Серое на чёрном

      Знаете, как оно бывает… Когда конец. Когда уже всё. Когда вы стоите на краю обрыва и лишь шаг отделяет вас от прыжка в пустоту.       Да, так оно и есть. Пустота.       Конец.       Провал.              Она провалилась.              «Я провалилась».              Жестокие слова вновь резанули мягкое, сочащееся свежей кровью нутро.       Провал, провал, провал.              «Я неудачница».              Стройная девушка зябко поёжилась, обхватывая узкими ладонями тонкие руки. На улице еще не было слишком уж холодно, хотя клонящееся к закату августовское солнце пригревало куда как слабее, чем буквально неделю назад. Неделю…       Неделю назад она ещё на что-то надеялась. Еще о чем-то мечтала. К чему-то стремилась.              Теперь всё мертво.              Она вновь тяжело вздохнула и, борясь с подкатывающими слезами, запрокинула голову.       Дура.              Кэтрин Оливия Смит … Да нет, Кэтрин. Просто Кэт. Вот уже несколько лет из её неполных восемнадцати она просто Кэт – это, пожалуй, единственное, что является правдой в её полностью сотканном из лжи мире. Её зовут Кэтрин и через два дня ей исполнится семнадцать лет, а еще через три она пойдет в последний, выпускной класс школы, после которого ей предстоит наконец-то вступить во взрослую жизнь. Совсем не так, как она когда-то мечтала.       Она родилась в машине, на парковке у приемного покоя одной из больниц Провиденса. Родители её – Джеймс и Оливия Смит – были, казалось бы, обычной молодой семейной парой, разве что любящей путешествия и разъездной характер своей работы. Супруги были агентами по недвижимости, биржевыми аналитиками, занимались акциями и организацией конкурсов и аукционов, поэтому практически каждый год – а в последние лет десять полгода – куда-то переезжали. «Вслед за деньгами, дорогая!», говорила ей мама. И она верила. Верила в конкурсы красоты и цветоводства, верила в биржу и маклеров – во всё, что рассказывали ей родители. Да и как не верить, когда такие истории ты слышишь буквально с самого рождения. Кэтрин всегда словно бы жила в сказке. Бесконечные путешествия, никаких забот, вечная дорога, вечное веселье, вечные шутки родителей, их легкое отношение к любым проблемам и неурядицам. Она была счастлива, с самого рождения и до того злополучного дня. Впрочем, оглядываясь назад, Кэт не могла не признать, что отдельные подозрения у неё закрадывались и раньше, но она просто не могла дать им адекватную оценку в силу малого возраста и нехватки опыта.              Они никогда не задерживались в каком-либо городе или даже штате дольше года подряд. И хотя девочка и пошла в школу согласно возрасту, ей так и не удалось где-либо завести друзей или хороших приятелей. Одаренная от природы, любящая книги и тишину библиотек, Кэт совершенно не вписывалась в компании мелких сорванцов из провинциальных городишек, в которых их семья постоянно останавливалась. Она не могла утверждать, что сильно страдает из-за этого, но всё же некоторая обида в её сердце жила – девочка очень бы хотела завести хотя бы одну близкую подругу, но такая возможность так и не представилась. Она не скучала: мать с удовольствием проводила с ней время, играя в прятки и дурачась в городских парках, а отец с радостью усаживал её напротив себя для очередной партии в обожаемые им шахматы. Они ходили в библиотеки и музеи, во все картинные галереи и салоны, какие только оказывались в зоне их досягаемости и были, при этом, бесплатными или же отличались невысокой стоимостью входного билета.       