Создатели прозрачной смерти

      Пока водитель вёз нас в институт, мы с братом с удовольствием смотрели в окно. Хотя мы знали родной город наизусть, он никогда не надоедал нам. Каждый раз мы находили в нём что-то новое, прекрасное. Мы всегда очень любили свою страну, которая была для нас родным домом. В самом прямом смысле. Эта мысль всегда вызывала у нас с братом эйфорию. Насколько мы знали, мало у кого в мире была собственная страна, принадлежащая только одной семье. Я с нетерпением ждала дня, когда Эдвард станет наследником и владельцем Виктории, потому что пока им являлся наш дед, нам приходилось делить Викторию с другими детьми и внуками Владимира. А мне это не очень нравилось. Хотелось, чтобы страна принадлежала только нашей маленькой семье. Конечно, я понимала, что Эдвард женится на Анастасии или, возможно, на другой наследнице дворянского рода. Но это меня мало волновало, потому что именно наша семья будет для брата важнее. Я понимала, что, возможно, слишком амбициозна, что не хочу делить страну с другими, но ничего не могла с собой поделать. Конечно, я могла бы сама стать правительницей Виктории. У нас в этом смысле равноправие. То есть в нашем клане проводятся выборы. Каждый из потомков Николая и Александры может предложить свою кандидатуру, Владимир рассматривает её и решает, одобрить или нет. После этого на семейном совете проводятся выборы. Я знаю, что кроме Эдварда мало желающих. Был ещё один кузен, но ему отказали из-за репутации. Я сама не хочу управлять страной, это слишком сложно. Намного лучше стать светской львицей, как моя мама. Работать не надо, только встречаться с разными людьми, заниматься благотворительностью, посещать приёмы и мероприятия. Всегда выглядеть блестяще. Не жизнь, а сказка. А разные важные политические решения пусть принимает Эдвард, у него это хорошо получится, намного лучше, чем у меня. Он способный, похож на нашего прадеда. Обожает всё, что связано с политикой, учится в дипломатической школе. Скорее бы он стал правителем. Правда, это не так легко, как кажется. Наследник должен быть самым способным, умным, образованным, а ещё у него должна быть идеальная репутация истинного дворянина. Это самое важное. Он не должен никак нарушать правила, вести себя в соответствии с традициями, не отступая от них ни на шаг. Говорят, что наследник должен быть высоконравственным и соблюдать моральные ценности. Я точно не знаю, что это значит, нам рассказывали в общих чертах, не подробно. Знаю только, что наш кузен, который старше меня на десять лет, хотел стать наследником, но ему отказали из-за репутации и несоблюдения традиций. А всё потому, что он встречался с одной девушкой не дворянского происхождения, к тому же не женился на ней, они расстались, что вообще недопустимо. А ещё я слышала, говорили, что его видели в каком-то баре или клубе, Не знаю, что это и почему туда нельзя ходить, но если так, то Эдвард никогда так не сделает, чтобы ему не отказали в кандидатуре. Мы всей семьёй за него и не допустим, чтобы он хоть как-то нарушил правила.       Наконец мы приехали в научный институт. Вообще весь университет состоит из нескольких зданий и студенческого городка. Возле университета красивый парк. Здание научного института самое современное из всех. Оно построено в футуристическом стиле, как в каком-нибудь научно-фантастическом фильме, и казалось, состояло из зеркальных стёкол. Мы с Эдвардом очень редко бывали здесь и мало знали научный центр. Нас он и не интересовал. Но сейчас, вблизи мы были поражены его таинственным величием. В этом месте казалось, что проводятся какие-то секретные и страшные исследования. Почему-то мне стало немного не по себе. Возникло странное предчувствие. Нет, не того, что произойдёт что-то плохое, скорее ощущение, что нас ждут перемены и нашей спокойной, размеренной жизни придёт конец. Я не знаю, как это объяснить, бывает такое, что без причины неожиданно испытываешь такое ощущение, что жизнь уже не будет прежней. Но я решила выбросить эти мысли из головы. Что у нас может измениться? Это просто смешно. Видимо, меня просто впечатлил рассказ родителей о семье профессора и Модерне.       Я решила не зацикливаться на этих ощущениях и стала обдумывать наш с братом план.       — Дети, вам точно не будет это скучно? — с тревогой спросила мама. Видимо, она чувствовала, что мы что-то замышляем, и беспокоилась.       — Нет, что ты, нам интересно, — ответила я, пряча улыбку.       Зря родители волнуются. За кого они нас принимают? Думают, мы не понимаем? Нет, мы никогда не совершим ничего, что может испортить нам репутацию или дать понять, что мы невоспитанные. Наоборот, мы умеем так изящно подшутить над простыми людьми, что кажется, что это они виноваты. Как в случае с Эвелиной. Все решили, что именно она виновата. Не смогла разобраться, какой десерт заказывал Эдвард, и всё приносила не то. Никто не догадался, что он специально всё время менял заказ. И, конечно, её сегодня утром уволили. Кому нужна такая тупая служанка? Мы с братом так смеялись. Поэтому сейчас я была в предвкушении того, как мы поиздеваемся над этими девчонками. Ведь нам было скучно и хотелось как-то развлечься. И, если честно, было интересно посмотреть на этого загадочного человека. Рассказ родителей сильно возбудил наше любопытство. Хотя мы и презирали профессора и его семью за простой образ жизни, но и хотели посмотреть на очевидцев страшной катастрофы, потрясшей весь мир пять лет назад.       Мы шли по коридорам здания института. Встреча была в конференц-зале, где родители должны были всё обсудить с новыми работниками. А затем их познакомят с другими учёными, которые покажут лаборатории.       Учёные и лаборанты в лабораториях, мимо которых мы проходили, при виде нас тут же прерывали работу, выходили в коридор поприветствовать нас. Это, как всегда, было очень приятно. Наконец мы пришли. Нам сообщили, что учёные уже ждут.       Учёные оказались совсем не такими, как я их себе представляла. Они не напоминали ни чудаков, ни психов, ни оборванцев. Да, были одеты просто, но очень аккуратно. И на нищих не походили. Конечно, и на богатых тем более, нет. Даже не знаю, как описать ассоциации, связанные с ними. Они не были похожи ни на кого из тех, кого мы знали. Ни на людей из нашего высшего сословия. Ни на обслуживающий персонал. Они были особенными, единственными в своём роде. Я бы даже приняла их за инопланетян. Не знаю, почему так решила, но это первое, о чём я подумала, глядя на них.       Жена профессора оказалась красивой сероглазой блондинкой с интеллигентным лицом. Сразу становилось понятно, что она очень умная. Ещё я заметила, что она выглядела усталой.       Профессор Малинин. Когда я увидела его, даже не знаю, что испытала в первую очередь. Такое я ещё никогда не чувствовала. Целый вихрь эмоций. Удивление: он не похож на нищего, которые обычно забитые, униженные и смотрят в пол, не смея поднять глаз. Профессор смотрел прямо на нас, а точнее сквозь нас. Как будто мы были стеной или предметами мебели. В его взгляде не отражалось никаких чувств по поводу того, что он говорил с представителями высшей мировой элиты. Он смотрел на нас так, как будто мы для него не существовали. При этом его взгляд был даже не высокомерным, как у нас, а скорее отстранённым. Словно он думал о чём-то своём и мысленно был далеко от разговора. Следом за этим я почувствовала возмущение: разве можно так неуважительно вести себя с моими родителями, не с равными себе говорит, должен быть повежливее и не делать вид, как будто его здесь нет. Затем пришло восхищение: он был необыкновенно красив. Вообще в нашей семье все очень красивые, особенно Эдвард, который уже в детстве был похож на ангелочка, и все говорили, что с возрастом станет красивее всех парней в мире. Всё потому, что у нас была природная красота, порода, как говорили в нашей семье. Благородные гены давали себя знать. Но профессор был красивым немного по-другому. Хотя по типажу он был похож на нас и на большинство жителей страны. Блондин с голубыми глазами, с типичной славянской внешностью, но что-то отличало его от остальных. Возможно, интеллигентность.       