Каждая четвёртая

Звук, похожий на далёкий ружейный выстрел, будит Александра Казакова на рассвете, за две минуты до срабатывания оповещения фитнес-браслета. Распахнув глаза, Александр прислушивается несколько секунд, затаив дыхание, затем расслабляется и опускает голову обратно на подушку, с улыбкой смотрит на спящую рядом Таню. Однако вскоре лицо его омрачают тревожные мысли, он хмурится, и по сигналу браслета встаёт уже озабоченный и отстранённый. Натянув спортивный костюм и надев кроссовки, Александр выбирает в приложении на смартфоне режим бега, вставляет в уши наушники и выходит из дома. Он закрывает дверь без хлопка, и всё же внизу, в подвале, Игнат открывает глаза и приподнимается в спальнике, прислушивается, совсем как Александр до этого. Смотрит на часы, кивает, усмехается и неохотно вылезает из спальника. Он тоже разминается, но совсем не так, как Александр перед пробежкой; движения Игната скупые, ограниченные доступным ему пространством, и всё же он прорабатывает всё тело, качает пресс, отжимается и завершает комплекс длительной растяжкой, демонстрируя отличную гибкость и подвижность суставов. Александр в это время бежит по пустой улице, по-прежнему хмурясь и не обращая внимания на весёлую музыку в наушниках. Его взгляд обшаривает окрестности, руки сжаты в кулаки, и он шарахается в сторону, когда в припаркованной у тротуара машине открывается дверь. От его движения полупьяный парень лет двадцати пугается и плюхается обратно на пассажирское сиденье, кричит недовольно: – Эй, друг, ты чего?! Александр чертыхается про себя, морщится досадливо и бежит дальше с виноватым и растерянным выражением лица. Когда он возвращается, Таня уже ходит по кухне, сонная, тёплая и растрёпанная, в голубом халате с белыми цветами. При виде неё тревога наконец оставляет Александра, он целует жену, прижимается лбом к её лбу и стоит так несколько секунд, прежде чем уйти в душ. Таня, улыбаясь, включает чайник, достаёт из холодильника яйца, перец и веджимайт, холодное мясо в контейнере, вкладывает в тостер два куска хлеба. За вентиляционной решёткой подслушивающее устройство едва заметно моргает светодиодом, невидимым со стороны кухни. – Я сегодня поздно, – напоминает Александр. Он спускается со второго этажа уже в форме, с кобурой на боку, с пристёгнутыми к поясу наручниками и рацией. – И пьяный, – широко улыбается Таня. Александр закатывает глаза и смеётся. – Надеюсь, не как в прошлом году! – говорит он. – Пашка обещал больше к коктейлям руку не прикладывать! – Плотно закусывай и позвони мне, если нужно будет тебя забрать, – Таня целует его в макушку и садится напротив, подперев голову рукой, смотрит, как муж завтракает. – Обещаю! – Александр складывает из пальцев сердечко. Внизу в подвале Игнат сидит с ноутбуком на коленях и смотрит в экран, где открыта форма нового письма. В поле "Получатель" – Елизавета Новикова. Игнат вздыхает и начинает печатать: "Привет, Одуванчик! Я скучаю невыносимо. Они говорят, время лечит, но забывают, что не всё можно вылечить бесследно..." На углу Липовой аллеи Александра подбирает белый седан с номерами полицейского департамента Лагунева, водитель – Павел Крамер – ухмыляется и пожимает протянутую руку, смеётся в ответ на шутку. – Возможно, я сделал неправильный выбор, – говорит Игнат за кадром. – Я просыпаюсь и думаю, что буду делать, если на доске появится сообщение об очередном ребёнке. Если мне придётся решать, отправиться на поиски или сторожить Таню и Диму. Я не могу потерять их, Одуванчик, только не их – после тебя, но и никакого другого ребёнка потерять не могу. Это... убьёт меня, Одуванчик. По-настоящему убьёт. Крамера в отделе встречают дождём из конфетти и серпантина, достаётся и Казакову, и он смеётся и пятится, стряхивая с формы цветные бумажки. Из своего кабинета, приподнятого над уровнем общего зала участка, за поздравлениями наблюдает капитан Евгений Тартанов. Он тоже в форме, гладко выбрит и очень коротко подстрижен, кобуру с табельным "кеплером" он носит под мышкой. На его переносице красный след от очков, на щеке возле уха – старый шрам, гладкий и белый на фоне загара. – Казаков! – он повышает голос, легко перекрывая общий шум. – Ко мне, сейчас же! – Ну, блин! – сокрушается детектив Полина Лагодина, крепкая полная женщина чуть за сорок, одетая в строгое тёмно-синее платье и пиджак, похожий на полицейский китель. – Санёк, ты влип, кажется! Что ты успел натворить? День только начался! – Сам в шоке! – Александр выразительно округляет глаза, стряхивает последние конфетти, хлопает Крамера по плечу и в несколько шагов пересекает зал, одним прыжком взлетает по ступенькам и заходит в кабинет, прикрывает дверь. Тартанов смотрит на него поверх очков хмуро и как будто печально, и от этого у Александра пропадает желание шутить. Молча придвинув себе стул, он садится и ждёт, пока ему расскажут, в чём он провинился. – Если ты видишь меня, Одуванчик, – продолжает за кадром Игнат, – дай мне знак. Дай мне знак, что я поступаю правильно... Наконец, Тартанов кашляет в кулак, вздыхает и спрашивает: – Саня, у кого есть доступ к твоему домашнему ноутбуку? – У меня и Тани, – Александр пожимает плечами, хмурится. – Что случилось? – А пароль от базы департамента ты кому-нибудь давал? – Тартанов наклоняется, ставя локти на стол. – Сань, подумай как следует. Ты его где-то записывал? Говорил кому-нибудь?.. На лице Александра последовательно отражаются недоумение, беспокойство – и понимание, такое краткое, что Тартанов не успевает его заметить, а Казаков уже прикрывает лицо рукой, трёт лоб, изображая задумчивость и сомнение. – Тане, – произносит он наконец. – Она пару раз для меня кое-что смотрела, когда я был в машине. – Тане, – с угрозой повторяет Тартанов. – Казаков, не умеешь врать – не берись. Если бы твоя Таня видела материалы по Заречному, она бы уже заставила тебя уволиться и переехать на другой конец страны! Он хлопает по столу ладонью и подталкивает Казакову распечатку, ждёт, пока тот перевернёт и прочитает. – Служба безопасности следит за всем, что касается дела Заречного, – продолжает Евгений. – Тебе уже не положено этим заниматься, так что меня спросили, какого чёрта мой сотрудник снова лезет куда не надо, неужели вторую медаль захотел. А я точно знаю, что это был не ты, потому что в одиннадцать ноль пять мы с тобой сидели в допросной с дорогим другом Копилкой. Саня, подумай ещё раз: кому ты давал пароль? – Никому, – искренне отвечает Александр, глядя Тартанову в глаза. Евгений шумно выдыхает и откидывается на спинку кресла. – Я тебя сам убью, – обещает он. – СБ велела тебе, во-первых, оставить Заречного в покое, а во-вторых, поменять пароль, ты, оказывается, его не менял со дня выдачи логина. Не меньше двадцати знаков, минимум одна заглавная буква, минимум одна цифра и один специальный символ... ты знаешь, что такое "специальный символ", засранец? – У Полины спрошу, – убедившись, что гроза прошла стороной, Александр кивает назад, на общий зал. Тартанов жуёт губами, словно хочет что-то сказать, но в итоге только машет рукой, отпуская подчинённого. Говорит ему в спину: – И Таня, – он насмешливо выделяет имя, – тоже пусть к Заречному не лезет, тебе ясно? Мне не нужно внутреннее расследование в отделе! Александр оборачивается и кивает. Спустившись обратно в зал, он отшучивается от Полины и Павла, садится на своё место, включает компьютер и входит в базу. Предупреждение от службы безопасности выскакивает на середину экрана: "Ваш пароль устарел. Пожалуйста, введите новый пароль. Пароль должен содержать не менее 20 знаков, минимум одну заглавную букву, одну цифру и один специальный символ". Взяв бумажку, Александр некоторое время думает, пишет и зачёркивает, затем меняет пароль, вводит подтверждающий код, пришедший сообщением на смартфон. Колеблется, смотрит на открытое окно базы, на смартфон. Трёт лоб, чертыхается, идёт за кофе, и рядом с кофейным автоматом, в слепой зоне внутренних камер наблюдения набирает сообщение в мессенджере, выбрав получателем Тоху ("был в сети несколько лет