Ревность богов

Волны бились о землю всем своим весом. Ахиллес лежал на берегу. Острые песчинки липли к щекам, увеча их, и без того больные от рыданий. Он чувствовал запах своей кожи, смешанный с запахом чужой крови. Он чувствовал, будто волны бьют не берег, а его самого. Им вторил бой крови в натруженных ногах. Ахиллес не чувствовал этой боли там, на поле, но сейчас… Он закрыл глаза, отдаваясь во власть волн. Скоро прилив. Быть может, он омоет его тело, как плачущие девы омывали тело Патрокла, пока их не отогнал Ахиллес. Его любили даже рабыни, всегда смотрящие на мужчин волчицами. Его должен был любить весь мир. Поэтому его и убили. Вот она — ревность богов. Волны подступали всё ближе. Шаги звучали всё дальше. Автомедон хотел поднять его — Ахиллес чувствовал его не попадающие в такт моря толчки, — но бросил и ушёл. Ахиллес не открывал глаз. Он знал, что над ним будут Кастор и Полидевк, Персей и Андромеда… как Патрокл видел что-то в бессмысленном нагромождении звёзд — Ахиллес не понимал. И уже не поймёт. Будь он чуть менее уставшим, он бы взвыл так, что Амфитрита в морской бездне уронит веретено и звёзды посыплются с неба горстями. Но Ахиллес не мог даже открыть глаз. Он не уснёт — нет сна человеку, страдающему от подобной язвы. Он просто парализован. Это и есть смирение? Этого требовали Атриды, этого мягко желал Нестор, к этому склонял Феникс? Ахиллес не знал, сколько времени прошло, прежде чем он открыл глаза. Волны лизали его ступни. Небо, исчерна-фиолетовое, теплело где-то позади Трои. Над ним, не сминая стопами песка, стоял Патрокл. Он смотрел на Ахиллеса поблёкшими глазами — не тёплыми оливково-зелёными, а другими. Холодными и болотистыми, как спины ядовитых полозов. Ахиллес приподнялся на локтях. Теперь в такт моря не попадало его сердце — оно пустилось в скачку ещё более бешенную, чем ту, к которой он неволил Ксанфа и Балия, оскорбив их ударом кнута, когда вёз труп убийцы к кораблям. Он надеялся, что от Гектора ничего не останется, но божественное вмешательство спасло его. У богов нет вкуса. Что в супругах, что в питомцах. — Ты всё-таки уснул, — голос Патрокла шелестел так тихо, что Ахиллес, не храни этот голос в сердце, спутал бы его с шелестом моря. Ахиллес хотел ответить, но не мог разлепить спёкшиеся губы. Хотел встать, но натруженное тело не слушалось. Он мог только смотреть на истончившееся лицо Патрокла и внимать. — Я жду слишком давно… — в голосе Патрокла не было осуждения — только печаль. — Мне не пересечь Стикс, пока моё тело среди живых. Что с ним случилось? Его всё-таки растерзал Гектор? — …нет, нет… я отбил тебя, — Ахиллес облизнул губы. Он сел, опираясь на дрожащие руки, встал на колени, но выше не поднялся. Ему не хватало мужества встать вровень с Патроклом. Со спасшим их Патроклом. С разделившим его судьбу Патроклом. С настолько благородным Патроклом, что ни один смертный муж не поразил его — до тех пор, пока не вмешались Зевс и Аполлон. Ахиллес всегда был его недостоин. — Я хочу всё сделать правильно, — продолжил оправдываться Ахиллес. — Принести жертвы, учредить пир и игры, достойные царей… Патрокл вздохнул. Не знай Ахиллес этого звука, он бы подумал, что волна разбилась о камень. — Я бы удоволился гораздо меньшим, — сказал Патрокл. — Лучше бы вы берегли силы для троян. — Мне нужно это, Пат… — Ахиллес малодушно закрыл лицо руками. — Я не защитил тебя… я