Однажды, лет в пять-шесть, маленькая Кэтрин спросила у мамы, откуда их семья родом? Мать тогда присела рядом на корточки, приобняла дочь и принялась рассказывать той удивительную историю про одно скромное семейство из высокогорной Шотландии, которое однажды пустилось на поиски приключений и счастья, и нашло-таки последнее на новой родине. Девочка уже представляла себя гуляющей среди холодных высокогорных пастбищ, закутанной в теплый колючий шерстяной плащ, и зорко посматривающей за пасущимися овцами, но всё же зачем-то решила задать тот же вопрос папе. И отец присел рядом на корточки, приобнял любимую дочурку, и принялся рассказывать увлекательную историю про одно скромное семейство родом с жирных лугов Ирландии, которое однажды пустилось на поиски приключений и счастья и…       - Но папа! – девочка даже слегка возмутилась оплошности родителя, - мама сказала, что они были родом из Шотландии!       - Шотландии?.. – отец, кажется, слегка удивился, - а, ну да, конечно, Шотландии, как я мог забыть… Да, значит, твоя пра-пра-прабабушка была родом с бескрайних тучных лугов Шотландии, да…       Кэтрин тогда вновь удивилась, но решила отца больше не перебивать. В конечном итоге, Шотландия и Ирландия казались ей какими-то далекими странами, о которых она в равной степени не знала фактически ничего. Но через пару лет, стоя у школьной доски и рассказывая о своих предках, она бодрым голосом продекламировала, что, мол, её семья приехала с тучных бескрайних зеленых лугов Шотландии, где на теплом солнышке греются бесчисленные стада белоснежных овечек, из шерсти которых делают красивые зеленые платьица для девочек и мальчиков. Наверное, это её выступление прошло бы тогда бесследно, не окажись в классе девочки, бабушка которой и вправду была родом из Шотландии. И девочка эта оказалась очень, просто очень … злой. В тот день Кэтрин вернулась в их трейлер вся в слезах. С подачи одноклассницы её объявили не только врушкой, но и дурочкой, а это оказалось невероятно обидным. Родители тогда как могли утешали дочь, но, похоже, так и не поняли до конца, почему она расстроилась.       Дальше всё становилось только хуже.       Кэтрин росла и с каждым годом обнаруживала в себе всё больше интереса к учебе и наукам. Других родителей и в других условиях это бы наверняка радовало, но её семья почему-то была не в восторге, когда юная школьница притаскивала из библиотеки очередную книгу со словами «А вот эта поможет мне поступить в Оксфорд!». Идея об Оксфорде, Итоне, Университете Джона Хопкинса и прочих маститых заведениях прочно вошла в юную голову. Неизвестно, кто первым зародил в маленькой Кэт эту идею, но было очевидно одно – она с юных лет начала стремиться туда, где знания приобретают зримое воплощение, где скрип грифеля карандаша и пера по плотной бумаге не прекращаются даже ночью. Ей хотелось туда. Уже к четырнадцати Кэтрин всерьез раздумывала над философским факультетом. Или историческим. Возможно, юриспруденция? Или всё же политология?.. И сидя на разболтанном стуле в городской библиотеке очередного захолустного городка, куда по рабочим делам вновь переехали её родители (и она вместе с ними), она грезила, как будет таскать портфель за какой-нибудь строгой мадам. Будет носить плотные колготки и юбки-карандаш до колена. Будет набегу пить крепкий черный кофе, просматривая список дел на день и, одновременно, бегло читая свежий выпуск газеты. А однажды она и сама займет глубокое кожаное кресло в каком-нибудь кабинете и станет, небрежно покачивая на кончиках пальцев ноги полу снятой туфлей на шпильке, размышлять о предвыборной компании её кандидата. Да, так всё и будет.              «Не будет».              Почти три года назад был практически такой же, как и сейчас, обычный вечер. Разве что более холодный и более слякотный. Она тогда бежала из школы домой, пытаясь побыстрее попасть в тепло, потому что забыла утром зонт и успела уже промокнуть до нитки, накрыв курткой тканевую сумку с драгоценными книгами. Она даже не сразу заметила патрульные машины, в количестве трех штук стоявшие у их дома-трейлера на парковке. Яркие «люстры» отбрасывали тревожные всполохи на стоявшие рядом автомобили, пробуждая гадкое чувство беспокойства у любого, хотя бы взглянувшего в их сторону.       - Что … случилось?..       Девушка тогда в растерянности застыла у одной из патрульных машин, глуповато пялясь на открытую нараспашку дверь их трейлера.       - Так, мисс, отойдите за ограждение!       - Но я…       - Погоди, Долорес! Эй, мисс, вы знаете их?       - Кого?..       - Владельцев трейлера.       - Я… - Кэтрин поёжилась, но уже даже не от продувавшего её мокрую одежду осеннего ветра, - я … Кэт…       - Погодите, мисс, - названная Долорес тучная женщина-полицейская подошла к ней ближе, - вы их дочь? Кэтрин Смит?       - Д-да, - и без того хрупкая Кэт почти сжалась под строгим взглядом представительницы закона.       - Мисс Смит, пройдемте со мной, нам нужно вам кое-что рассказать.       Её отвели к одной из патрульных машин. Посадили внутрь. Даже дали одеяло. Но, вопреки обещанию, ничего не рассказали. А спустя еще несколько минут подошел высокий мужчина в штатском. Забрался в машину к девушке и, вручив ей бутылку воды с находящейся рядом заправки, принялся рассказывать.              А она слушала.       Слушала и не верила.       Ни единому слову не верила.       Потому что так не бывает. Так не может быть.              Не может быть, чтобы её родители оказались не благонадежными гражданами и успешными маклерами-организаторами, а банальными мошенниками, за которыми уже много лет, пусть и вяло, но всё же ходила по пятам полиция и детективы. Они больше пятнадцати лет колесили по стране, перебиваясь случайными заработками и какими-то мелкими аферами. Пробовали разработать схему Понци, но не вытянули – пришлось срочно скрываться от разъяренных акционеров (на счастье супругов, обмануть кого-либо на крупные суммы у них не получилось). Продавали чудодейственные травы из высокогорной Шотландии и с зеленых лугов Ирландии, излечивающие от терминальных стадий рака и детского церебрального паралича. Организовывали благотворительные аукционы, собранные на которых деньги благополучно присваивали. А когда их лица начинали вызывать слишком много подозрений – уезжали. Сбегали, чтобы начать новую мелкую аферу в очередном маленьком городке. А умненькая девочка, находящаяся на уникальной системе обучения, предполагающей постоянные перемещения по разным школам вслед за своими невероятно занятыми родителями, ничуть не мешала им. Они веселились. Парочка великовозрастных хиппи, веселых прожигателей жизни, выросших, но так и не повзрослевших, - вот, кем они были. Более того, полицейский был даже не до конца уверен, что имена её родителей были настоящими. Но это была лишь малая часть той лавины проблем, которая обрушилась на голову худенькой девочки-подростка. Было и кое-что похуже.              Деньги.              Родители Кэтрин не только обманывали всех вокруг. Еще они параллельно делали долги. Много долгов. Очень много.       На их собственных счетах не было и цента.       Кэтрин, которая мечтала об университете, о карьере, прекрасно знала, что для этого требуются деньги. И она спрашивала у родителей, смогут ли они ей как-то помочь или же ей придется действовать исключительно самой.       «Ну что ты, милая! Ты у нас самая богатая невеста на всю округу! Настоящая принцесса!».       Вранье. Одно сплошное вранье.       У неё не было ничего.       Но ведь были ещё и сами родители, так ведь? Она хотя бы может задать им вопросы, спросить, что это всё значит, почему…       - Мисс Смит, мы должны сообщить вам еще кое-что…              И это «кое-что» гигантским секатором разрезало её жизнь на две совершенно не равные части.              «Разбились».              Они не справились с управлением своим стареньким Фордом, не вписались в поворот на скорости, не учли мокрую дорогу, ливень и лысые старые покрышки. Удар был такой силы, что вставшее у них на пути дерево буквально вывернуло с корнем, а машину разорвало пополам. Выжить было невозможно. Полицейский даже высказал предположение, что родители Кэтрин уходили от какой-то погони, но никаких признаков таковой обнаружено не было.              