143

Вы всю жизнь будете встречать людей, о которых с удивлением скажете: «За что он меня невзлюбил? Я же ему ничего не сделал». Ошибаетесь! Вы нанесли ему самое тяжкое оскорбление: вы — живое отрицание его натуры. — Андре Моруа

Когда Даня вернулся домой, сразу лег спать. Оргазм под травкой, да еще и с этим педиком — отличное комбо. Он не знал — ненавидеть себя сейчас или восхвалять за смелость. Все-таки у него получилось отомстить пидорасу. Получилось показать, что он главнее, показать, что он лучше и выше во всех смыслах. Даня подумал о том, чтобы сходить до Руслана через пару дней, спросить, как он поживает, и, надеясь, что тот не воспринял все слишком серьезно, они сходят и возьмут по пивку. Даже если пить будет только он. Но это была лишь ленивая мысль, на секунду мелькнувшая в голове. В комнате пахло перегаром и землицей. Где-то на краю сознания он слышит стоны своей матери, что снова легла под очередного ёбыря за бутылку. Все как обычно. Ничего нового. Разбросанные шприцы, окурки, стеклянные бутылки — все это давно стало обыденностью. Когда-то, естественно, они были обычной, ничем не отличающейся от остальных семьей. Полная, счастливая семья с хорошим доходом, домом и настроением в нем. Даня поежился на своей тахте. Когда в тринадцать он поднялся на чердак, чтобы достать и похвастаться ребятам своей недавно купленной битой, он понял, что его жизнь кардинально изменилась в секунду. В маленькой голове Дани не было никакого объяснения увиденной им картине. Отец с синей опухшей головой и еще трясущимися пальцами висел в петле. Он тут же замер на месте, беспомощно смотря на уже умершее тело. Да, Даня не был глупым мальчиком и слышал ругань родителей. Что-то про «невыносимый характер» и то, как она отправляла папу к «мозгоправу», но не могли же взрослого мужчину так сильно задеть эти слова? Папа был уважаемым в поселке человеком, с должностью и хорошей зарплатой. Правда, местные старушки, знавшие его еще с юности, часто попрекали тем, что тот в армию не пошел. Но отец лишь отмахивался от них, смеясь, говоря: «Ну не годен оказался, с кем не бывает?». У Дани перед глазами вмиг пролетели все те дни, что он проводил с отцом. Вспомнил, как, получив первую медаль по борьбе, папа мягко потрепал его по рыжим волосам и, улыбаясь, сказал, что это только начало. Вспоминал, как они собирались всей семьей в гостиной и смотрели какой-то сериал, суть которого, кажется, улавливала только мама. А когда папа услышал от семилетнего сына про то, что тот нашел себе жену? Даня до сих пор помнил тот хриплый смех. И сейчас этот человек висит в петле. В одном с мамой доме. Под его комнатой. Только потом, повзрослев, Даня понял, что ублюдок заранее продумал всё: от дня до места. Он хотел, чтобы сын первым увидел его. От осознания этого Даня впервые ощутил отчаяние и гнев одновременно. После смерти отца жизнь перевернулась с ног на голову. Узнавшая о случившемся мать недолго горевала: через полгода Даня уже познакомился со своим «новым папой». Таких пап у него за жизнь еще немало будет. Одного он хорошо запомнил — Женей звали. Интересный мужик. Бил охуеть как больно: один раз даже бутылку о голову разбил. Обычно мальчик пытался уклоняться или звать маму, но, как ни странно, пьяной женщине было абсолютно все равно, что делают с ее сыном, пока саму окутывало мужское внимание. Тогда, в пятнадцать, он записался на дополнительные тренировки по боксу. Любительские занятия в спортзале школы, с одной-единственной грушей и всего-то десятью участниками в группе — намного лучше, чем появляться дома и чуять запах спирта. Можно сказать, Даня вообще перестал появляться дома. Только в осознанном возрасте, рефлексируя, он понял, что за состояние переживал тогда. В шестнадцать его жизнь стала еще интереснее. Тогда Даня познакомился с травкой и беспорядочным сексом. Дома появлялся только в крайних случаях: если у друзей не окажется одежды, дабы переодеться, или