Каждая четвёртая

Ночуют они у Дияра и Анастейши. Близнецы Мози и Того в гостиной играют в приставку, Анастейша в гостевой спальне, болтая, ловко и быстро заплетает Кайсе брейды, подплетает в них искусственные разноцветные пряди. Джек в нише туалетного столика у них под ногами грызёт сублимированный бычий хвост. Кайса посматривает на себя в зеркало с удивлением и недоверием; когда Анастейша мимолётно касается её кожи, улыбка Кайсы меркнет, подавленная болью Анастейши – болью исхудавшей, измученной, абсолютно лысой женщины с посеревшей шелушащейся кожей, так непохожей на шоколадную, сияющую здоровьем кожу кудрявой Анастейши из настоящего, подбирающей идеальные цвета канекалона для волос Кайсы. В кухне Влад опускает смартфон и трёт лицо, берёт стакан, на две трети наполненный золотым ромом, и делает глоток. – Ну, что? – спрашивает Дияр негромко. – Чёрт знает, – честно отвечает Влад, усмехается: – Вернее, даже Чёрт не знает. Одежда и обувь практически сгнили, сохранились заколки Алеси и её ладанка, но у второго ребёнка нет ни украшений, ни чего-то похожего. Они сверят ДНК с базой пропавших, вот всё, что мне сказали. Пока непонятно даже, мальчик это или девочка. – А Кайса не могла... – начинает Дияр. Влад качает головой. – Остальные далеко отсюда. В твоём направлении была только Алеся, дальше нам на север. Этого ребёнка нет в списке, и – это странно. Она сама испугалась, ты же видел. Дияр тоже делает глоток из своего стакана. – Слушай, – говорит он, понизив голос, – она беременна? – Не от Тохи, – Влад снова качает головой. – Не говори ему. Вообще не говори, что видел нас. – Он на неё очень неровно дышит! – сокрушается Дияр. – Расстроится, да. Лучше и правда ему не знать... наверное! Взволнованный, он хлопает ладонью по колену, сердится: – Он ведь тоже ей нравился! Как так вышло?! Они – прекрасная пара! На этот раз Влад скорее улыбается, чем усмехается. – Погоди, – говорит он. – Ещё ничего не кончилось. Он всё ещё ей нравится, я уверен. Утром Дияр отвозит их в аэропорт. Кайса с брейдами и в красных очках, с Джеком на поводке привлекает к себе много внимания, и видно, что ей стоит большого труда не прятать лицо, не отворачиваться и не избегать старательно камер видеонаблюдения. Влад тоже в тёмных очках; когда он снимает их на стойке регистрации, становится очевидным его тяжёлое похмелье. Теперь очередь Кайсы приносить ему чай, крепкий и сладкий. – Плохо, да? – спрашивает она, садясь рядом, берёт на колени свою сумку, копается в ней. – Я имею в виду... находку. Найдя маленькую жестяную баночку, она откручивает крышку и протягивает Владу болотного цвета мазь. – Виски намажь, голова болеть перестанет. – Тоже рецепт тёти Эмели? – Влад усмехается и благодарно смотрит на неё, осторожно подцепляет немного мази мизинцем. Соглашается: – Тяжело, да. Знаешь, люди Анцупова, они осмотрели всё и нашли камеру. Плотников, он – писал их на камеру. Сразу в облако. Они всё не могли понять... – Перестань, – просит Кайса с раздражением. – Я и так буду тревожной матерью, не добавляй мне впечатлений. Влад сбивается, закрывает рот, молча втирает мазь в виски и возвращает баночку. – А ты бы, – начинает он и снова сбивается, шумно выдыхает, откидывается на спинку кресла, сидит с закрытыми глазами. – Я бы – что? – уточняет Кайса. – Ты бы взяла меня в крёстные своей дочери? – выпаливает Влад, не давая себе времени передумать. Кайса медленно поднимает одну бровь, разглядывая его, и под её взглядом Влад краснеет и мрачнеет, поджимает губы, хмурится. – Моя дочь, – Кайса тоже запинается, подбирая слова, – не будет принадлежать христианской конфессии, понимаешь?.. У неё в принципе не может быть крёстного. Она улыбается и кладёт руку на запястье Влада, чуть сжимает. – Ты заставляешь меня нервничать, – говорит она лишь отчасти насмешливо. – Сбавь обороты, пожалуйста. Я ещё от запрета полётов не отошла. Зажмурившись, Влад закрывает лицо свободной рукой. Их рейс – 454, Мосин-Парк – Бирсби, – объявляют на посадку. Радуясь передышке, Влад подхватывает сумки и первым идёт к выходу, Кайса с Джеком следуют за ним. – Мам, смотри, собачка! – громко шепчет ребёнок, мимо которого они проходят. – Мам, а что это с собачкой? – У собачки нет одного глаза, – терпеливо отвечает мама, едва взглянув на Джека. – Так бывает, Витенька. Собачка заболела, или ушиблась, или что-нибудь ещё случилось... Влад едва заметно улыбается. Продолжения разговора он уже не слышит, но, обернувшись на Джека, он расслабляется и дышит глубже. Кайса догоняет его в рукаве, говорит: – Между прочим, о детях. Как выглядит девочка, с которой ты хочешь меня познакомить? И сколько ей лет? – Семь, – Влад сперва отвечает на второй вопрос. – Это важно? Кайса кивает. – До шести смерть не определяется, – объясняет она. – Не знаю, почему. В самолёте у них места у самой кабины, так что Джеку есть где лечь, а Владу – куда вытянуть ноги. Закинув сумки в багажное отделение – Кайса оставляет себе только мягкую кожаную косметичку, – Влад набирает сообщение Алику: "Пришли фото Сани в полный рост". В ожидании реакции он облизывает губы, вздыхает, сцепляет и расцепляет пальцы; позади них салон постепенно заполняется, люди ходят между рядами кресел, садятся и встают, хлопают пластиковые дверцы, шуршат шторки иллюминаторов. Смартфон издаёт тихий звук принятого сообщения, Влад открывает мессенджер и улыбается, видя фотографию с подписью: "Последнее из моих любимых". На снимке Саня, раскинув руки, стоит на гранитном парапете залива Нова; на ней голубое платье с пышной фатиновой юбкой, расшитой бабочками, и строгим белым лифом, на ногах – высокие белые ботинки на тракторной подошве. Ещё улыбаясь, Влад отдаёт смартфон Кайсе. – Вот, – говорит он. – Это Саня. Александра. Или нужно распечатать?.. – Печатное