назад"). "02foxens~AABKMMNNSSh база ДПЛ". В папке входящих писем в его рабочей почте несколько сообщений, пересланных с адреса "kazaks@straha.net". Александр открывает одно из них, смотрит на уведомление: "Это сообщение было переслано автоматически, поскольку владелец адреса kazaks@straha.net настроил переадресацию на ваш адрес. Если вы не хотите получать сообщения..." – Засранец, – бормочет Александр и уже хочет закрыть почту, когда в папку падает новое сообщение. Отправитель – Гвоздь. Внутри всего одна строчка: "0106hpptgthr". Александр закрывает глаза, сжимает в кулак свободную руку и длинно, свирепо выдыхает, затем выходит на смартфоне из рабочего аккаунта, набирает логин kazaks и вводит полученный пароль. И улыбается, пытаясь сдержать навернувшиеся на глаза слёзы. Свет люминесцентных ламп над его головой становится жёлтым и прозрачным, потолок набирает ясный тёмно-голубой оттенок неба, и на его фоне пролетает оранжевый с синим волейбольный мяч, снижается по крутой траектории и падает прямо в руки Анастейше Аштанидзе, одетой в спортивный костюм "Кэмберрийских мечтателей" и кроссовки. Её чёрные вьющиеся волосы небрежно подвязаны мятой лентой, глаза подведены светлой бронзой, сияющей на фоне тёмной кожи, губы чуть тронуты блеском. Она хочет бросить мяч Дияру, но тот вдруг хмурится, поднимает руку и отходит в сторону, доставая из кармана смартфон, и Анастейша переключается на сыновей, высоко подкидывает мяч и хлопает по нему ладонью, отправляя на ту сторону площадки. Дияр с любопытством смотрит на номер, подписанный "Swiss Route GmbH". – Слушаю, – говорит он наконец. – Это я и мой номер, – Кайса не тратит время на приветствие. Она сидит за столом, вручную пришивая кружево к кукольному платью и держа плечом телефон – простую кнопочную трубку ярко-красного цвета. – За тобой послали американца, – продолжает она, не дожидаясь реакции Дияра. – Его зовут Джо Каллас, он специалист, как я поняла. Они хотят знать всё о Гвозде. Дияр не меняется в лице даже на мгновение, он по-прежнему улыбается, машет рукой приёмным сыновьям и корчит виноватую гримасу, когда его зовут вернуться в игру. – Предупреждён – значит, вооружён, – говорит он в трубку. – Спасибо тебе. Скажи Гвоздю, пусть пересидит. Меня он не послушает. – Меня тоже, – Кайса перекусывает нитку. – Будь осторожнее. Я не вижу будущего. Каллас – случайность, просто повезло. – А я вообще везучий, – беззаботно откликается Дияр. – И очень осторожный. Всё обойдётся, вот увидишь. Он молчит и добавляет: – Если возьмётесь искать кого-то ещё, я в деле. Он ведь тебе не сказал, да? Кайса перехватывает телефон рукой, улыбается, глядя в пространство перед собой. – Договорились, – отвечает она невпопад. – Удачи, Граф. – Одна семья, одна Родина, одна слава, – говорит Дияр. Сбросив звонок, он открывает сайт туристической компании и бронирует отдых в Бирсби на троих – взрослого и двоих детей, затем добавляет второго взрослого с более поздним заездом. Выбирает в справочнике контактов номер Кости Н., пишет сообщение: "Привет. Присмотришь краем глаза за моими? Скину рейс и фото позже". В ответ приходят два смайлика – поднятый вверх большой палец и сто процентов. – Настенька! – зовёт Дияр. – Парни! Есть новости, хорошая и плохая, как водится! Кайса у себя дома тоже откладывает телефон, разглаживает платье на столе, придирчиво разглядывает рюши верхней юбки. Тряпичная кукла с льняными волосами, заплетёнными в косички и уложенными венком вокруг головы, лежит рядом. Она уже одета в панталоны, нижнюю юбку и батистовую маечку, на ногах у неё туфли из мягкой кожи с круглыми носами и пряжками-котиками. Кайса не спеша одевает куклу в верхнее платье, застёгивает крючки на спинке, расправляет кружево и снова берёт телефон. Замирает, поглаживая пальцем экран, отводит взгляд. Вместо рабочего стола и светлой стены она видит Игната, лежащего в луже крови. Игнат скребёт пальцами наборный паркет со сложным рисунком, натёртый воском и отполированный; он пытается и не может говорить, его взгляд мечется из стороны в сторону и стремительно мутнеет, и пальцы с забившейся под ногти кровью движутся всё медленнее, пока, наконец, не застывают неподвижно и неловко. Его рука превращается в руку Виктора Кулагина. Виктор тоже лежит на полу, но под ним – дешёвый и грязный кафель прачечной, местами потрескавшийся, покрытый серым налётом. Виктор тоже ещё жив. Кровь из раны на животе пропитывает его тюремную робу с номером на левой стороне груди, и лужа, растекающаяся по кафелю, становится всё больше, но Виктор не издаёт ни звука и, в отличие от Игната, даже не пытается. Из последних сил он пишет собственной кровью не имеющее смысла слово из букв греческого алфавита – один раз, второй, третий, четвёртый. Останавливается, не дописав, роняет голову на серые плитки. – Ингрид, – произносит он отчётливо. – Красивое имя, – восхищённо говорит Агапов. – Её второе имя – Яника, – произносит Кайса задумчиво. – Ингрид Яника Ульсдоттир. Они сидят за столиком на веранде второго этажа рыбного ресторана "Спинорог", Алексей – спиной к марине, Кайса лицом. Она пьёт минеральную воду и крошечными кусочками ест запечённую рыбу, Агапов пьёт тёмное пиво и зубами стягивает с деревянных шпажек креветок в глазури. Между ними на отдельном стуле стоит деревянная коробка, разрисованная цветами и покрытая лаком. – А у тебя есть второе имя? – любопытствует Алексей. – Кайса. Он ненадолго теряется, смеётся, уточняет: – А первое? – Маргарет, – Кайса улыбается. – Меня с детства никто так не звал. – Звучит... сурово! – Алексей качает головой. – Основательно. – Что может быть основательнее смерти? – бормочет Кайса. Алексей снова теряется. – Что, прости? Ответить Кайсе не даёт Калязин, он широкими шагами идёт через зал ресторана, поднимает ладонь в приветственном жесте. – Извините за опоздание, – говорит он, – вопрос был у человека, которому я не могу отказать! – Драккар?.. – предполагает Алексей. – Пожарный инспектор, – ухмыляется Владимир. Заметив коробку, он осторожно берёт её в руки, садится, смотрит вопросительно на Кайсу. – Это... она? Ничего себе. – Открывай, не тяни, – машет рукой Алексей. В коробке в ложементе из органзы лежит кукла с косами, уложенными венком вокруг головы. Она одета в платье с кружевом, которое Кайса дошивает во время разговора с Дияром, в прозрачный кармашек на крышке вложены ещё два платья и кожаные ботиночки. – Ух ты! – выдыхает Алексей, заглядывая Владимиру через плечо. – Ты сама её сшила?! – Она определённо дороже двери, – со сдержанной иронией замечает Владимир. Кайса смеётся. – Её зовут Фелисити, – говорит она. – И на неё распространяется пожизненная бесплатная гарантия. Пока официантка принимает новый заказ, Кайса повторяет про себя слова Владимира: "Человек, которому я не могу отказать". Видит она при этом Бабурова, стоящего у зелёной изгороди по ту сторону двери. Берёт из сумки телефон, набирает короткое сообщение, отправляет и снова поднимает глаза на Калязина. – Мы планируем выйти в море завтра утром, на пару дней, – Владимир кивает на яхты, стоящие в марине. – Человек пять-шесть, но я найду отдельную каюту для тебя, и никто из них не станет тебе докучать, мы все ужасно самостоятельные. Пойдёшь? – Соглашайся! – зовёт Алексей. – Будет весело. Я научу тебя плавать! – Он научит, – поддерживает Владимир с усмешкой. Кайса смеётся и кивает. И под столом кладёт руку на живот. В подвале дома Казаковых Игнат бессмысленно смотрит на экран телефона, где отражается сообщение: "Мой номер. Только звонки". – Серьёзно?! – бормочет он наконец. – Ты завела телефон? Ради меня?.. Минутная радость сползает с его лица, сменяясь усталостью и тоской. – Больше месяца, меньше года, – напоминает он себе и упирается лбом в стену, закрывает глаза. – Ещё чуть-чуть. Немножко. И всё будет хорошо... Он спит, ест, отжимается на одной руке, принимает душ, пока Казаковых нет дома, читает "Куколок" и долго сидит, глядя в ноутбук, где открыта страница с объявлениями о похищенных детях. Новых лиц и фотографий не появляется, последним по-прежнему