спиздить у очередного отчима бутылку. Мылся и питался он в основном у своих спутниц. На крайняк просил перекантоваться у кого-нибудь. Примерно в то же время от матери ушёл очередной мужик, и она, уже пристрастившаяся к горючему, начала срывать свое отчаяние на сыне. Хотя он и появлялся в доме редко — раз или, может быть, три в неделю — но всегда уходил, слыша её гневные ругательства и крики, ощущая боль от её ударов. Возможно, он был не самым безупречным человеком, но не мог ударить в ответ. Собирая вещи, только отмахивался от её истеричных ударов по спине и голове. Однажды она даже смогла ударить его ножом. Шрам на плече до сих пор вызывает у него отвращение. — Ты все больше похож на этого дохлого подонка! Ублюдок! — часто кричала на него пьяная мать, пока Даня пытался забрать из ее рук предмет, которым, предположительно, она метила в макушку. А после к травке добавился алкоголь. Хоть любое спиртное и вызывало у него неприязнь — сразу какая-то ассоциация с мамой и ее гулянками, — он пил, просто чтобы ничего не помнить. Если курение расслабляло, то пиво стирало память и веселило. Смешивая все это, он получал такой экстаз. Добавьте к этому секс с горячей блондиночкой — вот вам самый сильный коктейль из удовольствия. А потом он вспомнил про Руслана. Умненького паренька с милым еблом и острым языком, что приезжает сюда на каникулы к бабушке. Даня до сих пор хотел бы забыть тот день, когда они встретились в заброшенной церкви. После того поцелуя вся энергия в его теле, все идеи и желание пробовать новое и новое сменились на какую-то долгую, почти вечную, хандру. Друзья его не узнавали, все девушки отказались от грубого, грустного парня, не узнавая обаятельного красавца, с которым так недавно проводили веселые ночи. Он не выходил из дома, игнорируя мать и все ее попытки выгнать его на улицу. Даня не мылся неделями, ему было впадлу встать попить воды. В голове не было ничего, кроме ненависти ко всему на свете, чувства несправедливости и мыслей о введении себе в вену конскую дозу чего-нибудь смертельного. Он мог не появляться на свежем воздухе месяцами, изредка появляясь в школе, чтобы сдать какую-нибудь контрольную для аттестации. Учителя были к нему снисходительны с того момента, как батек помер, и Даня успешно этим пользовался. В таком состоянии он часто вспоминал Руслана. В своих мыслях этот человек был уже мертв. Причем расчлененным широкими бледными ладонями, до этого задувшими шею, на которой парень хотел набить татуировку. Отвращение было даже от знания предпочтений этого человека. Ну любил Тушенцов клубничный чай — какого хуя об этом знает Даня? Откуда знает, на кого хочет поступить эта заучка и на какие цветы аллергия? Даже думать мерзко. В таком состоянии он провёл ещё пару месяцев, пока не встретился с друзьями в школе, которые, увидев своего одноклассника, решили, что его ебало слишком грустное для привычного им рыжего приятеля. Они предложили ему попробовать что-то более серьёзное, чем травка. Так Даня узнал о синтетике. И в жизнь снова вернулись те краски, что он проебал из-за поцелуя с Русланом. Он начал заниматься сексом с разными людьми в один день, заводить новые знакомства и постоянно ходить на сомнительные тусовки. В таком темпе он жил, возможно, чуть меньше года. Однажды на одной из вечеринок он переспал с парнем. Не помня, как вообще так получилось, что какой-то мальчишка терся своей задницей о его пах и как они оказались в кровати, но это произошло. Хотя Даня обычно не запоминал случайные связи, этого парня он запомнил навсегда. Запомнил его жилистое тело, которое стонало и двигалось на нём так интенсивно, как будто вся семья умерла бы, не делай он этого. Но главное, что он запомнил, — это чернющие глаза парнишки. Или от экстази его зрачки скрывали цвет радужки, или просто цвет глаз такой ебанутый — он не знает. Руслана вспоминал, когда трахал того, вот что он еще помнил. И снова ненависть. Он отомстит.