фото нужно для поиска, – Кайса наклоняет голову, разглядывая снимок. – А я просто хотела на неё посмотреть. Она пересылает сообщение себе в мессенджер и возвращает смартфон, достаёт из косметички блокнот и карандаш, раскрывает новую страницу с чистым контуром плюшевой куклы и быстрыми штрихами набрасывает платье вроде Саниного, составляет список материалов, в столбик считает расход ткани. Влад с любопытством смотрит ей через плечо, но ничего не спрашивает. В соответствии с указаниями бортпроводницы он переводит смартфон в режим полёта и открывает программу для чтения книг. После обеда он засыпает, а когда просыпается, обнаруживает, что Кайса тоже спит, пристроив голову ему на плечо. Бесшумно и осторожно Влад поднимает смартфон, переключается на фронтальную камеру и делает фото, ухмыляется и снова засыпает. В Типере в своём кабинете Анцупов смотрит на снимок экрана с камеры видеонаблюдения в аэропорту Мосин-Парка, где Кайса и Влад стоят в очереди на регистрацию. – Если она не из них, откуда знает? – спрашивает он задумчиво, поднимая глаза на Барбару. – Даже у Грозного с Мосин-Парком были разные исполнители, а сейчас они летят в Бирсби, там уже третья ячейка. Кто дал ей информацию? Барбара пожимает плечами. На ней белый кашемировый свитер и белые джинсы, новая стрижка открывает мочки ушей с крошечными бриллиантовыми серьгами. – Ты знаешь моё мнение на этот счёт, – говорит она. Анцупов морщится. – Чушь, – бросает он. – Я не верю в то, что нельзя измерить и проконтролировать. Барбара снова пожимает плечами. – Попробуй измерить дружбу, – советует она, вставая из кресла и собирая со стола Анцупова бумаги. – Или материнскую любовь. – Это всего лишь эмоции, – возражает Анцупов. – Их проявление можно отследить по мозговой активности. – А кто сказал, что её способности нельзя?.. – Барбара приподнимает брови. – Другое дело, что вряд ли нам позволят. Она всё-таки гражданка Той Самой Страны, и адвокаты у неё Те Самые. До тех пор, пока она не нарушает закон, лучше её не трогать. – А она вряд ли его нарушит, да? – Анцупов кончиком карандаша чешет макушку. – Ладно. Дать несчастным родителям определённость – это уже больше, чем можем мы сами. Пусть ищет, а там посмотрим. Он скептически смотрит на Барбару. – Уверена, что хочешь с ними разговаривать? С родителями? – Уверена, что не хочу, – Барбара поджимает губы, – но полицейскому или социальному работнику зададут много лишних вопросов. Мне – не станут. – Особенно с твоим новым сопровождением? – поддевает Анцупов с усмешкой. Барбара закатывает глаза. В полицейском участке Лагунева Казаков тоже закатывает глаза, чтобы закапать увлажняющие капли, моргает несколько раз, бумажной салфеткой снимает лишнюю влагу с век. Когда он снова смотрит в экран компьютера, где открыта база данных по дорожно-транспортным происшествиям, женская рука с короткими ногтями, покрытыми тёмно-розовым шеллаком, ставит перед ним большой стакан кофе. – Ты святая, – говорит Александр, вновь запрокидывая голову и глядя снизу вверх на Полину Лагодину. – Я знаю, – Полина гладит его по голове, опирается на его плечо и щурится, вчитываясь в открытый документ. – Боже, зачем ты это делаешь? Не знала, что Женька такой садист! Что ты натворил, чтобы он заставил тебя статистику вручную собирать? Прежде чем ответить, Александр делает глоток, жмурится от удовольствия и лишь тогда произносит: – Воспользовался служебным положением в личных целях. Не спрашивай, я больше ничего не скажу. – Сына, что ли, с мигалками прокатил на глазах Андрея? – Полина смеётся. – Какие у тебя личные цели, боже мой, скорее... Она осекается и мрачнеет, мнёт переносицу пальцами. – Вот именно, – негромко соглашается Александр. – О Пашке тоже так думали. Может, выпиши ему кто-нибудь своевременных живительных... – ...протоколов ДТП, – Полина усмехается. – Не знаю, Саш. До сих пор не верится. Я ходила к нему, но он отказался со мной встречаться, а на следующей неделе его переводят в Кэм, процесс там будет. – Улики собирала государственная безопасность, – неохотно говорит Александр. – Не думаю, что они ошиблись. Он кладёт руку на мышку, закрывает документ и открывает следующий, вчитывается и разворачивает вкладку с электронной таблицей, по одному копирует имена участников и марки машин. – Ладно, – Полина хлопает его по плечу. – Держись. Свет наш Евгений тебя любит и скоро простит, я в этом не сомневаюсь. Александр ухмыляется. – Спасибо за кофе, – говорит он не оглядываясь. Работает он одной рукой, а второй подпирает подбородок, уныло пробегает глазами строчку за строчкой. Убедившись, что все имена перенесены в таблицу, Александр переходит к следующему протоколу и вытягивает губы трубочкой, хмурится, увидев список более чем из полусотни имён. – Вот чёрт, – бормочет он. – Это же на той неделе было. На схему ДТП он не смотрит, переходит сразу к протоколу осмотра места происшествия и выпрямляется, хлопает ладонью по столу, найдя в списке очевидцев Влада: он указан пассажиром одной из пострадавших машин, тёмно-серого ДжАЗ "аллигатор". В списке пострадавших он тоже есть, у него ушиб грудной клетки от сработавшей подушки безопасности и несколько ссадин. Выдохнув с облегчением, Александр сидит, прикрыв глаза, затем фотографирует экран и отправляет Игнату снимок с сообщением: "Влад в аварию попал. Вроде, всё в порядке, позвоню ему сейчас", – а затем действительно набирает номер Влада. Лопата ударяется о металл. Влад отгребает в сторону взрыхлённую землю, приседает на корточки, рукой в перчатке расчищает поверхность. Он в джинсах и серой футболке, в кожаных ботинках с высоким голенищем, слишком тёплых для солнечной погоды. На синем небе ни облачка, пустырь за старой винокурней высушен и выжжен жарой, пучки пожелтевшей травы торчат под прикрытием