Второе дыхание

      Когда Хатун изъявила стремление снова поехать в Клюни, Рауль выразил желание присоединиться к ней. Молодая женщина, не ожидавшая такого поворота событий, растерянно захлопала длинными, чёрными, как эбеновое дерево ресницами. Она не могла найти достойного предлога, чтобы отказать деверю. — Но вы же были там совсем недавно, — только и пролепетала Хатун. — Знаете, дорогая сестра, меня настолько сильно впечатлило и пристыдило ваше чувство всепрощения и благочестие, что я решил последовать вашему примеру и снова навестить матушку. Это же немыслимо! Родной сын навещает матушку реже, чем невестка, едва не расставшаяся с жизнью из-за происков свекрови. А ты, Оливье, не хочешь навестить матушку? — преувеличенно невинно спросил Рауль. При этих словах румяное лицо Хатун стало белым, как мука. Но Оливье не разделил сыновний порыв брата. — Нет уж, пока я не готов к этому трогательному событию. К тому же у меня есть другие дела. — Скоро нам придётся заложить земли из-за твоих непомерных трат, — пошутил Рауль. — Ну до этого ещё далеко, — парировал Оливье. — В крайнем случае буду грабить купцов по примеру моего приятеля Жоффруа де Тулонжона. — Оливье, это правда? — воскликнула удивлённая Хатун. — Что именно? — То, что твой друг занимается столь недостойными делами? — Ну никто его за руку не поймал. Но это всем известно. И я не вижу ничего недостойного в том, чтобы растрясти толстосума. Эти купцы окончательно обнаглели. Они живут намного лучше обедневших дворян. А замок Жоффруа давно превратился в разбойничье логово. Он похищает путников и требует выкуп с их родных, порой он не гнушается тем, чтобы ограбить более богатого соседа и напасть на его замок. — Но это же варварство, — взволнованно сказала Хатун. — Пора тебе привыкнуть к обычаям нашей страны, — снисходительно ответил Оливье, в глубине души обрадованный возможностью, начать спокойный диалог с женой. — В наше беспокойное время всё возможно. Многие обедневшие крестьяне также занимаются грабежом. А Жоффруа был в прошлом доблестным воином, теперь же сменил род деятельности. В этом нет ничего необычайного. Он добрый католик, и не обращается со своими пленниками с избыточной жестокостью. Как по мне, так в вашей Италии можно встретить намного больше варварства. Я слышал про сеньора, скормившего крестьянину живого зайца, про герцога, приказавшего казнить свою неверную жену и внебрачного сына, когда уличил их в любовной связи, — при этих словах Хатун вздрогнула, а Оливье как ни в чём не бывало продолжил: — Известно мне и про миланского герцога, любившего травить людей собаками. — Дурные люди бывают в любой земле, — заметил Рауль, — ты же, Оливье, никогда не умел выбирать друзей. Я не думал, что Жоффруа стал по сути титулованным разбойником. Такие люди только позорят звание рыцаря. — А разве не могут его разжаловать за разбойные дела? — наивно спросила Маргарита. — К моему большому сожалению, такие процедуры случаются довольно редко. А в стране, обьятой смутой, зачастую царит беззаконие, — ровно заметил Рауль, пристально глядя, на погрустневшую Хатун. — Может быть, тогда нам совсем не нужно ехать в аббатство, — как-то просяще воскликнула татарка — Неужели вы боитесь разбойников, Хатун? Никто не осмелится напасть на графиню де Ла Шенель, едущую в сопровождении солидного эскорта. Раньше вы вообще навещали мою матушку, взяв с собой двух-трёх верных людей. К тому же вы показали себя истинной христианкой, не помнящей зла, и матушка уже успела привыкнуть к вашим визитам, — с нажимом произнёс Рауль. После этих слов Хатун не оставалось ничего другого, как подчиниться. Год назад закончилось её счастье с Оливье. Оборвалось глупо, страшно, безнадёжно. А сердце ноет, как будто это случилось только вчера. Башни замка Ла Шенель, отражающиеся в холодном майском пруде, ландыши, которые Хатун вплела в свои тёмные косы, аромат цветов, счастья и любви. А всё оказалось фальшью, обманом и насмешкой. Уже тогда Оливье путался с этой Сесиль. Его любовь увяла также быстро