Жребий

      На горных вершинах звезды горят особенно ярко. В пустыне и в горах можно увидеть такое количество звезд, что сложно себе представить, возможно ли оно вообще. Человек, глядящий в ночное небо, может лишь слабо осознать бесконечность Вселенной. Постичь же истинную бесконечность времени и пространства человеку не дано вовсе.       Впрочем, единственный созерцатель ночного неба на пустынном плато человеком вовсе не являлся, хотя внешне был похож на него.       Молодой мужчина, на вид не старше тридцати лет, созерцал мириады звезд, вращающиеся сферы миров и времен. Понятия времени для него самого не существовало, но тем не менее он ждал. Подняв голову вверх, он увидел, что ожидание его наконец-то было вознаграждено.       С неба, кружась и постепенно замедляя полет, спускалась пятерка исполинских черных коней, несущих четырех всадников и одну всадницу. Приземлившись, все наездники осадили коней, но лишь один из них спешился и направился к молодому человеку. Одет он был в роскошные, цвета воронова крыла, доспехи, о которых мог лишь мечтать любой земной правитель. Все его облачение было украшено драгоценными камнями, которые сияли ярче самих звезд.На плече сидел ворон, застывший словно статуя. За спиной у него развевался такой же черный тяжелый плащ. Тяжело ступая коваными сапогами со шпорами, он, шагая резко и широко, словно нанося удары, направился к ожидающему его молодому человеку.       Немногим ранее предводитель всадников приказал седлать коней к Лунной Дороге как можно скорее, не объясняя причин, впрочем, ему того и не требовалось. Приказы его не обсуждались никогда.       Когда всадник ступил на ярко освещенное луной плато, стало видно, что это статный царственный мужчина довольно высокого роста. Он четко и размашисто чеканил шаг по направлению к молодому человеку, так что шпага, закрепленная на его поясе, хлестала его по ногам.       Молодой человек склонил голову в приветствии и искренне улыбнулся:       — Благодарю тебя за то, что явился по моей просьбе, друг мой и брат.       Усмешка исказила рот черного всадника:       — Я неоднократно просил тебя не называть меня братом, наивный идеалист, а другом я тебе не являюсь и подавно, как тебе прекрасно известно, но я уже давно уразумел, что с тобой спорить на эту тему бесполезно абсолютно. Смею ли я надеяться, что причина, по которой ты вызвал меня сюда из моей Обители, более веская, чем обычная твоя демагогия?       Молодой человек склонил голову в свойственной себе кроткой манере, но взор его был тверд, как и голос.       — Ты слышал ее зов. Не мог не слышать. Отчаяние и мольба той несчастной даже тебя не могла оставить равнодушным.       Рот черного всадника скривился.       — Разумеется, я не мог не услышать ее зов. Нечасто смертные взывают к нам с тобой одновременно. Только не говори мне, что ты подобрал ее ребенка, о котором она так молила.       Молодой человек оставался непреклонен:       — Это наша вина. Мы оба оставили мир людской и позволяем людям уничтожать себя во имя веры и в тебя, и в меня.       — Ты сам знаешь, что это только начало. Люди будут убивать друг друга, прикрываясь верой в тебя и отрицанием меня, или наоборот. Человек по природе своей порочен и глуп за редчайшими исключениями, — голос Всадника был низок и властен. — Нечего ребенку делать тут, ему здесь не место. Отправим его обратно к людям в более спокойное время, если тебе так угодно. Прикажи своему ученику, — сказано это было с ноткой презрения, — подарить его какой-нибудь бездетной паре во славу Твою — я даже готов уступить эти души тебе.       Словно в ответ, ночную тишину прорезал младенческий крик, заставляя всадника поморщиться, а собеседника его — улыбнуться. Он слегка подобрал край своего простого, домотканого плаща, жестом показывая на плетеную корзину, в которой лежал младенец с ярко-рыжими волосами и вопил что было мочи.       — Нельзя так просто давать людям то, что они с такой легкостью уничтожают и так мало ценят. Я послал Михаэля и Гавриэля за ребенком, и нам повезло, что они успели, иначе он разделил бы судьбу своей несчастной матери. Дитя это невинно, и коли мы отречемся оба от мольбы столь неистовой и отчаянной, мы оба с тобой навеки потеряем всякую власть над человеческим родом, и тогда мир людей канет в Лету… И наш мир вместе с ним, как тебе известно…       Тень глубокой задумчивости пролегла по лицу Всадника. Поспорить с этим он не мог.       — Что ж, забирай ребенка к себе, Иешуа, в Обитель Света. Трудно представить судьбу счастливее для человеческого дитя. Зачем тебе я в решении этого вопроса?       Иешуа покачал головой:       — В Обители Света дитя никогда не познает истины, не познает добра и зла. Я не могу научить его отличать свет от тьмы и истину от лжи, я не могу спуститься с ним на Землю, так как не могу сходить на нее. Я прошу тебя как брата и как Повелителя Теней взять дитя под свое покровительство, обучить и воспитать его в мудрости и в ведении.       Тот, к кому Иешуа обратился как к Повелителю теней, глубоко вздохнул, обдумывая сказанное.       — В который раз я даю самому себе обещание не отвечать согласием на твои приказы, которые ты так искусно маскируешь под мольбы, и в который раз я это обещание нарушаю. Не буду тебе лгать — между нами ложь невозможна и бесполезна — мне любопытно твое предложение. Я забираю человеческого младенца в свою Обитель, но, — тут его голос стал суров, — ты будешь также участвовать в судьбе этого ребенка. И когда настанет время, мы бросим жребий.       — Мы бросим жребий, — эхом отозвался Иешуа. — До свидания, дитя, — он взмахнул руками, и ребенок, завернутый в белое полотно, оказался у него на руках, — живи счастливо и мудро, и мы с тобой свидимся в скором времени, на этой самой Лунной дороге. Пока же прими мое благословение, — с этими словами Иешуа поцеловал младенца в лоб. — И благодарю тебя, Мессир, — склонил голову Иешуа, передавая ребенка своему собеседнику. Тот с любопытством, тщательно замаскированным под равнодушие, принял ребенка на руки. Простая, как и вся одежда Иешуа, пеленка, в которую был завернут младенец, тут же превратилась в роскошное черного цвета бархатное покрывало, расшитое золотом и драгоценными камнями.       — Уж коли ты мой воспитанник на ближайшие твои годы, будешь носить цвета, соответствующие этой чести, — усмехнулся Повелитель Теней.       — Мессир, — негромко окликнул Иешуа с улыбкой, — это дитя — девочка.       — Совсем меня опозорить хочешь перед всеми силами тьмы, подсовывая мне человеческую девчонку, — пробормотал Мессир, резко развернулся на каблуках и направился по направлению к своей свите.       Дух зла и повелитель теней, дьявол, сатана и обладатель еще многих имен шел по направлению к своей свите, держа в руках ребенка смертной женщины, а два ворона бесшумно вились над группой всадников.       У начала дороги, где стояли в ожидании черные исполинские кони, навстречу своему хозяину вышел огромного роста, широкоплечий мужчина. Демон-убийца, демон безводной пустыни, один из тех, к кому взывала мать новорожденной.       — Мессир, — Азазелло почтительно склонил голоеу перед повелителем.       — Подарок передал нам Иешуа, чувствую я, много нового мы испытаем, растя ее, — в голосе Воланда неожиданно скользнули нотки веселья.       — А давайте ее съедим, мессир! — нагло крикнул юный демон-паж, Бегемот.       — Ты смотри у меня, — сурово сказал Воланд, — ни один волосок не упадет с ее головы, пока она под моим покровительством.       — Я пошутил, как впрочем и всегда, шучу по вашему приказу, — уже серьезно ответил Бегемот — Хель! — окликнул Воланд, и тут же из тени вышла молодая рыжеволосая женщина.       — Мессир?       — Лети в Обитель и подготовь все для ребенка, Гелла. Будешь ухаживать за этим созданием, пока я не буду убеждён в ее полезности, в чем я лично сильно сомневаюсь, — Дьявол хмыкнул, думая о чем-то своем, изучая личико младенца. — Ты должна знать, что делать — тебе не привыкать заботиться о тех кто в этом нуждается. В определенной манере.       — Почту за честь, мессир, исполнить любое ваше приказание, — поклонилась рыжеволосая демонесса. — Позвольте? — она просительно протянула руки к ребенку.       Воланд передал девочку на руки Гелле. Ярко-синие и ярко-зеленые глаза с вертекальными зрачками изучали друг друга, и тут младенец заплакал. Вся свита и сам ее хозяин впервые видели как безжалостная Хель, которая, встреться им на Земле, преспокойно полакомилась бы кровью ребенка, склонила лицо над младенцем с невиданным доселе выражением нежности и что-то запела.       — Как нам звать ее, Мессир? — вновь подал голос Бегемот.       — Имя не имеет никакого значения, — все с тем же напускным равнодушием ответил пажу Воланд.       Гелла вскинула свои зеленые глаза на повелителя, впервые переча ему:       — Сивилла! Я хочу, чтобы ее звали Сивилла!       Воланд некоторое время молчал, изучая свою свиту, а особенно — ведьму с младенцем на руках.       — Будь по твоему, моя верная Хель, — проговорил он, — будь по твоему.