редких колючих кустов, шипов на которых больше, чем крошечных узких листьев. Под одним из кустов неподалёку, положив голову на лапы, лежит Джек, петля его поводка – в руках Кайсы, одетой в новенькое трикотажное платье-футболку до колена и новые же белые теннисные тапки. На голове у Кайсы хлопковая панама, на плече сетчатый шоппер, в нём – бутылка воды и пакет фруктово-ореховой смеси. – Бочка, – говорит Влад, выдерживает паузу и добавляет: – Знаешь, если бы Плотников не сдох, я бы сам его прикончил. Может, даже бензопилой. – Дальше не будешь раскапывать? – спрашивает Кайса. Влад качает головой. – Пусть эксперты смотрят. Меня и так отругали за Мосин. Кайса протягивает руку и осторожно гладит его по волосам. – Извини, что втянула тебя, – говорит она. Влад невесело усмехается, медленно поднимается на ноги. – Тебе не за что извиняться. Это – хорошее дело. Нужное. А о нужных, но неприятных делах морпехи знают всё. – Я думала, ты электрик, – шутит Кайса. – Я многогранен как алмаз! – Влад ухмыляется и поднимает указательный палец. Оставив выкопанное как есть, он делает несколько фотографий и вместе с координатами пересылает Анцупову, возвращается с Кайсой и Джеком к машине, серо-коричневому внедорожнику "симфония" со шторками на задних боковых окнах и медведем гризли, нарисованным на капоте. Пока Кайса запускает Джека на заднее сиденье и отстёгивает поводок, Влад чистит лопату и убирает в багажник, распускает шнуровку ботинок и заворачивает голенища наружу. – Надо было тоже кеды купить, – говорит он, садясь в машину. – И панамку! – Ещё не поздно, – откликается Кайса. Панаму она как раз снимает и кладёт в карман на двери со своей стороны, открывает бутылку воды, пьёт. – Ты такая смешная с косичками, – поддразнивает Влад. Кайса невозмутимо хмыкает. – Зато и запоминают только брейды, а не меня, – парирует она. – И голову реже надо мыть! Влад смеётся. Они сидят в машине, поглядывая на пустырь, пока со стороны города не подъезжает синий фургон криминалистической экспертизы. У Влада звонит смартфон, Влад смотрит на экран, кивает и выходит встречать; Кайса отворачивается, тянется назад, гладит Джека. Вздыхает. Спрашивает негромко: – Ты тоже думаешь, что это нужное дело? Джек вываливает язык и лижет ей руку. Кайса смеётся и треплет его по загривку. В Клинике военно-морской хирургии стол, на котором лежит Игнат, выезжает из аппарата МРТ. Игнат снимает наушники, ждёт, пока стол опустится, и садится, свешивает ноги на пол. Он в футболке и тренировочных штанах, босой, на левой руке гематома от извлечённого катетера и слегка воспалённый след от пластыря. За стеклом, по другую сторону стены, Юдин через плечо диагноста наклоняется к монитору компьютера, вглядывается в изображение. – Подожди в коридоре, пожалуйста, – просит Игната медсестра, забирая у него наушники, чтобы протереть их антисептиком. Юдин выходит к нему через несколько минут, лицо у него задумчивое и скептическое. – Отпусти меня домой на выходные! – ошарашивает его Игнат, не вставая с зелёного дивана. – Домой? Тебя?! – Максим выразительно поднимает брови. – Я буду паинькой, – обещает Игнат. – У жены моего друга день рождения, мы сто лет нормально не виделись! Максим складывает руки на груди. – Алкоголь тебе нельзя, – с расстановкой говорит он. – Газировку тоже. Ничего жирного, острого, копчёного, солёного... Игнат смеётся и вскидывает раскрытые ладони. – Давай ты лучше скажешь, что мне можно! – предлагает он. – Список явно будет короче! Он встаёт, засовывает руки в карманы штанов. – Пожалуйста, – просит он, складывая брови домиком. – Я задолбался здесь сидеть. Сашка меня отвезёт и привезёт. И мой отец там будет, он за мной проследит. Упоминание Павла отчасти снимает сомнения Юдина. – Ладно, – говорит он неохотно. – Я напишу тебе, что и как принимать, что можно и что нельзя. Вечером сам занесу или через сестёр передам. Нарушишь – пеняй на себя. – Всё хорошо будет, – заверяет Игнат, широко улыбаясь. – Спасибо, док! На лифте поднявшись на седьмой этаж и вернувшись в свою палату, он берёт смартфон, пишет Казакову: "ОТПУСТИЛ", отправляет и досылает следом восклицательный знак. Александр отвечает ему эмодзи-фейспалмом и сообщением: "Заберу тебя в девять". Игнат закрывает мессенджер, и улыбка сползает с его лица. В списке контактов он выбирает Влада, смотрит на номер и закреплённую иконку – кусочек шифровальной машины прошлого века. – К чёрту, – бормочет Игнат и выключает смартфон. Стоит неподвижно, глядя перед собой. Чертыхается беззвучно, снова разблокирует экран и на этот раз нажимает на кнопку вызова. Звонок раздаётся в номере отеля "Белое яблоко", сияющего современного комплекса из четырёх корпусов с двумя бассейнами, теннисными кортами и собственным картингом. У Кайсы и Влада номер с двумя спальнями на этаже, где на стене возле лифта приклеен плакат: "Мы рады приветствовать вас и ваших четвероногих друзей!" Джек лежит на ковре посреди гостиной, Кайса, подвернув ногу, сидит на полу неподалёку от него и как раз лезет в сумку за конвертами, когда Влад достаёт из кармана смартфон и прочищает горло. – А вот и Тоха! – провозглашает он. – Я уже боялся, что его инфаркт хватил от новостей! Он уходит в свою спальню, но дверь не закрывает, садится на кровать и принимает вызов. – Привет, Гвоздь, – говорит он. – Как самочувствие? – Авария на девяносто седьмой трассе, – цедит Игнат сквозь зубы. – Ничего не хочешь мне рассказать? – Нет, – отзывается Влад. Игнат закрывает глаза, медленно вдыхает и выдыхает, сжимает кулак. Влад молчит, ожидая продолжения, но тоже закрывает глаза и скрещивает пальцы свободной руки. – Она в порядке? – спрашивает Игнат наконец. Влад выдыхает и расслабляется. – Да. – Она рядом? – понимает Игнат. – Да, – повторяет Влад. Кайса из гостиной