Аффлюэнца

      Около камина, прямо на ковре, укутанная в несколько пледов сидела девушка. Её спутанные, до сих пор немного влажные светло-русые волосы висели, как бы прикрывая лицо в профиль. Она печально склонила голову, держа в руках чашку, из которой медленно, небольшой струйкой вылетал пар. Даже несмотря на тепло, она все ещё дрожала всем телом, а особенно это было заметно по пальцам, дрожащим, будто земля во время землетрясения в 10 баллов. Один раз девушка даже чуть не уронила чашку, и поэтому схватилась в неё так, что были видны белые костяшки на пальцах и выступали вены на руках.       Тяжело вздохнув, она повернула голову и увидела свою мать, с сожалением оглядывающую русоволосую. Та в свою очередь своими медно-карими большими глазами, как щенок, посмотрела на неё. И взгляд этот был наполнен болью и безутешностью настолько, что Рыжинка, не в силах выдержать его, опустила глаза и прошла на диван. Дочь повернулась к ней и продолжила смотреть пока, наконец, не заговорила.       — Мама… Мамочка… Почему именно его? — пролепетала она, еле сдерживая всхлип.              Мать отрицательно помотала головой и тихо всплакнула.       — Звездное племя забрало его к себе. Значит… — хрипло ответила она, прикрывая лицо руками, — Значит так надо было, — старается искренне поверить в то, что говорит.       Светлоспинка слышала плач Рыжинки и, казалось, даже чувствовала всем нутром эту безутешную печаль; и понимала её прекрасно, хотя и не привыкла видеть её такой. Рыжинка, выросшая в атмосфере жестокости, хоть, к счастью, не воспитывала детей таким же образом и не подпускала своё потомство хотя бы на шаг к их деду, но всегда держала лицо и не позволяла лишнего не только себе, но и детям; но, очевидно, смерть сына пробила даже её. Каждая слезинка, капавшая на платье матери, отдавалась ещё большей болью в сердце дочери.       — Братик был добрым человеком, невинной душой. Не надо плакать, мама, ему сейчас хорошо, там, на небе. Теперь нам нужно выяснить, за что с ним так и почему вообще он? Слышишь, не плачь, — она положила свою руку на руку Рыжинки. Она так легко успокаивала мать, хотя сама нуждалась в поддержке не меньше.       — Если честно, я даже не верю, что Воробей сделал это нарочно. У Ежевики не могли вырасти настолько злые дети. Да, они проблемные, но не злые… Однако, — мигом стирает тыльной стороны ладони дорожку слёз, — явно Воробей даже не попытался ему помочь. И лишь за это он и должен быть наказан, — Рыжинка шумно выдохнула.       Светлоспинка резко встаёт с пола; её дрожь по всему телу внезапно унимается. Она оглядывает мать сверху-вниз.       — Нет, мама, он — убийца. Я не знаю, зачем Эррера-Файер выбрали своей жертвой именно нашего милого Огнехвоста, но они ответят за это по полной программе. Все и сразу, — её голос звучал так решительно и совсем не похоже на тот, что был у неё буквально пару минут назад.

***

      Следующее утро в доме Ежевики и Белки не задалось… от слова «совсем». Накануне вечером, приехав с отдыха на берегу, где произошло печальное событие, троица рассказала родителям о случившемся, правда, не упомянув, что Воробей косвенно в этом виноват. И это было их фатальной ошибкой — Белка разозлилась на детей куда больше, чем разозлилась бы, признав троица вину Воробья, когда рано утром её телефон и телефон Ежевики разрывались от звонков полиции и СМС разных знакомых, узнавших об этом из новостей и пытающихся выяснить, как так случилось, что её ребенок кого-то там убил. Лишь спустя несколько часов долгого, тяжелого разговора и уверения Ежевики, что Воробей просто не смог бы так поступить со своим кузеном, да и в принципе с любым другим человеком; хоть характер у него и был колкий, Белка успокоилась и приняла сторону своих детей. Всё таки, как и любому адекватному родителю, ей следовало не отворачиваться от собственных отпрысков.       — Воробей, но я все-таки не поняла, как так вообще вышло? — спрашивала она, сидя с Воробьём на заднем сидении одной из машин из их гаража, что везла их в полицейский участок; на переднем вместе с водителем сидел Ежевика, нервно поправляя манжет пиджака. Остролистая и Львиносвет вместе с охраной ехали в другой машине позади них, в качестве свидетелей по делу. Белка вообще не верила, что на её ребенка когда-нибудь заведут уголовное дело.       — Что опять? — спросил Воробей с таким безразличием, которым не обладал даже он сам; юноша был белее мела и сидел, вцепившись взглядом в спинку переднего сидения и даже не поворачивался к Белке.       — Почему ты не смог ему помочь? — такой сложный вопрос так просто сорвался с её губ.       Черноволосый устало прикрыл глаза, сделав шумный вдох и выдох. Да он и сам, мать твою, не знал ответа на этот вопрос; вернее, знал, но чтобы ответить, ему нужно было вспоминать события ужасного прошедшего дня и того своего сна и анализировать всё это. Но эти воспоминания при малейшем напоминании о себе тысячей иголок проходились по всему телу, заставляя ёжиться. В ответ матери Воробей промолчал. Он не знал, что ему делать и как защищать себя в полиции и дальше в суде, если даже сейчас, с родной матерью, от которой чувствовал тепло и поддержку, не мог вымолвить ни слова. Белка с минуту сверлила его взглядом, а после отвернулась к окну, решившись не доставать сына и не усугублять положение. И без его объяснений она прекрасно понимала, что он сделал это не специально.       — Просто знай, что мы любой ценой докажем твою невиновность, — единственное, что сказала она напоследок перед выходом из машины.       