залечивающие безобразные ожоги, покрывшие её ноги. Шквал эмоций, бывший под давлением тисков на протяжении долгого времени, не помешал Гермионе на миг задуматься о значении его взгляда, пропитанного то ли болью, то ли облегчением, то ли всем сразу... Он бережно поднял её на руки, аккуратно просунув одну руку под спину, а вторую под согнутые колени. Гермиона бессильно опустила голову ему на плечо, проваливаясь в забытье.