кидает на него внимательный взгляд, усмехается и тянется за конвертом, подписанным "Марат Статейко", открывает клапан, и ей в руки выпадает чёрно-белая фотография. Игнат в своей палате подходит к окну, смотрит вниз, на залитую солнцем парковку. – Расскажешь мне потом что-нибудь? – спрашивает он без особой надежды. – Да, – в третий раз говорит Влад. – Ладно, – Игнат качает головой. – Говнюк ты. Не знаю, как ты её заставил... Искренний смех Влада заставляет его осечься. – Ты вообще пробовал её заставлять?! – спрашивает Влад с сарказмом и смотрит на Кайсу, чтобы узнать, какой эффект произвела его фраза, но Кайса как будто его не слышит, она сидит, прижав к губам сжатый кулак, и гладит фотографию Марата. Почуяв неладное, Влад хмурится, приподнимается на кровати, но садится обратно, когда Игнат на том конце линии тоже невесело смеётся. – Ну да, – соглашается он. – Ладно. Береги её, хорошо? – Обещаю, – говорит Влад, и Игнат разрывает звонок не прощаясь, прижимается лбом к стеклу и с силой бьёт кулаками по подоконнику. – Чёрт! – выдыхает он. – Чёрт, чёрт!.. Влад продолжает сидеть, глядя на Кайсу, неподвижно ссутулившуюся на ковре. Лишь через несколько вдохов и выдохов он сглатывает ком в горле и заставляет себя встать и выйти в гостиную, тоже смотрит на фотографию Марата – цветную, яркую; Марат на ней улыбается щербатым ртом, прижимая к себе большого красно-бело-синего робота. – Кай?.. – зовёт Влад негромко, приседая на корточки рядом с ней. – Что случилось? – Он умер, – ровно говорит Кайса. – Марат умер. Его ударили ножом. Трижды. Перед собой она видит тело, лежащее на грязном тротуаре в тупичке за рестораном. Кровь, вытекая из ран на груди и животе, смешивается с водой из лужи, подёрнутой бензиновыми кольцами; покрытое синяками лицо Марата обращено к серому предгрозовому небу, под нижней челюстью – маленький свежий порез от бритья, на шее – дешёвый крестик на шнурке. Рука его ещё сжата в кулак, костяшки разбиты, большой палец неестественно вывернут. Влад оседает на ковёр, моргает, шевелит губами, но так ничего и не говорит. – Мы опоздали, – констатирует Кайса, ведёт пальцем по серой щеке Марата на снимке, резко контрастирующей с синей головой робота – и с лицом подросшего Марата, оставшегося в тупичке. – Он был жив ещё утром. Она вдруг начинает плакать – тихо, почти беззвучно, – закрывает лицо руками, качает головой. Влад кладёт руку ей на плечо, затем придвигается ближе и обнимает, гладит по туго заплетённым брейдам, по спине. – Эй, – шепчет он, не находя других слов. – Это... не твоя вина. Не сразу, но Кайса поднимает голову, шмыгает носом, слабо улыбается. – Это неважно, – говорит она. – Моя или не моя. Мы опоздали. Он тоже умер. Осталась только Саша... и я уже не уверена, что нужно её находить. Слёзы по-прежнему текут по её щекам, и Влад снова привлекает её к себе и молча утыкается лицом ей в макушку. Позже, когда Кайса уходит в душ, он звонит Барбаре и рассказывает о Марате, передаёт то, что узнаёт от Кайсы. Барбара озабоченно поджимает губы, вбивая в базу данных запрос о недавних инцидентах на архипелаге Хорошева, листает ссылки, останавливается, дойдя до сообщения об убитом подростке. – Предварительная версия – разборки банд, – зачитывает она Владу. – В общем-то, похоже на правду, в плохом месте его нашли. Ты уверен, что это Марат? При нём были документы на имя Тансар Адуш... Адуша? Это склоняется?.. – Отправь им образец ДНК, – предлагает Влад, – но я уверен, что это он. Мне жаль. – У него не осталось родственников, которые будут его оплакивать, – цинично замечает Барбара. – Мать умерла незадолго до его исчезновения, отец – вскоре после, погиб на Фоксенах в одиннадцатом, там была та ещё мясорубка во время переворота. Осталась тётка, сестра отца. Я позвоню ей, но вряд ли она заинтересуется. В отличие от родителей других детей, она ни разу не приходила в полицию, чтобы узнать, как идут дела. Влад невпопад соглашается, кивает, прощается. Беспокойно хмурится, открывает браузер, вбивает: "Фоксены 2011 переворот". Первая же ссылка ведёт на официальную правительственную страницу. Влад пробегает взглядом текст, выхватывая отдельные слова, постукивает пальцем по корпусу смартфона. Останавливается, увеличивает одну из четырёх фотографий, подписанных: "Вывод войск с базы 1411-1/ФВП". – Вопросов больше не имею, – бормочет он. На снимке – морские пехотинцы на палубе БДК "Геннадий Лячин", грязные, усталые, в рваной форме, с ранениями, свежими или недавними. Одному из них как раз оказывают медицинскую помощь, а следующим в ряду, подставив лицо моросящему дождю, баюкая на груди АВП-06 и рассеянно глядя сквозь фотографа, сидит Алик. Игнат просыпается в начале седьмого утра в гостевой спальне дома Казаковых. Он лежит на спине, провалившись головой между двух подушек, накрытый одеялом до пояса. На обнажённом торсе даже в полутьме видны старые шрамы, Игнат рассеянно потирает один из них, бесцельно разглядывает круглую люстру с металлическим желтоватым обручем по периметру. Сон не идёт. Помаявшись и поворочавшись с боку на бок, Игнат встаёт, умывается в прилегающей к спальне ванной комнате, натягивает джинсы и белый с цветными разводами свитшот и бесшумно спускается на первый этаж. Он знает дом как собственный и безошибочно открывает шкафы, чтобы сварить себе какао на миндальном молоке, берёт из вазочки немного печенья и садится за стол. Взгляд его падает на лаванду в длинном керамическом лотке, цветущую на подоконнике. По рисунку и оттенку лоток похож на цветочный горшок в доме Кайсы; усмехнувшись, Игнат разглядывает симпатичный простой узор под глянцевой глазурью, затем хмурится, приподнимается – и садится обратно. – Пара часов ничего уже не изменит, – назидательно говорит он самому себе и отпивает какао, оставляющее