Новенькое здание полицейского участка поражало своими размерами и мыслями о том, сколько денег было вбухано в его ремонт; конечно, какой город, такой и полицейский участок, но это здание Воробей уже успел возненавидеть, а от этого пафоса и толпы папарацци у входа его откровенно тошнило. Репортёры со своими микрофонами, которые Воробей был не против засунуть каждому поглубже в одно интересно место, едва ли не дрались за то, кто первым расспросит у каждого члена семьи, что случилось и что они думают по поводу данной ситуации, будто насмехаясь над ними таким образом. Как назойливые мухи они кружили над семьей, не давая проходу и будто бы нарываясь на грубость, но те лишь отмахивались от них, как от настоящих мух, стараясь не обращать внимания. Дальше вход журналистам был запрещён, и поэтому в здании не было никого постороннего, кроме работников правопорядка и других свидетелей по делу, что не могло не радовать. Эррера-Файер прошли к нужному кабинету, не обмолвившись за это время ни словом, оставили охрану ждать у двери и вошли внутрь.       Тёмноволосый мужчина с густыми бровями, небольшой проседью и виднеющимися первыми морщинами уже сидел на месте, во главе стола, имеющего форму буквы «Т». Это был шериф города, хотя в серьезном костюме, а не в своей обычной форме, его было не узнать. Остролистая не понимала, с чего он так вырядился; неужели подумал, что вместе с ними приедет и сам Огнезвёзд? Взглядом тот пригласил их сесть на свободные места, подготовив какие-то бумаги. За столом уже сидела Иглогривка рядом с матерью Милли, поправляющей ей то волосы, то одежду, на что девушка огрызалась, Пеплогривка с отцом Бурым и Искра, как ни странно, без какого-либо опекуна.       — Вот! Вот! А я давно знала, что с этими детьми моей девочке связываться не стоило! Я и старшей своей так говорила, и обе не слушали! — начала причитать Милли, увидев знаменитую семью и злобно оглядывая каждого.       — Миссис Хидден, успокойтесь. Миссис Эррера-Файер, мистер Эррера-Файер, Львиносвет, Воробей и Остролистая, я рад, что вы приехали на встречу со свидетелями. Давайте нач…       Лицо Милли скривилось пуще прежнего.       — Да что Вы?! У меня, вообще-то, почти закончился бракоразводный процесс, и Вам следует вновь называть меня мисс Коулман! — возможно, упоминание фамилии бывшего мужа по отношению к ней злило её даже больше, чем появление Воробья, — Зачем Вы нас вообще сюда позвали?! У моей доченьки от нервного напряжения может начаться приступ! — выслушивая всё, что говорила её мать, Иглогривка беспомощно поглядывала на Воробья, пытаясь найти в его глазах мифическое спасение; но тот просто закрыл лицо руками, ничего перед собой не видя.       — Хорошо, мисс Коулман, но Вы сейчас говорите совсем не то, что нужно! Ваша дочь проходит свидетелем по делу, и нам в любом случае пришлось бы её допросить, с Вами или без Вас. Мы были предупреждены об её особенностях и будем аккуратны, хотя изначально не планировали ни на кого морально давить, зная, что мы допрашиваем несовершеннолетних, — зачем-то оправдывался шериф, совсем забыв, что с такими гиперопекающими матерями, как Милли, церемониться не стоило.       — А мне всё равно на ход дела, главное, чтобы моя Иглогривка не была беременна от этого непонятного юноши, — заключила она с каким-то гордым видом.       Остальные сидевшие недоумённо переглядывались, Львиносвет с Остролистой тихо хихикнули в ладошку; должно быть, это первое и последнее, что повеселит их за сегодняшний день, а Белка, кажется, была готова надавать Милли как следует, и лишь крепкая рука Ежевики держала её.       — Мама, закрой рот!!! — неожиданно для всех крикнула Иглогривка в приступе истерики. Она начала громко плакать, отталкивая от себя Милли, которая пыталась её обнять и успокоить.       — Так, достаточно, — шериф нетерпеливо встал со своего места, выпроваживая женщину, — Миссис… простите, мисс, подождите лучше снаружи.       Белка всё-таки не удержалась от колкости.       — Да чтоб ты знала, содержанка хренова, я тщательно проверяю сумку своего сына на предмет презервативов, — крикнула она вслед уходящей Милли, как раз перед тем, как за ней захлопнулась дверь.       В целом, это имя нарицательное было дано Милли по вполне понятной причине — как констатация факта. Во время её брака с Крутобоком многие в Калабасасе считали её милой домохозяйкой и прекрасной заботливой матерью, и лишь Белка тихо ненавидела эту «противную белобрысую голддиггершу», а когда настало время бракоразводного процесса оказалась полностью права — женщина показала всё своё нутро и норовила отцепить у Крутобока как можно больше. Ненависть Белки к Милли обоснована не только характером последней; вообще, Белка и сама ни дня в жизни не работала и любила только тратить деньги, в чём она как раз таки схожа с Милли; эта ненависть уходит корнями в прошлое. После абсолютно нелепой смерти единственной любимой дочери, Ласточки, которая была для него последним напоминанием об умершей при родах жене Серебрянке из-за своей невероятной схожести с ней, Крутобок был совсем безутешен. Лишь работа, поддержка сына Урагана и друга Огнезвёзда не давали ему окончательно отчаяться. Пока на одной из афтепати он не встретил молоденькую начинающую модель, которая была как раз коллегой умершей Ласточки. Милли Коулман давно заприметила этого богатого, но такого одинокого и грустного мужчину и поняла, что именно он является той недостающей деталью паззла под названием «роскошная жизнь». У них быстро закрутился роман, и Крутобок сам не заметил, как потерял голову от этой прекрасной белокурой леди и рядом с ней будто бы помолодел лет на двадцать, вернувшись душой в тот возраст, когда познакомился с умершей женой. Чтобы окончательно привязать Крутобока к себе, Милли изящно намекнула тому, что хочет замуж, и свадьба не заставила себя долго ждать — а для «закрепления эффекта» она вскоре родила ему троих детей. Многих возмущала большая разница в возрасте этих двоих; как никак, Милли была ровесницей Ласточки и, выходит, годилась