как цветок жемчужного цвета. Остались только прозрачные слёзы и ландыш, вложенный в один из манускриптов, который Хатун больше никогда не откроет, потому что порою воспоминания причиняют большую боль, чем свежие события. Теперь же она молча созерцала весенний лес. Толстые дубы, изящные зелёные берёзы, скромные золотистые лютики. Казалось, что созерцание пышного зелёного королевства способно вернуть минимальное подобие покоя в мятущуюся душу Хатун. Но тихое очарование нарушил сдержанный голос Рауля: — Думаю, что вы понимаете в чём дело. — Почему тогда вы сразу не открылись Оливье? — По-моему, в нашей семье произошло достаточно преступлений. От этих слов Хатун просто опешила. Её смех прозвучал несколько натянуто. — Неужели вы думаете, что Оливье может уподобиться Джанчотто Малатеста и Никколо Д’Эсте? Мы живём во Франции XV столетия, а эти события произошли так давно, — Хатун старалась не давать волю страху и держать голову высоко, но её пальцы, сжимающие поводья золотистой арабской кобылы, предательски подрагивали. — Рено дю Амель жил совсем недавно, также как и Пьер де Бревай, наказывающий жену за грехи детей. Можно вспомнить историю владельца замка Шатоге, Пьера де Жиака, превратившуюся в легенду. — Но чего вы от меня хотите? — помертвевшим голосом спросила Хатун. — Я требую прекратить ваши встречи с любовником. Как я сказал, в нашей семье уже достаточно скандалов. — Вы требуете слишком многого от меня. Обещаю впредь быть более осмотрительной. Я не ваша матушка, которой вы можете диктовать свою волю. В ответ раздался громкий смех Рауля, прорезавший весенний воздух, наполненный трелями птиц. — О да! И ещё раз да! Вы не Бланка де Ла Шенель. За вашей спиной нет могущественных родственников, которые возмутятся в случае вашей гибели или простого несчастного случая. Впрочем, это редко останавливает оскорблённых мужей. — Это Оливье оскорблённый муж? — возмутилась Хатун. — Если вы плохо знаете законы Франции, то я могу просвятить вас, — тон Рауля стал ледяным, — в лучшем случае вас вышлют из Бургундии и отправят в монастырь. А в худшем… Тут может быть множество вариантов. Бег, публичное бичевание, прогулка на осле, казнь через повешение вашего любовника. — Посмотрела бы я на того, кто изловит моего Жоффруа, — произнесла Хатун в гневе, тут же прикусив язык. Рауль с трудом сдержал удивлённую улыбку. — Так вот, кто является похитителем чести моего брата, то-то вы взволновались, услышав о разбойных делах, вашего любовника. Если бы мой брат был несколько умнее и наблюдательнее… — Нельзя похитить того, чего нет, — перебила Хатун Рауля, — она дрожала как в лихорадке, — честь вашего брата давно пустой звук. Скольких девиц он поманил сладкими обещаниями, а после бросил на произвол судьбы? Судьба некоторых из них оказалась лишь чуть лучше смерти. Он первый нарушил супружескую верность. С него и спрашивайте. Я же полюбила другого. — Вы любили слишком многих, чтобы понимать значение этого слова, — презрительно бросил Рауль, — я могу понять вашу обиду. Но по-моему вы вернули долг моему брату с процентами. Как долго вы наставляли ему рога? — Это впервые случилось до момента вашего с Маргаритой прибытия из Селонже. Тогда был нечестивый пир, и Оливье приказал убить моего любимого ягнёнка. Жоффруа заступился за меня, и наши взгляды не случайно встретились. — И вы сразу стали любовниками? — спросил Рауль, обескураженный откровенностью Хатун. Он ожидал, что она подобно многим людям, уличённым в тяжком проступке, начнёт всё отрицать и упорно запираться. — Да. И я не жалею об этом. Мы просто созданы друг для друга. Я получила от любовника больше тепла и внимания, чем от супруга. — Это я понимаю, как надо заканчивать пир в замке. Мы с Маргаритой пропустили много интересного. Жоффруа — просто изумительный друг и настоящий рыцарь. Честный, верный, прямолинейный, благородный. Прелюбодействовать с женой друга в его же замке, да ещё в первый день знакомства. — Ну не всем же похищать чужих жён и держать их в своих замках? — зло