белёсые усы на его верхней губе. В Бирсби Влад перекатывает голову по подушке и открывает глаза, смотрит на Джека, положившего морду ему на кровать. – Иду, иду!.. – соглашается Влад и широко, с наслаждением зевает. Его смартфон показывает четверть девятого утра, на экране блокировки – сообщение от Алика, начинающееся словами: "Насчёт дома на Турнефор..." Мимолётно наморщив нос, Влад надевает футболку и джинсы, запихивает смартфон в задний карман и выходит в гостиную номера. Дверь в спальню Кайсы плотно закрыта. Влад колеблется, но всё же не решается постучаться и оставляет записку на стикере, приклеенном к зеркалу: "Гуляю с Джеком". За углом их корпуса отеля есть площадка для выгула. Пользуясь тем, что они – единственные посетители на текущий момент, Влад спускает Джека с поводка и садится на скамейку у забора, пальцами расчёсывает волосы, трёт лицо. Достаёт смартфон. "Насчёт дома на Турнефор не парься, – пишет Алик, – Клаус сдал дом под съёмки сериала и уехал до сентября. Ты же вернёшься до сентября?" – Я надеюсь, – бормочет Влад, пишет в ответ: "Позвоню?" Джек прибегает и кладёт голову ему на колени. Влад чешет ему голову между ушей, улыбается, разговаривая по телефону, смеётся, смущаясь; у себя в квартире в Кэмберри Алик перебирается с вращающегося стула на узкую кровать, закидывает ногу на ногу, выразительно играет бровями, словно общается лицом к лицу. – Скажешь, зачем тебе Санино фото? – спрашивает он вдруг. – Позже, – подумав, решает Влад. – И лично. Ладно? Ничего плохого, клянусь. – В этом я и не сомневался, – Алик широко улыбается. – Ладно, без проблем. Скинешь взамен своё? – Голое? – неловко шутит Влад и сам же краснеет. Алик прочищает горло, жмурится, перекладывает ноги. – Ну и кто тут примитивно подкатывает? – поддевает он насмешливо и добавляет: – Нет уж, давай одетое, мне ещё работать сегодня, не срывай мне процесс. – Едешь куда-то? – Влад с готовностью хватается за возможность сменить тему. – Отчёт пишу предпродажный. Дом своих денег не стоит, ищу вот корректный синоним к выражению "обоссать и сжечь"! – Алик хмыкает. – К обеду надо отправить, а у меня конь не валялся. – Тогда иди работай, – Влад смотрит на часы и свистом подзывает Джека, цепляет к его ошейнику поводок. – Мне тоже пора, если честно. – Фото! – напоминает Алик. – Сделаю, – обещает Влад. Он взглядом ищет их окна на стене гостиницы, чуть хмурится, видя задёрнутые шторы в комнате Кайсы. В холле он покупает холодный чай с шариками тапиоки, зелёный – для себя и нежно-розовый для Кайсы; бариста подписывает имена на стаканах и ставит их в картонный держатель, желает приятного дня и подмигивает. Влад чуть виновато улыбается и отводит взгляд. Когда они с Джеком входят в номер, дверь Кайсы по-прежнему закрыта. Влад ставит чай на стол – его стакан уже наполовину пуст, – смотрит на часы и барабанит пальцами по стене, вздыхает и наконец стучит. – Доброе утро, – говорит он громко. – Как насчёт завтрака? Из комнаты не доносится ни звука. – Кайса? – зовёт Влад снова. – Ты в порядке?.. Теперь он хмурится всерьёз, смотрит на Джека, словно ожидая поддержки. Кайса в своей постели медленно моргает. Она лежит на боку на самом краю, обняв подушку и отбросив одеяло, во вчерашнем платье; на её щеках и подбородке, на предплечьях и голенях цветут красные аллергические пятна. Влад за дверью ещё раз зовёт её по имени, выдерживает паузу и добавляет: – Так, я вхожу. Джек вбегает вместе с ним, тычет носом в руку Кайсы, облизывает ей лицо. Влад сперва проходит к окну и отдёргивает штору, впуская в комнату солнечный свет, затем разворачивается к кровати и видит красные пятна. – Твою ж мать!.. – вырывается у него. Опустившись на колени, он трогает лоб Кайсы, заглядывает ей в глаза и повторяет: – Да мать твою!.. Я вызываю врача! Глазные яблоки Кайсы медленно проворачиваются, не успевая за движениями Влада, достающего смартфон. Когда он набирает номер службы спасения, Кайса отпускает подушку и скрещивает запястья, одновременно раскрывая ладони. – Нет, – говорит она так тихо, что Влад скорее угадывает, чем слышит. Единственное слово отнимает у неё все оставшиеся силы, и она закрывает глаза, но этого достаточно: поколебавшись, Влад извиняется перед оператором службы спасения за ошибочный вызов и кладёт смартфон на тумбочку, отстраняет Джека, лезущего обниматься, и приказывает ему лечь. – Уходи, – шепчет снова Кайса, закрывая глаза. – Ага, сейчас, – голос Влада сочится сарказмом. – Ты себя в зеркало видела? Выглядишь кошмарно. Тебе нужна помощь, и либо ты говоришь мне, что делать, либо я вызываю врача. Тридцать секунд на размышления, время пошло. Кайса досадливо морщится, подтаскивает руку к лицу, смотрит из-под ресниц на красное пятно на тыльной стороне ладони. Зрение её затуманивается; в тёплой коричневой дымке Кайса видит Ингрид, наклоняющуюся над ней в сауне дома в Остине. Ингрид обтирает ей лицо прохладной влажной тканью, гладит по голове и целует в лоб. – Всё будет хорошо, маленькая, – обещает Ингрид. – Тебя это больше не коснётся. Никогда. Ничего не бойся, я рядом, и я больше этого не допущу. – You were wrong [Ты ошибалась], – бормочет Кайса. – Что? – переспрашивает Влад. – В каком смысле?.. – De ätt inke möulight [Так нельзя], – говорит Кайса и отводит руку Ингрид, вглядывается в лицо матери, пока оно не тает окончательно в солнечном свете утреннего Бирсби, лишь тогда Кайса приподнимается на локте и пытается сесть. – Эй, эй! – Влад перехватывает её, не давая упасть. – Куда ты собралась? – Мне нужно в воду, – Кайса цепляется за его запястье. – В горячую. Нет, в горячую нельзя. В тёплую. Мне нужно в тёплую воду! Влад дёргает бровью и натягивает на плечи Кайсы одеяло. – Сиди, – говорит он. – Я наберу тебе ванну и вернусь. Не вставай, ладно? Он