Mutabor

      Вот уж чего, а детских пакостей на данном этапе их с Морган отношений, когда нервы выкручивает у всех примерно на сто восемьдесят и до реального вгрызания в глотки друг друга примерно полсантиметра каждому из участников, Чимин не ожидает примерно совсем. Но вот, взгляд снова цепляется за болотно-канареечный окрас волос — результат смешения зеленого с пшеничным блондом, — и в груди поднимается что-то гадкое, протестующее. Нечто забытое, юношеское, отброшенное ещё в двенадцать за ненадобностью — чистое веселье.       Нет, прибить Морган всё ещё хочется, но доказательств за последние два дня они так и не смогли насобирать. Из очевидного: виновник — единственный имуги в Академии, Хан Санхёк, и тот с покер-фейсом заявляет им в выходные:       — С кем я только слюнями своими не обменивался, — нарочная пауза с липкой ухмылочкой перед тем, как продолжить, — и с вашими ведьмами, которым она для всяких зелий нужна, и со жнецами, которые свои архивы ведут по-старинке — письменно, и даже с деканатом. Моё дело просто поплевать в баночку, а что там с чернилами происходит после… Не моя беда.       Глядя на хитрющую морду имуги, Чимин прекрасно понимает — они никогда не смогут доказать, что тот нарушил правила и не просто общался с Морган, а помог ей. Одного этого факта достаточно, чтобы недовольно щелкнуть пальцами и впиться взглядом в Морган, которая последние пару дней сильнее обычного вылезает за края равнодушия, то и дело расправляя губы в ухмылке. Чимин оборачивается к Санхёку и задумчиво разминает плечо, в которое прилетела боевая руна на зачете по борьбе.       — Скоро же каникулы и Морган останется в Корее, — медленно, но оттого не менее безапелляционно утверждает староста Академии, не отрывая взгляда от чужого лица. — Вряд ли у её семьи тут есть дом, а жить ей где-то надо. Не хочешь помочь подруге?       — Я бы с радостью, да кое-кто поставил невыполнимые условия для разговора с ней, — ухмыляется злорадно Санхёк, пряча за насмешливым изгибом губ шкодливый взгляд.       — Можешь поговорить с ней, но только в нашем присутствии. Завтра, в столовой, когда свидетелей будет много, и я наверняка не захочу тебя прибить, — объявляет Чимин, игнорируя застывший знак вопроса на лицах друзей, которые всё это время молча стоят у него за спиной.       — Ну и какого хера? — первым не выдерживает Чонгук, когда они отходят шагов на двадцать.       — У меня есть план.       План действительно у Чимина есть, и очень простой: отсыпать денег поварам на столовской раздаче, чтобы те подсунули Санхёку конкретную тарелку с едой. На первый взгляд ничем не отличающаяся от стандартных плошек для риса, железная миска отправляется на поднос к имуги уже в обед следующим днем. Чимин едва заметно кивает ведьме и всё-таки не выдерживает: оттягивает уголок губ в довольной ухмылке, когда Хёк садится напротив. Открытое удивление на лице Морган окупает любые затраты, даже невосполнимые соцветия нервов, которые она выгрызает у них каждый гребаный день.       — Что ты ему рассказал? — она кивает в сторону старосты Академии, цепляя палочками яичный рулет, а другой рукой переворачивая страницу учебника. Морган принимает прежний вид слишком быстро, не дав полноценно насладиться моментом откровенных эмоций.       — Ничего, — пожимает плечами Санхёк, которого, кажется, ни разу не бесит ни отсутствие внимание к собственной персоне, ни равнодушие на лице подруги, будто не они полгода не могли нормально поговорить. — Наш староста Академии просто крайне заботливый человек, ты не знала?       — Правда?       Обмен короткими взглядами и улыбками, понятными только им двоим, отчего-то бесит ужасно. И, судя по сжимающимся до побелевших костяшек пальцам Чонгука, не одного Чимина раздражает происходящее. Хорошо ещё, Тэхён на стажировке, а то обязательно что-нибудь случилось бы, и никакие свидетели младшего наследника Ким бы не остановили.       — Сам не ожидал, — фыркает смешком имуги, закидывая в рот рис вперемешку с кимчи. — Сказал, скоро каникулы, а Морган и остановиться в Корее негде, разве что у старого друга Санхёка.       — Вот это щедрость, — ведьма перекатывает буквы на языке вместе с едой, пока Чимина накрывает плотным одеялом бесячки то ли из-за иронии, сквозящей в их словах, то ли из-за удушающе-липкой ревности. Она никогда не говорила с ними так, никогда не была настолько беззаботной, чтобы расслабленно скользить взглядом по строчкам в книге и одновременно перекидываться шутками. — Я-то думала, он меня к себе заберёт, уже и бельё разное начала в сумку закидывать.       Чимин на её слова округляет глаза. А так можно было?       Из головы выметает примерно все мысли о мести и о том, что змеиные чернила так плотно въелись в кожу, что, кажется, он до своего дня рождения их не отмоет.       — По типу того с ремешками и намёком на БДСМ? — как ни в чем не бывало уточняет Санхёк.       — Я его выбросила, — отмахивается Морган. — Ты ж мне, падла кусачая, все ремешки обгрыз.       Чонгук в голосину хрюкает, плюнув несколько рисинок в однокурсниц напротив, включая тем самым сирену из возмущающихся «айщч! смотри куда жрешь» и испуганно писклявых «а… ой, простите». Обстановка за столом за секунду накаляется до критической отметки, но эти двое, кажется, вообще не замечают напряжения вокруг и продолжают обмениваться короткими улыбками.       — Кто ж знал, что три стакана вина из отцовского погреба, в шестнадцать лет, заставят меня грызть чужое бельё, — ржёт довольный Санхёк.       Трудно понять, что удивляет Чимина больше: тот факт, что в шестнадцать Морган носила экстравагантное белье, или то, что у них с Хёком есть общие воспоминания. К кислой на вкус ревности примешивается острая зависть: Санхёк знает о её белье, о том, какой она бывает, когда выпьет, и как с ней говорить так, чтобы не вызывать плохо сдерживаемого раздражения.       — Я тебе ещё тогда говорила, что у тебя какая-то нездоровая оральная фиксация, но ты продолжал жевать мои трусы, — а после происходит то, что никто из троицы наследников ещё ни разу не видел: Морган широко и открыто улыбается. Делает это так легко, так непринужденно и тепло, что у Чимина сводит скулы желанием плюнуть на месть и банально придушить Санхёка.       — Мы совсем забыли про нашего щедрого старосту и его друга, — хмыкает имуги, кивая в сторону.       — Простите, сонбэ, — оборачивается к ним Морган, на губах которой всё ещё подрагивают отголоски той невыносимо приятной улыбки. — И спасибо вам большое за заботу, но я уже договорились с другом, который пустит меня к себе.       — Лосось! Тунец! Нори!       Внезапные выстрелы съедобными ингредиентами, вылетающие из рта Санхёка, смещают фокус внимания с очень важного «я уже договорилась» на проклятого имуги. Чимин снова недовольно поджимает губы, потому что всё в его маленькой мести идёт не так. Чужая дружба, неожиданно бесящая до зубовного скрежета. Так не вовремя сработавшее проклятие, забирающее из лексикона проклятого все слова, кроме ингредиентов для онигири. Морган, которая врезается хмуро-беспокойным взглядом в Хёка.       — Ты чего?       — Яичный омлет? — вторит ей имуги, прикусывая язык. — Рис?       Морган тянет руку к его тарелке и поднимает её, чтобы разглядеть на дне желтый лист бумаги с проклятием, выведенным красным цветом. Она со звоном опускает пиалу обратно и, не поворачивая головы, произносит ледяным тоном.       — Смешно прям пиздец.       — Ветчина? Кимчи? — понять, кого Санхёк обзывает, не трудно, куда труднее определиться с тем, кто из них ветчина, а кто кимчи. Чимину почему-то ужасно не хочется быть ферментированной капустой.       — Тебя прокляли, — объясняет уже чуть спокойнее Морган. — Пойдем, доведу тебя до медпункта, там наверняка есть обратный оберег.       Чимин, находившийся всё это время в каком-то коматозе из перекручивающих сознание чувств, наконец отмирает и успевает сцапать девчонку за запястье до того, как она уйдет. Он поднимает на неё тяжелый, немного липкий (гребаное бельё с лентами всё ещё очень ярко рисуется в голове) взгляд и произносит:       — Я тебе обещал, что накажу его.       — Поздравляю, ты — человек слова, — её ровный, с едва заметной злой насмешкой голос продирает до позвонков паршивым чувством собственной ничтожности. Чимин облизывает пересохшие губы и отпускает чужую руку, заранее предчувствуя обреченность провала.       Как сказал бы Юнги — три ноль в пользу меченой.

