Укротить льва

      — Диана, вы можете быть свободны, — мягко кивает Кристиан, чтобы помощница покинула кабинет.       Здесь, на своей территории, он чувствует больше власти над ситуацией. Не то чтоб ему недоставало власти там, в Калькутте, учитывая, что он в Бенгалии занимает высший чин после королевы, которая не спешит там селиться. Однако… там Доран Басу может себе позволить практически всё: разумеется, совсем бесчинствовать без нужды не станет, но, как любят говорить выходцы из дюжины, «тигр лес бережёт, а лес тигра».       С приручением тигра у Кристиана опыт уже есть, однако теперь перед ним не тигр, а лев. Гордый, хищный, опасный… и будто даже немного вальяжный, настолько он в себе уверен.       Палач сверлит его взглядом золотистых — роскошь, что так идёт представителям семьи Басу, — глаз, де Клер в ответ обманчиво мягко поднимает брови.       Быть может, и льва приручить получится?       Один великий политик однажды говорил, что льва, как сильнейшего из зверей, следует укрощать не силой, а умом. И хотя тот политик за подобные слова был казнён, Кристиан согласен с идеей: там, где силой не взять, верно будет брать иначе.       Доран Басу воистину не из тех, кого легко победить силой — и речь не о том, кто лучше в бою или сможет привести больше воинов. Военных у генерал-губернатора будет всяко больше, но в личном бою Басу бы несомненно победил его, оба этих факта не вызывали сомнений.       Но даже если бы де Клер смог поразить его в битве, тот ушёл бы непобеждённым.       Размышляя о подобном, Кристиан пытался представить Дорана на коленях, повязанным, в шаге от смерти, и почему-то даже его воображение отказывалось рисовать картину, в которой тот покорился бы, опустил бы голову. О нет, он и на казнь явился бы таким же дерзким, таким же вальяжным и гордым, верил бы, что умирает за правое дело и переродится достойно.       Потому и нет смысла пытаться победить его силой. Однако де Клеру Палач на коленях вообще не нужен, а вот заставить его признать поражение… было бы интересно.       Как там говорил тот казнённый политик?       «Льва следует укрощать, приучив к любимой еде, используя силу привычки. Укротителю должно всегда при себе иметь палку — для собственной защиты, — и он же должен быть единственным, кто этого льва кормит».       Кристиан умнее, чем автор этой мысли, — по крайней мере, он достаточно амбициозен, чтобы так считать. Того казнили, потому что человек, которого он назвал львом, узнал о подобных речах. Де Клер же не будет столь опрометчив: свои мысли об укрощении этого льва он держит при себе.       Он достаточно долго позволял Дорану Басу думать, будто сам попался на его крючок.       С флирта на острие клинка, с обжигающих взглядов, полных одновременно и неприязни, и интереса… до «союза», что так удачно предложила госпожа Шарма, до «союза», что стал спусковым крючком в их странных отношениях.       Самодовольно ухмыляясь, Басу наслаждался властью — над его телом, над ситуацией: разложить самого генерал-губернатора на его собственном рабочем столе, в случайной гостевой комнате, в разнесённой в щепки после приёма спальне, выделенной Дорану… пожалуй, их «союз» был закреплён на практике слишком много раз для того, чтобы списать на помутнение или требующее разрядки напряжение.       Кристиан для себя признал быстро: если раньше интерес был сугубо рациональный, из холодного расчёта, то теперь смысла отрицать нет — Доран Басу чертовски его привлекает.       Он бы даже сказал, безбожно.       Когда никто, совсем никто не видит, де Клер позволяет себе улыбаться от мысли, что ближайшей ночью снова окажется в удушающих объятиях горячих крепких рук.       Улыбка, полная предвкушения, и теперь тянет уголки его губ вверх: на этот раз не в одиночестве, а при публике в лице самого Палача.       Кристиан почти уверен, что у него получится, но не отрицает, что может ошибаться: Доран другой во многом, но, если говорить о хитрости и остроте ума, он совершенно такой же. Как и если говорить об опасности, о проницательности.       