Разрушение.

Наскальные рисунки, фрески, картины, карикатуры. Что объединяет всех перечисленных? Уверяю, что ответ вас навряд ли удивит, но все эти объекты я упоминаю в контексте исторических элементов. Когда письменность не была развита, люди для передачи информации пользовались рисунками. Это самые далёкие времена от нас. Позже, вспоминаю на удивление цивилизацию Египта, в которой демонстрировались исторические события, которые сплетались с явлениями божеств. Это значило лишь одно. Боги были в общении с людьми на расстоянии вытянутой руки. Когда-то даже фараона Рамзеса Третьего короновали сами Гор и Сет. Об этом свидетельствует фреска. Порой фрески несли в себе мифологическую информацию. Для самих богов это могло считаться оскорблением, по крайней мере, для самых ранимых, считая, что людские глаза не способны увидеть истину в их поступках.

***

Касаясь плечей бога мёртвых, Сехмет и лукаво и как-то по-детски улыбнулась ему, будто проделка эта не стоила ничего ценного, шалость. Но само тело бога постепенно застывало и наконец-то можно было после детской улыбки разглядеть более жестокую и привычную ухмылку. Такую, что заставила юного бога столбенеть буквально. Богиня знала, что Анубис будет лишь путаться под ногами и так можно лишь устранить лишних. На последок госпожа ужаса подняла голову к потолку. Пусть и глаз не было видно, но она явно глядела на бога мёртвых. - Я ни-ко-го не боюсь. Оставив Анубиса одного, Сехмет спокойно пошла на поиски свитков. Она понимала, что ей даны всего лишь полчаса, слуги точно не были в округе комнаты, где лежали свитки. Проходя мимо каждого дверного проёма, мысли и рефлексия давили на её разум, заставляя отвлечься от дела. "Не оправдание, хотя? Я госпожа ужаса, перед кем мне оправдываться? Порой я не слушаю Атума. Единственный, перед кем могу обнажить душу полностью, только перед собой. Скудно и жалко звучит, но это правда. Порой и душа, которой у богов нет, даёт знать о своём нелёгком существовании. Я всегда кажусь той, кого все боятся. Монстр без эмпатии, но со свирепой жестокостью. Звучит громко лишь для меня. Я, возможно, сломанное божество, но не человечное. Ни в коем случае человечное! Я убивала не из ревности, зависти. Сравнивая себя со своей матерью или же со скучной Баст, мне становиться противно. У меня есть чувства? Ра создала сломанное божество, у которого есть нрав бунтовства, раз я посмела отказаться от защиты чести солнца. Что я такое?" Исчезнув из виду, госпожа ужаса прошлась по коридорам дворца Дуата. На этот раз привычной улыбки не было, но было лёгкое раздражение. В скрытой части маски прятались широко распахнутые золотые глаза, угольные брови были нахмуренными и начало брови расположились ближе к переносицы, пухлые винные губы не меняли своё положение. Богиня была в ярости. Путь устланный по всему коридору прошёл в раздумьях. Только сейчас в мыслях закрадывались планы, с деталями. Хотя и плана не было. Сехмет просто украдёт свитки и больше никто о ней в мёртвом царстве не узнает, не считая Птаха. И вот лёгкое раздражение переросло в гнев. Договор расторгнут, условия не были выполнены полностью. Злость, страшная злость образовалась из-за понимания, что с богиней и действительно творилось что-то непонятное. Проблема со свитками была ещё не на первом месте, больше волновали слова Птаха, который действительно заметил перемену в ней. Самое ужасное, что она знала причину, но боялась говорить это вслух. "Он прав, я тоже человечна. Конец близится, благодаря моим действиям. Богов больше не будет. Успеет ли Сет и Гор? Разочаруется ли во мне окончательно Солнце? Столько вопросов и так мало ответов! Ох, Нун, отец богов, убей всех нас." Накладка льва спокойно держалась, но лишь изредка из-за шагов дёргалась. Вечная тьма в Дуате никак не пугала её. Комнаты дворца казались одинаковыми. Порой в мыслях богини проскакивали думы, что это какое-то безумие. Дворец - лабиринт. Куда ей нужно было попасть, чтобы забрать пошлую поэзию Осириса? И главное "пошлую" в двух смыслах: некачественное и полное непотребства "поэзия". Спустя десять-пятнадцать минут ей удалось найти эту комнату. Фрески всего дворца были отвратительны для Сехмет. Под маской богиня по крайней мере не видела лучше картину, окружающую её, поэтому любопытство одержало верх, она надеялась, что на фресках было, хотя бы одно её изображение. Сняв золотую накладку, Сехмет пожалела о своём любопытстве мигом. Желание увидеть своё изображение потерялось где-то в потоках мыслей, в самый центр встала другой помысел, которая был озвучен позже самой Сехмет. Фреска была. И выглядела она достаточно жутко. Огромная человекоподобная женщина с зелёной головой льва в руке левой держала маленькие тела людей, в правой лежал стакан с пивом, подкрашенным охрой. Но рядом с сидящей госпожой ужаса лежали мелкие тела уже неживых людей. У каждого из человечка были оторваны либо руки, либо голова, либо нога, а у кого-то только живот и оставался. Вокруг львицы