минуты страха и наслаждения

скорбь сменилась упреками,

а упреки — ненавистью

6.

Кассиан просыпается в холодном поту, резко садится и устало трет переносицу, вспоминая моменты сна, больше напоминающий кошмар. Рой мыслей копошился в его черепной коробке, не давая сосредоточиться на чем-то конкретном, постоянно подкидывая всё новые и новые фрагменты несуществующего. Он пару раз бьет ладонью себе по лбу и жмурится. Скомканное одеяло давит в области паха, а потные ноги овевает прохладный ветерок, проникающий в помещение через открытое окно, которое непонятно, кто открыл. Наверное, он. Иллирианец тяжело вздыхает и, отбрасывая всё, встает. Деревянные половицы под его тяжелой поступью натужно скрипят, а двойная оконная рама ходит ходуном от задувавшего в комнату ветра, оседая звоном в тихом помещении. Прислоняясь разгоряченными лбом к стеклу, он поддевает деревко окна и закрывает его; щеки печёт, а в глаза слепит солнце, положение которого на небосклоне подтверждает его догадку, что проспал он намного больше привычного. Неудивительно, что голова раскалывается, а суставы выворачивает от ноющей боли. И врагу не пожелаешь: ни таких кошмаров, ни таких поздних подъемов со всеми вытекающими последствиями. Кассиан дышит рвано, оставляя на стекле следы не только потного лба, но и дыхания — круг, расширяющийся с каждым выдохом, и спустя долгие минуты мнимого охлаждения головы выпрямляется, зарываясь рукой в мокрую патлатую шевелюру, неприятно липнущую к шее. Иллирианец с глухим дребезжанием приоткрывает дверь, вслушиваясь в тишину дома, стоящего на отшибе Подгорья в богом забытой чаще, и, не услышав никаких признаков жизни, вымученно вздыхает. Ни он один тут отсыпается, как в последний раз. По коридорам идет он тихо, стараясь не разбудить того, кто делил с ним беспокойные ночи многие годы, и он, наверное, никогда бы не заглянул в комнату друга, если дверь не была бы распахнута нараспашку, не предвещая в таких ситуациях ничего хорошо. Хорошего действительно было мало; белоснежные локоны, разметавшиеся на подушках, зацепили его взгляд намного раньше, чем он смог заметить чужие изуродованные руки, покоящиеся на обнаженной спине и ярко контрастирующие на её фоне, —знак её принадлежности певцу теней. — Долго там стоять собираешься? — Еле слышно интересуется Азриэль и, стараясь не разбудить спящую, встает с постели, спешно натягивая на себя штаны. Его грозная фигура закрывает свет, льющийся из окна, и отбрасывает длинную тень, которая готова поглотить Кассиана целиком. — Что-то не так?  Всё было не так.  — Нет, — потерянно отвечает главнокомандующий, отводя взгляд и стараясь сделать хоть какой-то вид заинтересованности длинным коридором. На самом деле ему хотелось ответить утвердительно на заданный вопрос, развернуть незваную гостью лицом к себе и убедиться в полной абсурдности происходящего, вгрызающейся чем-то липким в грудину. Он дает ногу на отсечение, что в постели Аза лежит Веринея. Та, чья спина выгибалась на его простынях, та, кто принимала в себя его пальцы с еле слышным стоном, срывающийся с обкусанных губ. Во сне было так. Наяву, кто знает? Певец теней выходит из комнаты так бесшумно, буквально подкрадываясь, что кажется, будто половицы в этой комнате были совсем новыми — это не было правдой. — Хорошо повесился? — В излюбленной манере интересуется Кассиан, когда Аз закрывает за собой дверь. Тоже бесшумно. — Ну судя по тому, что я ни разу не проснулся, то, видимо, не особо. — Тебя это так волнует? — Холодно осведомляется он и направляется дальше по коридору в сторону кухоньки. У воина зубы трещат от сдерживаемого чувства отвращения (то ли от себя, то ли от секса в целом), но идет вслед за другом, не оглядываясь на закрытую дверь, скрывающую фэ, в мыслях плотно засевшую, что объективно не было хорошо. Это всего лишь сон, да? К сожалению, ответа на этот вопрос он не знал, а интересоваться у неё было опрометчиво и как-то глупо даже, так что, отбросив все лишние мысли, насколько позволяло ему это собственное сознание, Кассиан открывает первый ящик у раковины, как только оказывается на кухне. Достает оттуда чисто и ловко завернутые сверточки, в которых оказались сыр, икра и колбаса, подхватывает нож с разделочной доски, что так и не убрали со вчера, и, отрезав от каждого по приличному ломтю, отправляет всё это добро в рот. — Нет, ты мне скажи, — с набитым ртом начинает иллирианец. — У вас что-нибудь было сегодня ночью? Не пойми неправильно, но… — Как можно понять неправильно то, что ты просто хочешь узнать: был ли у меня секс или нет? Аз, в отличие от него, нож взял чистый, и им же размазывал на черством куске хлеба масло. — Подловил, признаю, — всё ещё не дожевав, говорит Кас и вытирает жирные пальцы о штаны. — Ну знаешь, меня, как опытного и закаленного в боях воина, беспокоит, что, во-первых, не услышал, как она оказалась здесь, потому что я точно помню, что засыпал я тогда, когда и в помине её в этом доме не было. Во-вторых, я не проснулся, когда ты её трахал. — Я её не трахал, — спокойно отвечает певец теней и с нажимом откусывает часть бутерброда, активно работая челюстью. — Ой, я не поверю, что ты дорос до понятия «занятие любовью». Азриэль тихо посмеивается, окончательно вводя в ступор друга; неужели его многовековые отточенные инстинкты начали давать сбой, и он об этом узнал так оригинально, напросто не услышав чужих стонов. Впервые в жизни его так волновал чужой секс. — Что? — Кас торопливо глотает, надеясь, чтобы этот кусок не стал ему поперек горла. Буквально. Только этого в его ситуации и не хватало. — Смешного я ничего не сказал, а на вопрос хоть бы по-дружески мог ответить. — Мне уже стоит начинать переживать или твои вопросы заданы из праздного любопытства? — Ой, да пошел ты, Аз, — отмахнувшись от сидящего за столом и поворачиваясь к нему спиной, бубнит главнокомандующий армией Ризанда. — Я тут за друга переживаю: вдруг забыл, как вставлять или слишком быстро кончил. В насмешливой форме расписывает он все возможные и невозможные промахи, которые могут произойти во время секса. Положа руку на сердце, у него было. Просто быстрая разрядка с какой-то из шлюх борделя Двора Кошмаров, купленных за пару золотых, — он даже лица её не помнил, в воспоминаниях лишь её искусные манипуляции с его членом остались. Быстро кончил он и с той, кто находился сегодня под одной крышей с ним, всё больше убеждая разум в реальности происходящего, толкуя сновидение, как реально пережитый опыт. Будь он неладен. — Не было у нас ничего, — соизволил ответить на вопрос певец теней, доев свой бутерброд. — Всё-таки забыл, как вставлять, — более радостно, чем положено сказал Кассиан, не оборачиваясь. — Не подводит моя чуйка, не подводит. А что так? Ломалась что ли? — Нет, — отзывается уже женский голос, и иллирианец поворачивается в сторону дверного проема, в котором застыла девичья фигура. Ситуация была чертовски ужасна. Он спал с ней? О Матерь, надеюсь, нет.