парировала Хатун. — Не все женщины настолько благоразумны как ваша Фьора, чтобы отказываться от любви красивых мужчин ради унылой супружеской верности. Вам до сих пор не даёт покоя эта история. Вам завидно, что полюбили не вас? Да, Жоффруа годится мне в отцы и не так красив как вы, но я полюбила его и презираю вашего брата и всю вашу семью. Рауль побледнел и бросил на Хатун презрительный взгляд, изрядно напугав легкомысленную невестку, прикусившую свой не в меру дерзкий и длинный язык. — Рауль, прости, ты же знаешь, что я не со зла. Эти слова сами вырвались у меня. — Вы сами являетесь достойным приобретением нашей семьи. Вы как раз то, что заслужил мой ветреный брат. Но если вы не понимаете по-хорошему, то мне придётся говорить с вами на понятном языке, — голос Рауля был непривычно тих и Хатун приходилось прислушиваться к его словам. — Вы можете говорить погромче? — Затем, чтобы все ратники моего брата знали, что их графиня доступная женщина? — сказал Рауль, немного повышая голос, в котором звенел металл. — Если вы откажетесь порвать со своим любовником, то как вы знаете, у меня есть много друзей среди судейских в Дижоне. Думаю им будет небезынтересно узнать о делишках вашего возлюбленного. Дижонский палач умеет неплохо развязывать языки. — Вы не пойдёте на подобную низость, — прошептала Хатун. — Что вы считаете низостью? Грабить купцов, требовать выкуп с беззащитных путников, обольстить жену друга? Я не пожалел родной матери, заставив её уйти в монастырь. Вам же я предоставляю более простой выбор. — Тогда, — в отчаянии произнесла Хатун, — вам проще убить меня сразу. Я не откажусь в угоду вашим устаревшим понятиям о чести от своей любви. Я не верю клевете вашего брата на Жоффруа. А даже если и так? Я не буду любить его меньше. А вашего брата я ненавижу. —Вы слишком быстро меняете свои чувства, чтобы можно было поверить в вашу искренность? — А вам не идёт роль Рено дю Амеля. Я не верю, что вы можете хладнокровно обречь на смерть человека, не сделавшего вам ничего плохого. — Ваши слова, Доктровея, — тут Хатун вздрогнула от неожиданности. Она почувствовала себя как ласка, на чьей лапе сомкнулся капкан. Кажется, что ничто не предвещало беды, и теперь тебе не выбраться от ловушки. Она считала Рауля своим другом и почувствовала как слёзы обиды подступили к её глазам, — доказывают, что в действительности вы знаете меня только с одной стороны. Я могу быть жёстким, бескомпромиссным, если считаю, что так необходимо. Жоффруа нарушил Божью заповедь, обольстив жену человека, который был его другом. Этот человек разбойник, грабитель, убийца и прелюбодей. — А чем вы лучше его? — парировала Хатун. — Вы не стали прелюбодеем только потому, что моя подруга не ответила вам взаимностью, — Хатун с затаённой радостью наблюдала за исказившимся лицом Рауля. Сейчас она была похожа на римского патриция из забавы, ковыряющего ножом уже затянувшуюся рану раба. Ответный удар последовал тотчас же. — То есть, вы считаете, что я не способен на убийство, не так ли? Если бы ваш любовник Антонио Пацци был жив, то он мог бы поведать вам, что это не так. В тишине леса Рауль слышал только птичий гомон, смешки переговариваевщихся ратников, стук собственного сердца и прерывистое дыхание Хатун. — Так вот, что означают ваши слова о том, что несчастная Клавдия перед смертью простила убийцу своего сына? И вы осмеливаетесь хвалиться совершенным преступлением передо мной, грозя вторично сломать мою жизнь? — Я не ломал вашу жизнь. Я просто вызвал на поединок бесчестного подлеца и распутника, использовавшего вас. Я убил Антонио в честном поединке. Позже я убил своими руками насильника моей жены, и моя рука при этом не дрогнула. Я не хвалюсь убийством. Я объясняю вам, что я уже не тот наивный мечтатель, чьи пальцы могли только перебирать струны лютни и арфы. — Клянусь своей жизнью, коей я теперь немало не дорожу, со времен Нерона не было более худшего злодея, — пылко произнесла Хатун, — вы хотите заставить меня танцевать под звуки вашей музыки, думаете, что