была лужа крови. Лужой она казалась для самой огромной нарисованной львицы, а для тех, кто понёс кару, лужица становилась морем. Но и чуть позже богиню будто осенило. Её голова поднялась, рассматривая записи над фреской. "Сехмет - могущественный воин Солнца". Уголки губ очередной раз поднялись. Она не улыбнулась тому, что её считают могущественной, но улыбнулась тем, что её изобразили именно так. Как страшное божество, которое нужно задобрить. Внутри сразу образовалась гордость за то, что она всё ещё такая: жестокая, вероломная, а не слабая или забывшая о собственном божественном происхождении. - Руки бы этому художнику оторвать. - Произнесла женщина, невольно засмеявшись, вспоминая изображённого на фреске безрукого человека. Вдруг Сехмет призадумалась: и правда, люди не видели её как нежную и ласковую богиню, ведь такая характеристика была присуща Хатхор, а не ей. Лишь в Мемфисе, в древней столице её изображали на удивление всех как великую целительницу, но не как вечно злую, ненасытную и нуждающейся в смертях и крови. Богиня подняла руку, гладя изображение людской крови, мысленно вспоминая металлический вкус красной жидкости. Желание пить человеческую кровь давно пропала, ведь по сравнению с божественными эмоциями, это было скучно и неинтересно. Второе, как вы догадались, являлось самым сладким. Изображение было не обидным, это же правда, которую трудно оспорить. Это та самая правда, которую и человек может увидеть невооружённым глазом. Поступки Сехмет можно было рассудить со стороны людской морали и божественной. И, не удивлю вас, но оцениваться её действия будут по-разному. Морали человека (не египтянина, и не древнего), если списывать со счетов её статус и происхождение, то такие поступки осуждаются: убийство - порок, от которого невозможно отмыться. Боги же будут видеть в её поступках волю Ра, а следовательно - это верный и хороший поступок. Ведь воля высшего бога не оспаривается - это добро, это правильно. Мораль богов такова: кто высший, тот прав, ведь именно в руках высшего есть способность уничтожить или помиловать. - Ах, твою же ма-а-а-ать. - Закатила глаза Сехмет, обратно надевая на себя накладку. Совсем невольно Сехмет вспомнила о своём последнем визите в Гелиополь. Финики, хворь. Хворь? Именно! Вспомнила о хвори, которую сама наслала, чтобы уже в ближайшем будущем отчаянно были заняты делами загробные божества. Какая бы рознь не творилась в головах у Осириса или у Анубиса, оба они будут работать. Осирис заниматься судом, Анубис собиранием душ. Богиня невольно ухмыльнулась, представляя хмурое лицо правителя Дуата, которому предстоит рассматривать дела каждого усопшего. Войдя в зал с записями, Сехмет без ужаса глянула на количество бумаг. Они исчислялись в тысячах, лежали сотнями стопками. Стараясь сохранять спокойствие, женщина понимала, что время заканчивается. Её мысли разделились. Первая группа мыслей не поддерживало её в том, что она засиделась, пялясь на фрески, вторые мысли твердили о том, что всё пройдёт нормально, даже несмотря на потраченное лишним время. Только через время львица поймёт, что мысли о зря потраченном времени были бессмысленными. Прохаживая вокруг свитков острые чёрные ногти касались их. Ещё несколько минут, проведённые в томящей тишине и в глубоком волнении, привели богиню к нужному. Она помнила, как выглядят папирусы. И в отличие от всех здешних бумаг, оттенок свитков чуть отличался, был светлее. Правда в кромешной тьме мало, что можно разобрать, поэтому очередной раз Сехмет сняла с себя маску, дабы влияние было чётким. Её способность проявлять влияние заключалась в мерцающем свете её золотых глаз. В них и человек, и божество могло разглядеть либо собственный страх, либо прошлые или будущие ошибки. Что же увидел тогда Птах? Или он не боялся вовсе? На неживое влияние не действовало, но свет, исходящий из глаз помог бы найти эти свитки. Ещё несколько минут и Анубис перестанет стоять, поэтому богине стоило поторопиться. На шестидесятом столбце записей на самом верху лежали папирусы. Схватывая их аккуратно, чтобы все остальные папирусы не рухнули, Сехмет ликующе глядела на них, словно ребёнок, глазеющий на новую игрушку. Уже пора было торопиться. Привязывая к своей ноге свитки, женщина перевязывала практически машинально, торопилась. И наконец Сехмет двинулась в сторону восточного окна, которое было ещё в коридоре дворца. Со спешкой женщина побежала и прыгнула в окно, уже подозревая и намечая высоту, с которой она падает. Панике не было места и в одном окне, этажом ниже кто-то стоял и разглядывал, как богиня летела вниз. Самого взгляда Сехмет не заметила и уже готовилась остановиться на ноги. С учётом скорости падения львица подобно кошке встала на две ноги. Внутри, в районе щиколоток заболело. Вставая на ноги так резко, невозможно было бы почувствовать боль, поэтому чуть прошипев, женщина опять побежала, заметно ощущая тяжесть в ногах, а уже через секунды силуэт пропал, приближаясь к воротам.