идёт Миша Рудзиев с пометкой "Жив, возвращён домой". Когда Игнат сворачивает окно браузера, на чёрном фоне десктопа моргает таймер обратного отсчёта со сроком 20 апреля текущего года. Наверху Таня хлопочет по хозяйству: готовит обед, вынимает и развешивает выстиранное бельё, гладит блузки новым утюгом на новой доске, читает Диме сказки, пересаживает цветы, высеивает зелень в длинные керамические лотки, расписанные яркой глазурью. Подслушивающее устройство исправно передаёт, как она разговаривает по телефону с подругами и родителями, как подпевает музыке по радио и как смеётся, когда вернувшийся с работы Александр ловит её в объятия и кружит по кухне в быстром танце. Передаёт оно и разговоры Александра с капитаном Тартановым: хмурые, тревожные, полные недомолвок, намёков и незаданных вопросов; после них Александр долго стоит, бессмысленно глядя в окно на дом напротив и припаркованный у обочины тёмно-синий фургон и не замечая, как за ним самим с волнением и сочувствием наблюдает от дверей кухни Таня. Ночью Игнат выбирается из дома на пробежку. На перекрёстке безлюдных улиц он замедляет шаг и останавливается под фонарём, запрокидывает голову к небу, закрывает глаза и глубоко дышит, затем растирает лицо руками и невесело улыбается своим мыслям. Дважды обежав квартал, он возвращается через проулок, но прежде чем нырнуть в подвальное окно, чёрной тенью стоит пару минут за кустом, в просвет ветвей разглядывая фургон на другой стороне Липовой аллеи. На следующий день, дождавшись, пока Таня с Димой уедут из дома, Игнат поднимается в гостиную и забирает ноутбук Александра, спускается с ним в подвал, садится на ступеньки лестницы – на стеллаже рядом стоит пустой стакан из-под молока, – и вводит новый пароль от базы. По данным полицейского департамента машина принадлежит строительно-отделочной компании "Дом дверей", в точности как написано на её бортах; Игнат недоверчиво усмехается и качает головой, но выходит из базы, собирается уже выключить ноутбук и замечает на десктопе текстовый файл с названием "Гвоздь". Помедлив, он дважды щёлкает на нём мышкой. "Заречный под контролем СБ ДПЛ, – написано внутри. – Мне запретили к нему соваться". Игнат улыбается уже по-настоящему, но быстро грустнеет, вздыхает. – Вот я дурак, Одуванчик, – говорит он негромко. – Тупые шпионские игры... – Больше месяца, но меньше года, – напоминает голос Кайсы, и Игнат соглашается: – Да, вряд ли мне стоит возвращаться, чтобы сдохнуть у него на руках! Он относит ноутбук в гостиную, двигаясь абсолютно бесшумно. На обратном пути он задерживается у книжного шкафа, смотрит на фотографию со свадьбы Казаковых. Таня на ней в белом платье с синими розами, Александр – в синем смокинге; за его плечом ухмыляется сам Игнат, по другую сторону, рядом с Таней, стоит его жена Лиза, миниатюрная тёмная блондинка, курносая, с копной мелких кудряшек и алой помадой на пухлых губах. Игнат дотрагивается до её плеча на снимке и не сразу убирает руку. Вздрагивает от звонка телефона; после четвёртого сигнала срабатывает автоответчик, и Игнат слышит: – Татьяна, это Алиса из гончарной мастерской. Нам предложили новую глазурь из Азии, я отложила для тебя голубую, золотую и красную. Перезвони мне, пожалуйста, до девяти вечера, если тебе интересно. – Конечно, ей интересно! – бормочет Игнат, закрывая за собой дверь подвала так, что крючок снаружи сам падает в петлю, поворачивается, и его лицо превращается в лицо Дияра Аштанидзе. Дияр смотрит в зеркало ванной комнаты своего дома, осторожно трогает края рваной раны на лбу возле левого виска, из которой всё ещё сочится кровь. На его щеке и на белой футболке тоже кровь, ворот разорван. Развернув на деревянной решётке ванны домашнюю аптечку, Дияр выкладывает хлоргексидин, ватные тампоны и лейкопластырь, раздумывает пару секунд и идёт в свою комнату, где лежит рабочий "тревожный чемоданчик", достаёт из внутреннего кармана на молнии упаковку шовного материала с иглой. Когда он проходит мимо гостиной, в просвет между стеной и краем дивана видны ноги неподвижно лежащего на полу человека, чуть дальше пол усыпан осколками разбитой вазы, в экран плоского телевизора на стене воткнуто пресс-папье. Тщательно промыв рану, Дияр открывает пакет с ниткой и тремя аккуратными мелкими стежками стягивает рассечённую кожу, наклеивает сверху пластырь. Он абсолютно спокоен, не торопится и даже принимается напевать себе под нос, заканчивая работу. Боли он как будто не чувствует, но, когда он кладёт иглу с остатком нитки на раковину, становится виден открытый флакон с таблетками. Ватным тампоном Дияр оттирает с лица подсохшую кровь, срезает с себя футболку, кладёт в таз и обильно поливает хлорным отбеливателем из непрозрачной бутылки, аккуратно собирает обратно аптечку и ставит в шкаф, заворачивает в бумажный конверт иглу с фиолетовой ниткой, обёртку пластыря и использованные тампоны. Оглядывает ванную; убедившись, что всё в порядке, идёт в гостиную. Человек лежит на полу в той же позе, его глаза открыты и неподвижны. Дияр садится на корточки и проверяет его пульс, затем обшаривает карманы, находит водительские права на имя Джо Маркела, проживающего в Мосин-Парке, бумажник с несколькими купюрами, ключ от номера в гостинице "Спутник" и ручку-шприц с прозрачным содержимым. – Привет, – бормочет Дияр. – На эпинефрин не похоже, да, дружок? Сняв трубку домашнего телефона, Дияр набирает номер, говорит чуть озабоченно: – Дим, salut mon chéri, нужна твоя помощь. Нет, всё хорошо. Посмотри, s'il te plaît, права с номером двести девяносто – семьсот девятнадцать – восемьсот тридцать два кому выданы? Кому?.. Аж в Морсби живёт? А, ну я так и думал. Merci, chéri. Да, в силе, я наберу тебя как вернусь из Бирсби, уже буквально стою на пороге с чемоданами. À bientôt, chéri, погладь за меня Иоланту и скажи, что она хорошая девочка! Он улыбается ещё некоторое время, закончив разговор и положив трубку, потом оборачивается и укоризненно качает головой, вновь увидев разбитый телевизор. – Ну, я знал, что этим всё кончится! – бодро говорит он наконец, приносит из спальни две простыни и начинает заворачивать тело незваного гостя. Проходя регистрацию на рейс в аэропорту, Дияр выбирает в справочнике контакт Swiss Route GmbH. Кайса отвечает не сразу; сперва она не понимает, что за звук отвлекает её от работы, затем спохватывается, перекладывает журналы с образцами вышивки и нажимает на кнопку. – Это я. – А это я! – веселится Дияр. – С тобой хоть в разведку, ты такая молодец в переговорах! Как твои дела? – Шью кукол, учусь плавать, – Кайса смеётся. – А твои? – Лечу исследовать Риф! – Дияр рассыпается в беззвучных благодарностях случайному попутчику, который не даёт упасть его сумке. – Виделся с человечком, которого ты мне рекомендовала, до смерти доволен встречей! Я твой должник теперь! Какое вино ты любишь? – Я не пью алкоголь, – отказывается Кайса. – И ещё раз тебе говорю, что узнала о нём случайно. Береги себя. – Серёги достаточно, да? – неожиданно серьёзно произносит Дияр, и голос его срывается в конце. Кайса долго молчит. – Да, – соглашается она нехотя. – Даже слишком. В аэропорту Мосин-Парка Дияр отходит к стене, садится на корточки с рассеянным видом, но его глаза непрерывно скользят по толпе вокруг, отслеживая возможную угрозу. – Официально его до сих пор не нашли, – говорит он. – Владик, он... не жалуется, но я же вижу, как он сдал. Неизвестность угнетает сильнее всего. Я не сказал ему, не знал, как объяснить, но, может, ты скажешь? Ему станет легче. – Владик? – переспрашивает Кайса. – Его парень, – с грустью объясняет Дияр. – Они с пехоты вместе, я вот буквально в том году спрашивал, не собираются ли они уже расписаться. А теперь Серёга погиб, и нет даже тела, чтобы Влад мог его похоронить и отпустить!.. Он вдруг осекается, отловив некую несообразность происходящего. Кайса смотрит в стол, чертит карандашом параллельные линии по кальке и молчит. – А вы с Серёгой, – наконец, решается Дияр. – Ты и он, вы... – Нет, – произносит Кайса спокойно, продолжая чертить линии. – Мы