Крутобоку чуть ли не в дочери, но им было всё равно. И вот в чём дело — в глазах Белки блондинка являлась ничем иным, как дешёвым суррогатом Серебрянки и Ласточки одновременно. Белка очень уважала Крутобока и его семью, ведь, как никак, он и её отец были старыми друзьями, и прекрасно знала, как мужчина переживал потерю сначала жены, а потом дочери, а ещё прекрасно знала, что через на тот момент ещё живую Ласточку Милли уже пыталась подбивать клинья к Крутобоку и в целом не стеснялась говорить, для каких именно целей он ей нужен. Белку очень злил тот факт, что Милли далеко не так искренна в своих чувствах, как может показаться, и ей было искренне жаль стареющего Крутобока, который просто-напросто нуждался в женской бескорыстной любви. Она вздохнула с облегчением, когда стало известно об их разводе; Милли всё-таки вспомнила, для чего выходила замуж, и стала требовать сначала полную опеку над Иглогривкой, оставив других детей бывшему мужу, и также алименты в особо крупном размере, а потом и целый отдельный дом и ещё какую-то приобретённую за время брака многочисленную недвижимость; но в то же время окончательно её возненавидела, ведь этим разводом и делёжкой имущества Милли трепала нервы абсолютно всем.       Львиносвет с Остролистой были в полушаге от того, чтобы рассмеяться вслух, но Белка сурово взглянула на них. Наткнувшись на удивлённый взгляд шерифа, она села обратно на место, кинув тихое «простите». Он подал Иглогривке стакан воды и сел туда, где сидел. Он начал говорить, периодически читая с бумаги.       — Как вы знаете, мистер и миссис Эррера-Файер, Рыжинка Роуван, мать погибшего Огнехвоста Роувана, подала в суд на вашего сына, Воробья, обвинив его в причинении вреда по неосторожности, повлёкшего за собой смерть пострадавшего. Однако, приняв во внимание также и показания её дочери, Светлоспинки Роуван, мы решили, что ваш сын также может быть обвинён по статье причинения умышленного вреда здоровью и убийства. Надеюсь, вы понимаете, что это две разные статьи, разные в том числе и по степени наказания, и поэтому мы решили опросить других свидетелей, чтобы составить полную картину произошедшего и назначить вашему сыну статью, по которой и начнётся судебный процесс далее. Также, мы хотели бы, чтобы вы вместе с нами проехали на место преступления для дачи показаний, но этим мы займемся позже.       Он отпил немного воды.       — Сейчас Воробей вместе с другими сотрудниками пройдет в комнату для задержанных, а свидетелей мы будем по очереди забирать в комнату допроса. Уведите Воробья и приведите мисс Сандерс, чтобы она забрала с собой Остролистую, — скомандовал он мужчине в форме, стоявшему всё это время позади него.

***

      — Да не убивал он его, понимаете?! И вред ему не причинял! — первые слова Остролистой в комнате допроса, едва она успела сесть на место напротив женщины-следователя, ответственной за расспрос свидетелей.       — Мисс Эррера-Файер, я попрошу вас сесть, для начала, — невозмутимо ответила она, глядя куда-то сквозь девушку.       Остролистая с минуту постояла у стола, вцепившись в него, но позже всё-таки повиновалась.       — Ну и что вы тогда хотите от меня услышать? — постукивая длинными ногтями по стеклянному столу, раздражённо спросила девушка.       — Пожалуйста, расскажите свою версию произошедшего, — наученная тонкостям своей профессии женщина ничуть не смутилась от тона разговора и включила кнопку записи на диктофоне.       — Мы с братьями и Искрой, ну, это наша троюродная сестра, приехали на закрытый пляж у озера Малибу, близ реки Мидиа-Крик. Мы также позвали с собой Светлоспинку, Когтегрива и Огнехвоста Роуван, Иглогривку Хидден и Пеплогривку Смоллс. На момент произошедшего я с Искрой играли в теннис, Когтегрив и Львиносвет уехали к ближайшему супермаркету, а всех остальных я видела у реки. Мы с Искрой решили узнать, что случилось и подошли к ним. К этому моменту, кажется Воробей уже поплыл спасать Огнехвоста, — каждое слово давалось ей всё труднее, — Он нырял на глубину, пытаясь его спасти, но не смог, или не успел, и поплыл обратно уже без него. Поймите, он не утоплял его, это лишь случайность, черт возьми!       Женщина сделала какие-то письменные заметки.       — Расскажите, пожалуйста, в каких отношениях находились погибший и обвиняемый, если вам это известно.       — В хороших, даже прекрасных. Огнехвост был милым, спокойным мальчиком, с чего бы на него злиться? И Воробей его точно никак никогда не задевал, я это знаю. Зачем нам вообще портить отношения со своими кузенами?!       Мисс Сандерс исподлобья посмотрела на Остролистую, продолжая что-то записывать.       — Вы сейчас точно не выгораживаете своего брата? — спрашивает невозмутимо.       — Нет, сучка, если ты не можешь отличить выгораживание от реальных фактов, то тогда уволься нахер и уступи место мне, так как я мечтаю работать в сфере правосудия и точно буду справляться с этим лучше, — черноволосая, не стесняясь выражений, высказывала всю свою злобу.       — Мисс, Вы сейчас занимаетесь оскорблением сотрудника органов, — этот спокойный тон еще больше вымораживал.       — Да поебать мне. Я хочу уйти отсюда. Напоследок скажу, что мой брат совершенно ни в чём не виновен, и я готова умереть ради того, чтобы это доказать. А если не выпустите, то поспешу напомнить, кто наш дедушка.       Конечно, эта железная леди, в силу того, в каком городе она работает, имела дело с множеством избалованных детишек и каждого она переносила весьма стойко, не обращая внимание на их дурной характер, но внуки президента страны у неё, однако, впервые. Она вздохнула, указав рукой на дверь, давая таким образом понять Остролистой, что она свободна.       — Позовите следующего, — крикнула она стоявшему у входа в комнату допроса сотруднику полиции.