***

      — Как там дела у Санхёка? Словарный запас хоть немного расширился? — спрашивает Сокджин, когда Морган с Юнги пробираются в комнату старосты поздним вечером.       Следующий экзамен только через два дня, поэтому было принято решение набраться храбрости при помощи алкоголя с целью рассказать всё старосте магов.       — Вчера, наконец, разблочил прилагательные, — докладывает Морган, пока Юнги с шумом вытряхивает из рюкзака все закуски, которые смог утащить с кухни общежития.       Вообще-то, такая кухня стоит на каждом жилом этаже и максимум, что там можно найти: энергетические батончики, чипсы, попкорн и, если совсем повезёт, то рамен. Судя по добыче Юнги, им везёт невероятно. Кроме разноцветных упаковок со снэками из рюкзака с глухим стуком падает несколько контейнеров с кимчи, сыром, ветчиной и даже яйцами.       — Пресвятые русалки, ты к Апокалипсису готовился?       Юнги на чужой выпад неопределенно дергает плечом и усаживается на пол, потянув ведьму за собой. Морган остается только потереть ушибленный копчик и растерянно помотать головой, наблюдая за слаженными действиями друзей: достать из нижнего ящика тумбочки три бутылки соджу, из шкафа плитку с одной газовой конфоркой.       — Тут баллон замагичен таким образом, чтобы газ никогда не кончался, — спокойно объясняет Сокджин, уходя в сторону ванной с целью добыть воды.       Собственно, на этом пояснения заканчиваются и начинается готовка, где один всыпает ингредиенты, а другой с умным видом помешивает, накрывает крышкой, снимает её, проверяет и снова накрывает. Всё это происходит под разговоры о Санхёке и его проклятии, которое эти двое рассматривают, как интересную задачку, а не реальную проблему. Притащив к ним имуги, матерящегося коротким, но агрессивным «креветка!», Морган и не думала, что Джин с Юнги помогут. В медблоке им сказали, что проклятие древнее и сложное, снять сразу не получится, нужно всё делать поэтапно, и они могут разблокировать разве что существительные. На практике же оказалось, что нифига они там, в медпункте, не могут. Зато смогли Джин с Юнги, посидев пару часов в библиотеке, чтобы в конце прилепить на каждую лопатку Санхёка по оберегу и наставническим тоном подытожить: «что-нибудь точно разблочится, а на каникулах иди к шаману».       — … думаешь, у них тарелка была уже с проклятием? — задумчиво спрашивает Юнги, привалившись спиной к дивану и прикрыв веки.       — Если бы они проклятие налепили на тарелку, то хватило бы и наших оберегов, — шумно цыкает Сокджин, выключая плитку. — А раз их недостаточно, значит, проклятие успело напитаться силой времени.       — И то верно, — кивает ведьмак. — Наверняка откопали где-нибудь в Академии.       — Или купили в лавке с приколами, там у них просрочки — каждая вторая приколюха.       Морган только успевает головой мотать, наблюдая за словесным пинг-понгом ничего непонимающим взглядом. Юнги, следя за меченой из-под полуопущенных ресниц, растягивает губы в улыбке — она наверняка думала найти тут двух чеболей, разрабатывающих планы по захвату власти в магическом мире, а они всего лишь ботаники и немного алкоголики.       — Ну что, рассказывайте, — голос у Сокджина не меняется примерно совсем, но просьбы в нем ровно ноль, и это то, что обычно заставляет людей теряться. Юнги, привыкший к такому, лишь дергает плечом и опустошает рюмку.       — Это в большей степени твоя история, — позорно перекладывает на неё обязательства.       Морган недовольно морщит нос, но следует его примеру, выпивая первую порцию соджу для храбрости. Сокджин, кажется, на них не обращает никакого внимания, шумно втягивая лапшу с кимчи. Он ни на секунду не отрывается от еды, когда ведьма рассказывает о том, что в курсе Дикой Охоты, что приехала специально, что собирается выиграть, что Юнги ей помогает и что они уже собрали команду. Только в самом конце он вопросительно выгибает бровь перед тем, как запить чужую историю алкоголем.       — Что-то такое я и подозревал, не зря ж меня всё время клинило странным предчувствием. От меня вы чего хотите?       — Хён, — не отрывая взгляда от своей рюмки, произносит Юнги, — не ходи на Охоту.       — Здрасьте-приехали, — картинно округляет глаза староста магического факультета, но быстро сворачивает театр, поняв, что никто его сейчас не оценит по достоинству. — Ну допустим. А что мне за это будет?       — Лучше сразу назови цену, — устало трет пальцами веки Юнги и хмыкает, заметив, что Морган, снова оставленная за бортом их диалога, тихонько приговаривает уже третью стопку. Стоит, наверное, одернуть, потому что снова тащить её на собственном горбу не хочется. С другой стороны, она одурительно мягкая и тактильная, когда выпьет, а ему бы сейчас не помешали тридцатиминутные обнимашки.       — Вы хотите, чтобы я отказался от Охоты, к которой меня готовили с детства и которая капец как важна для моей семьи, — перечисляет аргументы Сокджин, готовясь выкатить требование, которое наверняка они не потянут. Просто потому, что Сокджин — хитрый лис, гребаный Чешир, демон-перекрестка и вампир, готовый в любую секунду сожрать тебя полностью, если не предложить ему что-нибудь повкуснее. — Расскажи мне настоящую причину твоей помощи Морган. Не вот это фальшивое «она такая несчастная и беззащитная против наследников», потому что зубы у неё есть, и очевидно мы видели пока только их смутный рисунок.       Морган смешно замирает со стопкой у губ, а Юнги даже бровью не ведёт.       — Она шантажировала меня.       — Чем? И почему в прошедшем времени?       — Потому что сейчас мне уже самому по приколу обставить малышню, — честно признаётся ведьмак. — А шантажировала тем, что знает, кто я, и чем занимаюсь.       — Ять, Юнги, — фыркает смешком Джин, — не тяни резину, скажи нормально.       — Просто она в курсе, что я заправляю «птичками» вместе с Хосоком.       — ТЫ ЧТО-О-О-О-О-О?! — подскакивает ошарашенный Сокджин, неловко пнув стол так, что всё его содержимое начинает дрожать, и Юнги с Морган приходится ухватиться за бутылки с соджу, чтобы те не завалились на бок.       — Хорош ломать комедию, хён, — морщится от чужого вопля главный по «птичкам». — Будто ты сам не знал и никогда не пользовался этим.       Сокджин мгновенно захлопывает рот, так и не набрав нужного количества кислорода для очередного возмущения. Обиженно надувает губы, оттопырив нижнюю, и садится обратно, чтобы снова захлюпать лапшой. Диалог обратно перетекает в обсуждение разных проклятий и методов их снятия. Морган заметно расслабляется и даже позволяет себе вставить пару дельных комментариев, не замечая, кажется, как легко вливается в чужой разговор.       — А как ты поняла, что Юнги «птичками» управляет? — спрашивает Сокджин в образовавшейся паузе.       — Он никогда не спит, хотя очень усиленно прикидывается, — спокойно отвечает Морган, не понимая, что ставит в тупик сразу двух ведьмаков настолько простым замечанием. — Много зависает в телефоне и чаще других лапает девчонок с разных факультетов — полагаю, так он прощупывает новые кадры, — недовольный фырк со стороны Юнги звучит как непереводимый протест. — Я в большей степени тыкала пальцем в небо, надеясь на удачу. Ну, а на Самайн он выдал себя окончательно, когда рассказал про цель наследников и напрягся при упоминании «птичек».       В разлившейся между ними тишине, кажется, можно услышать пение сверчков в лесу.       — И никаких тебе счетов, взломов телефонов, перекупки «птичек» и прочей шпионской хтони, — шевелит губами удивленный Сокджин, оборачиваясь к не менее удивленному Юнги. — Она просто заметила, что ты ни хрена не спишь, Юнги-я. Вот тебе и бедная-несчастная-одна-против-наследников.       — Заткнись, хён, — булькает куда-то в рюмку смущенный Юнги.       Нет, пожалуй, сегодня она его потащит в комнату, а не наоборот, потому что переварить этот вечер у него получится только после… да никогда. Никогда не получится, но выпить всё равно надо.