просто... заключили сделку. Она снова видит Бабурова, стоящего перед ней в номере "Черепахи" и слышит, как говорит ему: – Жизнь за жизнь. Я хочу ребёнка. Дияр вздыхает, прочищает горло и делает ещё одну попытку: – Ты скажешь Владу? – Нет, – повторяет Кайса. – Это ваши дела. Серёжа оставил мне только Антона... Игната. – Мне ведь ты сказала, – упорствует Дияр. Кайса, не отвечая, нажимает на кнопку телефона, заканчивая разговор, откладывает трубку и встаёт из-за стола. С хмурым и злым лицом она поднимается на второй этаж, переодевается из шортов и футболки в джинсы и тонкий выцветший свитшот с надписями на скандинавском. Дияр, по-прежнему сидя на корточках у стены, задумчиво смотрит на погасший экран смартфона. – Ты бы определённо вытряхнула Тоху из раковины, – говорит он наконец себе под нос. – Жаль, что ты не станешь!.. Бросив короткий взгляд на электронное табло с номерами рейсов, он поднимается на ноги и идёт в сторону выходов на посадку. Он чуть слышно насвистывает, то и дело сбиваясь; пройдя досмотр, он качает головой и снова достаёт смартфон, и на этот раз включает видеозвонок. – Привет, – говорит он. – Ты один? В своей квартире в Типере Владислав Сергеев захлопывает ноутбук и откидывается на спинку плетёного кресла, держит смартфон на вытянутой руке. Ему лет тридцать пять на вид, у него тёмно-русые волосы средней длины, давно не видевшие расчёску, щетина на щеках и подбородке и красиво изломанные брови; одет Влад в домашние тренировочные штаны, не слишком чистые и вытянутые на коленях, и серо-зелёную футболку с эмблемой сериала "Пожарные Кэмберри". В пепельнице рядом с ноутбуком тлеет сигарета, чуть дальше стоит бутылка рома и стакан, наполненный на треть. – Со мной собака Джек, четыре золотых рыбки, лазанья, яблочная "среща" с фильтром и бундабергский ром, – Влад насмешливо кривит губы. – Не то чтобы это всё пригодилось для написания заключения, но куда деваться!.. Он вымученно смеётся, кивает в камеру: – Что случилось, Ди? На тебе лица нет. Дияр на мгновение прикрывает глаза. – Владик, – говорит он, – я приеду, ладно? Встречать не надо, я помню адрес, просто дождись меня, хорошо?.. Билет до Бирсби и посадочный талон он рвёт пополам и выбрасывает, вернувшись в главный зал аэропорта, поднимается к кассам, чтобы взять билет до Типера. Стоя в очереди, пишет Анастейше сообщение с извинениями и получает в ответ горько плачущий смайлик; беспокойно обшаривает взглядом толпу, всматривается в лица, читает новостную ленту в браузере смартфона. От Анастейши прилетает ещё одно сообщение, но в это время как раз подходит очередь Дияра в кассу, и он выключает экран и приветливо улыбается девушке за стеклом. Экран смартфона в руке Влада гаснет сам. Влад тяжело выбирается из кресла, навалившись на подлокотник, берёт со стола стакан и бредёт в соседнюю комнату, где на огромной лежанке дремлет собака – золотистый лабрадор-ретривер Джек, слепой на левый глаз. При звуке шагов Джек поднимает морду, и Влад салютует ему стаканом, садясь на край лежанки и приваливаясь спиной к стене. Джек подставляет голову, и Влад неторопливо чешет его за ушами, делает глоток. – У меня плохое предчувствие, – говорит он, и голос его срывается на последнем слове. – Он везёт нам дурные новости, малыш, я чувствую. Джек шумно вздыхает. Влад пьёт ром и смотрит в потолок. В его серо-голубых глазах отражается круглая красная люстра. Кайса в это время бросает сумку на заднее сиденье пикапа и садится за руль, пристёгивает ремень безопасности. Красный телефон остаётся на швейном столе экраном вниз, рядом со смятой тканью, игольницей и карандашами для разметки. Брошенный рядом журнал раскрыт на странице со схемой вышивки для рождественской скатерти. По городу Кайса едет не превышая скорости, но стоит ей миновать знак границы населённого пункта, и она шумно выдыхает и втапливает в пол педаль газа, отчего пикап взрёвывает и содрогается, ускоряясь. Стрелка спидометра перескакивает на восемь делений вперёд, с шестидесяти до ста, а Кайса перестраивается в крайнюю правую полосу и продолжает давить на газ. Успокаивается она километров через шестьдесят, когда позади остаются пригороды, река Лагуна и въезд в национальный парк Александрово. Сбросив скорость до восьмидесяти, Кайса пропускает вереницу разномастных внедорожников, украшенных наклейками и спортивными флагами, и сворачивает на трассу к Сосновому озеру, а оттуда – к национальному парку Павловка. Пикап она оставляет на парковке, закидывает на плечо ремень сумки и идёт через дорогу к административному корпусу, двухэтажному бетонному зданию, выкрашенному в зелёный и жёлтый цвета. Солнце, высоко поднявшееся над горизонтом, бьёт Кайсе прямо в глаза, и стёкла её красных очков темнеют, защищая глаза от ультрафиолета, так что в помещении Кайсе сперва приходится снять их и поморгать, привыкая к электрическому свету. Здесь работает кондиционер, у стены негромко побулькивает аквариум с сомиками, с другой стороны, у стойки регистрации, играет радио, настроенное на волну классической музыки. Администратор, молодой мужчина с взъерошенными волосами соломенного цвета, поднимает голову и дружелюбно улыбается, машет рукой. – Привет, – говорит он и чистосердечно выпаливает: – Надеюсь, ты одна, потому что у нас остались места только на подселение, ни одного свободного коттеджа! Без очков Кайса видит, что его голову и плечи окутывает едва заметное ровное зеленоватое сияние, и она цепляет очки на горловину свитшота и кивает: – Я одна. Меня устроит любой дом, где нет детей и животных. На четыре ночи. С ключом в кулаке и вновь надев очки, она спускается по тропинке к озеру. Нужный ей коттедж стоит у самой воды, метрах в двадцати. Это простой бревенчатый сруб с двускатной крышей терракотового цвета, с белыми занавесками на окнах и белой же дверью. На открытой террасе над круглым столом привинчена лампа; стульев почему-то четыре, хотя коттедж рассчитан на трёх человек, и двое из них уже обозначили себя висящими на верёвке между столбиками террасы гидрокостюмами. Кайса с любопытством смотрит на яркую красно-синюю синтетическую ткань, поднимается по ступенькам и стучится в дверь, нажимает на ручку, не дожидаясь ответа. В холле первого этажа на диване сидит девушка лет двадцати с влажными светлыми волосами, заплетёнными в две косы. Она в просторной клетчатой рубашке, красной с чёрным, и Кайса давит улыбку, узнав собственную работу: на клапане кармана белыми нитками вышит силуэт маленькой куколки. Вторая девушка, брюнетка, лежит вдоль дивана, закинув голые ноги на подлокотник и положив голову на бедро подруги; она в тонкой маечке и широких мужских трусах-боксёрах с репродукцией "Звёздной ночи" ван Гога. На звук открывшейся двери обе оглядываются с интересом, но без испуга, и брюнетка машет рукой: – Оу, привет, новая соседка! Любишь плавать? – Не умею, – Кайса сдержанно улыбается. – Привет. Я Маргарита. – Я Анналена, – брюнетка легко спускает ноги на пол и встаёт, идёт к ней, протягивая руку для рукопожатия. – Пишется в одно слово, сокращается на твоё усмотрение! Под прикрытием сумки Кайса сжимает левый кулак так сильно, что белеют костяшки, но принимает руку Анналены и осторожно пожимает. Волна накрывает её с головой, давит невыносимой тяжестью, тянет ко дну; чёрная вода забивается в рот и нос, в уши, плещется в открытых глазах, а потом всё становится багровым – и бархатно-чёрным. Кайса чуть вздрагивает, и Анналена это чувствует, охает: – Опять током бьюсь? Прости, прости. Костюм дурацкий, повелась на уговоры продавца! Всё утро только что не искрю, как сняла его. – Прополощем дома с кондиционером, пройдёт, – утешает блондинка в красной рубашке, тоже подходя, но она протянутую Кайсой руку игнорирует, приобнимает её и целует в щёку. На пару мгновений Кайса оказывается в больничной палате, светлой и просторной, среди толпы разновозрастных родственников и корзин с цветами, и её рука, протянутая к самому маленькому члену семьи, покрыта пигментными пятнами и обтянута старческой, почти прозрачной кожей. Кайса моргает и улыбается. – Я