***

— …его вырвало и он упал, — первое, что слышит Руслан после пробуждения. Запах нашатыря у носа и ощущение холодной тряпки на глазах второстепенно дошли до него. Не хотелось подавать признаков жизни от слова совсем. Потому что надо будет объяснять взволнованным девушкам, что произошло; потому что Геннадьевич наверняка где-то рядом захочет отругать его за непрофессиональное поведение; отвечать Давиду на придурошные вопросы. И, наконец, Кашин. Человек, из-за которого его жизнь стала невыносимой. И ведь люди все равно спасают таких… — Очнулся! Руслан не хочет думать о том, как и кто сейчас понял, что он в сознании. Чувствует нежные пальцы на лбу и пятерню в волосах. Влажную прохладную ткань аккуратно снимают с глаз, он щурится, не открывая глаз. Когда осознал, что находится в темном помещении, приоткрывает их и видит Дашу с очень озабоченным лицом. Он оглядывается по сторонам, узнавая изолятор. Рассматривает щуплую фигуру с залысиной у окна, замечает Давида, сидящего в углу комнаты на маленьком кресле. Наверно, его вид сейчас очень болезненный, раз даже Геннадьевич, обернувшись, смотрит на него с какой-то жалостью и сочувствием. Даша так вообще вцепилась в светлые локоны и то ли плакала, то ли просто фыркала что-то себе под нос, периодически повторяя: «надо было лучше за ним» и любое действие, которое, по ее мнению, она хуево выполнила. Она посмотрела на него и Руслан заметил свежие капли на бледной коже. Ну что за хуйня. Теперь он еще и расстроил своими заебами подругу. «Каждый человек — сам себе палач и жертва», — мелькает у него в голове чья-то цитата. Только он, видимо, палач еще и для других людей. Нахуй вот только мать его сюда пристроила? Могла сказать: «Поступи на юриста», защищал бы ублюдков в суде, а не это всё… — Ты… ты как? Воды? — надрывно спрашивает Добренко, переводя дыхание. Он пробует что-то сказать, но непонятный ком во рту не дает и слова произнести. Руслан прокашливается, садясь в полуприсед, и хрипло говорит: — Всё хорошо. Вы тут зря собрались, — он немного думает перед тем, как сказать что-то еще. Все присутствующие в изоляторе внимательно изучали его лицо, отчего ему стало некомфортно. Слишком много глаз. Он вздыхает, тихо бормоча: — Похавать забыл, с кем не бывает. — Да кому ты пиздишь! — выкрикивает из угла комнаты Давид и ловит сразу хмурый взгляд старика. — Не выражаемся так при мне, молодой человек, — мужчина прокашливается, трогая свои три волосины на голове, и взмахом руки показывает на дверь. — Прошу вас покинуть помещение. Мне надо поговорить с Русланом Сергеевичем наедине. Давид только сглатывает вязкую слюну, коротко кивает и выходит. Даша, хотевшая возразить, заметила направленный на нее полуслепой взгляд и, обреченно вздыхая, покидает изолятор. Руслан безразлично рассматривает старика в потрепанном пиджаке, ожидая выговор. Не впервые все-таки он проебывается. Мужчина некоторое время большим шагом очерчивает комнату, будто считая сколько шагов надо, чтобы пройти от двери до окна, спрятав обе руки в карманах брюк. Наконец он останавливается напротив койки Руслана и, немигающим взглядом смотрит ему в лоб, а после монотонно произносит: — Вы повели себя сегодня крайне неуважительно по отношению к нашему гостю. После вашего выступления он всё ещё не может прийти в себя: спрашивает, как вы себя чувствуете и не нужна ли вам какая-либо помощь. Руслан Сергеевич, я не знаю, зачем вы понадобились самому Кашину, но… — старик замолкает, заметив, как побледнел Тушенцов при упоминании фамилии гостя. Пожав плечами, он хмыкает и продолжает: — Прошу вас в следующий раз проявить сдержанность, когда вы увидите Данилу. Что, простите? — Говорю: я увольняюсь нахуй, — громче произносит Руслан, судорожно выдыхая. — Отклоняется. Пациент настаивает на встрече, — главврач, для подтверждения своих слов, достает внушительную пачку купюр из внутреннего кармана пиджака, подходя ближе к Тушенцову, дабы тот разглядел поближе. — Из этого половина пойдет вам авансом. — Блять, старик, — уже открыто злясь, хмуря брови и повышая голос, шипит он, — мне его бумажки нахуй не сдались. Слышишь? На-ху-й. — Молодой человек, так дело не пойдет! Или вы сейчас идете к пациенту в послеоперационную, или он приезжает к Вам в изолятор на каталке. Повторюсь: пациент очень настаивает на разговоре конкретно с вами. — С тебя шестьдесят процентов, уебок старый, — говорит Руслан, пошатываясь, вставая с койки. Ждет, пока потемнение в глазах закончится, ждет кивка от главврача и выходит из комнаты. Поговорить с ебучим Кашиным! Боже, в каком из его мокрых снов он мог себе такое представить? Тушенцов поднимается по лестнице, не зная, чего ожидать от предстоящего монолога. Потому Руслан и звука лишнего не издаст. Хорошо еще, если зайдет с закрытыми глазами, чтобы рожу эту знакомую не видеть. И когда это ублюдок успел стать таким влиятельным и богатым? В какой момент в его рыжей голове появилась идея