уже ухватили небо руками? Сын шлюхи, убийца, предатель, прелюбодей, лицемер. Вы забыли сколько безумств вы совершили в молодости, и хотите превратить меня в такую же унылую матрону как и ваша супруга. Я же живу и делаю ошибки, потому что я дышу любовью и не хочу прислушиваться к голосу благоразумия. Да, я любила многих мужчин и дарила им свою любовь. Я не вижу в этом ничего плохого. Я никого из них не похищала. Да, я была несчастна, но и счастья у меня было немного. О, на месте Маргариты я бы не стала ждать, когда мой супруг будет нянчить свои обиды. Я бы возобновила свою связь с Франческо Бельтрами и встретила бы такого мужа с животом или ребёнком на руках. Хотя нет, — тут голос Хатун сорвался на плач, — я бесплодна точно смоковница. Недавно я видела нищенку с целым выводком детей. Эта женщина ненавидит своих отпрысков, шпыняет их, кричит, что они зажились на этом свете. Одного ребёнка я выкупила у этой женщины и взяла в замок. Даже таким женщинам Господь посылает потомство. А знаете, что самое смешное? — спросила Хатун, не замечая потоков слёз, струящихся по её бледным щекам. — Я пошутила над Оливье, сказав, что одна из его женщин умерла, и я взяла малютку к нам. Оливье только согласно кивнул. Он даже не помнит всех своих детей. Бедная девочка никак не могла наесться, и мне приходилось следить, чтобы она не навредила себе излишним обжорством. И ваша матушка, и брат много раз попрекали меня тем, что я рабыня. Но во дворце Бельтрами я жила не хуже, чем аристократка. Здесь же многие свободные люди погибают от голода и нужды. Я же не могу жить без любви. Для меня предпочтительнее пара дней с Жоффруа, чем вся жизнь с вашим братом. И не думайте, что Хатун не может постоять за себя. Я никому не делаю плохо тем, что даю волю своему сердцу. Если бы вы любили Фьору, то ни за что её бы не отпустили. — В ваших словах больше эмоций и горечи, чем здравого смысла, — заметил Рауль. — Получается, что вы не можете и не хотите жить с мужем, которого разлюбили. А Фьора должна была смириться и жить с человеком, которого любила только как брата? Вы стали женой моего брата добровольно. Вы говорите, что жили как аристократка. Но вы и Фьора пользовались свободой, которая и не снилась девушкам из дворянских семей. Синьор Бельтрами, не смотря на ваше распутство, не стал вас неволить в выборе спутника жизни. Моя первая невестка Жанна была лишена и этого. Но она не изменяла моему брату, не устраивала истерик на ровном месте и не жаловалась на свою жизнь. Я очень счастлив, получая от неё известия. Жанна много выстрадала, но в итоге обрела ту дорогу, по которой всегда мечтала пойти. Вы же знали, за кого выходите замуж. Оливье, при всех его недостатках, совершил мезальянс. Значит, несмотря на его злые слова, которые он иногда произносит в пылу ссоры, мой брат счёл вас достойной женщиной. Скажите, какой бы ещё дворянин женился на женщине ниже себя по социальному статусу? — Но я его больше не люблю, — беспомощно произнесла Хатун. — Может тогда вам лучше разъехаться. Такое бывает, пусть и довольно редко. Конечно, вы не сможете сожительствовать со своим любовником открыто. — Чтобы Оливье привёл в дом целый сераль наложниц и жил свободно как язычник? Да ни за что. Пусть выпьет чашу унижений до дна. — А что, если случится чудо, и вы понесёте от вашего любовника? Как вы объясните это Оливье? — внезапно Раулю вспомнились слова песни, после которой Маргарита призналась в своём мимолётном романе с Франческо Бельтрами. — Думаю, что ваш брат будет вынужден проглотить эту пилюлю. Не захочет же он, чтобы его оставили на всю Бургундию как рогоносца. Это будет только справедливо. Я приняла его многочисленных отпрысков и полюбила их. Теперь очередь Оливье. Но я не жду чуда в своей жизни. Чудо случается только в жизни сёстер де Бревай. Фьора обрела счастье в браке, вашу любовь, чудесного сынишку и мужа, который любит и уважает её. Маргарита тоже обрела верного мужа, дочь и много счастья. А что остаётся мне? Даже тех крупиц счастья, что