Перекрестки судеб

Октябрь 1602 года. Османская Империя. Дворец санджак-бея в Дибре. — Какая она славная, — говорила с улыбкой Айше Атике Султан, держа на руках новорожденную внучку, у которой все еще не было имени. Девочка родилась в срок и, по словам лекарши, была полностью здорова, хотя и имела капризный нрав и быстро привыкла к рукам. К сожалению, здоровая внучка ей досталась ценой здоровья Ферхашад Султан, которая по происшествии двух недель после родов все еще не покидала постели и находилась под наблюдением лекарей. — Султанша чудо как хороша, инашалла, вырастит красавицей и немало сердец разобьет, — продолжала говорить Атике, любуясь личиком заснувшей внучки. Султанша поела и теперь спала, сытая и довольная. — Аминь, — без особой радости отозвалась Ферхашад Султан. Атике устремила взор на дочь, которая возлежала на мягкой перине и не выглядела довольной жизнью, хотя ее письмо и выражало радость. Уж не муж ли Насух-бей заставил жену написать письмо родителям?       Ферахшад Султан еще не оправилась от родов. Все же шестнадцать лет — это слишком рано для материнства, к тому же сама Ферахшад больше пошла в бабушку, Гевхерхан Султан, такая же худощавая и хрупкая, как и она, с узкими плечами и бедрами непригодными для деторождения. Гевхерхан Султан смогла родить только двух дочерей, Атике и Фатьму. К счастью, Атике Султан оказалась плодовита и крепка здоровьем. Она дала жизнь восьми детям, но выжило семеро. Ферахшад Султан была пятым ребенком Атике Султан, ее первой долгожданной дочерью. — Насух-бей нашел славную кормилицу для султанши, откуда она родом? — спросила Атике, начиная ходить по покоям, чтобы внучка проспала как можно дольше. Она не видела дочь два года и теперь не представляла, о чем именно с ней говорить. Все же расстались они не на самой доброй ноте. Ферахшад Султан, кажется, не простила мать за то, что та отдала ее замуж за человека на тридцать лет старше. — Она гречанка, — ответила Ферахшад Султан. — Насух-бей заботиться о дочери и о тебе, Ферахшад, не лишай его своей ласки и почтения, — посоветовала Атике Султан. Она, как никто другой знала, насколько спесивы временами бывают мужчины, насколько невозможно высокомерны и заносчивы.       К счастью, она смогла найти общий язык с Фюлаге-беем. Брак, основанный на расчете, обернулся союзом по любви. Но Фюлаге-паша бы терпелив. Насух-паша же вспыльчив и горделив. И он не был рабом династии, его матерью была Нергизшах Султан, единственная дочь шехзаде Мустафы, казненного по приказу родного отца Сулеймана I.       Атике Султан сомневалась в Насух-бее, но в его санджаке, в Дибре, три тысячи мечей. Все они понадобятся шехзаде Селима в недалеком будущем. — Как вам угодно, мама, — отозвалась Ферахшад Султан. Она не плакала и не жаловалась, не просила развода, но в карих глазах ее тлела печаль и тоска. — Я бы хотела увидеть столицу, — немного мечтательно сказала султанша. — Однажды ты ее увидишь, — благосклонно кивнул Атике Султан. — После того, как дядя займет престол? — спросила Ферахшад Султан. — А если султан Мехмед раскроет заговор? — в глазах дочери Атике ясно увидела страх перед грядущем и в который раз пожалела, что Ферахшад пошла нравом не в нее. Впрочем, и на Фюлаге-пашу она не была похожа. Излишне мягкая, нерешительная, скромная, на ее фоне даже служанки выглядели ярче и прекраснее. И в кого она пошла характером? — Не раскроет, — уверенно изрекла Атике Султан, хотя внутри все леденело от подобных мыслей. Если не удастся убрать султана Мехмеда, он утопит их всех в крови. Никого не пощадит, ни женщин, ни детей. — Однажды мы будем на вершине мира.       Атике думала, строила планы, следила, но опасалась устраивать покушение на султана Мехмеда. Не сейчас. Она нашла слабое звено в семье падишаха. Райхан Султан глупа и слаба, у нее нет поддержки, нет союзников. Она не знает, как нужно бороться. Атике хотела убедить жену султана в своей преданности, заставить ее действовать. В конце концов, султанша — отличная марионетка, она слаба и ведома.       Еще можно пообещать поддержку Михрумах Султан, так искренне ненавидящей брата. Интересно, каковы истоки этой ненависти? У Михрумах Султан есть свой кандидат на османский трон. Шехзаде Сулейману девятнадцать, он тихий и незаметный юноша, которого никогда не готовили для трона и власти. Армия за ним никогда не пойдет. Но в нем кровь османов, значит, он должен умереть. Быть может, пообещать Михрумах Султан поддержку, ее руками ударить по царствующему падишаху? Если заговор удастся останется убрать шехзаде Сулеймана, он слабая мишень, расправиться с ним будет проще простого. А если Мехмед III раскроет заговор, то он казнит шехзаде Сулеймана и уничтожит Михрумах Султан, в этом Атике Султан не сомневалась. В любом случае Атике Султан и ее семья останется в тени и вне подозрений. — Я устала, валиде, — сказала Ферахшад, вырвав мать из размышлений. — Хочу отдохнуть. — Как пожелает луна моей жизни, — улыбнулась Атике Султан. Она подозвала служанку и передала ей в руки новорожденную внучку, после чего покинула покои дочери.

Несколько дней спустя. Дворец санджак-бея в Дибре.