В конце концов, со времён юношеских ошибок де Клер во многом вырос, и вкус его, без сомнений, тоже стал лучше. На этот раз он выбрал кого-то себе под стать, вот только… стати у них обоих — почти что чересчур, если сложить вместе.       Всё же ему любопытно: получится ли укротить льва, или он падёт жертвой собственной самоуверенности так же, как пал тот, чьи мысли так запомнились? Кристиан собирается поставить слишком многое на кон, пойти ва-банк, и, что забавно, проиграть, по большому счёту, может только он. Басу же, даже если его получится обставить и заставить чувствовать поражение, на деле лишь выиграет, что так, что эдак.       Но всё же.       Де Клер пока позволял ему верить, будто собственная незапланированная привязанность гнетёт его, будто он скрывает, будто Доран имеет над ним власть — чтобы это стало его привычкой.       «Любимой едой».       Кристиан даже нарочно первое время не позволял подобному случаться в его спальне, а потом будто бы «сдался», будто без слов признал, пустив того в святую святых, свою слабость.        Их совместные ночи — не только ночи, если говорить откровенно, ведь свет дня их ни разу ещё не остановил, — Басу нравятся без сомнений, де Клер видел животное желание в его взгляде, которое ни с чем не перепутать. Его, впрочем, Палач и не скрывал, и не отрицал, даже, напротив, активно и во всех красках озвучивал.       Вместе с тем, насколько презирает Кристиана, и как он только для подобного удовлетворения самых низменных желаний и годится.       Ну, да, за привязанность к кому-то с этой земли господин Басу готов осуждать своих: даже Тхакуру прилетело за чересчур тёплое общение с подручным Бернарда, а ведь тот с Фицуорином вряд ли хотя бы за руки держался.       Но Палача физические контакты с местными, разумеется, вовсе не смущают. Показать свою власть, обесчестить пару девиц из прислуги, использовать ради собственного удовлетворения — о, это для него ничуть не порицаемо. За подобный плевок в лицо «этим сукиным детям» Басу бы, вероятно, лишь похвалил, если бы кто-то из делегации следовал его примеру. Жаль только, что безобидный брахман вместо подобного «опустился» до искренней симпатии…       И вот поэтому Кристиан и не может сдержать предвкушающей улыбки.       Если он и правда хорош в роли укротителя львов, то Дорану придётся признать, что сам сделал то, за что так порицал своих же, от чего плевался ядом. И, правды ради, легче бы ему было, окажись он в подобной ситуации с какой-нибудь из местных служанок, а не с де Клером.       Как жалко он будет выглядеть, если после таких гневных тирад придётся признать, что неравнодушен стал к главному из сукиных детей, генерал-губернатору?       Надо сказать, что столь любимый им язык боли Кристиан понимает и правда отлично, и даже умеет на нём же отвечать.       — Чувствуй себя как дома, — предлагает де Клер, кивая на столик, на котором стоят два низких стакана и графин с янтарной жидкостью, точно под цвет глаз его гостя. — Это скотч. Дивный напиток.       — Я знаю, что такое скотч, — ухмыляется Басу, принимая издевательское приглашение, и, будто нарочито вальяжно, опускается на диван возле столика. Не дожидаясь Кристиана, наливает себе пресловутый скотч. Вот уж действительно, чувствует себя как дома.       — Тем лучше, — невозмутимо кивает де Клер, занимая место рядом с ним.       Откровенно близко, почти касаясь бедром его бедра.       Басу поднимает бровь, делает глоток скотча.       — Что, постель остыла? — Самодовольно спрашивает он.       — Не так уж часто всё случается в моей постели, — с дипломатичным смешком подыгрывает Кристиан, неторопливо наполняя свой стакан. — Но, возможно, именно за этим я тебя и пригласил. Или нет. Кто знает?       Дорана подобным не проймёшь, и де Клер чувствует, как внутри разгорается то самое ощущение: он словно ходит по краю пропасти, играет с огнём. Смело полагать, что всё получится легко.       