Зоя, – называется блондинка. – Мы здесь на неделю, добро пожаловать в сестринство! Они почти силой усаживают Кайсу завтракать с ними, наливают ей травяной чай и предлагают на выбор сырники, оладьи с творожным кремом и банановое суфле, орехи и авокадо. Кайса пытается возражать, затем сдаётся, понимая, что это бесполезно. Она пьёт чай, слушает болтовню девушек – они студентки колледжа Святого Себастьяна в Берке, путешествуют по стране во время преддипломных каникул, – и то и дело посматривает на Анналену. Чёрная вода плещется где-то рядом, Кайса видит, как волна захлёстывает лицо Анналены – раз, другой, третий, и вот уже по поверхности расходятся круги, и последний пузырь воздуха поднимается из глубины к такому же тёмному, бархатному предрассветному небу. После завтрака Зоя собирается съездить в соседнюю Сосновку за свежим молоком, Анналена садится за учебники, а Кайса наносит на лицо и плечи солнцезащитный крем и переодевается в льняной сарафан, оставляя на ногах сапоги, берёт кардиган и маленькую холщовую сумку и по карте находит метрах в двухстах площадку для костров. Днём здесь никого нет; придирчиво оглядев кострища, Кайса выбирает то, что с краю площадки, неподалёку от пожарного щита. Собрав в совок старую золу и песок, Кайса высыпает их в другие кострища, приносит себе свежего песка из ящика, выкладывает звёздочкой сухие дрова и разводит костёр. Огонь быстро разгорается, но практически не заметен в солнечном свете; Кайса садится на землю рядом, лицом к солнцу, скрестив ноги, открывает сумку и бросает в пламя горсть ягод и сушёных листьев бузины. – Heie, mosta [Привет, тётя], – говорит она негромко. Её тень на земле позади неё дрожит, светлеет и размывается, но крепнет обратно по мере того, как прогорает бузина. Кайса смотрит в огонь, дышит ровно и размеренно. – Я запуталась, тётя Эм, – признаётся она наконец и бросает в огонь по веточке пустырника, вереска и лаванды. – Я так долго сторонилась людей, что забыла, каково с ними. Их лица. Взгляды. Слова. Эмоции. Смерти!.. В прошлом году мне бы в голову не пришло говорить кому-то о его смерти. А потом случился он, и всё пошло наперекосяк. Если скажу этой девочке, что она утонет, разве она поверит мне? А потом, когда утонет, в чём обвинит меня её подруга?.. Она подбрасывает ещё веточку пустырника, подставляет лицо солнцу. – Люди множатся, – говорит она с закрытыми глазами. – Я подошла к Серёже, и он выкупил жизнь Игната, а Игнат познакомил меня с Дияром и не оставил мне выбора, предупреждать ли его об опасности, и вот – Дияр хочет передать мне следующего по цепочке, но я не хочу! Я не обязана. Костёр потрескивает, воздух над ним колышется от жара. – Для них нормально – помогать своим, но где конец этим "своим"? – спрашивает Кайса, открывая глаза. Оторвав сухой цветок лаванды, она растирает его в пальцах, нюхает и бросает в огонь всю ветку. – Даже к тебе ходили почти каждый день. Приезжали, прилетали!.. Ты знаешь, о чём я, и я так не хочу. В прозрачном пламени она видит другой костёр, горящий в предзимнем лесу близ Гироны. Эмели – в шерстяной юбке, в тёплом свитере и полушубке из обрезков овчины, – стоит на коленях, протянув к огню руки в вязаных митенках. Шестнадцатилетняя Кайса сидит на бревне напротив; она в современных лыжных штанах пронзительного зелёного цвета, в синей стёганой куртке и меховой шапке. Между ними стоит большая корзина с покрытыми инеем грибами, в пакет из плотной бумаги собраны небольшие ветки с остатками листьев. – Почему ты их поощряешь? – спрашивает Кайса. – Они могут купить ромашку в аптеке, а мёд – в супермаркете, в чём разница? – В том, что я их слушаю, – Эмели не поднимает глаз. – Со мной каждый из них чувствует себя особенным и по-настоящему важным. Она пожимает плечами. – И потом, они платят мне за работу. Наша одежда и еда стоят денег, и твоя учёба бесплатной не будет. Кайса фыркает: – Я видела бумаги! Даже если ни ты, ни я не получим больше ни пенни, одних только резервов фонда хватит ещё моим пра-правнучкам. То есть, если бы у меня были правнучки. Эмели бросает на неё быстрый взгляд, встаёт с колен и садится на бревно рядом, наклоняется к сумке, достаёт термос и фольгированный пакет с толстыми бутербродами с сыром и вяленым мясом. – Тебе всё равно придётся чем-то заняться, когда останешься одна, – говорит она дружелюбно, протягивая Кайсе чай в жестяной кружке. – Без дела ты сойдёшь с ума. Без ребёнка – сгоришь задолго до срока. – Кому от этого будет плохо? – с вызовом спрашивает Кайса, снимает одну шерстяную варежку, чтобы взять бутерброд. – Я смерть! Кто захочет жить со мной?! – Главное, чтобы ты сама с собой жила в мире, – Эмели сверлит её тяжёлым взглядом. – Тьма не возьмёт над тобой верх, пока ты ей не позволишь. Кайса яростно фыркает. – Тьма? – повторяет она. – Ты серьёзно?! Я беру человека за руку и чувствую, как он умрёт! Каждую секунду контакта чувствую, понимаешь?! Ты предлагаешь мне родить ребёнка и ежесекундно видеть его смерть?! Знать, как умрёт мой муж, и ничего не делать, видеть в постели его труп?.. Жить с собой в мире – какая чушь! Я думала, уж ты-то не станешь советовать мне эту... благостную ересь!.. Эмели нехотя опускает глаза – и вдруг начинает хохотать. – Благостная ересь! – выговаривает она с трудом между приступами смеха. – Родная, где ты этого набралась?! – Не смешно, – мрачно говорит Кайса и жуёт бутерброд. Её запал гаснет, она вздыхает, сутулится и прихлёбывает чай из кружки. – Кукол буду шить, – добавляет она вдруг, глядя в костёр. – И рубашки с платьями. Вúна Харальдсен твердит, что у меня золотые руки, вот, приложу их к делу. Смогу ни с кем не встречаться: выпущу каталог, пусть по телефону заказывают, а я почтой отправлю. Сниму дом где-нибудь на отшибе, сделаю липовое удостоверение личности для случайных знакомых. – Неплохо придумано, – усмешку в голосе Эмели почти не слышно. – Что ж, с этим фонд тебе точно поможет. Готова с ними познакомиться? Кайса протягивает к ней руку, и Эмели, помедлив, вкладывает в её ладонь свою, касается пальцами бледной кожи со ссадиной от падения. Несколько секунд ничего не происходит, затем Кайса ставит кружку на землю, соскальзывает с бревна, встаёт на колени и прижимает тётину руку к своей щеке. – Да, – соглашается она, глядя снизу вверх. – Давай введём меня в высший свет. Отблески предзимнего костра на её лице тают, превращаясь в костёр летний. Кайса бросает в огонь последние веточки пустырника, голой рукой поправляет поленья, подпихивая ближе к центру костра. Снизу, со стороны озера, доносится звук моторной лодки, затем ещё одной. Кайса поворачивает голову в ту сторону, рассеянно смотрит на верхушки деревьев, между которыми блестит тёмная, почти чёрная вода с полосами солнечных бликов. Перед глазами Кайсы вновь оживает видение тонущей Анналены – смутное, нечёткое; её гладкие густые волосы становятся водорослями, яркий гидрокостюм рассыпается стайкой тропических рыбок. – Я думала, что живу в мире с собой, – произносит Кайса отстранённо, – но разве это похоже на мир?.. Она ждёт у костра, пока не догорает огонь; закутавшись в кардиган, она бродит по лесу, избегая тропинок, перекусывает водой и печеньем на старом пне почти у самого берега озера. Задумавшись, она сидит совершенно неподвижно, и пара мелких птиц опускается на куст неподалёку, перепархивает среди ветвей, пока Кайса не поднимает голову. Испуганные, пичуги отчаянно машут крыльями и теряются среди деревьев. Солнце, пробивающееся между ветвей, становится оранжевым, когда Кайса возвращается в коттедж. Анналены и Зои нет, на крючок для ключей наколота записка: "Мэг, в холодильнике чудесные сырники, поешь обязательно! В шкафу варенье и сгущёнка, если любишь послаще!" Внизу нарисована цепочка сердечек, красных и синих; Кайса трёт виски, мучительно морщится и рвёт записку на мелкие клочки. – Пусть всё идёт своим чередом, – говорит она. Сырники она разогревает в микроволновой печи, в столбик считает калорийность и добавляет две большие ложки сгущёного молока, поднимается в свою спальню с тарелкой и кружкой травяного настоя. Включив лампу над кроватью, Кайса подтягивает повыше подушку и садится, скрестив ноги, берёт из сумки гримуар и переворачивает, открывая с конца. "Моей пра-правнучке, – выводит она наверху страницы, замирает на мгновение, собираясь с мыслями, и продолжает: – Я пишу тебе письмо, которое хотела бы получить сама, потому что все знания твоих мамы и бабушки бесполезны перед лицом силы, с которой ты родилась. До многого тебе придётся дойти своим умом, однако в главном я могу тебе помочь, и я это сделаю". Кайса пишет до глубокой ночи. Она съедает сырники и ещё раз спускается вниз за кипятком для травяного чая; она принимает душ и переодевается в голубую трикотажную пижаму, состоящую из маечки и коротких шорт, и заплетает волосы в небрежную косу. Прежде чем лечь спать, она выглядывает в окно, прикрывая лицо ладонями от света из комнаты. Снаружи никого нет, тускло светит лишь цепочка фонарей от домиков до парковки и административного корпуса, и Кайса запирает свою дверь изнутри, задёргивает занавески и выключает ночник. Будят её голоса под окнами и тарахтение лодочных моторов внизу у озера. – ...