— Я принесла вам мазь, султанша, — в выделенные для нее гостевые покои, слишком уж маленькие и темный, вошла верная служанка, Алсу-хатун. — Благодарю, Алсу, — промолвила Дилавиз Султан, сидящая перед зеркалом. Несмотря на то, что ужин вот-вот начнется, она все еще не была готова. Не было желания спешить и торопиться, не было желания видеть тех, кто собрался под сводами дворца. Дилавиз Султан знала, что у нее нет выбора, что она должна присутствовать на ужине, как первая жена шехзаде Селима и мать его наследника шехзаде Онура, но как же она не хотела!       Султанша ненавидела и презирала почти всех членов семьи шехзаде Селима. И его в том числе. Но ненависть ее была тиха и незаметна. Она слаба и уязвима — Дилавиз Султан об этом знала и предпочитала молчать и терпеть, стиснув зубы до боли, до скрежета. Пару лет назад она не выдержала отношения некогда любимого господина к себе, собрала все самое необходимое, выгребла из шкатулки драгоценности, собрала сына, который, к слову, совсем не сопротивлялся и не противился, понимая состояние матери, и под покровом ночи бежала из дворца Гевхерхан Султан в надежде скрыться вместе с сыном на задворцах империи. Возможно, она бы вернулась в родную Венецию, правда, там ее уже никто не ждал. Кому нужна наложница османского варвара да еще и с его сыном?       Но Дилавиз задыхалась рядом с шехзаде Селимом. Она чувствовала себя птицей запертой в золотой клетке вместе с чудовищем. Она жаждала быть свободной. Однако побег не удался. Их поймали в порту, когда они садились на корабль. Дилавиз Султан помнила, как они с сыном вошли в каюту, как она глядела на раскинувшийся город, мерцающий огнями в объятьях ночи. Султанша обнимала сына и тихо-тихо, одними губами, шептала молитву на почти забытом родном языке. Она молилась, чтобы ее план удался, молилась вырваться и скрыться, сходила с ума от страха. Если Селим их поймает, ей конец.       К сожалению, Всевышний глух к молитвам людей. Или молитвы и вера Дилавиз Султан недостаточна сильны. Сперва Дилавиз услышала шаги, тяжелые шаги, а затем ощутила, как в ее объятьях дернулась и сжался сын. Султанша оторвала взор от города, взглянула на вошедшего и ужас захлестнул все ее существо. Перед ней стоял шехзаде Селим, собственной персоной. Облаченный в темно-синий кафтан и чалму, он был мрачен и жуток, возвышался на женой и сыном страшной тенью. Дилавиз Султан хотела оттолкнуть сына за себя, закрыть его собой от гнева отца. В ярости Селим забывал кто перед ним, мог поднять руку и на ребенка. Дилавиз Султан не хотела, чтобы шехзаде Онур испытывал на себе силу гнева родителя. Однако маленький шехзаде, больше похожий мастью на мать, не дрогнул, а выхватил небольшой кинжал, подаренный ему Атике Султан и вставил его в защитном жесте перед собой и матерью. — Да как ты посмел, щенок?! — прогремел полный ярости голос шехзаде Селима и разрушил хрупкую тишину. Дилавиз Султан запоздало среагировала, успела завести сына себе за спину, чтобы принять весь удар на себя…       Дилавиз Султан покачала черноволосой головой, глядя мрачным взором в зеркало. От ее красоты не осталось и следа, впрочем, красота не сделала ее счастливой. Из-за красоты ее купили на невольничьем рынке по приказу Эсмехан Султан, из-за красоты ее заметил шехзаде Селим. Она думала, что он ее любит, а он жестоко предал ее и растоптал, сломал, разбил сердце, выжег душу, вырвал стержень.       Алсу-хатун с молчаливого согласия султанши начала наносить мазь на с трудом заживающие синяки на шее и плечах. Она касалась их нежно, невесомо, чтобы не причинить лишнюю боль, но Дилавиз было все равно. Она мельком подумала о том, что не существует лекарства для заживления душевных ран. Оно пришлось бы как нельзя кстати.       Султанша глядела на свое отражение, закусив губу, чтобы сдержать сухие всхлипы. Она давно уже разучилась плакать, но временами ей так хотелось рыдать в голос, чтобы слезы катились по щекам, даруя частичку утешения. Но слез уже не осталось. Он все выпил. После неудачного побега шехзаде Селим вернул их во дворец Гевхерхан Султан. Дилавиз Султан плохо помнила события в каюте корабля, где был пресечен их бунт. Кажется, шехзаде Селим ее ударил и хотел задушить, но шехзаде Онур пытался оттолкнуть отца… Дальше она потеряла сознание и очнулась в темнице, в которой провела несколько дней, не зная, что с ее ребенком. После темницы шехзаде Селим запер ее в самой старой и ветхой комнате, в которой протекала крыша. Она осталась совсем одна. Всех слуг султанши казнили, не давали видеть сына. Закончилось все тем, что шехзаде Онур заболел от тоски по матери и пережитого страха. Тогда-то вмешалась Сафийе Султан. Дилавиз разрешили видеть сына раз в день. Со временем ей вернули сына, но лучше не стало. Селим стал невыносим. Кажется, он возненавидел ее пуще прежнего. К сожалению, у него не было большого гарема. Зеррин Султан хоть и была красива и интересна ему, надоедала шехзаде. И в поисках разнообразия и желая показать свою власть, шехзаде Селим звал к себе Дилавиз, которая ненавидела его так сильно, насколько могла. Последствия этих ночей выливались в синяки и ссадины на теле, в нежеланные беременности, которые заканчивались прежде срока мертвыми детьми. Каждый раз новая жизнь разгоралась под сердцем султанши и тут же гасла. Подавленное состояние матери, жестокость отца под пологом постели не оставляли шансов на чудо. Дилавиз молилась, чтобы он забыл ее и перестал терзать. Она боялась, что однажды истечет кровью, умрет и оставит любимого сына одного в этом жестоком мире. Но шехзаде Селим был чудовищем и тираном. Уж кто-кто, а он не должен ни при каких обстоятельствах занять престол — Дилавиз видела это и понимала. Кажется, что только она видела гнилую суть Селима и осознавала, что такой человек, как он уничтожит Османскую Империю. После того, как ее раны были обработаны, Дилавиз Султан облачилась в темно-синее закрытое платье со стоячим воротником и длинными узкими рукавами, чтобы скрыть следы ласок шехзаде Селима. Черные волосы султанши уложили в гладкий узел на затылке, прическу венчала серебряная корона с черными камнями.       Глядя на свое отражение, Дилавиз Султан собирала все свои душевные силы, чтобы выдержать этот проклятый ужин в кругу любящей семьи. Досчитав до десяти, султанша кивнула слугам и покинула опочивальню, дрожа от отвращения и тошноты. — Ты опоздала, Дилавиз, — сказала Сафийе Султан, мать шехзаде Селима, когда Дилавиз со свитой переступила порог большого зала, разделенного деревянной ширмой на две части, мужскую и женскую. — Прошу прощения, султанша, — поклонилась первая жена шехзаде Селима, тщательно пряча неприязнь за маской вежливости. Из всех женщин, собравшихся под сводами дворца Насуха-бея ей благоволила только Атике Султан. К сожалению, родная сестра Атике Султан Фатьма Ханым не очень-то была расположена к Дилавиз. Видимо, поверила лживым речам тетушек, Эсмехан Султан, Шах Султан и Гевхерхан Султан. К счастью или к сожалению, из тетушек шехзаде Селима осталась в живых только мать Атике Султан, Гевхерхан Султан, самая спокойная из них.       Султанша в этот вечер выполняла роль хозяйки, хотя по всем правилам хозяйкой вечера была Ферахшад Султан, однако юная мать еще не оправилась от родов, и Дилавиз в глубине души жалела ее. Какого ей было выходить за старого пашу, какого ей было ложиться под него и рожать ему ребенка? Увы, они всего лишь женщины в мире мужчин, не более того. — Присаживайся, — велела Гевхерхан Султан со спокойной улыбкой на губах, однако Дилавиз не обманывалась. Она хотела бы найти опору в этой женщине, только верить никому нельзя — этот урок султанша усвоила от и до. Гевхерхан Султан, как и ее сестры, когда-то выступила против Дилавиз Султан. — Рада тебя видеть в добром здравии, Дилавиз, — молвила с искренней улыбкой Атике Султан, что пританцовывала в такт музыке. Она производила впечатление холодного и высокомерного человека на первый взгляд, но только самые близкие знали, что за маской холодности скрывается горячее сердце. — Благодарю, госпожа, — улыбнулась Дилавиз Султан, сожалея, что рядом с ней нет сына. Шехзаде Онуру минуло одиннадцать лет этим летом. Он уже не ребенок, а значит должен праздновать рядом с отцом и остальными мужчинами. Оставалось уповать, что ничего не случиться, и мальчик не разгневает отца.       