***

- Убери это от меня. - Спокойно произнёс Птах, перекладывая левую руку от протянутых свитков. - А лучше, сожги это, чтобы никто не слышал и не видел это. В темноте послышался истерический и очень долгий смех. Истерический, но на этот раз искренний. То, что советовал её муж, конечно же, Сехмет не выполнит. У неё были совершенно другие планы. Да, "весь Египет" звучало громко и помпезно, но в тесном круге детей Нута и Геба будет достаточно хаоса, за которым наблюдать - одно удовольствие. Смех прекратился спустя время и женщина, прислонившись к стене, произнесла в шутливой форме: - Все мёртвые импотенты? Муж не смеялся. Он был чересчур серьёзным, по мнению её. Напрягая своё зелёное и холодное лицо, Птах выкинул свиток в сторону Сехмет. Записи, изложенные в любительской поэзии, оказались перед ногами богини. Женщина без брезгливости взяла свиток, понимая, что ещё две таких работ Птаху она не покажет. Девственные глаза демиурга не выдержат подобного. Такое исключение она никому не сделала, но бога разума решила пожалеть. Богиня войны двинулась в сторону кровати, в которой уже привычно лежал он. Демиург посчитал плохим, что оставит жену без своих слов, поэтому, сжав глаза, он ответил также в шутливой форме, но внутри него образовалось отвращение к Осирису. - Видимо не все, смотря на эту дрянь. - Ворчливо сказал Птах, глядя на иероглифы. - Это же личное, Сехмет! Где твои манеры? - Не об этом разговор. Вопрос невольно у меня появился, муженёк. Птах перевёл резко взгляд на свою жену. Вопрос из неоткуда появившийся заставил его поставить в неловкое молчание. Это было видно по его поднятой левой брови и широко распахнутыми глазами. Наконец-то разговор не был напряжённым. Диалоги с женой в последних её появлениях часто оставляли неприятный осадок. Бог разума продолжал бы так и "дуться" на свою безумицу-жену, но за "невольный вопрос" Птах решил не ставить ярлык "отвратительный разговор", а изменил эмоцию лица, выжидая, что скажет Сехмет. Богиня же летала в облаках, прибывала в мыслях, пока зелёная рука не коснулась её, чтобы привлечь внимание. - Что случилось тогда с Инпу? Ты его сам убил, ведь? Птах сам не понял, как разговор о свитках перетёк в другую тему. Тема о покойном боге мёртвых. Иронично, не так ли? Мумия поднял спину, переместился так, чтобы на кровать смогла присесть и Сехмет. Видимо рассказ был о-о-очень интересный. Сехмет "Инпу - бог-демиург. Мы сродни братьев. Он создал мир мертвых, а я мир людей. У него и жена была Инпут, которая сейчас тоже исчезла. Его точная копия: темноволосая, смуглая, даже такую же маску носила. Были созданы для друг друга. По приказу Ра мне пришлось стать правителем Дуата, Инпу стал мне помогать в правлении и частенько помогал мне понять быт мёртвого человека, который был лично мне скучным. Люди стали забывать об Инпу. И главное такая судьба ждёт уже и меня. О нём забыли. Забвение - главное оружие против богов. Пока люди используют хоть какие-то эмоции по отношению к нам: ненавидят, любят, почитают или бояться, мы живы. Но не безразличие..." Воспоминания бога разума. Тяжёлая поступь была слышна в тот момент, когда все спали. Веки тяжелели, в голове творился бардак, ноги еле передвигались, а руки с трудом держали хекет. Вскоре с глухим звуком упал полосатый крюк, а за ним следом сел мужчина, уперев свою спину о стену дворца. Сняв с себя маску шакала, смуглый бог сузил глаза от внутренней боли в груди. Слабо держалась правая рабочая рука, которая была расположена к золотому усеху с чёрными камнями. Не развязав его, мужчина с резкостью и без развязки содрал ожерелье со своих плеч и груди. Этот усех ранее казался предметом гордости, но сейчас от этого атрибута казалось было много тяжести. Конечно, это было связанно с плохим самочувствием. Вечная тьма Дуата никак не давила на него, он тихо умирал, пока всё-таки не услышал приближающиеся