привлекать водолазов из спасателей. – Я позвонил, они уже выслали вертолёт, – Кайса узнаёт голос молодого человека, который накануне выдавал ей ключ. – Вы уверены, что её нет на берегу? Может, она переплыла на ту сторону... – Мы обошли всё озеро, – отвечает усталая женщина. – На берегах никого нет. Мне жаль, Петь, но мы уже ищем тело, а не человека. Она прокашливается и добавляет: – Я сама скажу её подруге. Как её зовут? – Зоя, – Пётр шумно вздыхает. Кайса слышит шаги на крыльце и накрывает голову подушкой. Полицейский вертолёт летит над Типером, над улицей Святого Георгия. На перекрёстке с проспектом Лесного двора он минует одиннадцатиэтажное здание, остеклённый корпус которого на каждом этаже по всему периметру опоясывают коричневые гранитные плиты. На крыше здания – вертолётная площадка, над раздвижными дверьми первого этажа на кронштейне висят флаги АНР и Типера. Скромная табличка сбоку от дверей сообщает, что в здании расположен "МедиБанк", работа только с государственными медицинскими организациями по предварительному согласованию. Вертолёт забирает к северу, а камера смещается на юг, через Лебединую реку и над парком Героев-пожарных к кварталу, застроенному невысокими четырёх– и пятиэтажными домами. На площади Тридцать Девятой Ассамблеи на балконе третьего этажа греется на солнце лабрадор Джек, за распахнутыми балконными дверями Владислав Сергеев сидит на полу в окружении ноутбука, трёх телефонов и множества распечаток с новостных сайтов. На ноутбуке открыта база полицейского департамента, вверху слева значится: "Дияр Аштанидзе, лт, Мосин-Парк". Влад гладко выбрит, подстрижен, одет в джинсы и белую футболку с небрежным маркерным рисунком, наполовину выцветшим от множества стирок; наклонившись над одним из бумажных листов, он, высунув кончик языка, обводит зелёным маркером новость о том, что двадцать восьмого января в Джексонвилле сгорел автомобиль, водителя опознать не удалось. В отличие от него, Игнат в подвале дома Казаковых небрит и взъерошен, у него покрасневшие глаза и сухие губы. И без того неплотный загар с него окончательно сходит, на висках и кистях рук проступают вены. Игнат то и дело теребит висящие на шее жетоны, два комплекта – свои и Бабурова, – горбится, вжимает голову в плечи или по-черепашьи вытягивает вперёд; одет он в чёрную униформу с заплаткой над коленом, в ботинки, в застёгнутых ножнах на ремне висят два ножа. Закрытый ноутбук лежит у стены, на нём отключённый телефон. Дождавшись, когда вдали затихнет звук мотора B90 Тани, Игнат бесшумно выбирается в дом, выходит на кухню, держась под прикрытием мебели и занавесок, и смотрит на синий фургон на другой стороне дороги. Водителя нет; фургон покрыт дорожной пылью, боковые зеркала заднего вида сложены. Игнат сжимает кулаки, шевелит губами, словно подбирая слова, но в итоге лишь качает головой и так же осторожно отступает в коридор. В ванной он умывается, приглаживает волосы. Обессилев, упирается головой в зеркало. – Ты бы не одобрила то, что я делаю, Одуванчик, – говорит он, – но как ещё я могу их остановить?.. Кайса в холле торгового центра "Олимп" кладёт бледно-розовый пион к подножию мемориальной стелы и склоняет голову набок, разглядывая женское лицо, высеченное в граните, затем идёт дальше, к супермаркету. Она в облегающих джинсах, простой белой рубашке и кедах, с распущенными волосами и без очков, и другие посетители торгового центра расцвечены для неё всеми оттенками радуги. Навстречу Кайсе со второго этажа по эскалатору спускается Вячеслав Плотников в сопровождении телохранителя; на нём светло-бежевый костюм и шейный платок цвета тёмного золота, вокруг его головы и тела клубится красно-чёрная дымка. Кайса бросает на него рассеянный взгляд и отворачивается, но тут же ахает и округляет глаза, делает несколько быстрых шагов навстречу. Телохранитель немедленно заступает ей дорогу. – Извините! – Кайса вскидывает руки, в её голосе вдруг прорезается сильный скандинавский акцент. – Извините, я не хотела помешать! Можно один вопрос? Телохранитель чуть расслабляется, но полностью бдительности не утрачивает, держит руку на рукоятке шокера в кобуре на поясе. Плотников с интересом смотрит на Кайсу. – Всего один? – спрашивает он, поддразнивая. – Где ты купил этот замечательный платок? – Кайса буквально пожирает его взглядом и активно жестикулирует. – Бесподобный цвет! Я шью кукол, я хочу этот цвет для нового платья, он мне снился! Открытая кокетка, корсет, два яруса, и вот здесь по подолу защипы... Она принимается показывать на себе и замирает в растерянности, когда Плотников начинает смеяться. Затем он поднимает руки и развязывает платок. – Держи, – говорит он. – Этого хватит? Мне на днях привезли в подарок из Азии, у нас такого не найдёшь. Нет-нет, бери, мне он не дорог как память. Твоих кукол можно где-то посмотреть? Кайса кивает, улыбается нерешительно, морщит лоб. – "Домашние куклы Маргарет Ульсдоттир", – произносит она, обеими руками принимая платок. – Ты не представляешь, как я признательна!.. Её пальцы на секунду касаются пальцев Плотникова. Кайсу оглушает визг бензопилы, всё вокруг окрашивается брызгами крови. Кайса переступает с ноги на ногу, улыбается шире и прижимает добытый платок к груди. – Как твоё имя? – любопытствует она. – Я назову куклу в твою честь! – Андрей, – отвечает Плотников, ни на секунду не задумавшись. – Значит, она будет Андреа, – безмятежно откликается Кайса. – Мне понадобится примерно неделя. Думаю, в начале апреля покажу её на сайте. – Я куплю её, – обещает Плотников, улыбаясь. Кайса в свою очередь смеётся и предупреждает, что объявит аукцион. Они расстаются со взаимными пожеланиями хорошего дня и идут каждый своей дорогой, и лицо Кайсы цепенеет и становится несчастным, когда она оставляет Плотникова далеко за спиной. – А вот он, – негромко говорит она вслух, – живёт в мире с собой, удивительно, правда?.. Платок Кайса бережно заворачивает в бумажный пакет и убирает в сумку. Вернувшись домой, она разглаживает замявшиеся складки парогенератором и действительно раскраивает платье, тщательно собирает все до одного обрезки в тот же пакет и уносит в свою спальню. Влад в спальне своей квартиры сидит на краю постели в одном носке, держа второй в руках. С ничего не выражающим лицом он смотрит в стену перед собой, затем вздыхает, содрогаясь всем телом, и выпрямляется, и по щеке его скатывается слеза. Джек, цокая когтями по полу, заходит в комнату, тычется носом Владу в плечо и лижет его ухо. Криво усмехнувшись, Влад отдёргивает голову и наконец надевает второй носок. – Нас ждут великие дела, – говорит он сипло. – То есть, меня. Оставлю ключи Сане с первого этажа, он присмотрит за тобой, если я не вернусь. Не то чтобы я планировал, но, знаешь, с этими секретными ребятами ни в чём нельзя быть уверенным! Он едет на автобусе до перекрёстка улиц Святого Георгия и Канонерской и проходит ещё квартал вверх до