***

      Львиносвет внимательно рассматривал мисс Сандерс, вальяжно сев на стул, пока та выжидающе смотрела на него в ответ, не произнеся ни слова. Должно быть, он всё еще не понимает, где находится и что происходит; как сказал бы Воробей, не будь у него такого паршивого настроения и находись он рядом: «хватит тупить, или что, опять во время тренировки мячом по башке ударило?». Женщина откашлялась, пытаясь разрядить обстановку.       — Расскажите, пожалуйста, свою версию произошедшего, — переворачивает страницу в своём блокноте.       — Что тут устраивала моя сестрица? — не торопясь отвечать на поставленный вопрос, Львиносвет разглядывает комнату, — Скорее всего, всё разнесла, но странно, комната целая.       На его лице возникла ухмылка и он поднял бровь, опять посмотрев на женщину. Та едва удержалась от того, чтобы закатить глаза, но вспомнила, что находится на работе и продолжила держать лицо.       — Мистер Эррера-Файер, в Ваших же интересах помочь делу, — щёлкнула ручкой.       Он рассказал почти всё тоже самое, что и Остролистая, только с большим количеством пауз с целью подбора более подходящих слов. В целом, от этого парня нельзя было ожидать того, что её пошлют и скажут, что ей нужно уволиться, и на другие вопросы он отвечал также беспроблемно, следователь даже успела привыкнуть к его компании.       — Вам известно, в каких отношениях были погибший и обвиняемый?       — Мы все дружим. Ну, раньше точно дружили. Огнехвост вообще таким добряком был, даже не верится, что он, как и мы, внук Звездоцапа, — женщина на секунду отвлекается, копаясь в своих мыслях, вспоминая, что именно она слышала о Звездоцапе и почему Львиносвету было важно его упомянуть.       — Можете рассказать подробнее?       — Да чё подробнее-то? Огнехвост с Воробьём никогда не ссорились. Они даже общались не так часто. Он не мог его убить. Понимаете, что тупо не за что убивать?       Женщина пытается высмотреть ложь в глазах Львиносвета, но в целом, это бесполезно; он не похож на кого-то, кто станет хитрить и врать — хочется пошутить, что это потому, что он банально не додумается. Ставит точку у последнего слова в своей заметке.       — Что Вы делали во время своего отъезда на время произошедшего?       — Ну блин, это же моё алиби, смысл мне о нём говорить? Доехали до супермаркета, взяли нарезанных овощей, чтобы на костре пожарить, фруктов, ещё всякой лабуды. Приехали, а там Светлоспинка Воробья бьёт, пока её пытаются успокоить, мы полицию вызвали. И дальше…       — Понятно, — резко отрезала она, — Последний вопрос — Ссорились ли погибший и обвиняемый накануне произошедшего?       — Я ж вам сказал, ё-мае — они даже не общались особо, поэтому и не ссорились.       Мисс Сандерс кивнула головой.       — Спасибо за то, что уделили нам время. Вы можете быть свободны, — следователь облегчённо вздыхает, когда Львиносвет покинул кабинет; она надеялась, что с оставшимися свидетелями, а точнее сказать, свидетельницами, не возникнет столько проблем, и с интересом предвкушала расспрос самого обвиняемого; там она наконец почувствует, что занимается своей действующей работой, а не работой классного руководителя в классе коррекции.