всматривается в лицо Кайсы, но по ней трудно сказать, понимает она его или нет. Чертыхнувшись, Влад повторяет: – Посиди спокойно, ладно? – и выходит из комнаты, оглядывается напоследок и качает головой. В ванной он включает воду, пробует локтем температуру и затыкает слив резиновой пробкой, трёт лицо руками. – Тоха меня точно убьёт, – констатирует он, вздыхает и возвращается за Кайсой. И не удивляется, обнаружив её сидящей на полу возле кровати. Джек наполовину лежит у неё на коленях, и Кайса короткими нервными движениями чешет ему загривок, глядя куда-то в пространство перед собой. В солнечном свете она выглядит хуже, чем в полумраке; у неё слезятся глаза, а красные пятна становятся больше и суше. Поразмыслив, Влад прогоняет Джека – Кайса невероятно медленно поворачивает голову вслед лабрадору, – заставляет Кайсу встать и подхватывает на руки, прежде чем она оседает обратно. – Держись, – говорит он и несёт её в ванную, кладёт в тёплую воду прямо в голубой пижаме, подсовывает ей под голову скомканное полотенце. – Нормально? Или теплее? Кайса слабо сжимает его пальцы. – Хорошо, – произносит она по слогам. – Не бойся, ладно? И, прежде чем Влад успевает спросить, о чём она, Кайса сгибает ноги и с головой уходит под воду, утаскивая за собой полотенце. Владу стоит больших трудов не вытащить её немедленно; он впивается пальцами в бортик ванны и расширенными глазами смотрит на Кайсу. Он следит за её дыханием, вернее, за задержкой дыхания, и не сразу замечает, что красные пятна на её лице бледнеют и уменьшаются, хоть и не до конца. Когда он уже готов вытащить её силой, Кайса медленно выпрямляет ноги и выныривает, шумно выдыхает и открывает глаза, и тьма в них неохотно и небыстро сползается из радужных оболочек обратно в зрачок. – Не бойся, – повторяет Кайса, переводя взгляд на Влада. – Я не умру. Не сегодня. – Утешает, – Влад прочищает горло, молчит, спрашивает задумчиво: – Горяченькой добавить? – Да, – говорит Кайса. – Спасибо. Она вытаскивает намокшее полотенце, сворачивает валиком и кладёт обратно под голову, закрывает глаза и как будто задрёмывает. Влад ждёт, пока вода потеплеет, закручивает кран и выходит в гостиную, поднимает трубку стационарного телефона и набирает номер администратора. – Привет, – говорит он. – Пожалуйста, завтрак на двоих в сорок второй. И побольше кипятка в термосе, будь так добр. В открытую дверь он наблюдает за Кайсой, готовый в любую секунду сорваться с места и вытащить её, но Кайса лежит неподвижно, держа голову высоко над водой, и едва заметно водит пальцем по бортику ванны, словно подтверждая, что жива и дышит. Джек, устав от одиночества в спальне, выходит и садится перед Владом, заглядывает ему в лицо. Влад хлопает себя по лбу и достаёт из сумки пакет корма, насыпает в силиконовую миску. – Прости, дружище, – он треплет Джека по загривку. – Облажался, признаю. Долив в другую миску бутилированной воды, Влад останавливается в дверном проёме ванной комнаты, прислоняется плечом к откосу. – Спишь? – зовёт он неуверенно. – Нет, – откликается Кайса. Голос у неё слабый, с хрипотцой; красные пятна на коже ещё видны, но выглядят не так пугающе, как прежде. – Объяснишь мне что-нибудь? – Влад складывает руки на груди. Кайса глухо смеётся, кашляет, проводит мокрой ладонью по лицу. – Мне бы кто объяснил, – говорит она и с видимой неохотой открывает глаза. – Что ты хочешь узнать? – Что происходит, например... Влада прерывает стук в дверь номера. Джек звонко лает дважды и замолкает; Кайса сползает чуть ниже в воду и запрокидывает голову. – Справа в моей сумке коробка, – она чуть повышает голос, чтобы Влад услышал. – Тебе зелёный ярлычок, мне – оранжевый. Зачерпнув горстями воду, она поливает лицо и шею, дышит ртом, растирает виски и грудь. – Я могу, – шепчет Кайса. – Я должна. Я принимаю!.. Белая кружка с логотипом гостиницы в руке Влада превращается в белую кружку в руке Казакова. Александр, в белой майке и пижамных штанах, с закрытыми глазами делает первый глоток кофе, улыбается с наслаждением и говорит: – Если бы Тани не было, я бы на тебе женился! – Хрен тебе, – ласково откликается Игнат. – Не для тебя моя роза цвела. Он ухмыляется и добавляет: – Кстати, о розах. Отвези меня цветы полить, а? – Сейчас? – изумляется Александр, глядя на часы, показывающие без четверти восемь утра. – А когда? – парирует Игнат. Подумав, Александр кивает и ставит кружку на стол. – Ладно, – говорит он, – погоди минуту, джинсы надену и Танюшку предупрежу. Кофе он берёт с собой в машину, разжимает крепления в подставке под больший диаметр и ставит кружку туда. Игнат с любопытством хмыкает, но молчит; всю дорогу он смотрит в окно на просыпающийся город, разглядывает вывески и прохожих, подставляет лицо солнцу, пока они ждут разрешающего сигнала светофора. В блондинке, выходящей из кофейни с бумажным пакетом в руках, ему мерещится Кайса; девушка оборачивается на оклик подруги, и Игнат с сожалением видит хорошенькое, но чужое лицо. – Всё-таки, кто она? – спрашивает Александр, когда серый "космос" сворачивает на Торфяную дорогу. – Ну давай, скажи мне хоть что-нибудь! Как вы познакомились? Игнат пожимает плечами. – Она подобрала меня в лесу, – честно говорит он. – Мы попали в оцепление. Серёга погиб, а я вынес девочку к полиции и влип под "Перехват". Думал, придётся прорываться, и тут она подъехала, вытащила меня из кустов, переодела, накидала коньяком и провела через посты, выдав за своего брата. Александр давится кофе и кашляет, брызги летят на рулевое колесо. – Да ладно?! – не верит он. – Тох, это даже для тебя чересчур! – Наверное, – задумчиво соглашается Игнат. – Или нет. Дверь дома номер двести двадцать по-прежнему не заперта. Игнат качает её и спускается с крыльца, достаёт из банки под водосточной