шаги. Тогда Птах разогнался как никогда. Было видно, как его тревожило состояние его соратника, раз он единственный, кто услышал шаги неизвестного. Бог разума подбежал к Инпу. Его широко расширенные глаза были видны в такой тьме, отчего демиург мёртвого мира еле засмеялся. Тяжело, но хоть как-то. Смуглая кожа, вечно недовольное лицо, но сейчас оно было расслабленным, короткие чёрные волосы, синие изгибистые линии над верхним и нижним веком. Это будет в последний раз, когда бог разума увидит своего друга, который и обучил его жить по мёртвым укладам. Какая-то глупая надежда зародилась в Птахе, но он оставаясь непоколебимым, спросил: - Встать сможешь? - спросил мумия. Пялясь куда-то вдаль, Инпу услышал слова и моментально сменил своё выражение лица. Такой глупый вопрос от столь рассудительного он никак не ожидал услышать. Вмиг лицо стало недовольным, сейчас лишь бы вопросы глупые задавать. - Я развалюхой становлюсь! Как я встать-то смогу? - Ворчливо произнёс Инпу, пялясь на царя Дуата. Задержав тяжёлый взгляд, шакалу пришлось отвернуться от друга, ощущая резкую боль, будто десяток кинжалов вонзилось в спину и живот. И эта боль резко перенеслась на грудь. Мумия со своей глупости прикусил язык с желанием больше не говорить подобные слова. Он внимательно смотрел как тело бога-шакала тускнело. в помещении, в котором они сидели единственным источником света являлись факелы, расположенные по всему периметру комнаты. Благодаря им, Птах смог рассмотреть лицо и тело своего Инпу, которое становилось прозрачным, позже исчез. Исчез и не вернулся, оставляя лишь хекет и раннею пыль. Конец. Женщина и брови не повела, слушая рассказы мужа, да и сам Птах не разглагольствовал, ведь не боялся точно такой же участи, которая его ждала в ближайшем будущем. Рассказав историю, теперь у него появилось несколько догадок, к чему любопытство Сехмет проявилось. В отличие от своей жены, бог разума решил спросить напрямую. Даже в диалогах, в поведении, в собственной природе они оба отличались. Птах привык говорить напрямую, в свою очередь Сехмет хитрит и допытывается до правды способами далёкими. - Так тревожишься за то, что Анубис - это Инпу? - произнёс Птах, смотря на женщину. Вопрос был риторическим и он продолжил. "Какая зверская жестокость или восхитительная практичность: использовать измученные остатки божества, и с силой возрождения остатки прежней мощи передать неопытному ребёнку. Как он нашёл остатки Инпу? И всё ради Сета? Вопросов много и это интересно, пусть я об этом и не узнаю." Слушая рассказ, богиня сама не заметила, как начала размышление. Вопрос Птаха совпал с её собственными размышлениями, поэтому она ответила без повторных вопросов Птаха: - А что тревожиться-то? Тревожность лишь в том, что у мальчишки сила мёртвого демиурга. Главное то, что он об этом не знает и то, что если Анубис под покровительством своего отца, то он это точно не узнает. Зелёная рука коснулась предплечья богини и тот произнёс без привычной тяжести в голосе: - Но ты об этом можешь ему рассказать. - Произнёс кратко Птах. Если бы не маска, то бог разума увидел лицо полное непонимания. Эмоция бы придержалась на несколько секунд и женщина уже с разумением отвечает протяжным: - А-а! И в правду. - Вмиг Сехмет подвела к своему подбородку палец и сузила глаза, думая. - Это же может привести к розням и усобицам, но также это даст удар по моим принципам. - С брезгливостью произнесла она. - Я потешалась над демиургом. Тогда бог разума тихо засмеялся, глядя на половину видную физиономию. Он помнил образ всего лица своей жены ещё тогда, когда между ними образовалась дружеская связь. И лишь для представления он вообразил, как же будут выглядеть глаза и брови. Почему-то перед ним предстала довольно комичная эмоция, которая лишь оживляла его спокойный смех. После он ответил более холодно. - Демиург силён