Глядя на этого человека, сразу становилось понятно, что он очень умён, так же, как глядя на нас, сразу становилось понятно, что мы благородного происхождения. У него же было невероятно интеллигентное лицо. При этом нельзя было сказать, что он держался уверенно или вызывающе. У него был несколько рассеянный вид, как будто он не до конца понимал, где он находится. И был очень молод, казался аспирантом, несмотря на возраст за сорок лет. В общем, производил двойственное впечатление. Не забитый и не униженный, но и не гордый. Не подобострастный в разговоре с нами, но и не самоуверенный. Знаю, что некоторые люди низкого происхождения при разговоре с элитой специально изо всех сил делают вид, что не считают нас выше себя и изображают гордость. У него не было этой показной самоуверенности. Профессор не пытался кого-то изображать, был немного рассеян, казался слегка смущёным, но не нашим присутствием, а скорее всегда был таким.       Глядя на него, я поняла, что имели в виду родители, говорят, что этому человеку нет дела до денег, власти, положения в обществе. Действительно, он казался настолько отстранённым от всего, даже от самой жизни, что казалось странным, если бы его интересовали такие низменные вещи, как деньги и роскошь. Он казался совершенно особенным, ни на кого не похожим человеком. И вообще, человеком ли?       Совершенно неожиданно мне стало немного жутко, по коже побежали мурашки. Я не могла объяснить такую реакцию и почему она возникла. Просто на секунду мне показалось, что он не человек. Я тут же отбросила эту мысль. Я уже большая девочка, к тому же здравомыслящая барышня из высшего общества, а не суеверная крестьянка. Но почему-то осталось необъяснимое предчувствие чего-то, что могло произойти. Почему-то мне захотелось подойти к брату, обнять его, заслонить от непонятной угрозы. Это было очень нелепо. Что мог сделать скромный, рассеянный, безобидный учёный наследнику правящей династии. Но вопреки логике, мне продолжало быть страшно, как будто вновь прибывшие таили в себе угрозу для моего брата.       Я вслушалась в разговор взрослых. Родители рассказывали учёным общие правила жизни в нашей стране. Это было неинтересно, так как мы с братом знали всё это наизусть. Я решила подумать о нашем плане, о том, чтобы как-нибудь унизить их дочек. Почему-то мне уже не казалось, что это будет так весело, как раньше. Но я не хотела отступать от намеченного, тем более, что мне хотелось избавиться от странного наваждения, предчувствия чего-то нехорошего. Я уже была зла на Малинина, по вине которого испытала это. К тому же моя мечта о том, чтобы увидеть нищих беженцев, не оправдалась. Профессор был одет очень аккуратно, был ухоженным, явно следил за собой и не производил вид оборванца, каким мы его представляли. Только волосы чуть длиннее, чем нужно, и растрёпаны. Что не делало его хуже. Я разозлилась на себя, понимая, что слишком засматривалась на него. Этого не стоило делать. Нам не разрешали слишком рассматривать людей, особенно простых.       — А ваши дочки будут ходить в школу, — услышала я голос матери, — у вас же две девочки, да, господин Малинин?       — Я предпочёл бы обращение профессор Малинин или просто профессор, — твёрдо сказал учёный голосом, не терпящим возражений.       Я почему-то снова почувствовала раздражение. Он говорил очень вежливо, но я ещё ни разу не сталкивалась с тем, чтобы моим родителям делали замечания или на что-то указывали. Ещё меня разозлило то, что меня заворожил его голос — глубокий, вкрадчивый, бархатный. Не могла понять, почему этот человек произвёл на меня такое впечатление. Я одновременно боялась и восхищалась. Я заметила, что Эдвард смотрел на него не отрываясь, и его взгляд выражал те же чувства, что и мои: восхищение и страх. Он уставился на учёного с таким заметным любопытством, что мне стало неловко: нас же учили, что в высшем обществе не принято открыто рассматривать людей. Почувствовав взгляд Эдварда, профессор на мгновение ответил ему очень внимательным, не рассеянным взглядом, от которого у меня почему-то прошёл мороз по коже.       Определённо, этот человек казался мне немного зловещим. Он отвёл взгляд, и наваждение рассеялось.       Поскольку взрослые долго обсуждали дела, мы с братом решили найти девочек. Нас удивило, что они не были с родителями. Из разговора мы уловили, что «Нина пошла искать гиперактивную Дашу, которая опять куда-то сбежала». Какие непослушные, подумала тогда я, нам бы и в голову не пришло убегать в незнакомом месте, тем более, что это было признаком плохого воспитания.       