трубой запасной ключ. Теперь хмыкает Александр. – А мне сказать не мог, да? – Я надеялся, что она ещё не уехала, – просто отвечает Игнат, и Александр замолкает. Лаванда на тумбочке в прихожей выглядит мёртвой: сухие, желтовато-серые и скрученные листья, поникшие стебли, безжизненные белёсые головки цветов. Игнат трогает мизинцем растрескавшуюся землю, чешет затылок. – Н-да, – говорит он глубокомысленно, разувается, проходит в кухню, поправляет съехавший магнит, держащий на холодильнике список продуктов. Оборачивается к другу: – Я... поднимусь наверх, ладно? Подожди здесь. Александр кивает. Оставшись в одиночестве, он смотрит на список продуктов, читает его, перечитывает. Хмурится. Фотографирует и отправляет Тане с комментарием: "Это диета? Вроде, я где-то видел такое". В ожидании ответа он выходит в гостиную, бегло просматривает корешки журналов по шитью на стеллаже, подходит к столу, где по-прежнему лежит красный кнопочный телефон, а под ним – плотная полиэтиленовая папка. Александр открывает её, вчитывается и присвистывает, наморщив лоб. Его смартфон беззвучно вибрирует, принимая голосовое сообщение. Александр оглядывается на лестницу, убавляет громкость и подносит динамик к уху. – Диета-диета, – Таня смеётся. – Для беременных. У меня был такой же листочек, даже с такими же цветочками, видимо, ты его и помнишь! Это приложение-дневник к книге Рязановой, она у меня до сих пор на полке стоит! – О чёрт!.. – шёпотом произносит Александр и закрывает рот рукой. К возвращению Игната он справляется с переживаниями достаточно, чтобы протянуть другу только папку. – А об этом ты почему не сказал? Я тут как дурак с регистратором шастал, чтобы проникновение со взломом не приписали!.. Игнат заглядывает под пластик, и ему достаточно прочитать шапку договора аренды помещения (арендодатель – Маргарет Ульсдоттир, арендатор – Игнат Новиков), чтобы крепко зажмуриться и не менее крепко выругаться. – Потому что она продумывает всё, – говорит он, яростно скручивая папку в трубку. – Продумывает всё и не спрашивает ничьего мнения при этом, и никому ни черта не рассказывает!.. Лицо Кайсы мало-помалу приобретает нормальный цвет, хотя на шее и руках ещё цветут розовые пятна. Закутанная в белый махровый халат и одеяло, она сидит в постели, скрестив ноги, держа в руках кружку, из которой свисает оранжевый ярлычок чайного пакетика. Влад сидит в изножье кровати со своей кружкой и сэндвичем, Джек лежит на полу между ним и Кайсой. – Первый покойник – самый тяжёлый, – негромко, с сочувствием говорит Влад. – Чем бы ты ни занималась. Первое превращение живого в неживое на твоих глазах не может не шокировать. – Я должна была это предусмотреть, – Кайса делает глоток, греет ладони о кружку. – И возможную смерть... и возможный откат. Она разглядывает пятно на запястье, поднимает глаза на Влада. – Тебе интересно?.. Мне тоже, если честно, но, как я уже сказала, я могу только предполагать, – она выдерживает паузу, пожимает плечами. – Нечто похожее случилось после моего первого поиска. Мне было восемь. Я взяла фотографию и увидела девочку вдвое старше меня, изнасилованную, избитую и задушенную, гниющую на дне водохранилища. Очень ярко увидела, как наяву. Влад шумно вздыхает, морщит лоб, подбирая слова, но Кайса продолжает: – И знаешь, что? Сперва я испугалась, а затем это просто – вошло в меня, встало на место. Было страшно, неприятно, одиноко, но – нормально. Как будто так надо. – А потом? – осторожно спрашивает Влад. На заднем сиденье машины шерифа Ингрид раздевает насквозь мокрую Маргарет, растирает её и закутывает в шерстяное одеяло, бормочет по-скандинавски: – Ты не будешь этим заниматься! Это не твои проблемы, ты не должна выполнять их работу! Пусть провалятся все, ты не обязана копаться в смерти только потому, что родилась в четвёртом колене!.. – Потом я заболела, – Кайса делает ещё глоток. – Дар пришёл, а я его оттолкнула. То есть, я так думаю, понимаешь? Мне не у кого спросить. Когда рождается Смерть, предыдущей Смерти уже нет в живых, да и если бы кто-то дождался – дар у всех разный, я говорила?.. Влад кивает. – Тогда я могла умереть, – признаётся Кайса. – Умерла бы, но мама пришла за мной. – Как ты – за Тохой?.. – предполагает Влад. Ветер шелестит листьями кукурузы. Серо-сизое небо низко нависает над самыми метёлками, тучи сгущаются, вдали, у горизонта, вспыхивает молния. Маргарет, сидя между рядами шершавых стволов, крепче обнимает колени руками. – Маргарет! – кричит Ингрид. – Мэг, детка, отзовись! Это я! Поговори со мной, Мэг! Она ходит кругами, стараясь сломать как можно больше листьев на своём пути, чтобы видеть, где проходит, и её руки покрыты глубокими царапинами и запёкшейся кровью. – Маргарет! – кричит она снова. Крупная полёвка выскакивает из-под её ног и несётся через открытое пространство, и на неё тут же пикирует сипуха с метровым размахом крыльев. Ингрид отшатывается, скрещивает пальцы на обеих руках. – Elga Od-Moät!.. – выдыхает она, провожая сипуху взглядом, а когда опускает глаза, видит Маргарет, стоящую в нескольких метрах от неё. Ночная рубашка, лицо и руки Маргарет в грязи; она переступает с ноги на ногу, и в её резиновых сапогах хлюпает вода. – Мэг! – Ингрид делает шаг вперёд, Маргарет – назад. – Тебе нельзя сюда, – хмуро говорит Маргарет. – Зачем ты пришла? – За тобой, – Ингрид протягивает руки, не сдвигаясь с места. – Я хочу вернуть тебя домой. Пойдём со мной, детка. Всё будет хорошо. Ты поправишься, и мы уедем отсюда навсегда. – Куда? – Маргарет недоверчиво смотрит на неё исподлобья. – В Гирону, к Эмели, – предлагает Ингрид. Царапины на её коже саднят и чешутся, она машинально скребёт их, и капли крови, набухая, срываются и падают на сухую землю, мгновенно впитываясь без следа. – Или к папе домой. Помнишь, ты