отсыпала мне злая судьба, вы хотите меня безжалостно лишить. Злой ты, Рауль. Дальнейший путь прошёл в полнейшем молчании. Глаза Хатун рассеянно скользили по пышным зелёным лугам, упитанным белоснежным овцам, бедным крестьянским хижинам и богатым городским домам. Немного Хатун воспрянула, увидев серые башни Клюни. Но прежнего умиротворения она не испытывала. Она могла в это время нежиться в объятиях любовника и брать очередной реванш над Оливье, а вместо этого придётся выслушивать жалобы старой грымзы Бланки. Всё же Хатун довольно любезно побеседовала с Беатрис, с интересом посмотрела на новую рукопись, законченную Матильдой. — Это роман древнегреческого автора Лонга «Дафнис и Хлоя». Порой мои щёки алели, когда я переписывала это произведение. — Что-то безнравственное? — заметила Хатун. — Весьма. Подобное я читала только у Овидия и Апулея. — Ну тогда мне придётся вернуться к античным авторам, — беспечно произнесла Хатун, с восхищением разглядывая цветочные узоры на страницах. Переплётенные розы, лилии, ирисы и колокольчики словно манили прочесть эту фривольную историю. — С позволения матушки Беатрис, я сделала второй экземпляр для тебя. Ты словно почувствовала завершение работы и явилась как раз вовремя. Растроганная Хатун порывисто обняла подругу. Давно она так не радовалась подарку. Что ей все подношения мужа и дары любовника, если её сердце осталось в том майском дне, когда Оливье подарил ей ландыш, вместе с которым увяла её радость. Тогда она посмеялась, что для счастья ей нужен целый букет подобных цветов. Оказалось, что для счастья порой бывает достаточно одного лепестка, но теперь она равнодушна к цветению вишни, яблони. Не трогают её сердце и розовые лилии, роскошные алые розы в изобилии, украшающие сад замка стараниями Флорана. Флоран немало помогал Хатун и Жоффруа, порой выполняя роль почты. В этом году он разбил в саду клумбу с разноцветными лилиями, надеясь порадовать Хатун. Теперь же Хатун прижимала к себе манускрипт с огромной нежностью, размышляя о том, что подарки делают ценными именно чувства, а не деньги. Но все положительные эмоции молодой графини сменились глухим раздражением стоило ей только узреть свою свекровь. Вот эта Иезавель, расколовшая жизнь Хатун, как перезрелый каштан. Невольно молодая графиня отметила как сильно постарела и подурнела Бланка за последнее время, но и это не наполнило душу Хатун злорадствовом. Вот Рауль почтительно склонился над рукой матушки, и Бланка расцвела как шиповник под дождём. Рауль, как оказалось, тоже сломал жизнь Хатун, и планирует снова это сделать. В глубине души Хатун досадовала на Рауля по вполне простой причине. Он остался равнодушным к её чарам, и не выразил желания стать её любовником, несмотря на всю настырность Хатун. Это больно ударило по её самолюбию. Зато теперь Рауль хочет разлучить её с возлюбленным. На каком основании, спрашивается? Как говорила Клавдия по такому поводу: «Ни себе, ни людям». Зато Фьора и Маргарита удостоились внимания Рауля. Гордая флорентийская лилия и неприметная белоснежная маргаритка. Они были дворянками по рождению, и несмотря на бесчестие, в котором были не виноваты, нашли счастье и место в жизни. А теперь Хатун пришла в голову шальная мысль: «Если бы я была дворянкой, нашёл бы меня Рауль достаточно прекрасной и желанной?». Ведь Рауль достаточно ясно выразил свою позицию: аристократы редко женятся на простолюдинках. Бланка наслаждалась общением с младшим сыном, но в то же время с затаённой радостью наблюдала за потерянным видом невестки. — Видно, что у тебя и Оливье дела идут уже не так безоблачно, — почти пропела свекровь. Бланка хотела задеть ненавистную выскочку и отыграться за своё каждодневное унижение в обители. Теперь она была вынуждена работать в саду. Её некогда белые и красивые руки огрубели и покрылись трещинами. А сестра Женевьева, её новая патронесса, разговаривает только с растениями, а за Бланкой только приглядывает, и учит её садоводству. Бланка не ожидала бури. Хатун порывисто вскочила, её