***

      Время было почти пять часов вечера, когда следователь, нервно поглядывая на свои наручные часы, ожидала Воробья; близился конец её рабочего дня. За всё время она встала с места лишь один раз, чтобы уйти на обед и позже взять себе ароматный латте в бумажном одноразовом стакане; былого энтузиазма в ней больше не было, и ей не хотелось задерживаться на рабочем месте больше положенного, только если того не потребует начальство — а она молилась, чтобы не потребовало. Допрашивать остальных, в том числе и некоторых родителей, было так нудно, чего она не ожидала. Подростки, как один, пересказывали всю ту же версию произошедшего и говорили про Огнехвоста абсолютно те же вещи. Можно было подумать, что они сговорились накануне, чтобы напутать показания и таким образом помочь Воробью, но нет; они все были искренны и совершенно чисты — точно неисписанный листок бумаги. Наконец, очередь дошла и до самого подозреваемого, однако от разговора с ним женщина не ждала чего-то нового. Мисс Сандерс, откровенно скучая, сидела, подперев рукой голову и листала свои записи, когда юношу запустили в комнату допроса.       — Здравствуйте, садитесь, — она живо выпрямляется на своём стуле, а Воробей ничего не говорит ей в ответ, усаживаясь напротив, — в каких отношениях с погибшим Вы находились?       Следователь щёлкает ручкой, выразительно посмотрев на Воробья и ожидает от него реакции. Но тот лишь глядел куда-то на гладкую поверхность стола, положив на него трясущуюся руку и, кажется, не торопился с тем, чтобы начать говорить. Он не хотел опять ворошить воспоминания в своей голове, он хотел лишь свалить отсюда поскорее и оказаться в своей комнате, и чтобы всего происходящего не было — чтобы это был, например, его дурной сон, только не такой же, как тот вещий, связанный с утопленным Огнехвостом, и чтобы у него вообще никогда не было такой ужасной способности ясновидения; в идеале, ему вообще не стоило рождаться на свет.       — Мистер?       Мисс Сандерс понимает, что до шести часов вечера такими темпами не управится и ей придётся задержаться. Этот юноша уже начал её раздражать одним своим видом и неопределённым молчанием, но она старалась войти в его положение; сама же следовательница, откровенно говоря, после анализа всего сказанного свидетелями и прочтения материала дела, была уверена, что тот действительно ни в чём не виноват и юнцу зря треплют нервы и, будь её воля, она бы отпустила беднягу и закрыла дело, даже не донося его до суда; но её работа требовала иного.       — Пожалуйста, начните говорить. Я Вас не осужу, к тому же, в Ваших же интересах сотрудничать со следствием, — как можно мягче попыталась донести свою мысль она. Появился прогресс — Воробей поднял голову на женский голос.       — Он был просто моим кузеном, — равнодушно отчеканил он.       — Что-ж… У Вас действительно не было поводов ссориться с ним накануне?       — Это неочевидно?       Женщина кивнула головой.       — Опишите, пожалуйста, как можно подробнее момент, когда тонул погибший. Миссис Роуван утверждает, что Вы по какой-то причине не оказали должную помощь тонувшему, а её дочь настаивает на том, что Вы намеренно дали ему утонуть или даже в некоторой мере поспособствовали этому.       Не увидев должной реакции, она продолжила.       — Что-ж, давайте проще — какая из версий ближе всего к реальности? — её голос звучит чуть тише, — Я ещё раз прошу, или даже настаиваю на Вашем сотрудничестве со следствием. Уверяю, всё будет хорошо.       Воробей всё это время колеблется, не зная, рассказывать ли о том, что его поступок связан с его вещим сном. С одной стороны, этим он сможет всё прояснить и отчасти доказать свою невиновность, но с другой — с такими способностями он считался едва ли не государственной тайной, как казалось, по крайней мере, Огнезвёзду, и разглагольствовать об этом направо и налево точно не стоило. Всё таки это непростая сила, и неизвестно ещё, что сделает с ним полиция, услышав про такое — может, передаст его ФБР или, скажем, ЦРУ, и те будут его удерживать у себя до конца дней, проводя различные опыты? Нет уж, лучше он будет помогать деду в управлении государством, если ему не удастся вытащить его из пыточной камеры.       — Выключите запись звука и перестаньте записывать в блокнот, — неожиданно прорезает тишину.       — Что, простите?       Женщина неподдельно удивлена.       — Вы слышали. Сделайте это, или я так и продолжу молчать. Поверьте мне, Вы поймёте, почему я попросил Вас об этом, — она быстро встаёт со стола, задвигает занавески на специальном окне, через которое можно было наблюдать ход расспроса; подмечая, как неожиданно опустел полицейский участок за все эти часы, выключает камеру и диктофон. Садится на место, отодвигая записную книжку.       — Теперь можете говорить.       Воробей тихо хмыкает; впервые на его лице появляется хоть что-то, кроме угрюмого равнодушия или тотальной раздражённости произошедшим.       — Накануне мне приснился вещий сон, где я пытался спасти человека, очень похожего на Огнехвоста — он тоже тонул в водоёме. Я нырнул за ним, подал руку, но человек почему-то отказался принимать помощь и будто бы даже специально отплыл от меня, а потом и вовсе скрылся на глубине, будто его не было. Я не понимал, что делать, но решил вернуться на берег, и тут меня за ногу кто-то хватает… Это оказался тот человек, который выглядел ожившим трупом со страшным голосом, как в фильме ужасов, и он сказал мне, что это всё моя вина и потащил за собой вниз. Тут я проснулся с криком и в холодном поту, — парень говорит, почти не задумываясь; на одном дыхании.       Следователь молчит примерно минуту после услышанного. Тотальная неуверенность в том, стоит ли верить этому парню, хотя говорил он со знанием дела и не подавал признаков лжи; будто описанное им действительно было, действительно произошло. Сон действительно снился.       — То есть, существует взаимосвязь Вашего сновидения и произошедшей трагедии, в которой Вы уверены?       — Верно.       — А это не могло оказаться лишь совпадением? — пока что она всё-таки не очень верит Воробью, пытается задавать наводящие вопросы.       — Понимаете, будь я сумасшедшим или фантазёром, я не просил бы Вас не записывать всё, что буду говорить, а просто бы нёс что попало. Дело в том, что у меня есть подтвержденные способности ясновидения и осознанных сновидений. Фактически, я вижу будущее и даже могу читать мысли.       Он видит всё еще недоумевающую следовательницу.       — Это государственная тайна, считай. Поэтому я и просил оставить всё только между нами двумя. Проболтаетесь — не постесняюсь Вас прикончить, — его голос ровный, как водная гладь, — Дать вам, кстати, контакты Щербатой? Может, она ещё помнит меня — ну это я так, если захотите проверить, правда ли у меня что-то есть.       Щербатая была сварливой старухой с загорелой кожей, пышными седыми волосами и вечно усталым голосом, а также известной гадалкой-эзотериком всего Калабасаса; и Сандерс о ней тоже слышала. Она не только помогала людям находить выходы из трудных жизненных ситуаций или рассказывала им об их будущем с помощью рун и своих потёртых цыганских карт, но также снимала и делала привороты и порчи, лечила различными травами, проводила прочие эзотерические сеансы и даже продавала скрутки редких трав для окуривания помещений. Насколько знала Сандерс, её с собой в Нью-Йорк привёз Огнезвёзд, будучи ещё молодым Огнегривом, и потом уговорил её переехать и в Калабасас. Она была знакома с Синей Звездой и была её, можно сказать, личным лекарем — лишь её сеансы не давали больной бедной президентше не сойти с ума окончательно и меньше страдать физически из-за множества болезней, что настигли её в последние годы жизни. Сейчас Щербатая самой уже где-то за восемьдесят, она похоронила мужа, множество приятелей и друзей и двух своих новорождённых дочек, а её единственный сын, которого она бросила на произвол судьбы после смерти мужа и который стал ужасным человеком, державшим в страхе всю страну напару с Звездоцапом, по слухам, был ею ослеплён, а потом отравлен смертельным ядом — мол «я тебя породила, я тебя и убью», однако всё равно продолжала работать и чувствовала себя, кажется, прекрасно. Сандерс слегка смешил тот факт, что в капиталистической Америке, отрицающей магию, судьбу и прочее и верящей только в свою работоспособность и упорство эта гадалка имела большой спрос; в богатом Калабасасе, где люди имели достаточно денег на самых лучших врачей мира, самых высококвалифицированных психологов и психотерапевтов и знали, каким тяжелым образом эти самые деньги достаются?       — Кто ещё знает?       — Мой дед, брат и сестра. И Вы, собственно. Надеюсь, не стоит напоминать о том, что я могу сделать с Вами, в случае чего? — он будто откровенно смеётся над ней.       Женщина отрицательно мотает головой.       — Пусть будет так. Хорошо. Что, по Вашему мнению, показало взаимосвязь сна и произошедшего, и что именно происходило в момент, когда Вы спасали погибшего наяву?       — Во-первых, сам факт того, что мне это приснилось, а во-вторых, отказ человека из сна от помощи. Это может значить, что он принимает свою судьбу и что ему суждено умереть именно так, и он не потерпит вмешательства кого-то постороннего в неё.       Воробей убирает непослушные лишние пряди волос от лица.       — Реальность практически не отличалась от сна, правда, труп за ногу меня не тащил. Когда я попытался вытащить его наружу, он только тянул меня вниз, отчего я сам начинал тонуть следом за ним и испугался не на шутку. И Вы знаете, мой мозг под аффектом принял непростое решение — оставить спасение утопающих в руках самих утопающих в буквальном смысле и выплыть на поверхность без Огнехвоста. Жить захотелось. Но сейчас смотрю на всё происходящее, и понимаю, что мне тоже, видимо, следовало потонуть.       Женщину смутило пессимистичное сожаление Воробья о том, что он не утонул вместе с кузеном, и она не знала, как реагировать. Этот мрачный юноша создавал тяжелую атмосферу почти везде, где находился, не только своим видом; своими черными, как воронье крыло волосами на контрасте с удивительно бледной кожей, черной мешковатой одеждой и пристальным взглядом кристально-голубых глаз, заглядывающих, кажется, в самые потаённые уголки души; но и также своими речами — он не стеснялся выражений, называя вещи своими именами, часто говорил о чём-то, что в высшем обществе считалось «запретной темой», абсолютно спокойной размышлял о смерти, материи и иных философских вещах и шутил нещадно; либо проходясь по чужим недостаткам, либо по-чёрному цинично, также чёрно, как его волосы. Сам себя юноша называл просто «реалистом» и «лишь видящим мир таким, какой он есть — не больше». Следовательница уже жалеет о том, что недооценила его, и не ожидала, что какой-то там подросток заставит её быстро-быстро перебирать слова в голове, думая над подходящим ответом.       — Это мудро… пожалуй, весьма мудро, — Сандерс пытается игнорировать его последнее сказанное предложение; выкидывает давно опустевший стакан с кофе в мусорную корзину рядом, — Спасибо. Вы свободны.       Когда Воробей почти оказался у дверей, она добавила:       — Но без судебного разбирательства, увы, никак. Семья Роуван на нас очень сильно давит и умоляет со всем разобраться. Не волнуйтесь, я приложу руку к Вашему оправданию.       Парень даже не смотрит в её сторону.       — У нас, вообще-то, есть неплохой адвокат и возможность передать деньги в белом конверте, — хлопает дверью.