Мне стало смешно, конечно, они плебеи, как же по-другому. Мы с братом тоже решили погулять по зданию, но мы-то — другое дело. Здесь всё принадлежит нам, значит, мы ходим по своему дому. Нам можно. Мы приступили к самому интересному в нашем плане по борьбе со скукой. Мне не терпелось увидеть реакцию девчонок, когда они увидят нас, таких красиво одетых и самоуверенных. Мы планировали делать вид при них, что разговариваем друг с другом о том, что мы владельцы страны и как нам повезло, чтобы девчонки позеленели от зависти. «Да, отличный план!» — с иронией сказали бы взрослые и ещё бы посмеялись над нами. Но мы всё же были детьми и ничего другого как-то не могли придумать, а заставить простых девочек нам завидовать очень хотелось. Всё же мы никогда не общались с простыми людьми, кроме слуг. После мы решили действовать по обстоятельствам. В идеале надо, чтобы девчонки, восхищённые нами, вступили в разговор, желая подружиться. Вот тогда бы мы их и вернули на землю, сказав, что такие, как мы, не можем говорить с ними, потому что это ниже собственного достоинства и общение с ними унизит нас.       Мы шли по коридорам научного института. Пока не дошли до небольшого зала, где находился буфет. Там мы увидели очень красивую темноволосую девочку, ровесницу моего брата. Она была несколько растерянной, как будто кого-то искала. Мы поняли, что это, скорее всего, одна из дочек профессора, видимо, она искала сестру, ту самую гиперактивную, которая сбежала. Было как-то неинтересно воплощать наш план при ней одной. Будет смешнее, когда она найдёт сестру. Мы решили подождать.       Я расслабилась: всё должно пойти по плану, скоро мы повеселимся. Одно меня чуть встревожило. Эдвард задумчиво сказал сам себе так тихо, что я еле расслышала:       — Наверное, интересно иметь такого отца, как профессор?       Я не стала спрашивать, решив, что ему это интересно просто так, без всякого контекста. Никогда бы он не согласился променять наших родителей на нищих учёных. Но зачем ему вообще знать, какой из профессора отец? Может быть, ему интересно, как можно жить на тысячу долларов в месяц?       Я задумчиво смотрела на буфет, размышляя, не купить ли мне мороженого, когда услышала брата:       — Аннабелла, посмотри, там ангел, — его голос одновременно удивлённый, восхищённый и немного испуганный.       Тут я сама испугалась. Интересно, что случилось с моим рациональным братом, если он вдруг неожиданно ангела увидел. Он уже не маленький, чтобы так играть. Может, где-нибудь головой ударился, а я и не заметила. Или утром шоколада переел. Это было невероятно странно. Я машинально посмотрела, куда он показывал, и сама чуть не упала. В ярком сияющем свете действительно стоял ангел. Маленькая девочка с золотистыми кудрями, в белом платье, с чем-то светящимся на голове и большими белыми крыльями за спиной. Она светилась. Это было что-то невероятное. Я протёрла глаза, чтобы убедиться, что мне не показалось. Пока мы таращились на небывалое зрелище, вдруг услышали голос, в котором явственно слышалось облегчение.       — Вот ты где, Даша. Наконец-то, я тебя везде ищу. Сколько можно убегать и баловаться. И сними уже крылья. Это глупо. Мы не на карнавале. Зачем ты их вообще надела?       Это говорила темноволосая девочка.       Тут я всё поняла. Ангелом на самом деле оказалось вторая девочка. Просто она в белом платье и у неё крылья, такие обычно надевают на карнавал. А на голове венок из белых цветов. Она стояла возле окна, освещённого солнцем. Поэтому казалось, что она светится.       Я облегчённо вздохнула: ну вот, всё необычное имеет объяснение. Посмотрела на брата. Эдвард всё ещё выглядел потрясённым и не отрывал взгляд от девочки, которая подошла к сестре.       — Я хочу мороженое, — сказала она.       — Даша, у нас нет денег, — ответила её сестра.       — А я всё равно хочу, — упрямо ответила та, что с крыльями, и пошла к буфету.       Мне стало интересно, как она попросит мороженое без денег, и я решила, что это ещё один повод посмеяться над дурочкой. Предвкушая веселье, потащила брата за собой. Мы подошли к буфету и стали наблюдать. Хмурая продавщица сидела в ожидании клиентов. Девочка подошла к ней. Меня заранее распирало от смеха. Я приготовилась смотреть шоу.       Хмурая тётка посмотрела на подошедшую девочку, и её лицо неожиданно преобразилось. Глаза заискрились улыбкой, рот растянулся до ушей.       