Мертвы. Их нет.              С тех пор прошло почти три года. Три года, за которые Кэтрин узнала, что у нее не только не было ни цента денег, но не было вокруг и кого-либо, к кому можно было обратиться за помощью. Она отлично помнила, как в детстве родители не раз и не два привозили её к очередной тётушке из бесчисленного сонма «тёть», которые с разной степенью радушия заботились о ней несколько последующих часов или дней. И девочка была уверена, что за ней приглядывают её самые настоящие тётушки и бабушки. Троюродная бабуля со стороны отца из Массачусетса. Тётя по маминой линии из Милуоки. Тётя Гретта из Канзас-Сити. Ну да, ну да. Вот только когда социальные службы принялись вызванивать всех этих многочисленных дам, надеясь, что хотя бы кто-то согласится оформить опекунство над сиротой, выяснилось, что никакими родственницами они семейству Смитов не приходятся. Более того, как оказалось, мать Кэтрин просила женщин подыгрывать девочке, с которой под разными предлогами просила посидеть своих едва ли не случайных знакомых, объясняя тем, что, мол, у неё недавно умерла сестра и девочка теперь всех женщин зовёт «тётями» - пожалейте, немного покивайте малышке, она будет рада. И женщины соглашались.       Сами мистер и миссис Смит, казалось, вообще не имели ни родных, ни друзей. Они словно бы из ниоткуда возникли в один прекрасный день и в один прекрасный же день исчезли, оставив на этой земле единственный след своего пребывания в виде симпатичной умненькой девчушки с мягкими длинными волосами каштанового цвета и большими карими глазами пугливого оленёнка. Ничего более.              Для Кэт наступили совсем уж нерадостные времена. Пятнадцать лет – самый разгар подросткового возраста. Хочется бунтовать, пробовать свои силы, огрызаться, зарабатывать свои первые деньги, влюбляться в конце концов. У неё ничего этого не было. Зато была казённая система поиска новых родителей, не сильно длинная череда опекунов и регулярные «возвраты» почти взрослой и удивительно невезучей девушки обратно в приют. И нет, дело было не в её дурном характере или наклонностях. Кэтрин не курила, не пристрастилась к алкоголю или наркотикам. Она не сбегала из дома, не заигрывала с опекунами-мужчинами и не дерзила очередным опекуншам. Она просто им улыбалась и делала то, что от неё просили. Но не более.       По странному стечению обстоятельств все желавшие взять миловидное создание под свой кров почему-то считали, что взрослая, уже почти совершеннолетняя девушка, выросшая в полной (хоть и «проблемной») семье, обязательно будет безмерно благодарна своим «спасителям», всенепременно выражая своё обожание через раболепие, угодничество и регулярное именование взявших её к себе «папой» и «мамой». Увы-увы, на такое «оленёнок» пойти не только не хотел, но и чисто физически не мог. И её возвращали.              Довольно быстро свыкнувшись с идеей о том, что до своего восемнадцатилетия ей придется прожить в общей комнате девочек на шесть коек, Кэт всё же не оставила мечты о Гарварде, Оксфорде и Сорбонне. И последние года полтора засела за учебники с утроенной силой. Она уже выяснила, что половина грантов выдавались спортсменам, выдающимся победителям олимпиад и конкурсов, а, потому, она сразу пролетала мимо. Поэтому она писала везде, где был хоть какой-то шанс получить стипендию. В сотый раз прикладывала табели со своими академическими результатами. Писала мотивационные письма и так, и эдак. Упоминала даже справку о сиротстве (вот уж последнее, чем она хотела козырять!). Но… Но последние годы где-то в правительстве решили, что университеты больно жирно живут и пускай зарабатывают себе на жизнь сами. И к такому решению пришли одновременно несколько стран, так что девушка получала отказ за отказом уже не только в родной Америке, но и в Европе. Поздно до неё дошла и ещё одна мысль: сколь бы умна и усердна она ни была, она всего лишь скромная девушка из американской глубинки. Да, с любовью к учебе. Но, увы, без хороших учителей, без учебников и без помощи хоть кого-то, кто хотя бы мог что-то подсказать.              