***

      «Я мыслю, следовательно, я существую».       Треклятая надпись, много лет тому назад выцарапанная прямо на подоконнике комнаты старосты факультета магии. Царапали её то ли ножницами, то ли лезвием, то ли отросшим ногтём какого-то доморощенного философа, покинувшего серые стены Академии и забытого, чтобы теперь она калёным железом жгла и без того беспокойное сознание Юнги. Небрежные угловатые ломаные линии пожелтели по краям и почернели ближе к середине. Расфокусированным от алкоголя зрением он едва ли может рассмотреть размытые очертания букв, но Юнги точно знает, что где-то там, прямо на подоконнике, притаились и нашептывают сложенные из них слова, и этого достаточно, чтобы разлепить губы.       — Теперь честно, хён, скажи, чего ты хочешь? — с трудом разворачивает голову к Сокджину, сидящему на подоконнике с сигаретой в зубах. Одна в неделю — так гласит их уговор, заключенный ещё в семнадцать, когда Сокджин выкуривал по полторы пачки в день, вынуждая Юнги становиться пассивным курильщиком, даже просто существуя рядом.       — Всё-то ты знаешь, — хмыкает Сокджин, делая затяжку. — Хочу её, — кивок в сторону дивана, на котором сладко сопит Морган, — себе. Отдашь?       — Она не моя собственность.       — Но с тобой она ведёт себя естественно, расслабленно, а значит достаточно для этого доверяет.       — К чему ты ведешь? — устало вздыхает Юнги, ероша пальцами длинные волосы.       — Этот год — мой последний в Академии, дальше полноценная работа в компании и мне нужны такие люди, как Морган. Я хочу её себе, пофиг куда, как и в качестве кого: в постель любовницей, на бумаге брачного договора женой или личной ассистенткой. Печенкой чую, что она — сделает меня сильнее в любом случае, — голос у Сокджина настолько ровный, что заставляет вмиг протрезветь. — У меня достаточно сил, чтобы защитить её после Охоты. Не знаю, какой у неё план на дальнейшее будущее, но он точно провалится, ибо наследники её не отпустят, пока со свету не сживут. А я могу защитить. Если она тебе нравится — пофиг, я не буду против и возьму только на работу, но в идеале её надо привязывать к себе по всем фронтам, иначе сбежит.       — От меня ты чего хочешь? — осипшим голосом спрашивает Юнги, не замечая как сильно пересохла собственная глотка. — Повторяю, она не моя собственность, чтобы делать то, что я говорю.       — Но ты можешь её толкнуть ко мне в руки. В подходящий момент, просто направь, а дальше я сам. Сможешь?       — Нет.       Резко, быстро и безапелляционно.       Сокджин выпускает короткий, каркающий смешок и кивает, будто соглашается с мыслями в своей голове. Юнги же наоборот каменеет, вытягивая из крючковатых пальцев друга сигарету с целью затянуться и раскатать на языке горчащий вкус табака.       — Хён, посмотри на неё, — кренит голову в сторону дивана Юнги. — Она явилась сюда, подвергает себя опасности и сознательно готова лечь под одного из троицы, чтобы её план сработал. Думаешь, я действительно смогу, даже если очень захочу, толкнуть её к тебе? Она никуда не толкнется, если сама того не пожелает.       — Я так и думал, — широко улыбается Сокджин, болтая ногами в воздухе. — Просто хотел убедиться, что тебе на неё не плевать. Согласись, преследуй ты какие-то ещё цели, то отдал бы мне её хоть сейчас. Но она тебе нравится, уж не знаю, в каком смысле, но точно нравится.       — Хё-о-о-о-о-н, — перекатывает гласные в скулящем стоне возмущения ведьмак, не замечая, как дышать становится проще. — Ну какое «нравится»? Просто мне интересненько.       Староста магов на такой прямой подъёб только фыркает, несильно толкая друга в плечо, и спрыгивает с подоконника. «Интересненько» обычно всегда Сокджину и обычно это не приводит ни к чему хорошему. И теперь ему интересненько посмотреть к чему это приведёт Юнги, но не взять своё он тоже не может, поэтому смахивая пыль с джинс, он хитро улыбается и произносит:       — Тогда ты не будешь против, если в нужный мне момент я выскочу из-за кустов аки внезапный рояль и сделаю то, что сделаю?       — И конечно, ты не скажешь мне ничего конкретного сейчас.       — Не скажу, — ещё шире улыбается Джин. — Но возможно, тебе это не понравится также сильно, как и моему младшему брату с его дружочками. На такую цену ты согласен?       — Только потом не жалуйся, когда тебе прилетит отдача от Морган, — со скрипом, но Юнги соглашается, потому что знает — Сокджин легко мог попросить больше, и он вряд ли смог бы ему отказать.