Я удивилась такой перемене в настроении. А тётка, улыбаясь, как идиотка, наклонилась к девочке и сказала противным тонким голосом:       — А кто это к нам такой маленький пришёл? И такой холёсенький? Что за ангелочек?       Я скривилась от такой приторности. Ужас! Как можно так говорить? Мне стало противно. А мелкая, ничуть не удивляясь, ответила звонким высоким детским голоском:       — Дашенька.       Тётка совсем растаяла и поплыла. Казалось, ещё чуть-чуть, и она обнимет девчонку, а может, даже похитит её у родителей и заберёт себе.       — Ой, ты моя красавица, Дашенька. Что же ты хочешь? — не голос, а сахар.       Девочка опустила глазки в пол. Покраснела и тихонько сказала:       — Я хотела мороженое. Но нельзя.       — Почему? — с участием спросила продавщица.       — У меня нет денег. У мамы с папой тоже.       Я внутренне торжествовала. Сейчас девчонку погонят с позором.       — Ну, ты моя малышка, разве это важно? Кому нужны деньги, — с этими словами продавец достала мороженое и протянула девочке, — на, ешь. А ты ещё придёшь сюда? А то я буду скучать.       — Конечно, — ответила довольная девочка.       Я обалдела от такого.       Поэтому от возмущения я на какое-то время выпала из реальности. И не следила за тем, что происходило дальше. А зря. Опомнилась только, когда заметила, что брата уже не было рядом. Потрясла головой, приходя в себя. И застыла на месте: Эдвард разговаривал с этими девчонками! Когда родители нам это запретили. Именно в этом заключался наш план — унизить их, сказав, что мы не говорим с такими, как они. И что, спрашивается, нашло на брата? Мне сразу стало не по себе. А вдруг ему понравилась старшая девчонка? А что, она его ровесница и очень красивая. И ведёт себя, как будто знает себе цену. Такие нравятся всем мальчикам. Конечно, сейчас это ещё не проблема, но через несколько лет… Я даже боялась думать об этом. Не хотела повторения истории моего кузена. Конечно, Эдвард не такой, для него нет ничего важнее происхождения. Но кто знает, как он поведёт себя в будущем. Стоило появиться красивой девчонке, и он сразу забыл о запретах родителей и о нашем договоре. Общается с простой девчонкой, как с равной. Я кипела от ярости, но сдерживалась, чтобы не подойти и не высказать всё, что я думаю. Ведь в нашем обществе ни в коем случае нельзя вести себя как плебеи. Надо скрывать истинные чувства и выражать мнение можно только взглядами, жестами и надменным видом. Но подойти, схватить брата, оттащить его от этих девок и высказать всё, что думаю, не имею права.       Хотя именно это хотелось сделать. Я не находила никакой логики в его поведении, кроме того, что ему могла понравиться темноволосая красавица. Пока я раздумывала, как поступить, подошла жена учёного. На её лице было выражение сильного беспокойства. Видимо, сбилась с ног, разыскивая своих драгоценных доченек. Я была очень-очень зла. Уже жалела, что они приехали. Первый раз в жизни я видела, чтобы Эдвард общался с детьми низшего сословия. До этого он никогда не разговаривал с детьми наших слуг, за исключением: «Принеси, подай, отвали, не мешай». Поэтому я очень разозлилась. Ничего не должно испортить нашего мальчика, он станет идеальным наследником с чистейшей репутацией.       Поэтому я уже хотела, чтобы они от нас уехали.       Учёная подошла к девчонкам.       — Нина, как ты могла дать Даше мороженое? Лактоза очень вредна, у неё живот заболит! — возмущённо сказала мать старшей дочери. Я в душе злорадствовала.       Нина, та самая темноволосая змея, как я её назвала, испуганно сжалась.       — Мама, я говорила ей…       — Тебе что, трудно следить за сестрой? У неё очень слабое здоровье. Она может заболеть в любую минуту. Знаю я тебя, стоит появиться какому-нибудь мальчику, и ты забыла всё на свете. И в кого ты такая? Наверное, в своего отца.       Нина покраснела, с трудом сдерживая слёзы. Видимо, стало стыдно, что её так отчитывают. Я торжествовала. Будет знать, как подкатывать к мальчику из высшего общества. Хитрая стерва. Ещё совсем маленькая, а уже мечтает стать невестой наследника.       — Извини, Эдвард, мы пойдём, мама зовёт, — сквозь слёзы сказала Нина.       