Она, конечно, не перестанет пытаться. И даже сегодняшний отказ, пришедший из Бостонского университета, её не остановит. Она вытрет слезы, высморкается, немного пройдется по парку, ожидая, когда кожа на щеках примет нормальный цвет, и тогда уже вернется в общежитие. Её давно и спокойно отпускали даже на долгие прогулки, зная, что тихая Кэт никуда не сбежит, не свяжется с дурной компанией, не напьётся и её не придётся вытаскивать из полицейского участка. И она и правда никуда не сбегала: сидела целыми днями в библиотеке, где были книги и доступ к компьютеру, или же, вот как сегодня, прогуливалась по широким гравийным дорожкам огромного парка уютного провинциального городка Фростдезерт.              Кэтрин вздохнула, в миллион первый раз мысленно вернувшись на три года назад, как раз в тот день, когда их трейлер, рыча и выплёвывая из себя переработанный бензин пополам с несгоревшим маслом, въехал в черту захолустного города штата Массачусетс.       - Фростдезерт! Милый, ты когда-нибудь слышал такое глупое название?!       - Правда, черт знает, чем они думали, когда называли так город…       - Тут пишут, что «…первые поселенцы нашли это место похожим на пустыню, окруженную гигантским первобытным лесом. Их удивило, что в городе никогда не выпадал дождь, который, одновременно, накрывал всю округу…»       - Ой, да что там только эти писаки не повыдумывают…       - «…с тех пор за городом закрепилась дурная слава. Говорят, только нечисть может чувствовать себя здесь привольно…»       - Ну да, ну да! Ни дать, ни взять, ещё один Салем!       - А, по-моему, милый город…       - Конечно, милая, такой же милый как ты сама! Милый-милый, прям как ты, мой оленёночек!       Мать тогда привычно потрепала её по щеке, довольно болезненно ущипнув за кожу. Кэтрин помнила, что въезжала в город в каком-то удивительно паршивом настроении, хотя ни о каком предчувствии беды и речи не шло. Просто она была не выспавшейся, с ноющим от долгой езды в машине копчиком и желанием поскорее выбраться на улицу и хорошенько размяться. Ещё и эти вечные мамины тисканья начинали раздражать… На заправке, где мать успела купить дешевый путеводитель по городу из разряда тех самых вечно пылящихся буклетов, которые хорошо если один случайно заехавший в местную глухомань турист приобретет не то по незнанию, не то из жалости, было предсказуемо пусто. Впрочем, на самой заправке работали аж целых трое сотрудников, с утра пораньше нежащиеся в большом садовом гамаке. Тогда «три дворфа», как их в шутку обозвал отец, подозрительно долго пялились с другого конца площадки заправки на троих путешественников, прежде чем один все же соизволил поднять свой зад и принять оплату за бензин. Маленькие, коренастые, бородатые, в темно-синих джинсовых комбинезонах, огромных соломенных шляпах и черных солнцезащитных очках во всё лицо – ну точно дворфы! Ещё и недовольны были, что кто-то смеет у них что-то покупать!       И почему только они ей сейчас вспомнились?..       А…       Он.       Кэтрин слабо улыбнулась, вспомнив звук мягкого хрипловатого голоса позади себя.       - Помочь?       Она развернулась на этот вопрос и с удивлением обнаружила стоящего рядом не особенно высокого мужчину в черной рясе священника. Она плохо запомнила его внешность, но успела отметить успокаивающий тембр голоса и общее умиротворение, которое нес весь его образ.       