К сожалению, шехзаде Селим перенес ненависть с Дилавиз на их общих детей, сперва на первенца, шехзаде Мурада, а затем на шехзаде Онура. Дилавиз, как могла пыталась вывести ребенка из-под удара, но терпела неудачу за неудачей. Оглядев собравшихся и посмотрев на детей, который сидели за отдельным столом, Дилавиз приметила пятилетнего шехзаде Хасана и восьмилетнюю Афитаб Султан, которые тихо шептались между собой. Дильназ и Мёге, младшие дочери Атике Султан, шептались с султанзаде Ахмедом, сыном Фатьмы Ханым. Шехзаде Коркут, видимо, тоже ужинал вместе с мужчинами, как и Онур. Оставалось уповать, что мальчики, на дух друг друга не выносившие, не поссорятся. — Как здорово, что мы собрались семьей под крышей одного дворца, — звонко вскрикнула Зеррин Султан, вторая жена шехзаде Селима, облаченная в белое платье, украшенное кружевом и вышивкой.       Дилавиз Султан, скользнув взором по женщине, стиснула зубы. Сперва она ненавидела ее из-за ревности к шехзаде Селиму, а после только за то, что Зеррин из себя представляла. Высокомерная, жестокая, наглая, жадная женщина, лишенная жалости и сострадания, Зеррин Султан воплощала в себе все пороки человеческой души. Временами, глядя в голубые глаза Зеррин, Дилавиз думала, как могут сочетаться несочетаемые, казалось бы, черты: ангельская внешность и гнилая душа. Дилавиз так же думала, что Зеррин Султан идеально подходит жестокому и беспощадному шехзаде Селиму. Вместе они дьявол и его дьяволица. Еще у Зеррин было два здоровых сына, по крайней мере, физически. Шехзаде Коркут хоть и пошел внешностью в златовласую и голубоглазую мать, вобрал в себя все ее внешние данные, сутью уродился в шехзаде Селима. Возможно, Коркут будет в тысячи раз хуже отца. Шехзаде Селим в юности был неплохим человеком, а потом что-то в нем сломалось, надломилось. Видимо, покушение шаха Исмаила привело к трещине на душе шехзаде, а смерть хатун из публичного дома, Афитаб-хатун, лишь усугубила ситуацию. Или Селим всегда был отвратителен, просто Дилавиз в силу влюбленности не замечала за ним пороков? — Да, красивое имя господин даровал племяннице, — продолжала щебетать Зеррин Султан, и от ее болтовни у Дилавиз начала ныть голова. Излишне услужливая, до тошноты милая и при этом лживая, она вызывала лишь раздражение. Неужели никто не видит ее гнилой сути? — Иншалла Эсмехан Султан вырастит красавицей.       Дилавиз Султан, слушая болтовню Зеррин Султан, которая говорила, не переставая с молчаливого одобрения членов семьи шехзаде Селима, подумала, что красота не самое важное. Пусть Эсмехан Султан вырастит счастливым человеком, хотя с такой семьей она обречена на страдания. — Как ты себя чувствуешь, Зеррин? — спросила Атике Султан, сухо улыбаясь светловолосой фаворитке брата. Та с довольством положила руку на округлившийся живот, в котором рос очередной соперник шехзаде Онура.       Временами Дилавиз думала, что лучше бы этот переворот не увенчался успехом. Лучше бы они отказались от возмездия и жили бы в мире. Да и кому мстить? Султану Баязиду за смерть шехзаде Селима? Так Баязид мертв почти двадцать лет. Шехзаде Мурад, отец шехзаде Селима, сам виноват в своем крахе. Не поднял бы восстание, быть может, остался бы жив. Султан Баязид пощадил его и отправил в санджак, разрешил иметь гарем, но Мурад пошел на поводу у матери и сестер и сгорел в пламени ненависти.       Но Нурбану Султан, как и ее дочерям, оказалось мало принесённых жертв, они готовы были сжечь в кострах амбиций и Селима. Едва шехзаде родился, как его участь была предрешена. — Я в добром здравии, — улыбнулась Зеррин Султан, отчего на ее бледных щеках вспыхнул румянец. — Мой сын растет и крепнет. Господин сказал, что назовет его Мурадом, — Дилавиз вздрогнула, как от удара и столкнулась взором со взглядом Зеррин Султан. Мурад — имя их с Селимом первенца. Неужели, он так сильно ненавидит ее, что решил назвать в честь покойного шехзаде другого своего сына? Дилавиз итак мучилась и страдала, итак корила себя, что не доглядела за Мурадом, а теперь вынуждена будет видеть, как растет мальчик с именем ее покойного ребенка. — Не самое лучшее имя, — покачала головой Гевхерхан Султан, до этого хранившая молчание. Султанше минул шестой десяток, волосы ее давно стали седыми, лицо исчертили глубокие морщины, а тело одолевали болезни. Госпожа раздалась в талии, ходила с тростью, предпочитала не отправляться в дальний путь без крайней необходимости. Век ее уходил. Тело дряхлело. Но ум все еще оставался острым, а в глазах отражалась накопленная за годы жизни мудрость. Она пережила почти всех, кого любила, но не сломалась. И за это, Дилавиз, пожалуй, ее уважала. — Мой брат Мурад был казнен, удушен шелковым шнурком на глазах народа, пока Баязид и его змея Дефне, которая и погубила моего отца, стояли и смотрели. Еще один шехзаде Мурад умер от лихорадки. Нет, это не подходящее имя для ребенка. — Я хотела назвать Селима Мурадом в честь его отца, хотя мой любимый господин желал назвать первенца Мехмедом в честь Мехмеда Завоевателя, однако новорожденного ребенка нарекла Эсмехан Султан, — начала вспоминать Сафийе Султан, которой тоже не оставили выбора при наречении ребенка. Удивительно дело, женщина в муках дает жизнь ребенку, но он всегда принадлежит отцу. Их диалог был прерван пронзительным криком. А в следующий миг в помещение забежала служанка, которая торопливо поклонилась собравшимся султаншам. — Шехзаде подрались, — сообщила она, и у Дилавиз Султан в груди похолодело от страха за сына. Она взвилась на ноги и, не помня себя от ужаса, бросилась прочь из покоев, следом за прислугой. Страх за сына ослеплял. Что произошло?! Следом, причитая бежали служанки, султанши, мужчины… Дилавиз даже не понимала, кто именно устремился за ней, чьи голоса она слышит.       Служанка привела ее в одну из комнат. Дилавиз Султан остановилась, чувствуя, как боль сдавливает грудь. Он впилась взором в сына, которого держал евнух, Бюльбюль-ага, служащий Сафийе Султан. Второй слуга удерживал шехзаде Коркута. Оба мальчика были растрепаны, взвинчены и глядели друг на друга с крайней степени ненависти. Впрочем, Дилавиз был безразличен Коркут, к которому тут же кинулась Зеррин Султан. Увидев на лице у сына синяк, Дилавиз Султан ощутила, как злость выливается в кровь, она окинула презрительным взором светловолосую соперницу, которая тем временем рассматривала сына. — Онур, мой лев, что произошло? — понимая, что сын просто так не кинется ни на кого с кулаками, спросила Дилавиз Султан, с трудом сдерживая гнев. В серых глазах Онура стояли слезы, его губы дрожали. Приглядевшись, Дилавиз с ужасом поняла, что темно-красный кафтан сына заляпан кровью. — Ты ранен?! — вскрикнула Дилавиз, схватив сына за руки, чтобы торопливо оглядеть запястья. Страх застилал взор. — Он убил кошку, — прошептал Онур, глядя на брата враждебным взором. — Не смей лгать! — рявкнула Зеррин Султан, обняв своего шехзаде. Краска бросилась в лицо султанши и теперь она напоминала фурию. — Мой Коркут на такое не способен. — Он вскрыл кошке живот и вытащил из него котят, — всхлипнув, сказал шехзаде Онур. — Сказал, что дарит мне его. — Да как ты смеешь?! — взвилась Зеррин Султан, шагнув к Дилавиз и ее сыну. Мать шехзаде Онура поспешила закрыть сына собой и встретилась взором с соперницей. Она была выше, но худощавей этой ненавистной женщины. — И ты, Онур, из-за этого ударил брата? — спросила спокойно Сафийе Султан. — Да, бабушка, — признался шехзаде, все же выйдя из-за спины матери. Он встал рядом с ней и невольно повторил ее позу: расправил плечи, скрестил руки на груди и вскинул подбородок. Даже в мельчайших жестах шехзаде Онур походил на мать, обычно Дилавиз радовалась, видя в сыне свои черты, но не в этот раз. — Что за шум? — прогремел мужской голос, разом перекрыв все женские разговоры и причитания. Дилавиз вздрогнула, но усилием воли подавила страх. Не время отступать, не сейчас, когда под удар может попасть ее драгоценный ребенок. — Онур избил брата, — поспешила сказать Зеррин Султан. Она всегда так делала, просто поразительно, как эта женщина извращала правду и изменяла ее до неузнаваемости. Воистину, у нее талант. — Коркут выпотрошил кошку, — возразила Дилавиз Султан без особой надежды на то, что шехзаде Селим примет сторону ее сына. Шехзаде Онур не был любимым ребенком Селима, в глазах отца мальчик выглядел слабым. Но разве доброе сердце — признак слабости?       