Тяжесть потенциального поражения, впрочем, лишь делает ярче вкус предвкушаемой победы.       — Кто-то в хорошем настрое-е-ении, — с ленцой тянет Палач, и довольная ухмылка его без лишних слов показывает: он тоже в неплохом расположении духа.       О, они могли бы бесподобно провести время, учитывая такой настрой. Жаль, что у Кристиана на уме… немного другое. Впрочем, кто знает, в какой момент дело примет горизонтальный ракурс?       — В последнее время всё чаще возникает желание пригласить тебя, — словно невзначай, будто не уследил за языком, бросает де Клер, делая деликатный глоток скотча.       Доран ведётся не сразу.       — Что за речи я слышу от уважаемого генерал-губернатора? — Тоже словно невзначай спрашивает он, а взгляд резкий, цепкий. Ищет подвох: не ждёт от лорда, что он станет так легко признавать ту привязанность, которую якобы скрывает.       Под таким взглядом Кристиан чувствует себя словно на прицеле, хоть Басу и далёк от «грязного» оружия. Тем азартнее…       — Не пойми меня превратно, — холодно улыбается де Клер. — Но я был бы глупцом, если бы не признал, что ты умелый любовник.       «Любимая еда».       Напрягшийся было лев радостно хватает наживку — брошенный ему кусок мяса, — которым он, Тиан, единственный, как укротитель, способен кормить этого льва.       Расслабившись, Палач прикрывает глаза, опрокидывает в себя стакан скотча и кладёт свою большую ладонь на его бедро. Даже сквозь плотную ткань брюк чувствуется жар его тела, будто вместо крови у Басу по венам бежит пламя.       — Можешь не притворяться, лорд, — и в этом обращении, призванном обозначить власть и иерархию, столько насмешки, что оно звучит оскорблением. — Мы оба знаем, что ты привязался сильнее, чем планировал.       Кристиан мысленно соглашается, даже почти невозмутимо: глупо отрицать то, что уже произошло. А он вовсе не глупец, как и сказал.       И всё же… настало время «палки».       — Если говорить о притворстве и о том, что мы оба знаем, то есть и ещё кое-что, — и хотя улыбается он обманчиво мягко, смотрит холодно, и Басу это непременно чувствует, раз немного подбирается снова. Руку, впрочем, с бедра пока не убирает.       — Просвети же меня, — вкрадчиво требует Доран. — Быть может, ты, наконец, раньше меня открыл какую-то тайну? Или… ошибся.       Хищно ухмыляясь, он бросает вызов всем своим видом, своим тоном и этой нахальной формулировкой. Кристиан бы возмутился, если бы это не было ровно той реакцией, какой он хотел.       — О, господин Басу, увольте. Мы ведь не дети, и ты прекрасно понимаешь, к чему я веду. Просто я, в отличие от тебя, достаточно смел и рационален, чтобы признать истину, особенно если она столь очевидно бросается в глаза, — нарочито невозмутимо оправив перчатку, снова улыбается де Клер, и в уважительном обращении возвращает весь яд насмешки, что звучала прежде.       Палач скептично хмыкает:       — О какой истине речь? Не обольщайся, — и, несмотря ни на что, по-прежнему держит руку на его бедре, сжимая болезненно пальцы. — Телом я твоим пользуюсь с удовольствием, этого не отнять, но ты что-то большее разглядел? Опрометчиво.       Кристиан старается, чтобы его разочарованный вздох прозвучал как можно убедительнее, а скука на лице была очевидной.       — Печально. Я ожидал большего от такого человека, как ты, — прохладным тоном отмечает он.       — Чего ожидал? — Издевательски хмыкает Басу. — Что привяжусь, буду руки целовать да в любви клясться? Может, стихов ещё тебе почитать?       — Что признаешь то, что уже очевидно случилось, — пожимает плечами де Клер. — Признаю, я ошибся. Не думал, что ты так испугаешься собственных желаний. «Бунтарь», увы, в итоге раб чужих ожиданий.       