тогда, когда он сам осознаёт, кто он. А ты жестока как всегда. Женщина встала с кровати и всерьёз поглядела на свитки, пыталась рассмотреть их подробно. Папирус ни чем не отличался от обычного, лишь записи в нём давали понять особенность. Женщина невольно решила рассуждать вслух. - Да. Похож на Инпу, если не учитывать некоторые отличия. - Женщина начала загибать пальцы, параллельно ходя по комнате. - Он носит накладку шакала, также сух в общении, но Инпу смуглый, как Гор, а бледность Анубиса от Нефтиды передана. Способности Инпу передались Анубису. А передал их сам Осирис. - М-да... - Прикрыл ладонью глаза бог. - Особенный у тебя противник. - Не особенный многих. - Засмеялась Сехмет. - Я часто имела дела с глупыми слепцами, будь они богами или же людьми. Эта фраза сковырнула море вопросов, которых Птах бы повторно задал, если бы не знал, к чему это ведёт. Он не раз задавал их и со временем замечал, как раздражается его жена при одном упоминании. Она не была идеалом, вообще не подходила ему, практически любой разговор заканчивался тем, что Сехмет уходила, закрывая громко дверь и оставляя в тихом и глухом одиночестве своего мужа, дабы он подумал о своём поведении и на какие темы ему разговаривать. - Какой же ты глупостью начала заниматься. Нашла бы себе дело по интересу, которое никому не мешает. Любовь к крови к чему это всё? Откуда такая жестокость? Пора заявить об этом, а не заставлять всех гадать. - Ты спрашиваешь, к чему кровь? У меня выбор вообще был? Меня все изначально такой считали! Великая Ра, Сет, Осирис, да даже ты! Ты меня боишься! И если мне дарована обязанность - я её выполняю! Это видно по зверскому страху, который испытывает каждый! Вероятно, я справляюсь неплохо, раз даже мертвецы дрожат в моём присутствии. Птах хотел получать спокойное общение со своей женой, правда характер богини был не из приятных. Вспоминая эти моменты, невольно на лице бога разума появлялась улыбка. Да, трудна в общении, но рассказывать ей или о чем-то делиться было интереснее, чем ссориться. Он был уверен, что осадок в ссорах оставался у обоих, но и он проходил через время, когда богиня палящего солнца приходила к нему с новостями и размышлениями. И опять по тому же кругу: ссоры, ухмылки, ирония, молчание, окачивавшееся стуком двери. Спокойных разговоров было мало, но их ценил Птах больше всего. Сехмет не была ему ни любовницей, ни женой, лишь запутавшимся человеческим ребёнком. Да, умная и хитрая, но такой же ребёнок без получения должного внимания. Ей изначально ставили условия быть бездушным чудовищем, но всё-таки остатки мыслящего существа не утрачены. Разъединяя Хатхор со своей тёмной стороной, никто не подумал, что в темных и смутных существах таится душа, разум, мысли. А Сехмет привыкла к тому, что её видят однобокой. Злой и без эмпатичный дух войны и разрушающей силы солнца. Сейчас лишь чувствовалась пустота и желание поскорее прекратить терпеть эту боль, которая складывалась годами. Выдавливая из себя слова, мужчина произнес: - Сехмет, ступай, мне очень плохо. Богиня посмотрела на него на этот раз с долей серьёзности, без лишних вопросов поняла, что происходит сейчас. Боль внутри него образовалась, как тогда в Инпу. Слов его она слышала, но думала, как поступить? Послушать его или всё-таки увидеть то, чего она так долго желает... Смерть богов. Соблазн крутил ею, но всё таки напоследок жена Птаха приблизилась к нему и наклонилась, говоря: - Спи спокойно, царь Дуата. Богиня произносила это с болью. Ирония, даже ядовитая, но бог разума догадался, что в словах её нет злого умысла. Когда Птах закрыл глаза, Сехмет выбежала из дома, словно забыла о происходящем секундами ранее. Дальше путь в одиночестве и самосуда. Дальше лишь жесткость и привычная ухмылка. На ноге опять были привязаны свитки. Далее же богиня явится к тем, кто обязаны узнать правду.

Не так ли Сет и Исида?