Зеррин Султан возразила, вмешались Фатьма Султан и Сафийе Султан, поднялся шум, от которого у Дилавиз заныла голова. — Молчать! — рявкнул шехзаде Селим, окинув членов семьи грозным взором. Дилавиз задрожала, когда он уставился на нее, ох, какой тяжелый и недобрый у него взгляд. — Онур извинись перед братом. Немедленно. — Нет! — неожиданно возразил шехзаде Онур, глядя на отца. Он стоял, худенький и маленький, можно сказать хрупкий, но все равно упрямо глядел на родителя и старался не показывать ему страха. Маленький лев, каким мужчиной он вырастит. Дилавиз гордилась сыном и любила его, но лучше бы он промолчал. — Что ты сказал, мальчишка? — спросил шехзаде Селим, вмиг подаваясь ярости и злости. Дилавиз испугалась, что он влепит сыну затрещину. — Онур, прошу тебя, — прошептала Дилавиз сыну, и тот опустил взгляд. — Как вам угодно, отец, — промолвил мальчик сквозь зубы. Он поднял взор на брата, который стоял самодовольный и надменный, как и его мать. — Прости меня, брат. — На сегодня ты прощен, — усмехнулся шехзаде Коркут, в голубых глазах которого царило веселье. — Матушка, я хочу щербет. — Идем, мой львенок, — нежно проворковала Зеррин Султан, увлекая сына прочь из комнаты. — А ты, Онур, возвращайся в покои и подумай над своим поведением. Ты наказан, — велел шехзаде Селим голосом, не терпящим возражений. Шехзаде Онур кивнул и поклонился отцу, Дилавиз вздохнула, сын похож на нее больше, чем нужно. Он с трудом терпел необходимость пресмыкаться перед кем-то.       Служанка увела шехзаде Онура в покои, а Дилавиз Султан такой роскоши оказалась лишена. Праздник продолжился, хотя обстановка накалилась пуще прежнего. — Мой лев сообщил мне, что Фюлаге-паша подарил ему великолепные доспехи, — сказала с усмешкой на губах Сафийе Султан, скользнув взором серо-зеленых глаз по Атике Султан, которая отзеркалила ее улыбку. — Да, султанша, — ответила Атике Султан. — Доспехи выполнены лучшим кузнецом Османской Империи, они черного цвета, а на нагруднике выкован лев, украшенный красными самоцветами. — Должно быть, господин счастлив получить столь щедрый дар, — влезла в разговор султанш Зеррин Султан, продолжая источать улыбки. — Невероятно счастлив, — окинув светловолосую наложницу надменным взглядом, молвила Атике Султан. — Ему не терпится в них облачиться. — Надеюсь, это произойдет не скоро, — сказала Зеррин Султан, но осеклась под взором Сафийе Султан. — Все же мы не готовы к войне. — Рано или поздно война начнется, — спокойно сказала Сафийе Султан. — Но не раньше, чем султан Мехмед отправится в сады Всевышнего. — Что из себя представляют сыновья падишаха? — спросила негромко Гевхерхан Султан у дочери, Атике Султан. Та задумалась на мгновение, а после произнесла: — Они разные, но все похожи на отца-султана, кто-то больше, кто-то меньше, — Дилавиз Султан подумала, что, если дети султана похожи на него, то мятеж провалиться и их всех казнят. Нужно готовить путь к отступлению, заручиться поддержкой слуг, купить где-нибудь дом, чтобы переждать бурю, а после бежать без оглядки. Дилавиз страшилась планов, что вынашивал шехзаде Селим, но своя собственная жизнь ее мало беспокоила. Главное, сберечь Онура. — Шехзаде Осман — наследник престола, и этим все сказано. Его с детства готовили к трону, говорят, он похож больше на мать, Гюльбахар Султан, но то, что я о нем узнала, твердит, что шехзаде похож отца. Возможно, он даже лучше и сильнее. Второй шехзаде, Ферхат, не так умен и силен, как старший брат, он слаб, зависим от женщины, своей матери, предпочитает вино верховой езде и охоте, и вместо дел санджаков проводит время с наложницами. По крайней мере, так говорят. — Так говорят, Атике? — усмехнулась Гевхерхан Султан. — А что ты о нем думаешь? — Шехзаде Ферхат еще себя покажет, — ответила Атике Султан. — Такие, как он, самые опасные соперники. Их до последнего никто не воспринимает всерьез. Они волки в овечьих шкурах. Когда враг теряет бдительность волк сбрасывает шкуру и нападает. — А третий шехзаде? — спросила Сафийе Султан с интересом. — Махмуду семнадцать, он вспыльчив, своенравен, дерзок и недальновиден. Он находится во власти пороков: гнев, гордыня, похоть, — перечислила Атике Султан. — Он сам найдет раннюю могилу, такие характеры сгорают первыми. — Думаешь, султан способен казнить сына? — спросила Сафийе Султан, прищурив глаза. — Все может быть, — ответила Атике Султан, заставив Дилавиз Султан ужаснуться. Как отец может убить сына? Она не представляла и представить такое боялась. Аллах, спаси от подобной участи. — История знала подобные примеры. Тем более, что султан Мехмед в первую очередь падишах, и всем известен его жестокий нрав. — Нужно столкнуть их лбами, — задумчиво произнесла Сафийе Султан. Глаза султанши заблестели, и Дилавиз поняла, что госпожа уже начала продумывать интриги, цель которых — довести шехзаде Махмуда до могилы. — А младшие шехзаде, какие они? — Дети, как дети. Любят игры, не стремятся к знаниям, кроме разве что Орхана, любят родителей, братьев и сестер, — перечислила, пожав плечами, Атике Султан. — Четвертому сыну султана всего семь лет, самому младшему — три года, у султана есть беременная наложница, Долунай, но я не уверенна, что она доносит ребенка. Многие дети падишаха умирали до рождения. — В любом случае все они должны умереть, чтобы мой Селим занял престол, — произнесла Сафийе Султан, и Дилавиз ощутила, как ком подкатывает к горлу. Видимо, она недостаточно хорошо собой владеет, раз Сафийе Султан посмотрела на нее. — Что не так, Дилавиз? — спросила султанша. — Ты отчего-то побледнела. — Младшие шехзаде всего лишь дети, разве они могут кому-то навредить? — собрав волю в кулак, спросила Дилавиз Султан, игнорируя взгляд Атике Султан, который словно молил о благоразумии и молчании. Но доброе сердце, скрытое за корочкой льда и напускной холодности, все же взяло вверх над Дилавиз. Четвёртому сыну султана Мехмеда всего семь лет, он даже младше ее Онура. — Дети вырастают, Дилавиз, — усмехнулась Сафийе Султан. — Мой Селим тоже когда-то был всего лишь ребенком, а сейчас он претендент на престол. — Можно отправить их в изгнание, — возразила Дилавиз Султан, не в силах понять и принять необходимость проливать кровь ради власти и мести. Власть — слишком переоценена, а месть не вернет тех, кого они потеряли. Шехзаде Мурада — отца шехзаде Селима, любимого мужчину Сафийе Султан, о котором она редко, но с такой нежностью вспоминала вслух. Да и отец Гевхерхан Султан тоже покоится в могиле, их не вернуть. — Изгнанники возвращаются и, что самое страшное, возвращаются во главе армии, — хмыкнула Сафийе Султан высокомерно. Она глядела на Дилавиз презрительно, со снисхождением в серо-зеленых глазах. — К тому же мы уже начали свой путь к трону. Поздно отступать. У нас только два пути: или Цезарь, или ничто.       Дилавиз Султан поджала губы и склонила голову, понимая, что ее никто не послушает. Невозможно повлиять на столько высокомерных и властолюбивых особ. В душе тлел страх. Что если султан Мехмед раскроет заговор? Их всех казнят. Перед внутренним взором женщины вмиг всплыла до боли реалистичная картина: бездыханное тело шехзаде Онура, с закатившимися серыми глазами, посиневшими губами и искаженным мукой лицом, а на тонкой шее след от шелкового шнурка палача. Впрочем, даже если восстание состоится и увенчается успехом, ничто не закончится. Это проклятое колесо власти постоянно движется и ломает судьбы. Его невозможно остановить.       Если Селим взойдет на престол, то Онур все равно будет под ударом. Он станет наследником султана, одним из нескольких. У Зеррин уже два сына, возможно, она носит третьего. Эта ведьма не успокоится, пока не обеспечит своему щенку трон. Как же ей быть? Ответа не было. Пока не было. Дилавиз Султан молилась день и ночь, но покоя это ей не приносило. Пока она выбрала путь покорности и терпения, пусть думают, что она слаба и сломлена, пусть недооценивают ее. Так будет лучше для всех.