глаза сверкали, как вишни под дождём. — Заткнись, старая сплетница. Ты порвала мою жизнь на мелкие клочья, как ребёнок — надоевшую игрушку. И ты, престарелая развратница, смеешь говорить, что мои дела идут плохо? Ты приложила к этому свою морщинистую руку. Но ты, дряхлая гадюка, скоро умоешься кровавыми слезами вместе со всем своим потомством. Бланка чуть не упала в обморок, Рауль позвал на помощь, в итоге Хатун почти насильно напоили отваром жоннника, ромашки и чабреца. Беатрис выслушала сбивчивые объяснения Рауля о том, что Хатун и Оливье очень плохо живут. — Мы поняли друг друга. Вернее я поняла, что Хатун, вероятно, решила отплатить мужу той же монетой. — Как вы это поняли? — удивился Рауль. — Простые логические выводы. Хатун довольно давно не посещала нас, и тут появляетесь вы, не скрыв своего удивления. А дальше вы появились уже вместе. При этом Хатун срывается на окружающих. Увы, человек слаб. Вы можете не волноваться. Если бы вы знали, какие страшные тайны я умею хранить, — с подобием гордости и лёгким привкусом горечи произнесла Беатрис. На прощание Беатрис преподнесла Хатун прекрасно оформленное и иллюстрированное Евангелие. Видя, что Хатун осталась абсолютно равнодушной к столь щедрому дару, аббатиса не выдержала: — Знаете, что является истинным бичом и самым страшным смертным грехом для большинства людей? — Я слишком плохая христианка и глупая женщина, чтобы осознавать это, — потупилась Хатун. — Не могу сказать, что подобное смирение похвально. Вероятно, вы считаете, что какая-то чужая женщина не вправе вас судить. Согласна. Но нужно возлюбить грешника и возненавидеть грех. Ваш главный грех не любострастие, не ложь и даже не строптивость по отношению к мужу. Между нами говоря, это вовсе не грех, чтобы не говорили суровые церковники. Самый страшный грех — это гордыня. Именно она толкает людей на самые страшные преступления. Не гордость, не самолюбие, не тщеславие, хотя в нём тоже нет ничего хорошего, а именно гордыня. Она прирастает к грешникам, как вторая кожа. Подумайте об этом на досуге. Хатун, действительно, задумалась о своём поведении. Но в своём ослеплении она считала себя правой абсолютно во всём. И всё же во время остановки на постоялом дворе она открыла Евангелие и постаралась углубиться в чтение. Она вчитывалась в сложные словосочетания, любуясь красивыми литерами. Вскоре она втянулась в историю благочестивого юноши Иосифа, проданного на чужбину завистливыми братьями. Под конец Хатун зло усмехнулась. Теперь она знала, как отомстит своим гонителям. Возвращение в замок получилось весьма бурным. Только Рауль обнял Маргариту, поцеловал маленькую Марию, тянувшую ручки к папе, а заодно одарил гостинцами Катрин и Мишеля, как Хатун, опрокинув в себя два бокала бургундского вина, начала свою речь, от которой Рауль похолодел. — Оливье, мой дражайший супруг, простишь ли ты меня за всё? — Ну я, собственно, сам был не всегда прав, — настороженно ответил Оливье, не понимая к добру ли столь разительная перемена. — Оливье, ты знаешь, что я в ранней юности стала жертвой насилия. Тут нехорошие мысли закрались в голову Оливье. — Подожди, надеюсь ты не хочешь сказать, что ждёшь ребёнка от другого мужчины? Ну и нашла самое удобное объяснение. — Нет, мой Оливье, всё гораздо хуже, — граф де Ла Шенель перевёл дыхание. Что может быть хуже чужого бастарда? — Твой брат Рауль давно преследует меня своей любовью, — при этих словах на лице Рауля отразилось такое неприкрытое изумление, что никакого адвоката молодому человеку не понадобилось бы, если бы дело рассматривалось в современном суде присяжных. Но чистая совесть никогда не относилась к юридическим понятиям и не являлась надёжной гарантией. В Средневековье же зачастую справедливость терпела сокрушительное поражение. Но Маргарита не стала молчать. — Как тебе не стыдно? Такова твоя благодарность человеку, спасшему твою жизнь? Думаешь, я не слышала твоего разговора с кухаркой, в котором ты жаловалась, что Рауль не спит с тобой? — Замолчи, — визгливо