хотела посмотреть на эвкалипты? Мы их увидим. И дельфинов, и косаток, и будем плавать с аквалангом – ты ведь хочешь научиться плавать?.. Маргарет провожает взглядом капли крови. – Они узнают, – возражает она. – Они придут за мной. – Никто не придёт, – уверенно и отчётливо говорит Ингрид. – Никто и никогда не узнает о тебе. Ты никого больше не будешь искать. Всё кончилось, маленькая. Я больше не позволю втягивать тебя в чужие проблемы. Забудь об этом. Всё будет хорошо. Маргарет наклоняет голову набок. – Пойдём домой, – вновь просит Ингрид. – Давай же. Ты, я и папа. Мы уедем далеко-далеко и будем жить долго и счастливо. – А если мне снова покажут фото? – Маргарет делает первый робкий шаг вперёд. – Ты научишься не реагировать, – Ингрид грустно улыбается. – Мы научимся вместе, ты и я, ладно? Если ты не выдашь себя, никто не догадается, как много ты видишь. – Но я должна делать то, что вижу! – кричит Маргарет. – Ты никому ничего не должна! – кричит Ингрид в ответ. – Пусть сами разбираются со своими проблемами! Молния раскалывает сухое небо прямо над ними. Маргарет визжит, приседает и закрывает уши ладонями, и Ингрид бросается к ней, подхватывает на руки и прижимает к себе. Грязные резиновые сапоги пачкают её белое платье, но Ингрид не обращает внимания; озираясь, она ищет дорогу обратно, к двери в реальный мир. Гром раскатывается над кукурузой как горный обвал, Маргарет снова визжит, и Ингрид бежит, не разбирая дороги. Листья кукурузы хлещут её по лицу и голым рукам, цепляются за волосы, вырывая целые пряди, но со вторым разрядом молнии Ингрид вылетает на полянку, в центре которой стоит, поскрипывая, белая дверь в бетонной коробке. – Что это? – спрашивает Маргарет, отнимая от плеча матери заплаканное лицо. – Дом, – Ингрид улыбается и ставит её на землю, но не отпускает. – Там, за дверью, наш подвал. Возьми меня крепко за руку... – Мне туда нельзя, – Маргарет отчаянно мотает головой. – Мне туда нельзя! Небо в третий раз озаряется ветвистым электрическим разрядом. – Маргарет, – потерянно говорит Ингрид. – Мэг, но как же... Развернувшись на каблуках, утопающих в густой земляной пыли, Маргарет безошибочно указывает на едва видимую чёрную крышу. – Там, – объявляет она. – Я засну там и проснусь дома. Ингрид открывает рот, вспоминая чистую комнату в больнице, куда её не пускают даже в комбинезоне, лишь дают посмотреть через двойное стекло, и не решается сказать правду, не решается спорить с дочерью, знающей больше неё об этом месте, владеющей им – в отличие от гостьи-Ингрид. – Хорошо, – соглашается она. – Тогда я тебя провожу. – Не надо! – Маргарет рукавом утирает лицо, оставляя на нём грязные разводы. Хмурится, спрашивает: – Мне точно больше не нужно искать мёртвых людей? – Никогда больше, – обещает Ингрид. Она выжидает, когда Маргарет войдёт в кукурузу, и тихонько крадётся за ней – так далеко, чтобы видеть лишь мелькание красных сапожек. Маргарет бежит быстро, и Ингрид тоже приходится иногда прибавлять шагу, но молнии больше не сверкают, а гром гремит в отдалении, не страшный и не настоящий; Ингрид приподнимается на цыпочки, провожая Маргарет взглядом через задний двор, и с облегчённой улыбкой идёт к двери, которая приведёт её домой. – Тогда я ничего не знала о лимбе, – Кайса кутается в одеяло, сутулится. – Интуитивно чувствовала некоторые вещи, угадывала, но и только. А мама... Ингрид листает старый растрёпанный гримуар с кожаной обложкой, останавливается на странице, где нарисована открытая дверь, и солнечный свет, бьющий из-за двери, освещает и бумагу, и руки Ингрид, бросает тёплые отсветы на её лицо. – ...не знала о нём вообще ничего. Она провела ритуал по гримуару моей прабабки, предыдущей Смерти. Он написан по-русски, да ещё так... иносказательно. Я этой ошибки не повторю, – угрюмо замечает Кайса, дёргает плечом. – В общем, неважно. Мама вытащила меня, но погибла сама, а я накрепко запомнила её слова: я не должна никого искать. Имею право не видеть и не обращать внимания. Вот только, похоже, я не имею такого права. Если я что-то умею, я должна это делать, иначе, – она вытягивает руки, покрытые красными пятнами, растопыривает пальцы, – иначе оно сожрёт меня. Я захотела отступить, и мне напомнили, что так нельзя. Влад смотрит на неё, забыв и о чае, и о сэндвиче. Хмурится. Спрашивает: – Так ты тоже могла погибнуть, когда ходила за Тохой? Кайса поднимает голову, молчит. Между ней и Владом – дверь, рассыпающаяся пеплом, тянущаяся по ветру тающими клочьями серой, седой тьмы, и высокая сухая трава с колючими колосьями, и небо, низкое предгрозовое небо, готовое обнажить сияющие клыки молний, раскатить неподъёмные валуны грома. – Лимб ничего не даёт просто так, – Кайса отвечает и не отвечает одновременно. – Я потеряла три года жизни, когда искала Плотникова, и семь – когда ходила за Игнатом. Влад верит ей мгновенно и сразу, медленно кивает, сглатывает ком в горле. Кайса поднимает глаза. Усмехается: – Уверен, что хотел это знать? – Я не скажу ему, – отвечает и не отвечает Влад. – Не надумала поесть? В твоём положении голодать нельзя. – Специалист нашёлся, – насмешливо отзывается Кайса. – Там была каша, да? Я бы съела. А потом... Она на мгновение замирает и напрягается, натянуто, болезненно улыбается и заканчивает: – А потом мы съездим за Стивеном и Дианой. Пора. Игнат тоже улыбается, лукаво и насмешливо. – С днём рождения, Танюш, – поздравляет он и жестом фокусника достаёт из-за спины горшок с засохшей лавандой, наслаждается удивлением на лице Тани и смеётся: – Это не тебе. Это мне. Поможешь реанимировать? – Давай попробуем, – Таня берёт горшок в руки. – Где ты её взял? Я подарила её девочке из молла... – Я люблю эту девочку, – прямо говорит Игнат. – И если она когда-нибудь вернётся, хочу её порадовать.