Она схватила сестру за руку и побежала к матери. Мать отняла у младшей дочери мороженое и выбросила. Даша расстроилась и заплакала. Её настроение слишком часто менялось. Но я не придала этому значения. Какое мне дело до настроения какой-то малявки. Главное, чтобы Эдвард больше никогда не встречался с этой змеёй Ниной.       Они ушли, а я подошла к брату, высказать ему всё, что о нём думаю.       — Эдуард, я недовольна твоим поведением. Ты меня расстроил. Вместо того, чтобы придерживаться нашего плана, ты говорил с этими девчонками. Разве мы так договаривались? А что скажут родители?       Мы с ним как раз шли по одному из коридоров, приближаясь, как мы думали, к конференц-залу. Эдвард как будто меня не слушал, а думал о чём-то своём. Я повторила вопрос, он не ответил.       — О чём ты думаешь? — спросила я. — Всё в порядке?       Тут я заметила, что мы идём не туда. Вместо зала пришли в какую-то пустую лабораторию. Свет был выключен. В полумраке я рассмотрела какие-то приборы, столы с пипетками, реактивами, растворами, посудой. На крючках висели белые халаты. Почему-то мне стало немного не по себе. А ещё я не знала, как мы выберемся. Стала осматриваться в поисках выхода. Не знаю, кому научные институты кажутся интересным местом, но мне тут не нравилось. Почему-то по коже пошли мурашки. Появилось предчувствие чего-то нехорошего. Не явной опасности, а скрытой угрозы. Так бывает в кошмарах и фильмах, когда не знаешь, чего надо бояться, но боишься. Я подозревала, что это из-за обстановки. Мы одни в тёмной лабораторной свернули не туда, потерялись. Зря мы поехали, очень зря, уже в который раз думала я. Вдруг брат нарушил молчание:       — Анни, я всё думаю и не могу найти ответ, — немного смущённо сказал он. Эдвард не любил ничего спрашивать, всегда хотел быть умнее всех.       — Что, дорогой? — спросила я, немного отвлекаясь от давящей тишины.       — Анни, ты не знаешь, что такое вакуум? — растерянно спросил брат.       Я удивилась: откуда он такое взял?       — Нет, — ответила я, — а где ты это слышал?       — Понимаешь, та девочка, Даша, сказала сестре, что у той в голове вакуум. Но я не понял, что это значит. Кажется, что-то плохое, потому что Нина расстроилась. Может, она чем-то больна? Жаль её, она очень красивая.       — Точно, — я обрадовалась, хотя меня и разозлило, что он считает змею Нину красивой. — А может быть, это какое-то плохое слово. Если мы его не знаем, значит, оно неприличное и не надо его повторять. И не разговаривай больше с этими девками. Все люди из низшего общества очень невоспитанные. Стоило тебе их послушать, как сразу нахватался разных слов.       Не знаю, убедила ли я его. Эдвард, мне кажется, не поверил.       — Надо узнать, что это такое. Не может быть, чтобы никто не знал. А указывать мне, с кем общаться, а с кем нет, ты не имеешь права, я сам решаю.       Я удивилась его твёрдому голосу, раньше он так не говорил. Мне это не понравилось.       — А тебя не учили, что родителей надо слушаться? — спросила я с обидой. — Если мама с папой не велели говорить с простыми, значит, нельзя. Я им всё расскажу.       Эдвард посмотрел на меня с осуждением.       — А тебя не учили, что выдавать брата родителям — это предательство и подлость? — в унисон мне спросил он.       Тут мне нечего было ответить. Эдвард ненавидел предательство, никогда никого не выдавал, не жаловался даже на слуг, которые ему не нравились. Разыгрывать работников и подшучивать над ними мог сколько угодно, но никогда не выдавал их, даже если те плохо работали. На меня тем более никогда не жаловался.       Я не успела на это ничего ответить. Потому что в темноте коридора мы совершенно неожиданно услышали издевательский ледяной смех, в котором не было ни капли веселья, а лишь превосходство. Я чуть не упала в обморок от неожиданности и в страхе инстинктивно прижалась к брату, то ли в поисках защиты, то ли наоборот, чтобы защитить его от неведомой опасности. Сразу же вспомнилось недавнее нехорошее предчувствие. Мы стояли, не шевелясь, чего-то ожидая. Смех не стихал, а приближался. Я уже испытывала панический ужас. Бежать нам было некуда. Сзади нас стена. Единственный выход — коридор, где к нам приближалось загадочное нечто. Никогда ещё мне не было так страшно. Вдруг показалось, что из темноты коридора к нам что-то приближается. Завизжав от ужаса, я закрыла глаза, вцепившись в руку брата.