Вечер того же дня. Дворец санджак-бея в Дибре.

      Дворец окутал ночной мрак, а на темно-синем небе зажглись звезды, прекрасные и бесконечно далекие. Когда-то матушка, Гевхерхан Султан, учила ее предсказывать судьбу по звездам. А ее, в свою очередь, этому научила Нурбану Султан.       Атике Султан жадно вдохнула ночной воздухи смежила веки, кутаясь в меховую накидку. В кругу семьи ей было хорошо и безопасно, можно было чуть-чуть расслабиться и наслаждаться с жизнью. Но все хорошее рано или поздно заканчивается. Она должна вернуться в столицу, как бы не хотелось. Однако отступать и сомневаться поздно. Семья рассчитывает на нее. Атике Султан переживала за дочь, переживала за сыновей, что были так далеко от нее. К сожалению, ее сильные мальчики не смогли приехать, подобные передвижения в сторону одного санджака могут вызвать подозрения со стороны действующей власти.       Еще волнение вызывала Дилавиз Султан, Атике хотела дать ей напутствие и советы, чтобы султанша вела себя тихо благоразумно, не шла на конфликт с Селимом и Сафийе. Но разве она послушает? — Вернись в покои, Атике, холодает, — раздался за спиной голос Фюлаге-паши, и Атике Султан улыбнулась кончиками губ. Его забота и поддержка грели ей душу. Султанша повиновалась, понимая, что муж прав.       Едва она переступила порог опочивальни, как супруг заключил ее в теплые и надежные объятья. О, Аллах, как же ей повезло с мужем, повезло найти в браке любовь, внимание и поддержку. Увы, младшей сестре Атике, Фатьме Султан, повезло куда меньше. — Не хочу возвращаться в столицу, — немного плаксиво заметила госпожа, и ответом ей служил сдавленный смех мужа. Он поцеловал ее в черноволосую макушку. — Я тоже этого не желаю, любовь моя, — ответил Фюлаге-паша, начиная гладить супругу по спине, отчего на нее начал накатывать покой. — Там на каждом шагу опасность. А когда я смотрю в серые глаза султана Мехмеда, то вижу в них лишь свою смерть, слышу погребальную молитву по мне. — Не бывать этому! — вскрикнула Атике Султан, вздрогнув, она выкрутилась их объятий мужа, сделала шаг назад и с жадностью вгляделась в его простоватое лицо. Паша улыбался кончиками губ, как-то грустно. — Я не позволю причинить тебе вред, Фюлаге. Никому не позволю. Даже султану. — Тише, моя госпожа, — промолвил Фюлаге-паша, накрыв ладонью щеку Атике Султан. — Я буду прикрывать тебе спину, стоять за твоей спиной, — излишне эмоционально и горяча заговорила Атике Султан, но была перебита мужем. — Мне нужно, чтобы ты не стояла за моей спиной, жена, мне нужно, чтобы ты стояла рядом со мной. Плечом к плечу.       Атике Султан улыбнулась мужу, и тот увлек ее к тахте. Они сели, сцепив руки, наслаждаясь обществом друг друга, как какие-то юнцы. — Шехзаде Селим говорит, что пора начинать действовать, — мрачно изрек Фюлаге-паша. — Нужно начать избавляться от врагов. Первоначальная цель — убрать верных султану Мехмеду людей, и окружить его предателями, чтобы он стал легкой мишенью для удара. Когда с султаном будет покончено, трон займет один из его сыновей, желательно, слабых… — Ферхат? — спросила Атике Султан. Он первый пришел на ум. Шехзаде Османа нельзя назвать слабым, если он унаследует царство, то сделает все, чтобы удержаться на престоле. Если слухи не врут, то Осман не менее опасен, чем его отец. Махмуд хоть и вспыльчив и жесток, чем-то настораживает. Хотя больше пугает его мать, Халиме Султан. Атике Султан видела сильных и амбициозных людей и немало, поэтому она без труда распознала в матери шехзаде Махмуда сильную личность. С ней будут проблемы, если она останется при сыне. Но убивать старших сыновей падишаха при его жизни –самоубийство. Султан Мехмед не дурак, он сразу поймет, что что-то не так. Заподозрит. При жизни Повелителя следует убить только одного. Шехзаде Османа. — Возможно, — уклончиво ответил Фюлаге-паша. — Хотя он взрослый мужчина и явно не так прост, каким кажется. Что-то в нем есть. Желательно, чтобы на трон взошел мальчишка, ребенок. Джихангир, к примеру. — Он не подойдет, — возразила Атике Султан. — Ханзаде Султан — его родная сестра, она очень похожа на отца-султана и ради брата уничтожит любого, всякого, кто пойдет против ее закона и слова. — Быть может, помочь твоей подруге? — с хитрым прищуром в глазах вопросил Фюлаге-паша, и Атике нахмурилась, не понимая о чем он. — Райхан Султан. — Она будет идеальной марионеткой, — задумчиво произнесла Атике. — Слишком слабая, раздавленная и сломленная. — Великолепно, — усмехнулся Фюлаге-паша. — У нас есть пешка в грядущих играх. Что до верных людей султана… Начать следует с мужей Ханзаде Султан и Асхан Султан. — Как бы самих султанш не пришлось убирать, — сказала задумчиво Атике Султан. — Особенно Ханзаде, с Асхан проблем не будет. Она слишком слабая и мягкая. Такие быстро ломаются или уступают.

Дворец санджак-бея в Конье.