***

             Остролистую никогда не раздражала её чувствительность вместе с особенностью принимать всё близко к сердцу так, как раздражает сейчас.       О каких там чудесных трёх детях говорил Огнезвёзд? Они ещё должны иметь сверхспособности. Точно — её суперспособностью наверняка была её чуткость, ведь далеко не всякий человек будет так сильно переживать за своего близкого; будто бы его горе случилось с ним. И вот сейчас она стряхивает пепел от сигареты в открытое настежь окно, сидя прямо на подоконнике в своих пижамных штанах и футболке, и прислушивается к тишине, поскольку не может уснуть, представляя, как сейчас мучается её бедный Воробей. По телу пробегает легкая дрожь, когда холодный майский ветер задувает сильнее обычного; но даже эта дрожь несопоставима с уколами вины и бесконечной тревогой на грани паники. Девушка представляла себе, как нелегко её брату в тюрьме, в которую он попал просто так и жмурилась, представляя, как с ним там обходятся.       Затяжка; такая долгая, что обжигает губы. Остролистая шикнула от боли, ибо не заметила, что сигарета уже кончилась и она курила в буквальном смысле один фильтр; который тут же стремительно полетел куда-то из окна. Но стоит повториться — даже боль обожжённых губ не идёт ни в какое сравнение с тем чувством, что сидит внутри тебя, когда тебя обвиняют в том, чего ты не совершал и никогда в жизни бы не совершил. Эррера-Файер — семья со связями, это очевидно, и им не составит труда просто заплатить нужным людям, чтобы замять дело, но в суд на них подала семья тоже не из простых. Она прекрасно помнила, кто их дед по отцовской линии, и пускай Рыжинка, повзрослев, стала всячески открещиваться от Звездоцапа и безуспешно пыталась отгородить от него своих детей, однако вдруг она не постесняется воспользоваться его связями в криминальном мире, главой которого он был — буквально такой же главой, как и Огнезвёзд относительно страны? Да и Светлоспинка, которая казалась Остролистой девушкой с поехавшей крышей, которую, наверное окончательно сорвало после смерти брата, тоже могла бы догадаться до чего-то эдакого. Ещё Остролистая помнила про «Сумрачный Лес» и больше смерти боялась, что Воробья туда втянут каким-то образом — например, отработать отмазывание от зелёной мили. В общем, когда начинают враждовать два клана; а вражда неизбежна; худо становится всем, и в бой идут любые средства.       Девушка берёт новую «Мальборо» из пачки и стремительно зажигает. От двух крепких сигарет сразу у неё явно будет потом болеть голова; да и ладно. Она сейчас искренне нуждалась в привкусе табака и никотине, пытаясь унести свои переживания вместе с этим стремительно улетающим по направлению ветра дымом. Ей стало так обидно, что она ещё юна и ей остался целый год в школе — ну почему она не может уснуть, а проснуться уже давно выпустившимся из университета адвокатом, у которого в клиентах самые успешные и богатые люди? Тогда она бы даже без всяких денег стала бы вытаскивать брата, делая всё возможное — лишь бы это «всё возможное» не граничило с законом. Она бы обязательно оправдала его и все были бы счастливы, особенно сама Остролистая. Нет, конечно, их семейный адвокат тоже был хорошим человеком, но в девушке так кипело это желание помочь брату самой и ярое стремление восстановить справедливость, что ей он казался ничтожным и ничего не знающим; она его точно на куски порвёт, если они проиграют дело. Воробей, мать вашу, должен быть на свободе — и он будет!              Остролистая начала считать, сколько денег нужно будет отдать за то, чтобы брата не посадили. Выходит неприлично много. Конечно, на улице после такого они не окажутся, но от новенькой сумочки «Келли» от Hermes на восемнадцатилетие придётся, увы, отказаться. К тому же, стоит прибавить и всякие судебные издержки, оплату адвоката, оплату папарацци и новостных изданий, чтобы они не освещали происходящее. Сумма, пожалуй, сойдёт за добрую половину её шкафа с сумками, если не за целый шкаф — это если всё сложить и продать, правда, к счастью, такой надобности не было; но ради чести брата Остролистая была готова и на подобное. Покончив с рассматриванием своих модных и красивых одеяний в гардеробной, представляя, в чём именно пойдет на первое заседание суда, девушка решила немного освежиться в ванной. Прохладная вода мелкими каплями стекает по телу и дарит невообразимое облегчение, заставив забыться, пускай и всего на пару минут; после обтирания мокрого тела полотенцем тревога обязательно вновь вернётся. Она стоит у большого зеркала в ванной, невесомо касаясь собственной сухой кожи то тут, то там, будто убеждается, что ещё жива. Проходится питательным баттером по грудине, рукам, животу, слой чуть толще наносит на более шероховатые участки, которым необходимо было особое увлажнение, и при этом не отрывает от себя взгляд, скользит им то туда, то сюда. Склоняет голову чуть ниже, открывая бледную шею и убирая от неё влажные прилипшие волосы, быстро наносит увлажняющее средство. Кончики пальцев скользят к талии, сжимая её. Остролистую всю жизнь печалит тот факт, что у неё не проглядывают рёбра, и линия талии не такая красивая, грудь мало того что огромная и не упругая из-за собственного веса, так ещё и покрытая растяжками. Лишь во времена скачков её веса от стресса и наступившего пубертатного периода её устраивал свой внешний вид; тогда девушка с удовольствием измеряла себя сантиметровой лентой, особенно задерживаясь в районе живота — который, кстати, был практически плоским, а не проглядывал сбоку; цифры на ленте показывали всего шестьдесят