приехать в Питер? И почему, ебаный в рот, в нее же пришла идея поговорить с ним? Так много вопросов… Перед индивидуальной послеоперационной палатой он на мгновение останавливается в нерешительности. Сейчас он, возможно, харкает на все те заебы после последней встречи с человеком за дверью. Руслан надеется, что денег, которые получит от старика, хватит ещё на месяц или два, прежде чем он найдёт подработку. Уж сильно сомневается, что не будет жалеть о своём поступке ещё пару недель и убиваться в подушку после сегодняшнего дня. Он судорожно вздыхает, набирая полные легкие воздуха, и чуть дрожащими руками дергает за металлическую ручку. Дверь бесшумно открывается, и Руслан старается сделать максимально абстрагированное от всего на свете ебало. Рыжий мужчина, до этого читающий какую-то книгу, откладывает ее и поворачивается к пришедшему. Его брови удивленно подскакивают, а губы складываются в добрую улыбку. Желание подойти и ударить настолько же сильное, как сесть и разрыдаться. Головокружение, тошнота, мурашки по всему телу: к этому он давно привык. Чувствовать себя хуево стало чем-то обыденным. А вот видеть уже повзрослевшее, но до ебаной боли знакомое лицо — нет. Неуверенным шагом Руслан проходит в палату, прикрывая за собой дверь, и садится на стул в паре метров от койки Дани. Последний только рассматривает его, улыбаясь с каждой минутой все шире. Тушенцов предпочитает смотреть в окно или считать трещины на стенах. Всё что угодно, только бы не видеть этой рожи… Напряжение в комнате нарастало, и Руслан уже собирался послать все нахуй и уйти, но тут Даня медленно, тихим и почти ласковым голосом произнёс: — Ты бы знал как я хотел тебя увидеть. В ответ тишина. Руслан не знает, что нужно отвечать на подобные слова. Тем более от ебучего Кашина. Тот не отворачивается, внимательно рассматривает каждую родинку на чужом лице, проходится взглядом по татуировкам, мысленно усмехаясь, замечая, что половина из них — дешевые, почти стершиеся партаки. — Знаешь, когда я тебя увидел, чуть сам обратно не ебнулся. Ты так вырос с нашей последней встречи. Хотя хуй знает, не думаю, что ты выше меня, — усмехаясь, так же тихо говорит Даня. Руслан молчит, сглатывая вязкую слюну. Тридцать восьмая трещина на кафельном полу. — Я рад, что ты все-таки стал врачом, — Даня навряд ли видит, но Тушенцов раскрыл глаза от услышанного. Кашин помнил, кем он хочет стать? — Или еще не стал? Ты вроде тут практику проходишь, да? Знаешь, я в Питер недавно переехал, так охуел тут с вашего народа. Мы с пацанами даже парочку местных авторитетов загасили, прикинь. Помнишь, в детстве обещал, что приеду к тебе? Считай, выполнено, ха, — хрипло смеясь, говорит Даня. Он резко замолкает, переводя грустный взгляд с Руслана на окно и обратно. Вдруг совсем тихо говорит: — Русь, я знаю, что поступил как уебан, и все дела. Но… Я заплатил тому хычу не только ради твоей мордашки. Дай хотя бы в глаза посмотреть, если в молчанку поиграть решил. — Ты… ты ебаный ублюдок, — на грани слышимости дрожащим голосом бормочет Руслан, чувствуя катящуюся горячую слезу по щеке. — Ты меня бросил тогда. Я… я, сука, после того дня на всякой хуйне сижу, чтобы панику от нехуй делать не словить. Просто, — он замолкает, шмыгая носом и все-таки поднимая красные глаза на Даню. А тот лишь ужасается чужому лицу: бледному, с острыми, как ножи, скулами, уставшими глазами, покусанными губами и фиолетовыми кругами под глазами. — Просто ты меня предал, уебок. Из-за тебя на меня навалилось столько проблем. Хотя… Кому я это говорю? — Руслан нервно усмехается, — Тебе же похуй, верно? Сам Данила Кашин, каким-то образом теперь не последний человек в нашей культурной столице, не должен выслушивать это, да? Что ты хотел от меня? — Нет! Русь, я искал тебя, чтобы извиниться. У меня, может и не лучшее, но есть объяснение тому… происшествию. — Ага, изнасилованию. Называй вещи своими именами, — безразлично говорит Руслан. Тревога и страх все еще гулом отзываются в голове, но слушать этот хриплый голос, говорящий такую хуйню, он просто не мог. Желание разбиться прямо здесь и сейчас, проорав Кашину все, что тот о нем думает, возрастает с каждой минутой. — Я не хочу слушать твои оправдания. Еще что-то, или я могу идти? Даня замялся немного, отводя взгляд. Руслан только диву дается: совесть что ли правда доебала? Где ж тот грубый и смелый рыжий парень, избивающий людей до полусмерти? Даня, кряхтя, разворачивается к тумбочке у койки, открывает ее и достает стопку купюр. Молча всовывает в руки Тушенцова, с каким-то сожалением тихо бормоча: — Как моральная компенсация. — Пошел ты нахуй, — мгновенно отвечает Руслан, кидая пачку пятитысячных в веснушчатое лицо. Он выходит из палаты. Кашин, рассчитывая именно на такой исход событий, лишь устало вздыхает, беря в руки телефон и нажимая на знакомый контакт. — Алло, спасай. Пробей мне одного паренька. Желательно узнать где живет и учится.