      Играла задорная мелодия, и Амаль Султан пританцовывала ей в такт, лучась светом и обаянием. Десятилетняя госпожа росла и расцветала, и по мнению Халиме Султан, что наблюдала за дочерью, это был самый послушный и добрый ребенок из всех, что она знала. Старшие дети Халиме, Махмуд и Дильруба, были далеки от идеала. Махмуд с детства был вспыльчив и своенравен, Дильруба тоже отличалась острым языком, вздорным характером и все делала по-своему, не внимала чужим советам, даже если это советы матери.       Совсем другое дело — Амаль или Мустафа. Временами, глядя на младших, Халиме Султан сожалела, что ее старшие дети были другими. Нет, они не плохие, просто другие. Амаль Султан по случаю праздника в гареме брата была облачена в новое, только недавно сшитое платье из розового шелка, в ее золотистые волосы были вплетены жемчужные нити, а на тонких запястьях блестели браслеты, которые звенели от каждого движения госпожи.       Халиме мысленно радовалась, что хандра дочери постепенно сходила на нет. Амаль привыкала к переменам, ну или просто не привыкла долго грустить и искала счастье в мелочах. Этим она больше походила на Асхан Султан. — Откуда ты родом, Махпейкер? — спросила Амаль Султан у сидящей неподалеку наложницы брата, в честь которой и был устроен этот небольшой праздник во дворце санджак-бея. Махпейкер-хатун оказалась плодовита или ей просто повезло понести после одной единственной ночи, которую ночью-то невозможно назвать.       Не описать словами волнение, которое испытала Халиме Султан, узнав от Дидар-хатун, что Махмуд пригласил в свои покои наложницу. Наложницу, о которой она ничего не знала, которую выбрала не она. Хатун подарил брату шехзаде Осман. Эта новость едва не добила Халиме. Она привыкла во всем контролировать детей, и когда что-то выходила из-под контроля, султанша начинала волноваться и стремилась это исправить.       Безусловно, Халиме не могла поругать сына за то, что ему подарили наложницу, или продать девицу. Махмуд не любил, когда кто-то трогал его игрушки, этим он пошел в отца, такой же собственник. К тому же Халиме знала нрав сына, если она будет пытаться избавиться от хатун, тот поступит ей назло и станет звать наложницу чаще. Пришлось смириться, точнее сделать вид.       Халиме привыкла притворяться, сначала перед султаном Мехмедом, чтобы выжить и пригреться в теплом месте у него под боком и под его защитой, теперь перед сыном. Временами Халиме думала, что она устала так жить, но выбора нет. Они все играли роли. Ее роль — роль покорной жены и любящей матери. — Я из Кефалонии, госпожа, — ответила с улыбкой Махпейкер.       Халиме Султан приставила к ней служанку Кумру-хатун, которая докладывала ей о каждом шаге наложницы, но пока та только училась, вышивала, гуляла в саду. Иными словами, жила, как и все рабыни в этом дворце. Махпейкер не предпринимала попыток с кем-либо связаться. Но Халиме все равно волновалась. Она привыкла все проверять, жизнь в гареме и вечные интриги, научили ее бдительности. По ее приказу еду и питье Махмуда проверяют дегустаторы, его окружала охрана всегда и везде, как бы шехзаде не злился от этого. Халиме Султан знала, что у Ханзаде есть шпионы в Конье, как и у падишаха. Пока она не могла их вычислить, но слишком хорошо султанша знала своего господина и его старшую дочь. Оставалось уповать, что пешки Ханзаде не подобрались к Махмуду слишком близко, например, в его постель.       Кончено, известно, что Махпейкер Ханзаде Султан выбрала для Османа, но, что если это лишь для отвода глаз, и все с самого начала было запланировано? И Ханзаде, и Осман достаточно умны и хитры, а вместе они почти непобедимы.       К сожалению, Халиме Султан не могла поделиться подозрениями с сыном. Тот слишком любил братьев и сестер по отцу, не понимал, что они ему не семья, а враги. Волки в овечьих шкурах. Шехзаде Осман хоть и обещал, что не воспользуется законом Фатиха, но Халиме ему не верила. Трудно сломать закон, который действовал полтора столетия и доказал эффективность, хоть и довольно кровавым способом. Халиме Султан не желала ставить на кон жизни своих детей и уповать на высшие силы. Она предпочитала полагаться на себя. — Как ты оказалась в наших краях? — спросила Амаль Султан, а после, заметив неодобрительный взор матери, стушевалась. — Извини, я не хотела расстраивать тебя. — Ничего страшного, госпожа, — улыбнулась Махпейкер-хатун, отчего на ее щеках появились ямочки, но серые глаза ее приобрели печальное выражение. Да, все рабы тоскуют по дому. Если, конечно, помнят его… Халиме до сих пор помнила и видела во снах красоты родной Абхазии. — Мы с родителями плыли в Венецию, мой отец был торговцем, но на наш корабль напали пираты. Так я оказалась в Османской Империи. — В Венецию? — ахнула Амаль Султан, и ее глаза заблестели от восторга. — Да, госпожа. Халиме Султан перевела взор на молчаливую Дидар-хатун, которая сидела подле нее. Дидар не притронулась к яствам и была бледна и печальна. Она то и дело бросала неприязненный взоры на Махпейкер. Халиме Султан питала жалость к девушке, понимая, что ей повезло не любить султана Мехмеда. Чувства не отравляли ее душу, ревность не причиняла боль. Она была свободна от страданий и могла мыслить рационально и холодно. Дидар же попала под власть очарования Махмуда и теперь страдала.       Они больше не делили постель, но Махмуд старался ее навещать в свободное время, которого было очень мало. К счастью, шехзаде был слишком занят, чтобы брать еще наложниц. Халиме понимала, что по возращению сына из поездки нужно подобрать еще рабыню, раз уж и Дидар, и Махпейкер в положении. — Ты бледна, Дидар, — произнесла Халиме Султан с заботой. Дидар вскинула на султаншу взор покрасневших карих глаз. — Съешь что-нибудь, тебе нужны силы. — Простите, госпожа, но я не хочу, — покачала наложница головой, которую венчала диадема с жемчугом. — Переживаю за шехзаде. Его нет уже неделю. — Махмуд интересуется делами санджака, на нем большая ответственность, — с улыбкой сказала Халиме Султан. Она гордилась сыном и его рвением изменить жизнь людей к лучшему. Главное, чтобы своими действиями он не нажил себе врагов.       Недели две назад во время прогулки по городу Махмудс тал свидетелем воровства. Он поймал воришку и отрубил ему руку, что привело Халиме в ужас. Она пыталась образумить сына, объяснить, что путь жестокости — это путь краха и разрушения.       «Этому городу нужна твердая рука. Рука, которая может покарать. Если они не бояться закона, пусть бояться смерти и боли», — ответил ей сын. И в этом момент, глядя в зеленые глаза первенца, так похожего на нее внешне, Халиме ясно увидела в нем тень султана Мехмеда, что напугало ее до безумия. Господин был соткан из противоречий, тьма и свет сражались в его душе, временами Халиме видела в нем чудовище, готовое утопить весь мир в крови ради собственных амбиций, временами, наоборот, в нем просыпалось милосердие. Но каким бы не был султан Мехмед, свою семью он любил так сильно, насколько мог. Пожалуй, любовь к детям объединяла султаншу с падишахом.       