дал тебя убить… дай мне попрощаться, как следует!.. — …боюсь, это будет не прощание, а всего лишь краткое расставание, — по призрачной щеке Патрокла побежал тёмный влажный росчерк. — Я и не думал ничего тебе запрещать. Делай с моим телом всё, что тебе угодно, если это облегчит твою скорбь. Ахиллес всё-таки взвыл и упал на песок, утопив лоб в острых песчинках. Патрокл, как и всегда, заботился о нём, думал только о нём. А что сделал в ответ Ахиллес? Ничего. — Я прошу только об одном, — продолжил Патрокл, когда Ахиллес снова поднял лицо. — Когда тебя не станет, пусть наш прах положат в одну урну. Нас разлучили в жизни, и мне невыносимо думать, что мы будем разлучены и в вечности. — Конечно… что угодно… — забормотал Ахиллес. — Как я найду тебя в Аиде? — Я буду ждать на берегу мёртвых у переправы. Не подумай, что я поощряю тебя к тому, чтобы быстро расстаться с жизнью, но… — Патрокл покачал головой. — …похоже, ты и без меня всё решил. — …я не собираюсь убивать себя, если ты об этом, — сказал Ахиллес, всё-таки поднявшись на ноги. — Пусть сами заберут меня. Но за славу «убийцы Ахиллеса» им придётся заплатить очень дорого. Патрокл там, в Аиде, не только из-за Ахиллеса. Троянцы повинны в этом так же, как и он, и Зевс, и Аполлон… последним трём виновникам Ахиллес отомстить не в силах. Но первым? Это он сделает. Может, это и имел ввиду Калхас, говоря, что благодаря нему возьмут Трою, но сам Ахиллес этого не увидит. Ахиллес — носитель моровой стрелы Аполлона. Один заболевший сводит в могилу города. — Я и забыл, какой ты кровожадный, когда не в духе… Патрокл было улыбнулся, но улыбка на его губах тут же умерла. Ахиллес протянул руки — чёрные от грязи, багряные от крови, сыплющие песок. Неудивительно, что такой он Патроклу омерзителен. Но Патрокл нужен ему. Нужен так сильно, что эту нужду не сравнишь ни с чем — ведь душа существует без солнца, воздуха и пищи, а душа Ахиллеса без Патрокла существовать не способна. — Иди ко мне, — взмолился Ахиллес. — Пожалуйста, иди ко мне… Но видение оборвалось прежде, чем Патрокл отторг его или подался навстречу. Ахиллес нашёл себя на берегу. Светало. В черноту моря падали последние звёзды. Ахиллес, чувствуя, как стопы щиплет от волн, поднялся на ноги и, пошатываясь, добрался до лагеря. Одр, на котором лежало Патроклово тело, стоял посреди песчаной площади, не уступавшей размером фтийской агоре. В тёплом свете восходящего солнца его лицо казалось спящим. Только ненормальная бледность давала понять, сколь мало троянские копья оставили в нём крови. Ахиллес взобрался на одр, не смущаясь взглядов мужей, что таскали дерево для костра. Он дрожащей рукой пригладил кудри Патрокла, которые ласково трепал ветер, и поцеловал его в лоб. Всего-то три дня назад у Патрокла дрогнули бы веки. Он бы взял Ахиллеса за запястье и повалил на себя, чтобы вдоволь понежиться в его объятиях. Но сейчас Патрокл не двинулся. — Ладно… — выдохнул Ахиллес, опаляя своим преступно живым дыханием его лицо. — Я сам приду, если тебе нельзя… дождись меня, хорошо? Я буду совсем скоро. Ты даже заскучать не успеешь. Было бы славно упасть замертво прямо сейчас. Тогда не пришлось бы надеяться на товарищей. Их просто сожгут вместе — и они, свободные от жизни и её ревнивых божеств, придут в Аид рука об руку. Но в Аполлоне ещё нет такой ненависти, чтобы выстрелить в него прямо сейчас. Ахиллес это исправит.