***

      Заявка болтается в кармане толстовки с самого утра. Юнги задумчиво запускает туда руку, нащупывает островатые грани, подцепляет ногтём плотную бумагу конверта с чернильным и каллиграфично выведенным «заявка на участие». Конверт жжется, призывно похрустывая, то издевательски колется под ногти примятыми краями, то ластясь под руку, точно дворовый кот: «давай, давай, время пришло, чего ты ждёшь?».       Предпоследний день перед зимними каникулами обозначается тонким слоем снега, кусачим ветром на щеках и несвойственной Мин Юнги нерешительностью. Он нервно ворочает по комнате памяти воспоминания, пытаясь в них отыскать корень проблемы.       Спасение Морган от Тэхёна, которое в любой момент может вылезти им боком, стоит только паршивцу начать копать чуть глубже. Её дурацкая шутка над троицей, за которую ей ничего не было, потому что не смогли ничего доказать. Нет, было забавно наблюдать, как троица четыре дня курсирует по Академии всеми оттенками зеленого, но совсем несмешно понимать, что Морган что-то от него скрывает. Кто ей помог замести следы? Почему в тот день «птички» ничего не видели, хотя заказа никакого не поступало. Значит, ей помогал не только Санхёк, которому эта помощь ещё и аукнулась проклятием?       Сколько ещё у неё от него секретов и почему в груди неприятно царапает чувством не то внезапной ревности, не то ущемленного между рёбер самолюбия.       Юнги заворачивает в спортивный зал, где Морган его уже ждёт в окружении учебников и упаковки мармеладных мишек. Сброшенные кроссовки валяются рядом с лавочкой, на которой она сидит, сложив ноги по-турецки. Вся её поза — свидетельство чувства комфорта рядом с Юнги, и одно это можно уже считать победой, стоит только вспомнить, насколько зажатой она была в самом начале, но этого внезапно оказывается недостаточно.       Вот оно — пульсирующее ядро его нерешительности, — её неспособность полностью довериться хоть кому-нибудь, кроме себя.       — Мне это не нравится, — привлекает чужое внимание Юнги, щелкая замком на двери спортивного зала. — Не нравится, что ты мне что-то не договариваешь. Окей, я могу понять, почему ты не рассказываешь весь план до конца и не делишься причинами, но ты до сих пор ничего не сказала о шутке с Санхёком. Кто вам помог?       Морган убирает книгу в сторону, и в этом простом жесте сразу так много исключительности — она никогда так не делает ни с кем из наследников. Они могут крючиться в припадке, пуская слюни, рядом с ней, но Морган и на миллиметр не сдвинет учебник в сторону, позволив им задохнуться у себя под боком, а для Юнги вот пожалуйста. Может, зря он так на неё наезжает?       Она задумчиво катает на языке мармеладный огрызок мишки и несильно щиплет себя за коленку, взвешивая все «за» и «против». Минута ломкой тишины оборачивается искривленной железкой вокруг его шеи и резко отпускает, когда она проходится по нему спокойным взглядом серых глаз.       — Я вас на каникулах познакомлю, — кивает собственным мыслям Морган и поднимается со скамейки. — Потренируемся?       О том, что она хочет с ним поговорить, при этом спрятав свои эмоции за телодвижениями, Юнги понимает лишь минут через двадцать, когда выкручивает руку ей за спину. Вместе со скрипучим стоном с губ ведьмы срывается охрипшее по краям:       — Надо решить, с кем из троицы я пересплю.       Так вот откуда столько покладистости в «я вас познакомлю» и правильной мотивации в «потренируемся?» — Морган нужен его совет и возможность поговорить о важном.       — Могла бы сразу об этом сказать, — шумно ухмыляется Юнги, выпуская из крепкого захвата. Краем глаза ловит легкую плёнку недоумения на её почти всегда безэмоционально ровном лице, и ему становится неожиданно интересно: это врожденный дефект или приобретенный в общение с наследниками навык — не доверять никому настолько, чтобы не просить о чем-то, даже самом простом, прямо? Дергает головой, смахивая налипшие на лоб волосы, и откладывает собственные мысли в дальний ящик, уговаривая себя, что это не его проблемы. Чертит между ними дистанцию — они не более, чем временные союзники, и чинить сломанное вовсе необязательно, если не мешает их делу. Объяснить бы это ещё речевому аппарату, который перевязывает голосовые связки. — Со мной можно и прямо, я не укушу и не потребую ничего взамен сверх того, что мы уже оговорили.       