Макалаурэ Феанарион "Lúmequentalёnya"

      Никогда не желал я этой доли — властвовать вместо отца. И даже в самом ужасном сне не мог вообразить, что настанет темный час, в который на мои плечи ляжет такое бремя. Тяжкое бремя старшинства и власти. Я старался делать то, что мог — успокоить и утешить самых младших, утихомирить и усмирить средних моих братьев. Я, порой сбиваясь с ног, заботился о нолдор, что, доверившись отцу, последовали на корабли, чтобы плыть с нами в неизвестность. Своими речами и голосом я старался вселить в них надежду, поддерживать дух борьбы и волю к жизни. Каждый день, что я проживал, как наместник, был наполнен тоской и беспокойством, которые я не имел права выказывать никому. Я корил себя за то, что позволил Нельо отправиться на встречу к Морготу. Я казнился из-за случившегося в Альквалонде, я с содроганием вспоминал пламя Лосгара и Пророчество Намо. Я понял тогда, что нам не совладать с Черным Врагом в одиночку. Я почувствовал, что начинаю погружаться в бездну отчаяния, но не сдался. Это отчаяние отчего-то придавало мне сил. Нельо все ещё был жив, и во мне теплилась безумная надежда, что произойдет чудо и он вернется. Лишь об этом я молил Эру всякий час: в темноте, освещенный лишь бледной тенью Рàна и звездами, и на ярком свету, что разливался от взошедшего на небесный свод Анар. И когда чудо, о котором я молил, произошло, я ощутил радость, облегчение и трепет, но к ним примешивались обжигавшие щеки горечь и стыд. Никому из нас, ждавших его, не сумевших освободить и спасти, не дано было узнать, ни почувствовать то, что Нельо вынес за время плена. Его страданиями и кровью было куплено веселье на Пиру Воссоединения. И я стыдился своего бессилия перед Морготом и горевал о страшных мучениях, выпавших на долю старшего. Я и мои братья навсегда в неоплатном долгу перед Финдэкано. Ведь он сумел сделать то, чего не смогли мы — вырвать Нельо из жестокого плена и этим возродить надежду в сердцах наших нолдор. Едва узнав об этом решении старшего, я подумал: «Нельо ослаблен и сломлен муками плена. Моргот творил с ним страшное зло, и брат сам знает, что ему не под силу теперь тяготы королевских обязанностей. Он хочет отойти в тень, уступить, находя это справедливым и разумным. Но что бы сказал отец?..» Кровь отхлынула от лица, когда я наблюдал за тем, как Нолмэ венчает себя короной, которая, как я думал, всегда будет принадлежать отцу и нашему несокрушимому, гордому Первому Дому. Я знал, что брат прав, отдав эту корону Нолофинвэ, и никогда ни словом не возразил ему. Но любовь к отцу ещё жила в моем сердце. Оно обильно кровоточило, истерзанное неправедными, безрассудными поступками и жестокостью, которые отец допустил по отношению ко многим, среди которых был и Нолмэ, а ещё тэлери, народ нолдор и мы, его сыновья.