Атмосфера между ними меняется в один миг. Доран убирает ладонь с его бедра и шумно втягивает воздух: ноздри его раздуты от плохо сдерживаемой ярости, на скулах играют желваки…       В таком виде, в гневе из-за уязвлённой гордости, он почему-то особенно хорош собой. Вероятно, природа создала его сосудом для чистой ярости, а потому в ней он и смотрится так привлекательно, иных объяснений нет.       — Что хочешь услышать, лорд? Думаешь, боюсь? — Ядовито цедит Доран, и такая близость к заветной цели здорово щекочет нервы. — Ты должен благодарен быть, что интересен мне не только телом. Этого хотел? Чтобы я признал, что оно взаимно?       Кристиан изображает лёгкую растерянность.       — Взаимно? Не совсем понимаю, о чём ты. Я говорил об очевидности твоего интереса ко мне, а ты… о, Господь, ты подумал, будто я и сам?..       Доран медленно мрачнеет, густые брови хмуро сводятся к переносице. Кристиан решается «добить», сочувственно поджимая губы:       — Теперь мне даже почти стыдно перед тобой, ведь я в самом деле заинтересован в твоём теле, но не…       Договорить ему не удаётся: когда тяжёлый кулак летит в его лицо, полусекунды оказывается недостаточно, чтобы увернуться. Обжигающая боль, заливающая сознание раскалённым свинцом, мешает думать хоть о чём-то, равно как и контролировать довольно-таки громкий звук собственного голоса — кажется, он-таки вскрикнул.       Кристиан не отключается насовсем, но несколько секунд в его сознании нет ничего, кроме звенящей острой боли.       — …дин! Господин! — Звучит над ухом перепуганный женский голос, который узнать получается не сразу. — Ох, вы в сознании? Скажите что-нибудь!       — Диана? Что вы здесь делаете? — Чуть растерянно моргает де Клер.       Диана не отвечает, только охает и принимается тереть какой-то тканью его лицо.       Ах да, лицо.       Лицо чертовски болит — если точнее, болит нос. Разбит?.. На белой ткани появляются алые пятна. Значит, разбит.       Подняв чуть потерянный взгляд, Кристиан обнаруживает перекошенное непонятными эмоциями лицо Дорана Басу, и мысли тут же собираются воедино.       Де Клер резко смеётся.       — Милорд! Прошу, не дёргайтесь, позвольте мне…       Неприятный привкус крови в горле и жгучая боль в носу не убеждают Кристиана в необходимости такой уж срочной помощи: он практически уверен, что нос не сломан. Чудом, но не сломан, и дышать мешает кровь, но не более того.       — Тише, Диана, — приложив пальцы к пульсирующему от боли виску, просит де Клер.       Басу, кажется, пытается испепелить его взглядом.       — Что произошло, милорд? Мне позвать…       — Не нужно, Диана. Просто у господина Басу весьма ранимая душа.       — Смеёшься ещё? Я тебе сейчас доломаю нос, раз есть силы веселиться, — выплёвывает тот на бенгали.       Помощница вскидывает на Палача одновременно испуганный и возмущённый взгляд, будто понимает угрозу, хоть и не знает языка, и Кристиан дипломатично поднимает обе ладони, словно сдаётся:       — А у меня весьма ранимое лицо. Идите, Диана, принесите мне что-нибудь холодное. И стучитесь, прежде чем войти.       Подозрительно щурясь, явно без капли приязни к гостю своего господина, женщина покидает кабинет, напоследок взволнованно обернувшись на де Клера. Вероятно, весь в крови он выглядит и правда не слишком «в порядке», и тем не менее, ей не остаётся ничего, кроме как повиноваться и оставить их.       В кабинете воцаряется тишина, такая плотная, напряжённая, практически осязаемая — хоть ножом режь.       Кристиан, едва удерживая смешок, нарушает её лаконичным:       — Поразительно.       Басу смотрит пристально, но даже не вопросительно, а просто по-прежнему яростно. От желания разбить генерал-губернатору лицо ещё сильнее его, кажется, держит только осознание последствий.       Де Клер негромко смеётся.       — Я до последнего не был уверен, что ты поведёшься. Но мне так хотелось увидеть твоё лицо, когда я, заставив тебя признать интерес, сделаю вид, что сам не заинтересован… — он качает головой, но тут же жалеет об этом: после удара Палача она чертовски болит.       Сам Палач смотрит на него как на блаженного.       — Надо всё-таки добить тебя, пока она не вернулась, и сказать, что ты сам подох, — практически рычит он, сжимая руку в кулак.       На его костяшках красными следами осталось немного крови, и почему-то от подобного вида вместо любой уместной эмоции Кристиан чувствует... возбуждение. За реакцию собственного тела стоило бы устыдиться, но он даже и не думает: всё-таки Дорану Басу и правда идут ярость и кровь. Очень, очень идут.       — Никогда не забуду твой вид, — посмеиваясь, обещает де Клер, — тише, опусти руки. Я в самом деле обманул тебя. Твой интерес взаимен, и я ценю, что ты его признал…       Басу ругается на родном языке и широким шагом подходит ближе. Кристиан уверен, что тот всё-таки решил его убить за такие шутки, но вместо ожидаемого удара чувствует, как грубые пальцы хватают его за подбородок, чтобы повернуть лицо к свету. Янтарные глаза внимательно, цепко изучают его, и одному богу известно, что именно в нём ищет Палач.       — Жить будешь, — заключает тот, всё ещё глядя на де Клера как на умалишённого. От этого, почему-то, становится снова смешно.       Доран в ответ снова злится, завидев это, но от проблем ненадолго спасает стук в дверь: Диана вернулась. Басу убирает руку от лица Кристиана.       — Войдите.       — Вот, милорд, позвольте помочь… это надо приложить к носу, — спешно протягивая ему ледяной свёрток, хлопочет подручная.       — Оставьте, Диана. Всё в порядке, благодарю, я сам. Давайте свёрток мне и покиньте нас, — кивнув подчинённой, де Клер ожидает, что она тут же повинуется, но та поджимает губы и возражает:       — Позвольте мне помочь! У вас всё лицо в крови, я принесла воду…       Не желая тратить время на уговоры, Кристиан одним твёрдым взглядом даёт Диане понять, что возражений не приемлет. Поколебавшись ещё мгновение, та нехотя кивает и молча уходит, оставив мисочку с водой на столике подле дивана.       Захлопнувшаяся за женщиной дверь оставляет их снова наедине, и, демонстративно приложив холодный свёрток к носу, Кристиан опирается бедром о свой рабочий стол.       И усмехается так, что даже рука со свёртком не прячет этого от Басу.       — Асур, — Доран качает головой, снова оказываясь компрометирующе близко. — Руку убери.       Он грубо сдёргивает с де Клера шейный платок, местами в уже бурых пятнах крови, и, с выражением безграничного презрения на лице, намочив ткань, принимается оттирать кровь с его лица.       — Столь внезапная забота… — ехидно начинает он, но Басу особенно неласково проходится платком опасно близко к его носу.       — Заткнись, — без особой злости бросает он.       — Ты мне так в самом деле доломаешь нос, — отмечает Кристиан, пытаясь держать холодный свёрток так, чтобы не мешать Дорану.       — Вот и отлично, — с напускной грубостью отмахивается тот, но прикосновения, вопреки его тону, становятся чуть менее резкими и болезненными. — Повернись на свет.       Палач снова придирчиво разглядывает его лицо, цепко держа за подбородок. Резко поворачивает сначала в один бок, потом в другой, и лишь после удовлетворённо кивает. Впрочем, не отстраняется, только чуть приподнимает теперь за подбородок и смотрит неотрывно.       — Что?..       Договорить ему не дают: Доран накрывает его губы своими в коротком хищном поцелуе.       — Губы уже обморозить успел, — кривится он, отбирая у него свёрток.       — Не терпится отогреть? — Подначивает де Клер, опуская обе ладони на столешницу, чтобы ухватиться за край и опереться о неё поудобнее.       Басу отодвигает оттаивающий свёрток подальше от них и кладёт свои ладони рядом с его, вжимая его в стол немного сильнее.       — Я тебя за это уничтожу, — рычит Доран, практически касаясь губами его губ.       — Жду с нетерпением, — всё так же обманчиво мягко усмехается Кристиан, прикрывая глаза.       Конечно же, вместо поцелуя он получает укус, и весьма болезненный. Стоило ожидать, что разозлённый лев будет кусаться.       А всё-таки укротить этого льва удалось.