Праздник продлился до глубокой ночи, после чего все разошлись по комнатам. Халиме Султан попрощалась с дочерью. — Доброй ночи вам, матушка, — молвила Амаль Султан с нежной улыбкой на губах. Ее карие глаза светились такой лаской, что Халиме проникалась к девочке еще большей любовью. Как же ей повезло с младшей дочерью, не такой упрямой и своенравной, как Дильруба. Настоящей султаншей. Халиме Султан молилась, чтобы свет, что излучала Амаль никогда не померк. — Доброй ночи, моя госпожа, — устало улыбнулась Халиме, снова ощутив приступ дурноты. Кажется, она приболела. Пару дней назад султанша попала под дождь, гуляя в саду. Она быстро вернулась во дворец, но, похоже, ее охватил недуг. Тошнота появлялась по турам, кружилась голова, или Халиме просто устала? Дела гарема отнимали много сил и времени, она пренебрегала едой и отдыхом, еще и волнение за сына. Похоже, ей нужно больше отдыхать.       Амаль Султан удалилась в свои покои в сопровождении верной служанки, которую к ней приставила Халиме Султан. Мать шехзаде Махмуда продолжила путь в свои покои и в одном из коридоров она услышала голоса. — О, Аллах, какая же ты упрямая, Ульфат! — выговаривал главный евнух гарема, глядя на невысокую наложницу в скромном платье серого цвета, поверх которого был надет синий кафтан. Хатун стояла полубоком к Халиме, она не видела ее лица, но подметила красивую фигуру, широкие бедра, пригодные для деторождения да русые, завитые волосы, в которые были вплетены ленты в качестве украшений. — Я просто спросила про Басима-агу, — ответила, оправдываясь, наложница. — Нет у нас таких слуг, сколько повторять-то можно?! — развел руками главный евнух, закатив при этом глаза. Но в следующий миг он увидел Халиме Султан и поклонился.        Его примеру последовала и Ульфат-хатун. Халиме Султан, поняв, что ее заметили, все же приблизилась к слугам. Она скользнула взором по евнуху и наложнице… Да, это вроде та девица, что играла на арфе во время праздника и пела. Голос у нее очень красивый, чистый, словно из рая. — Что вы так громко обсуждаете? — спросила Халиме с интересом. — Да хатун интересовалась, когда начнутся занятия по игре на флейте, — солгал главный евнух, пытаясь сгладить ситуацию и прикрыть Ульфат-хатун. — Неправда, — возразила девушка, вскинув на Халиме взор зеленых глаз, которые были намного светлее очей султанши. — Я ищу Басима-агу, он служит евнухом во дворце.       Халиме Султан нахмурилась. Не пристало наложницам обязаться с евнухами. Да, они были лишены детородной функции, но доставлять удовольствие женщине многие умели. Подобные связи — табу и грех. Халиме Султан помнила, как в первые годы султаната ее господина, во время грехопадения поймали одну из наложниц и евнуха из гарема. Падишах велел посадить любовников в мешок с камнями и утопить в Босфоре. — Зачем он тебе? — спросила Халиме, прищурившись. Для полного веселья ей не хватало интрижки в гареме. Аллах, дай ей сил. Придется показать силу, проявить жестокость, если связь имела место быть. Халиме смотрела на рабыню, красивая, жалко… Но в назидание остальным наложницам нужно пожертвовать ею. Выпороть плетью посреди гарема.       Халиме Султан не любила подобное, не любила показывать жестокость, причинять людям боль, но временами понимала, что этот метод самый действенный. Кто знает, быть может, Махмуд унаследовал жестокость не от отца, а от нее? — Басим-ага обещал мне книгу, — сказала Ульфат, вдруг побледнев. Или она говорила правду, или поняла, что правду говорить нельзя. — В таком случае подожди еще немного, Басим-ага, вероятно, занят работой, — сказала Халиме Султан, глядя пристально на наложницу, но та никак не выдала своего волнения, глядела на нее с надеждой снизу вверх. — Возвращайся в гарем, все уже отходят ко сну. — Как вам угодно, госпожа, — сказала Ульфат и поклонилась.       Халиме Султан продолжила путь, чувствуя, как виски сдавливает тупая боль, а к горлу подступает тошнота. Во рту появился горький привкус. Зайдя в свою опочивальню, Халиме прикрыла глаза и пошатнулась. Ее тут же придержала под руку верная Менекше-хатун, которая служила ей с самого первого дня в гареме султана Мехмеда. — Султанша, что с вами? — взволнованно спросила служанка, но Халиме покачала головой и усилием воли прогнала дурноту, мягко отстранила от себя руку прислуги. — Не волнуйся, Менекше, я просто утомилась, — ответила султанша, проходя к тахте. Она села, расправив юбки расшитого золотом платья. — Проследи за Ульфат, найди этого Басима-агу, меня интересует природа их отношений. — О, Аллах, неужели вы думаете?.. — ужаснулась Менекше, в ее карих глазах мелькнул испуг. — Всякое возможно, — ответила Халиме Султан. — И, если я права, то мы должны задавить заразу на корню. — Как скажете, — согласилась служанка. — Принеси расходные книги гарема, я желаю поработать, — велела Халиме Султан, ответом ей послужила тишина. Менекше смотрела с неодобрением, ей не нравилось, когда султанша мало отдыхала и не берегла себя, но она всякий раз уступала, будучи рабыней. — Как вам угодно, — склонилась все же Менекше и поспешила прочь. Халиме Султан прикрыла глаза, дурнота усиливалась. К ней прибавилась боль внизу живота, прямо как во время ежемесячных кровотечений.       Халиме вздрогнула и распахнула глаза. Нет, не может быть. Последний раз она истекала кровью еще до отъезда в санджак вместе с сыном. А после этого она делила ложе с государем. Нет, не может такого быть. Халиме Султан будучи совсем юной с трудом забеременела Махмудом, она посещала покои падишаха несколько месяцев, а доброй вести все не было и не было. Айнур-хатун уже носила под сердцем Селима, а в спину Халиме летели злорадные шепотки, что Аллах ее не любит, что она бесполезна.       После рождения сына она тоже не могла долго понести. Беременность Дильрубой наступила спустя полтора года еженедельных встреч с падишахом. Только в третий раз она быстро понесла, за две или три ночи. Но тогда ей просто повезло. Хотя, скорее нет, если вспомнить, что та беременность закончилась выкидышем на позднем сроке. Халиме помнила, как истекала кровью на ложе, как из нее вытаскивали мертвого сына. Четвертый ее ребенок, Мустафа, появился спустя почти восемь лет после потери безымянного шехзаде. Главный лекарь советовал прервать беременность, говорил, что организм султанши слаб, и выкидыш подкосил ее здоровье, но Халиме Султан в срок родила здорового сына. Неужели спустя столько лет после одного единственного хальвета она понесла? Быть не может. А если может? Как же это все не вовремя. Махмуду нужна ее поддержка и помощь, его нужно учить, оберегать от опрометчивых поступков. Не давать порокам шехзаде взять над ним вверх. Султан, узнав о беременности жены, призовет ее в столицу. Конечно, Халиме мечтала вернуться к младшему сыну, но она же нужна старшему! Как мать может выбирать между детьми?       Султанша обессиленно смежила веки. Ей было тридцать четыре года. Она даже старше Гюльбахар Султан, которую убила поздняя беременность. Аллах, помоги. В покои вернулась Менекше-хатун, держащая в руки стопку учетных книг. Халиме Султан подняла на нее усталый взгляд и, не в силах выдержать неизвестность, произнесла: — Позови лекаршу, я хочу, чтобы меня осмотрели.

Где-то в лесу. Конья.