прервала её Хатун. — Я и Рауль были любовниками с самого первого дня в палаццо Бельтрами. — Тогда как понимать твои слова, что мой братишка спятил с ума от любви к тебе? — засмеялся Оливье. Он решил, что Хатун всех разыгрывает. Но идея розыгрыша ему понравилась. — Он тогда сходил с ума по своей Фьоре, — продолжала сочинять Хатун, — Рауль говорил, что в темноте все кошки серы. У меня такая же стройная фигура, ароматная кожа и роскошные тёмные волосы. Очевидно, бедняга, перенёс на меня эти чувства. Любовником он оказался неплохим, — продолжала вдохновенно врать Хатун, — но вскоре я полюбила другого. — Посмеялись и хватит, — мрачно заметил Оливье. Один взгляд на Рауля успокоил старшего брата. Давно он не видел Рауля таким возмущённым. Да и во Флоренции Хатун с Раулем не напоминали бывших любовников. Недавно Оливье видел в Брюгге Элеонору Даванцатти. Женщина пыталась ему открыть глаза на Хатун, но Оливье залепил ей прилюдно такую пощёчину, что Элеонора рухнула на камни мостовой. Да и Маргарита не умеет врать. — Тот другой был Антонио Пацци. — А, — засмеялся Оливье, — и Рауль, наверное, убил Антонио из любви к тебе. Иди спать, Хатун. Ты меня изрядно повеселила. Я знаю, что Рауль убил Антонио. Но мой брат истинный рыцарь. Пусть сейчас это понятие устарело, но Рауль и Филипп всегда придут на помощь слабым. — Я об этом узнала только сегодня, — не унималась Хатун, — Рауль признался мне в любви, и сказал, что я должна отплатить ему добром за спасённую жизнь. — И ждал он ровно год, — чтобы предъявить тебе счёт, — не выдержала Маргарита. — Я не хотела говорить вам этого, Оливье, но придётся сообщить. Хатун наставляет вам рога уже несколько месяцев, но не с Раулем, а с разбойным рыцарем, Жоффруа де Тулонжоном. Мы с Раулем узнали обо всём случайно. Она встречалась с любовником под предлогом поездок в аббатство Клюни. Рауль хотел призвать её к порядку, но она… — тут Маргарита разрыдалась. Маленькая Мария-Лоренца последовала примеру матери. А Мишель тихо сказал Катрин: — Пойдём наверх, сейчас дядя Оливье убьёт тётю Хатун. — Да ладно тебе. — Я точно говорю. У моего папы Тьерри был приятель, чья жена тоже водила разных мужчин. А потом этого приятеля казнили на площади Моримон. После этого мы драпанули, то есть уехали из Дижона. А папа Тьерри говорил, что его приятель был не при чём, и ту женщину убил кто-то другой. — Дядя Оливье тоже не такой, — серьёзно проговорила Катрин. — Давай поспорим. — На что? — Если я выиграю, то буду месяц твоим пажом, а если ты выиграешь, то будешь месяц моим оруженосцем. — Идёт. Только ты тоже будешь не пажом, а оруженосцем, — решила Катрин. — Идёт, — подтвердил Мишель, — только давай сделаем утешительный приз проигравшему. Проигравший будет рассказывать эту ситуацию Филиппу. — Ладно, — уныло согласилась Катрин, — хотя так нечестно. После этого дети ударили по рукам. Оливье подошёл к Хатун, намотал чёрные косы на свою руку и тут же сморщился от плевка в лицо. Не долго думая, Оливье ударил Хатун. Ещё раз и ещё. — Это тебе за твою измену. Это за клевету на моего брата. А это тебе за обет воздержания для мужа. Оливье снова замахнулся, но снова Рауль удержал его. — Довольно. Она уже получила всё, что ей причиталось с процентами. Не годится бить тех, кто слабее физически и не может ответить ударом на удар с такой же силой. Тут Хатун, опровергая слова Рауля, набросилась на Оливье и стала лупить его по лицу, приговаривая: — Это тебе за Сесиль, это за Бабетту. Думаешь, что я не знаю к кому ты шастаешь. А это за то, что не заступился за меня. Это, чтобы не бил беззащитных женщин. При этих словах все присутствующие, включая детей, расхохотались. Меньше всего Хатун была похожа на беззащитную женщину. Под конец экзекуции Оливье выглядел изрядно озадаченным. — Всё равно я не смогу тебя простить. — Ну и не надо. — Ты хочешь уйти к своему любовнику, ну так это лучший выход для всех. Я тебя не держу. Пусть теперь ветхий замок старины Жоффруа ходит ходуном. Я тебя отпускаю. При этих словах Хатун разрыдалась.