один сантиметр. А запястья, какими тонкими становились её запястья! Проглядывающие голубые венки на них были особой усладой для глаз. Бёдра становились аккуратными, хоть и не такими оформленными — впрочем, это плюс, ведь женственные природные формы девушку никаким образом не устраивали, в отличии от постепенно уменьшающейся цифры на бирке с указанием размера одежды и слетающих с талии брюк и джинс. И тем не менее всю эту прекрасную картину портила та самая грудь, которая совсем не хотела уходить и казалась на фоне стройного тела чем-то совершенно инородным, ужасным. Остролистая хотела уменьшиться полностью, везде, абсолютно в каждой области тела; едва ли не исчезнуть, зато быть аккуратной тонкой спичкой. В какие-то моменты, конечно, её прорывала гордость, что ей от природы досталось то, ради чего другие тратят баснословные суммы у пластических хирургов и убиваются в зале, выпивая литры протеина, и вообще иметь формы — это очень модно, но такое происходило крайне редко, и куда чаще девушку радовал внезапно пропавший аппетит, значивший лишь одно — скоро в зеркале она увидит ту самую идеальную картину себя. Именно это и начало происходить сейчас, ведь за прошедший день она решительно ничего не ела.       Остролистая убирает баночку с баттером обратно в шкафчик, одевается в пижаму и с самодовольной улыбкой буквально порхает обратно к себе в комнату. Пустота в желудке от отсутствия пищи не была чем-то тяжелым, а совсем наоборот — она ощущала неведомую лёгкость и невесомость во всём теле и, будь её воля, она не ела бы больше никогда; лишь бы подольше это чувствовать. Плюхается к себе в постель, закрыв перед этим окно на форточку; довольно уже мёрзнуть с сигаретой в руке. Лежит так несчётное количество времени, как ей казалось, пока не слышит чьи-то тихие шаги и звук приоткрывающейся двери.       — Господи, это ты… — испуганно дёргается девушка, повернув голову и увидев родное лицо в дверном проёме.       — Нет, блять, призрак Огнехвоста пришёл по твою душу, — ворчит Воробей, потерев глаза; разговаривают они не очень громко, но с достаточной громкостью, чтобы слышать друг друга на расстоянии от кровати посередине комнаты до двери. Она недовольно хмурится, услышав такой ответ, — Какого хрена у тебя вода шумит в два часа ночи? Я в туалет встал и услышал случайно.       — Ты что несёшь вообще?! И не твоё дело, почему я решила помыться. Иди куда шёл, — демонстративно отворачивается Остролистая, устремив взгляд к окну.       В качестве ответа ей служит закрывающаяся дверь, на что девушка бросает стремительное «спокойной ночи» вслед и прикрывает глаза с тихим вздохом. Вот надо было Воробью проснуться и зачем-то заглянуть к ней! У неё было такое хорошее настроение, она уже думать забыла о своих переживаниях насчёт брата, и тут он появляется на пороге комнаты — так невовремя. Пошутил, как обычно, чернушно, поворчал без повода и ушёл, не попрощавшись — ну типичный Воробей. Кажется, он вообще забыл, что на него повесили убийство, которое он не совершал. Ей так сильно вдруг захотелось поговорить с братом, расспросить о чём-то не столь важном, чтобы отвлечь, сказать пару-тройку шуточек, а в конце уверить, что всё будет хорошо и она всегда в любой ситуации будет за него; ведь в последний раз они говорили только утром, и то, в рамках разговора с родителями. Остролистая, конечно, по внешнему виду парня догадывалась, что морально ему не очень хорошо, однако ей хотелось достучаться до самых уголков души — хотя бы до тех, до которых он обычно позволяет добираться, и узнать истинные чувства. Плюнув на гордость, которая была задета отсутствием извинения за потревоженный покой, необоснованной претензией и отсутствующим пожеланием сладких снов, Остролистая живо встаёт с нагретой постели и тихой поступью идёт к комнате брата.       Воробей, конечно же, не спал.       — Ну? — он взглядом предложил войти, чтобы девушка не раздражала его своим стоянием прямо в проёме.       — Знаешь, — девушка присаживается на край кровати, взяв высунутую из одеяла руку Воробья в свою; тот сразу её легонько сжимает, — я не скажу ничего нового, и наверное взбешу тебя этим, но ты должен знать, что я умереть ради тебя готова, и всегда буду с тобой. А ты у нас такой сильный, ты обязательно со всем справишься.       Что-то ещё проскальзывает в выражении лица Воробья, помимо безразличия.       — Ты меня и вправду чуток взбесила, ещё и вошла без стука, но скажу спасибо, — сжимает руку чуть сильнее, — Хоть я и не сомневаюсь в тебе.       — В чём именно?       — Не сомневаюсь, что ты прям вот так помрёшь за меня, — уголки губ Остролистой расплываются в искренней улыбке. Этого она и хотела; такие слова и хотела услышать — просто это своеобразный способ Воробья сказать «я люблю тебя», не произнося эту, по его мнению, «сопливую чушь» вслух.       Она пристально глядит в кристально-голубые глаза напротив.       — Как ты чувствовал себя на допросе?       — Как любой другой преступник.       — Но ты ведь не преступник! — удивляется девушка, — Мы это обяза…       — Да-да, мы это обязательно докажем, а пока не доказали — поэтому я преступник. Такой ответ устроит?       Остролистая отрицательно мотает головой.       — Ну слушай, я спать уже хочу, а не заниматься опять размышлениями на тему, убивал я всё-таки его или нет. Поэтому спокойной ночи, — он видит, что девушка пока не торопится вставать с кровати и смотрит на неё, мысленно прося оставить его одного, — Спокойной ночи, поняла?       — Я тебя, блин, так люблю, братец, — короткий чмок в щёку и Остролистая всё-таки покидает комнату.