Девушка никогда не была религиозной. Более того, она скорее считала себя агностиком или даже атеисткой, а институт посредников между человеком и божественным так и вовсе виделся ей откровенной глупостью пополам с лицемерием. И все же тот священник невероятно располагал к себе. Вот бы встретить его снова! Прямо сейчас! Она бы наверняка разрыдалась в его присутствии, не столько ища совета, сколько просто делясь всем тем отчаянием, что заполняло её сознание.               Ладно. Поплакали и хватит. Пора брать себя в руки и возвращаться к делам.              Кэтрин еще раз вздохнула и, закрыв наконец-то все это время лежавшую у неё на коленях книгу, убрала ту в сумку. Первый том «Черных книг» Юнга опустился в мягкое холщовое нутро, а сама Кэт уже раздумывала, где ей раздобыть второй – в библиотеке его не было, а денег купить интересную книгу в этом месяце у неё уже не оставалось. Придется ждать.              Память вновь оживилась воспоминанием.        - Пятьдесят баксов.       - Что?..       - Пять-ноль-баксов! Соглашайся! Больше всё равно не дам!       Курт стоял напротив неё, хищным взглядом пожирая не то её сэндвич, не то острые коленки, торчащие из-под дурацкой коричневой плиссированной юбки с распродажи. Кэт тогда не очень поняла, что он имеет ввиду. Глупо хлопнула пушистыми ресницами, придурковато приоткрыла рот. Она лишь поняла, что ей зачем-то предлагают пятьдесят долларов. Вот только зачем ей пятьдесят, если год обучения стоит двести тысяч?       - Двести…       - Что?..       - Двести тысяч.       Они пялились друг на друга минуты три точно. Главный красавец и задира класса и она – главная заучка и та-девчонка-из-приюта. Кэт тогда спокойно пожала плечами, впихнула в рот остатки сэндвича и, встав со скамейки, спокойно пошла в направлении здания школы. Потом до неё, конечно же, дошёл смысл его предложения, как дошли и слухи о том, как орал Курт про её тупость и придурочность, но этот балбес умудрился подойти к ней именно в тот момент, когда она в миллион первый раз пыталась натянуть свой несуществующий бюджет на потенциальные расходы на учебу в университете. Вышло как-то совсем тухло, конечно.       Она знала, что нравится парням. По крайней мере многие находили её вполне привлекательной, а единственная её попытка подработать официанткой закончилась бегством на третьей же смене, когда тихая и неконфликтная от природы девушка едва смогла отцепить от своей талии руку разошедшегося посетителя. Ей самой же особо не нравился никто. Нет, к семнадцати годам она, конечно же, уже имела определенный образ «идеального мужчины» в своем сознании, но пережить даже воображаемую влюбленность ей пока не удавалось. Да, тот же Курт был неплох. Еще был Саммерс на год её старше, но он уже уехал учиться в колледж в другой штат, а она не хотела тратить время на освоение профессии учительницы начальных классов или швеи. Ей хотелось большего! Были, конечно, и престижные колледжи, но попасть в таковые было не многим проще, чем в тот же университет.              Деньги-деньги-деньги.       Всё упиралось в деньги.       Даже парни. Даже они смотрят с куда большим энтузиазмом на ту же Тиффани – симпатичную дочку владельца местного компьютерного клуба, закусочной и пары музыкальных магазинчиков. Ничего особенного, разумеется, но девчонка уже рассекала по городу с новеньким пейджером, а скоро, наверняка, отец подарит ей и первый в классе сотовый – целое сокровище по местным меркам!              Ладно, посидели и хватит. Пора назад.       Девушка наконец встала со скамейки, закинула на плечо мягкую сумку с книгой и тут же краем глаза выхватила знакомую тень справа от себя.       