здания "МедиБанка", смотрит пристально в камеру над дверьми и входит, и оказывается в холле, облицованном светло-серым мрамором, создающим ощущение прохлады. В глубине почти пустого помещения – четыре пассажирских лифта и один грузовой, перед ними высокая конторка, за которой сидят две девушки и мужчина. Ещё один, высокий, широкоплечий, в сером костюме с галстуком, преграждает Владу дорогу. – Я могу помочь? – спрашивает он вежливо, но недружелюбно. Влад выпрямляется, становится видно, что он выше охранника сантиметров на пять. – Анцупов, – говорит он. – Скажи ему, что муж Сергея Бабурова хочет знать правду. По лицу охранника пробегает едва заметная тень. Он указывает Владу на единственную скамью у стены – деревянную, странной формы, даже на вид неудобную. – Жди здесь, – распоряжается он и отходит к конторке, ни на мгновение не выпуская Влада из виду. Влад садится, прислоняется затылком к стене и складывает руки на коленях, вздыхает. На его синих джинсах ниже колена – собачья шерсть, на тыльной стороне правой кисти – пятно чернил из шариковой ручки. Охранник докладывает о посетителе, слушает ответ, пальцем прижимая наушник. Хмурится, поджимает губы. Кивает, подтверждая приказ, и возвращается к Владу с металлодетектором. Влад позволяет себя просканировать и обыскать, без возражений оставляет на конторке всё содержимое карманов: смартфон, ключи, бумажник, – снимает часы, браслет из паракорда и солнцезащитные очки. Охранник вызывает ему лифт, набирает в прибывшей кабине восьмизначный код. – Наверху тебя встретят, – говорит он ровно. – Хорошо, – безразлично отвечает Влад. Когда двери закрываются, он поворачивает голову к зеркальной стене и видит в ней Бабурова. Сергей, одетый в синий джемпер с треугольным вырезом и светлые брюки, подмигивает и широко улыбается. Влад переводит взгляд на потолок, затем на табло над панелью с кнопками. Там нет цифр, только бегает по кругу красный сигнал, так что Влад не знает, на каком этаже останавливается лифт. Здесь всё молочно-белое и цвета слоновой кости, и даже встречающая его женщина – платиновая блондинка, одетая в кремовый брючный костюм. – Сергеев Владислав? – Барбара Ягель чуть приподнимает брови. – Иди за мной. Правую полу её пиджака оттопыривает висящая на боку кобура с "чирковым", единственное тёмное пятно в её облике. По стенам через неравные промежутки развешаны акварели в рамках, ковровое покрытие на полу глушит звуки. На дверях – их немного, две или три на весь длинный коридор, – ни табличек, ни цифр, дверные ручки одного цвета с рамками акварелей и потолочными плинтусами. Барбара открывает следующую дверь. – Прошу, – говорит она, и это приказ, а не приглашение. Влад заходит, и Барбара закрывает дверь за его спиной. Помещение, в которое он попадает, слишком большое, чтобы называться кабинетом, и всё же это личный кабинет, и его владелец поднимается из-за стола навстречу Владу. Стол тоже белый, кожаное кресло – бежевое; стеллажи из натурального дерева заставлены книгами и завалены документами, в глубине помещения – круглый стол с несколькими стульями, за ним копировальный аппарат и рабочая станция, заполненная приборами и оборудованием, которые Влад видит впервые в жизни и понятия не имеет об их назначении. Валентин Анцупов останавливается в метре перед ним и протягивает руку. Ему лет пятьдесят, он ниже Влада как минимум на полголовы и при этом толще размера на два, глаза у него тёмные, а волосы – светлые, и больше чем наполовину это седина. На боку Анцупова такая же кобура, как у Барбары, одет он в серые брюки и хлопчатобумажный белый свитер с высоким воротом. Влад пожимает его руку, разглядывает лицо, покрытое мимическими морщинами. – Я рад с тобой познакомиться, – говорит Анцупов глубоким, тяжёлым голосом. – Жаль, что раньше не довелось. – А что изменилось бы? – Влад качает головой. – Что, тогда вы известили бы меня сразу?.. Анцупов тоже внимательно его разглядывает, затем принимает какое-то решение и возвращается за стол, включает вытяжку и достаёт пепельницу. – Садись, – предлагает он, прикуривая длинную коричневую сигарету с красным фильтром. – Выпьешь что-нибудь? Влад молча подходит, разворачивает кресло так, чтобы видеть одновременно Анцупова и дверь, садится – неглубоко, не расслабленно. – Где он? – спрашивает он тихо. – Где Серёга? – Внизу, – неожиданно прямо отвечает Анцупов. Он тоже садится, затягивается, кладёт сигарету на край пепельницы и сцепляет руки в замок. – Тебе лучше его не видеть. Мы не сразу его нашли, да и не мы – полиция. Мы узнали, когда они внесли в базу ДНК и слепок зубов. Из ящика стола он достаёт небольшую бутылку и два стакана, наливает в один больше, в другой меньше, первый через стол протягивает Владу. Тот не отказывается, но и не пьёт, качает стакан в руке и говорит: – Я хочу забрать его. Похоронить по-человечески. Анцупов медленно кивает, делает глоток и снова затягивается сигаретой. – Он говорил тебе, чем занимался? – интересуется он. – Сказать по правде, я давно должен был сам тебя вызвать, но я всё пытался понять, что он проворачивал за моей спиной – и с кем. Его напарник весьма ловок в игре в прятки, а я не могу инициировать официальное расследование, если не хочу привлечь много внимания к нашему отделу. Знаешь этого парня? Наклонившись, он передаёт Владу нечёткую фотографию с уличной камеры, на ней рядом с Бабуровым стоит Игнат в толстовке и мешковатых брюках, в надвинутой на нос бейсболке, с руками в карманах. – Ты серьёзно? – Влад хмыкает и наконец делает глоток, возвращает фото. – Это может быть кто угодно, даже я. – Не ты, – Анцупов убирает снимок, поясняет: – Рост, походка. Дата!.. У тебя алиби на момент съёмки. – И кто же это? – Человек с Жёлтыми Глазами, – задумчиво произносит Анцупов. – По крайней мере, так его называет Станислава Эйтингон, девочка, которую они спасли от большой беды. Они пришли за ней вдвоём, но Сергей... остался. Думаю, тогда он и погиб. А парень с жёлтыми глазами вынес девочку в безопасное место – и пропал бесследно. Всё ещё нет идей? На этот раз Влад отводит глаза, думает, хмурится. – Когда-то у меня был друг, – говорит он неохотно, – который подходил под твоё описание, вот только он давно мёртв... как и мой муж. Он поднимает голову, допивает содержимое стакана и смотрит Анцупову в глаза. – А теперь я хочу забрать тело. Внизу он получает обратно свои вещи, распихивает по карманам, выходит на улицу и поднимает голову к небу, щурится от солнечного света. В здании "МедиБанка" закрыты все окна, в многоэтажном здании через дорогу, наоборот, почти все окна распахнуты, в одном, на пятом этаже, бечёвкой привязана гроздь воздушных шаров, и они трепещут на ветру и бросают разноцветные блики на стену дома. Поймав такси, Влад едет в ритуальное агентство и договаривается о церемонии прощания и кремации на двадцать пятое апреля. – Гроб закрытый, – уточняет он, не глядя на агента. – Малый зал. Без цветов. С подписанными документами он идёт в ресторан неподалёку, обедает, пьёт вино; когда официант интересуется, всё ли ему понравилось, Влад не сразу понимает, о чём речь, и таксисту тоже приходится переспросить его дважды, прежде чем он называет домашний адрес – а затем передумывает. – Не туда. Романова, шесть – семьдесят пять, Морской банк. Маленький ключ висит у него на одном кольце с ключами от квартиры и почтового ящика. Влад предъявляет его в банке вместе с удостоверением личности, и его провожают в цокольный этаж, где располагаются индивидуальные ячейки. Ослепительно красивая сотрудница банка своим ключом открывает первый замок; она кокетничает – совсем немного, не переходя границ делового этикета, – но Влад не замечает ни её стройные ноги, ни зелёные глаза, ни улыбку, и она обижается на мгновение, но тут же возвращает себе профессионально-вежливое выражение лица. Когда она оставляет Влада наедине с ящиком из ячейки, он колеблется ещё пару минут, прежде чем всё-таки вставить ключ в замок. – Серёга, видит Бог!.. – говорит он наконец с досадой и поворачивает ключ, откидывает крышку. В ящике – "алексин" с