7.

Они бредут в сторону столицу как минимум часа два. Веринею бьет озноб и нехило так шатает, вызывая у ее спутницы приступы тревоги и беспокойства. — Как чувствуешь себя? — Интересуется она, отставая от Высшей фэ на два шага, чтобы в случае чего успеть подхватить. — Как и выгляжу, — злобно бурчит фэ и плотнее запахивает на голой груди шубу. Кожа всё ещё горела, а в голове крутилось то, что никогда не произойдет, но Котел упорно и настойчиво пытался убедить в обратном. — Матерь знает, что делает. — Глаза закатываются, а ругательства вертятся на языке, так и норовя сорваться с обкусанных губ. — Всё, что она посылает нам, имеет смысл. Секс с Кассианом имеет смысл? В этом мире, как будто всё имеет смысл, кроме этого. Даже куст роз в саду Вивианы, за которым она не ухаживает, а вся растительность там давно уже передохла, имеет больше смысла и благосклонности от Матери, чем это. Она никогда не ляжет с главнокомандующим в одной постели, она никогда не раздвинет ноги перед ним. Точно никогда. Даже если сам Котел укажет на её место в этом мире, подкладывая под иллирианца, Веринея что-нибудь сделает. С собой или с ним — без разницы. — Хорошо, — перебивает нравоучения фэ и на пятках разворачивается. — Иди без меня.