Ох, ну, конечно. И как только могла забыть…              Она встретила его в свое первое посещение парка, когда впервые нашла эту скамейку на тихой тропинке немного вдалеке от основной аллеи. Присев тогда на старые, плохо прокрашенные доски, она, будучи как обычно погруженной в свои мысли, не сразу заметила соседа. Скамейка появилась в её жизни почти сразу после гибели родителей, и лишние знакомые ей в тот момент требовались меньше всего, поэтому она даже испугалась, что молодой мужчина может захотеть с ней заговорить или что-то спросит, а она в ответ сможет разве что разрыдаться. Но её сосед по скамейке молчал и вскоре девушка совсем перестала его замечать. Только уходя в тот день из парка, она бросила беглый взгляд на сидевшего почти час рядом с ней мужчину, и увиденное её несколько смутило. Мужчина был молод, что-то около двадцати с небольшим лет. Чуть длинноватые светлые волосы с изрядной долей проседи, аккуратно постриженные таким образом, что на лицо падали длинные пряди, закрывая лоб и даже глаза незнакомца. Бледные впалые щеки, худощавые жилистые кисти рук, виднеющиеся из-под идеально подогнанного по фигуре черного пиджака. Словно бы со свадьбы. Или из зала суда. Незнакомец спокойно читал зажатую в ладони книгу и, казалось, совершенно не шевелился. Девушка тогда немного скривила губы, но следующее открытие заставило её стыдливо опустить взгляд в землю и спешно скрыться из парка.       Коляска.       Возле скамейки сбоку стояла инвалидная коляска и Кэтрин тогда поняла, что едва ли не пялится на красивого молодого мужчину, которому, если судить по внешнему виду, жить оставалось не больше пары месяцев. Бледный, едва ли не восковой цвет лица. Лишенные крови узкие губы. Молочно-белые длинные … ногти? Ох, ладно, пусть будут, мало ли, какие причуды бывают у умирающих. А вот литературный вкус у него ничего… Бодлер, Сартр, Аристофан, Ницше… И, черт бы его побрал, в оригинале! И все корешки книг всегда крепкие, целые, не то, что у неё.              Сначала она смотрела на книги в его руках. Потом начала смотреть на него самого. Нет, пялиться на него ей было откровенно стыдно – вот ещё, не пялятся же на умирающих от рака, пусть хоть десять раз аристократических красавцев! Но всё же спустя почти год таких странных встреч Кэтрин пришлось признать: что-то её сосед по скамейке умирать не собирался. Когда-то родители девушки организовывали благотворительный аукцион для сбора средств на лечение больных онкологией детей (и позже Кэт едва ли не впервые молилась всем богам разом, чтобы и те деньги они не присвоили по итогу себе!) и ей тогда пришлось встретиться с одной больной девочкой. Девочка была её ровесницей, но Кэтрин поразило, насколько меньше, худее и слабее та выглядела. У несчастной была такая же бледная, землистого цвета тонкая кожа и огромные круги под глазами. А ещё та девочка не могла ходить – не то ей было больно, не то уже просто не было сил, но на аукционе она присутствовала в кресле-каталке, которую придерживала специально приглашенная медсестра. Кэт тогда откровенно испугалась увиденного, но настоящий ужас её объял в тот момент, когда спустя почти месяц она узнала, что та девочка умерла. Для Кэтрин это было первое в её жизни столкновение со смертью, и оно оказалось предельно пугающим. Больше она бояться уже не будет. Даже в крематории.              Кэтрин как раз поравнялась с замершей фигурой на противоположном конце скамейки, когда предательские слезы всё же решили потечь из глаз. Девушка раздраженно шмыгнула носом, на ходу задирая кверху голову. Зажмурилась, пытаясь заставить невовремя появившуюся соленую влагу или впитаться обратно, или просто по-быстрому стечь вниз и не доставлять ей неудобств. Открыла глаза, одновременно мотнув головой в сторону, и с разбегу врезалась в его взгляд. Молодой мужчина смотрел на неё поверх всё еще зажатой в ладони и поднятой на уровень лица книги, пристально, как будто бы испытующе, почти в упор. Девушка почти сконфуженно съежилась.       - Простите… - она пробормотала извинения практически не разжимая губ, так тихо, что, наверное, даже наклони он ухо прямо к её лицу, ничего бы не расслышал.       Позор какой.       Кэтрин обхватила себя ладонями за плечи и едва ли не стремглав бросилась прочь из парка.       Неудачница и позорище.