Морган на секунду-другую зависает, хлопая ресницами, но потом всё-таки кивает и делает рывок вперед, быстро оказываясь в очередной раз на полу. Он придавливает предплечье к её шее, удобно устраивается на бедрах и размазывается задумчивым взглядом по чужому лицу.       — Полагаю, Тэхёна мы сразу убираем из потенциальных кандидатов? — ведьма несмело кивает, пытаясь подтянуться повыше, чтобы было проще дышать, но Юнги держит крепко. — Зря, — цыкает Юнги, — стажировка и сессия починили его менталку, и он снова почти нормальный человек. Тем более, что он относится к тебе лучше всех остальных, если опустить его попытки прижать тебя к стене.       Он расцепляет хватку и ловко поднимается на ноги, помогая встать Морган, чтобы через секунду напасть. Всё происходит достаточно быстро: боевая руна, нацеленная на солнечное сплетение ведьмы, уклон в сторону, перехват - и вот она уже на коленях, скребется лопатками о его бедра, пока Юнги выворачивает обе её руки назад, словно пришпиленные иголками крылья бабочки.       — Он будет разнюхивать и пытаться узнать больше про тебя, про меня и про нас, неважно подпущу я его ближе или наоборот — не подпущу, — Морган облизывает пересохшие губы и поддается корпусом вперед под давлением чужого колена между лопаток. — А раз это случится в любом из случаев, то я предпочитаю послать его на хер.       — Разумно, — соглашается Юнги и отпускает, делая шаг назад. — Тогда, может, Чимин?       Текучим движением Морган уворачивается от его рук, чтобы короткой подсечкой уронить ведьмака на лопатки, но не у неё не получается полноценно прижать его к полу, потому что тот успевает обхватить её за лодыжку и потянуть на себя. Они сталкиваются нос к носу, но кончик языка печёт даже не близость или шумное, пережатое у основания глотки, дыхание, а ощущение мягкости девичьей кожи под ладонью. Задравшийся край её футболки вынуждает при фиксации талии прощупать поясницу. Плавный изгиб под пальцами точит любую дистанцию между ними, а, заворачивающийся спиралью вокруг зрачка темно-серый цвет выкручивает костяшки фантомным ощущением игл меж суставов. Прикусив щеку изнутри, Юнги тянет ткань футболки вниз, и Морган, сморгнув неожиданное наваждение, упирается руками ему в грудь, чтобы слегка приподняться.       Так дышать становится сильно проще.       — Опасно, — качает головой Морган, полностью распрямляясь. — Чимин — собственник, и если ему дать откусить палец, то он оторвет его вместе с рукой. Как только он почувствует, что ему позволили чуть больше, то затянет поводок с такой силой, что я даже моргать начну после его разрешения. А нам надо, чтобы я всё-таки была свободна в перемещениях и действиях.       — Чонгук?       — Самый логичный из вариантов, но только на первый взгляд. Этот засранец — самый хитрожопый и терпеливый, он влезет мне под кожу, чтобы в неподходящий момент рвануть изнутри. Чонгук — тот кого я не могу контролировать, а это мне нужно в последнюю очередь.       — Ты отказываешься от всех, потому что чего-то боишься. Чего? — Юнги хмурится, расщепляя на языке собственную догадку, пока Морган на усталом выдохе растирает ладонями лицо, активно кивая в знак согласия.       — Я думала, что всё предусмотрела, что в ключевой момент смогу отодвинуть свои чувства и сделать то, что нужно, — задушено выпёрхивает ведьма в собственные руки. — Но я не могу… не могу представить даже, как это будет.       В её словах, в её позе — разлёте скованных напряжением плеч, опрокинутой вниз голови и попытке спрятать отчаяние напополам со страхом во взгляде, — столько уязвимости, что у Юнги неприятно царапает в груди. Шею перетягивает удавкой-желанием помочь, вынудить расслабиться, обмануть сознание, внушая чувство комфорта и защиты.       — Я покажу, — мягко отводит руки от девичьего лица и вычеркивает в воздухе руну, запечатывая её заклинанием.       