деревянной накладной рукояткой, две банковские карты, штук пять паспортов и плотный коричневый конверт. "Мне жаль, что тебе приходится это делать", – написано на лицевой стороне почерком Бабурова. Спокойствие Влада даёт сбой, он закрывает лицо рукой и плачет. Слёзы капают на конверт, оставляя на нём тёмные круги, расплывающиеся всё шире и превращающиеся в мокрый пол. Кайса выпрямляется и останавливается, тяжело опирается на швабру, и гостиная первого этажа плывёт у неё перед глазами. Покачнувшись, Кайса поспешно садится назад, на сухое место, кладёт на пол обе ладони и ждёт, пока пройдёт головокружение. – Эй, – произносит она наконец, кладя руку на живот, – мы так не договаривались!.. Она в бежевых тренировочных штанах и чёрной футболке Игната, босая, волосы собраны в неаккуратный хвост на затылке, на запястьях ни одного браслета. Все занавески в холле задёрнуты, солнце, пробиваясь через тонкую ткань, создаёт тёплый коричневатый полумрак, в котором отчётливо видны граница мокрого и сухого пола и брызги воды вокруг пластикового ведра. Кайса оценивающе смотрит на ведро, досадливо качает головой и осторожно поднимается на ноги, держась за швабру. Жёлтый "таттер" съезжает с дороги на обочину возле дома Кайсы, останавливается, из него выходит Агапов в чёрной футболке и форменных брюках. Щурясь от солнца, он поднимается на крыльцо, стучит в дверь. Улыбается, когда Кайса открывает. – Привет, – говорит он. – Ты пропала, не видно и не слышно, и я решил тебя проведать. Кайса тоже жмурится, но не от солнца, а от золотого света, окружающего Агапова. – Зайдёшь? – предлагает она, отступая в сторону. Пока Агапов разувается, Кайса моет руки на кухне, пережидает ещё одно головокружение, взявшись за край столешницы. – Чай, кофе? – спрашивает она не оборачиваясь. – Кофе, – Алексей с любопытством озирается, чуть дольше задерживает взгляд на списке продуктов, магнитом прикреплённом к холодильнику, и таблетках в большом красном флаконе без этикетки на столе у окна, рядом с миской с орехами и сухофруктами. Кивнув своим мыслям, он пересекает кухню и мягко, но решительно забирает у Кайсы кувшин с водой. – Посиди, – говорит он, – я сделаю. Ты будешь чай? Кайса пристально смотрит на него. – Ты выглядишь усталой, – добавляет Алексей. – Всё в порядке? В его голосе не хватает вопросительных интонаций, словно он и так знает ответ, и Кайса, помедлив, признаёт: – Мне... нехорошо. Алексей, хмурясь, ведёт её к стулу, поддерживает, пока она садится. – Я могу вызвать врача, – начинает он и замолкает, уловив выражение лица Кайсы. – Ладно. Тебе виднее, да?.. Он подмигивает, хотя и не успокаивается полностью, и возвращается к плите, зажигает огонь под чайником, варит кофе в турке. Всё это время они молчат, и обоих это ничуть не тяготит; Алексей, хозяйничая, мурлычет что-то себе под нос, Кайса задумчиво грызёт миндаль. – Я беременна, – говорит она, когда Алексей ставит перед ней чашку. Он снова кивает, указывает на флакон с таблетками. – Моя сестра принимала такие же витамины, – он усмехается. – Я эту банку даже без этикетки узнаю. – Спалилась, – с улыбкой соглашается Кайса, затем становится серьёзной. – Не говори никому. Если только Володе. Ладно? Алексей вглядывается в её лицо, прежде чем ответить. – Конечно, без проблем. До главного сплетника Лагунева... Его прерывает звонок телефона в гостиной. Кайса пытается приподняться, но Алексей успевает первым. – Сиди, я принесу. Он возвращается с красным телефоном, передаёт Кайсе, и она подносит трубку к уху, не взглянув на экран. – Почему у тебя нет кота? – озабоченно спрашивает Игнат, и в его интонациях столько тревоги, словно это вопрос жизни и смерти. – В книгах и кино у ведьмы обязательно есть чёрный кот! Глаза его закрыты, он сидит на спальнике, поджав ноги, и упирается лбом в стену подвала, на нём измятая футболка, подаренная Дияром, и спортивные штаны, сшитые Кайсой; у него неопрятная редкая борода и грязные, слипшиеся волосы. В изголовье спальника стоит раскрытый ноутбук, на экране – входящее письмо от Влада с темой "R.I.P. Настоящий Бабуин". – Я бы хотела завести кота, – с лёгкой грустью отвечает Кайса, – но сбегать и прятаться проще одной. Не так ли? Алексей, убедившись, что звонок не случайный, берёт свою кружку и выходит в гостиную. Кайса провожает его взглядом и отворачивается к окну. – Да, – подтверждает Игнат. – Точно. Не подумал. Ты ведь не собираешься сбежать прямо сейчас?.. – Нет. Я обещала, что буду с тобой до конца. То, что Алексей уходит – исключительно дань вежливости. Между кухней и гостиной нет двери, только широкая арка, и он слышит Кайсу так же хорошо, как если бы остался за столом, и хмурится на последних словах. – До моей смерти? – настаивает Игнат. – Обещаешь? Это уже скоро, ты сама говорила – меньше года, да? Он скребёт ногтями по стене, сдирая побелку, сжимает кулак. Кайса открывает рот, чтобы ответить, но передумывает и молчит, закрывает глаза, мягко и бесшумно хлопает несколько раз ладонью по столу. Алексей неспешно обходит гостиную. Пол высох, граница между чистым и немытым практически не заметна, её обозначают лишь ведро и швабра, на которую Алексей задумчиво смотрит, но всё же обходит и останавливается у стола, где рядом с осветительным треножником лежит фотокамера. Поставив кружку на соседний стол, Алексей с любопытством берёт камеру в руки, ищет маркировку модели, включает. – Кай, пожалуйста, – говорит Игнат очень тихо. – Скажи, что поможешь мне это закончить. – Помогу, – перебивает Кайса. – Я обещала. И я их нашла, найду снова в любой момент. – Хорошо, – Игнат облегчённо выдыхает, сглатывает и продолжает – ровно, безэмоционально: – Имитатор написал. Серёгу нашли, а Влад, он... хочет в дело. А я не уверен, что стоит впутывать кого-то ещё. Кайса пьёт чай, берёт из миски несколько орехов, ссыпает перед собой на стол. – Ты не справишься один, – неохотно произносит она. – Тебе придётся довериться кому-то из них. – Я не могу впутывать в это человека, которому есть что терять, – возражает Игнат. – Это не повод позволять им потерять и тебя, – парирует Кайса. Теперь молчит Игнат – долго, растерянно. Открыв глаза и выпрямившись, он смотрит на стену перед собой, затем неловко меняет позу, вытягивает затёкшие ноги. На его лице выражение, какое бывает у человека, осознавшего наконец очевидную истину, известную всем, кроме него. – Когда тебя ждать? – спрашивает Кайса. – Двадцать первого, – уверенно отвечает Игнат. – Так или иначе, я... решу свои вопросы за это время. – Если меня не будет дома, – предупреждает Кайса, – ключ в жестяной банке за водосточной трубой. Просто заходи. Вечернее солнце, попав в кухонное окно, заливает помещение густым янтарным светом. Кайса моргает и улыбается, смотрит в окно. Щёлкает затвор фотоаппарата. Кайса вздрагивает, стремительно оборачивается – и расслабляется, увидев Алексея. "Прости", – жестом показывает он, делает виноватое лицо. Закончив разговор, Кайса кладёт трубку на край стола. – Свет хороший, – уже вслух оправдывается Алексей. – И камера! Не удержался, прости. Давно хотел попробовать профессиональную технику. А ты красивая. Смотри! Он подходит к Кайсе и разворачивает фотоаппарат, показывая сделанный снимок. – Я ничего не понимаю в художественной фотографии, – Кайса с сожалением качает головой, – но свет и правда хороший. Алексей выключает камеру и осторожно кладёт на стол. – Давай я домою пол? – предлагает он буднично. Кайса улыбается и снова качает головой. – Нет, – говорит она твёрдо. – Этого в доме ведьмы тебе делать нельзя. Алексей не удивляется и не спорит. Спрашивает тише, чуть нахмурившись: – Тебе нужна помощь? На этот раз Кайса не отказывается сразу. Она долго смотрит на Алексея, раздумывая, затем дотрагивается до его руки и прислушивается, но золотой свет остаётся всё таким же ровным и радостным. – Возможно, – говорит Кайса. – Возможно, в скором времени мне потребуется сбежать туда, где меня не знают, но встретят. Твоя сестра живёт на другом конце страны, да?.. Заходящее солнце окрашивает её волосы в цвет горного мёда.