Сложная в изучение оборотная магия, которая позволяет на десять минут сменить внешний облик на любой, достаточно только представить. Её изучают на старших курсах Академии, как маскировочное заклинание, обещая, что с практикой время действия будет увеличиваться, но сколько бы Юнги не пытался — так и застрял на стартовых десяти минутах.       По лицу ведьмака ползут тонкие трещины, превращая знакомые черты в плотную маску из фарфора, который вот-вот ссыплется на пол невыразительной горкой, обнажая чужие скулы, изгиб губ, глаза и нос. Чимин, который совсем не Чимин, а Юнги в его шкуре, резко толкает Морган в спину, вынуждая упасть ему на грудь. Горячие ладони по-хозяйски пересчитывают частокол позвонков, чтобы в конце зацепиться за шею.       — Попалась, — хрипловатый голос Юнги создает внутри черепной коробки Морган особенно яркий диссонанс, соперничая с картинкой чужого лица, пока он не пришпиливает колючим, — ча-аги.       Перекат на гласной, немного гортанное «ги» в самом конце и позвонок прошивает электрическим разрядом от настолько достоверной идентичности. Его пальцы обхватывают девичий подбородок и тянут на себя, чтобы скула проехалась по краешку губ, а зубы сомкнулись на мочке уха. Юнги под коркой не своей личины жадно глотает реакцию Морган: замереть, перестать дышать, но не вырываться. Она позволяет ему делать с собой всё — гладить поясницу под футболкой, слюнявить чувствительную точку под ухом, насильно прогибая в сладкой судороге хребет. Он усыпляет её страхи через тактильность на грани с откровенным желанием, не замечая, как сам входит во вкус.       Легкий толчок бедрами вверх, чтобы хоть немного остудить собственное возбуждение, которое и без того пережимает тугими джинсами. В голове проносится скулящее и отчаянное — почему именно сегодня он решил не переодеваться перед тренировкой? Морган реагирует на такую откровенность сдавленным всхлипом и цепкой хваткой в его волосы. Юнги вычеркивает в воздухе руну и выкручивается из хватки, снова меняя лицо.       Резко опрокидывает на спину ведьму уже Чонгук. Юнги под маской макне не церемонится, хватая и прижимая так крепко, что вытряхивает весь воздух из грудной клетки Морган. Нетерпеливо и рвано выхватывает ладонями куски девичьей кожи, фиксируясь губами на ключицах сквозь ткань футболки. Языком прилепляет влажный хлопок к выпирающим косточкам и кусает до протяжного стона. Морган окончательно расслабляется под его руками (точно ли под его?) и смелеет, касаясь в ответ. А Юнги всё не может решит, что лучше для него самого: чтобы под плотно закрытыми веками она видела того, чьё лицо он нагло ворует, или всё-таки его собственное?       Он оставляет влажный отпечаток губ на подбородке и поднимается, принимая родной облик. Зачесывает пальцами длинные волосы назад, облизывает губы и смотрит на раскрасневшуюся Морган на полу.       — Просто помни, что в первую очередь это просто секс, — хриплый, перетянутый возбуждением голос песочит горло. — Выбери с кем тебе хоть немного будет приятно, раз уж свои минусы есть у каждого.       — Хорошо, — ломко произносит Морган, закрепляя слова кивком, но его Юнги уже не видит, вылетая из зала.       Он прижимается к двери раздевалки и с силой зажмуривается, трусливо надеясь, что хоть так сможет пересилить пульсирующее возбуждение. Но мозг явно играет против него, подкидывая воспоминания о мягкой коже. Ведьмак со вздохом лезет под ширинку джинс, поправляя возбужденный член в надежде, что хоть так поможет ослабить удавку припекающего желания вернуться и взять, подчинить, кусая за холку и не меняя лица. Юнги уговаривает себя, что это не более чем физика тела, подкрепленная двухнедельным воздержанием, и в какой-то момент дышать действительно становится легче.       Но потом мозг ошпаривает самодовольной мыслью — он единственный, кто смог реально уложить Морган на лопатки и оставить ни с чем, — и тогда всё начинается заново. Воспоминание, губы, которые печёт чужим вкусом, запах черешни, ширинка давит на член безжалостно, до рыка и сжатых в кулаки пальцев.       Вот тебе и дистанция.