      Ночной воздух был свеж и чист. Шехзаде Махмуду нравилось это время суток, когда весь мир спит, а тьма скрывает людские пороки. Именно в это время суток он ощущал, что судьба мира в его руках. Пока другие отдыхали, он работал. Махмуд знал свои пороки: он упрям, своенравен, вспыльчив, жесток, неусидчив, не умеет уступать… Перечислять можно бесконечно. Но шехзаде упрямо пытался себя изменить, превратить недостатки в достоинства. Когда гнев застилал взор, а бывало это часто, Шехзаде выходил на теке, он упражнялся с мечом, стрелял из лука, иными словами выжимал из себя все соки, чтобы сил не оставалось на саморазрушение и ярость. После такого голова соображала лучше, а гнев словно выплескивался. Правда, временами во время тренировки он мог случайно ранить соперника, забывал, что перед ним друг, а не враг.       Дела санджака шли с переменным успехом. Обнаружилось очень много проблем, казнокрадство и преступность — только начало цепочки, Шехзаде это ясно понимал. Хуже всего, что паши совета провинции скрывали проблемы от него. Они льстили, дарили подарки, а за спиной пытались избавиться от улик. Ещё и его приказы выполняли через раз. Будь его воля, он бы заменил весь совет. Но для такого у него нет полномочий. Назначения делает султан Мехмед, но Махмуд понимал, что отец не знает всей правды. Он осознавал так же, что должен сообщить обо всем отцу. Но для начала необходимо собрать доказательства преступлений чиновников. Махмуд старался действовать тайно, насколько это возможно, конечно. Все взоры были прикованы к нему, коту трудно вершить правосудие, когда мыши начеку. Шехзаде Махмуд, тяжело вздохнув, отложил очередную жалобу в сторону. Он с тоской взглянул на кипу бумаг, которая, увы, не становилась меньше.       Шехзаде объезжал вверенные ему земли, узнавал проблемы народа, он не задерживался на одном месте надолго, жил преимущественно в шатре, питался кашей, как и все его воины. Стоит заметить, подобное существование его не отягощало. Махмуд с детства любил охоту и походные условия, он с измальства приставал к отцу, чтобы тот взял его собой на охоту.       Султан Мехмед поощрял интерес сына. Все же шехзаде Ферхат ненавидел охоту, верховую езду и стрельбу из лука. Он и меч в руки брал только при крайней необходимости. Шехзаде Осман был слаб здоровьем и до взросления с трудом переносил походные условия, правда, по мне взросления старший шехзаде вдруг проникся к увлечениям отца симпатией. Неожиданно проникся.       Шехзаде Махмуд прежде не замечал этого, но самостоятельна жизнь вдали от отца, ответственность и возможность принимать решения заставили его посмотреть на некоторые вещи иными глазами. Воистину, Халиме Султан, матушка Махмуда, права: Шехзаде Осман — достойный пример для подражания. Махмуду нравилась свобода, которую он вкусил в разъездах по санджаку. Не было всевидящего ока матери и ее контроля, тень отца не давила ему на плечи. Казалось, что судьба в его руках. Они добирались до поселения, встречались с народом, собирали жалобы, узнавали о нарушениях закона, раздавали беднякам еду, посещали благотворительные сооружения, раздавали милостыню.       Махмуд видел, что когда-то жизнь народа была лучше. Когда-то, когда санджаком правил султан Мехмед до начала своего султаната. Валиде Дефне Султан построила вакф в Конье и столовую, правда кормили там помоями. И шехзаде сомневался, что Валиде Султан обо всем знает. На тратила огромные средства на благотворительность, но человеческая жадность не ведала границ. Золото оседало в карманах чиновников, и это, как и невозможность что-либо доказать, ввергало Махмуда в ярость.       Махмуд велел матери взять вакф под своё покровительство, с разрешения Дефне Султан, разумеется. Шехзаде Махмуд быстро учился и понимал, что власть имущие не любят, когда дела вершат за их спинами. Дефне Султан выше Халиме Султан по статусу, и в случае конфликта падишах поддержит мать, которую бесконечно уважает, а не жену.       После встреч с народом процессия Шехзаде Махмуда отправлялась в путь. Бывало, они ехали день и ночь, загоняя лошадей. Однако жажда свершений, кипящая в жилах, бодрила и не давала ощутить усталость в полной мере. Ночами они останавливались на небольшой привал, слуги готовили кашу, и Шехзаде ужинал в окружении слуг и воинов. Он видел, как в глазах слуг рождается преданность. Они начинали его уважать.       Махмуд знал, что его брат Осман, по слухам, временами ужинал в окружении слуг, звал их за свой стол, узнавал, кто чем живет. Почему бы не взять пример с брата? Тем более ему были близки по духу его охранники и воины. Нужно хорошо знать людей, которые прикрывают твою спину. Мало ли, вдруг начнётся война…       После скудных ужинов Шехзаде начинал читать жалобы, от которых болела голова. Первая проблема — преступность, вторая — отсутствие чистой воды, плохие дороги, из-за которых некоторые поседения во время дождей отрезаны и предоставлены сами себе. Ещё чиновники берут взятки. Будь его воля он бы наказал всех причастных. Нет, не убил, зачем даровать смерть, избавление, за преступления? Можно же устроить предателям ад при жизни, это намного-намного хуже. Отрубить руки, отрезать носы и уши…       Встав из-за стола, что стоял в его шатре, Махмуд прошёлся, разминая конечности.       «Интересно, она читает мои письма?» — подумал он. Шехзаде отправил Нурбану с десяток посланий, но не получил ни одного ответа, что ввергало его в тоску. Но поскольку наследник не умел хандрить, в нем просыпалась ярость, гнев выливался в кровь, вызывая подъем сил. Из-за упрямства Махмуд направлял ярость, злость и обиду на дела санджака, извлекая из своего состояния максимальную пользу.       Нурбану Султан упряма и горда, шехзаде Махмуд тоже находится во власти этих черт. Но чьё упрямство и гордыня победит? В конце концов он сын своего отца, он не умеет сдаваться и уступать, всегда получает желаемое. Даже если это желание — султанша династии. Не будь они родственниками, Махмуд бы давно украл ее. И плевать на гнев отца, но его ярость, плевать, что она свободная женщина.       Возможно, мысли шехзаде аморальны. Что это за любовь, раз его волнуют только собственные желания и грезы, и безразлична воля Нурбану? Однако Махмуд знал, чувствовал сердцем, что она в него влюблена и хочет быть с ним, но не внимает гласу сердца, воле души. Нурбану, как и матушка Махмуда, превыше всего ставит разум.       Понимая, что любовные терзания до добра не доведут, Шехзаде усилием воли подавил мысли о Нурбану. Он начал вспоминать встречи с Ульфат. Тайные встречи. Они встречались в бельевой, кормили котенка и разговаривали обо всем и ни о чем одновременно. Ульфат рассказывала об уроках, о том, чему она научилась, иногда она напевала ему песни, от которых на душе становилось спокойно и тепло. Груз на плечах становился легче. Махмуд упивался ощущением покоя рядом с Ульфат. Он находил ее привлекательной, впрочем, в гаремы брали лишь красавиц. Дурнушек в них не встречалось. Но Ульфат была необычной, другой, не такой, как все остальные. Быть может, общее дело — забота о котенке, объединило их и заставило смотреть друг на друга иными глазами?       У Ульфат были мягкие, словно шелк, русые волосы, пухлые губы, к которым так хотелось прикоснуться губами, но шехзаде продолжал играть роль евнуха. Он понимал, что, раскрыв свой статус, навсегда потеряет эти мгновения духовной близости и честности. Ульфат не будет с ним открыта. Ульфат ыбла поцелована солнцем — веснушки украшали ее лицо, делали его очаровательным и особенным, а зеленые глаза так напоминали глаза Нурбану. Рядом с Ульфат тоска по Нурбану затихала.       Из размышлений шехзаде отвлек шум с улицы. А вы следующий миг в шатер ворвался Гедиз-ага, главный сокольничий шехзаде, с обнаженной саблей. Махмуд замер, понимая, что он безоружен. Его сабля покоится на сундуке. Глядя в лицо слуги, Махмуд грешным делом подумал, что он пришел забрать его жизнь. — На нас напали разбойники, шехзаде. — молвил Гедиз-ага, глядя на наследника решительным и даже злобным взглядом. Махмуд кивнул, скрыв облегчение, что Гедиз все же верен ему. Он быстро подошел к сундуку, схватил саблю, а после покинул шатер вместе со слугой, который пытался его образумить. Не разумно подвергать свою жизнь опасности, но он в первую очередь воин, мужчин, а затем уже сын султана.       Махмуд еще никогда не был в настоящем бою. Тренировки на теке — это тренировки, бутафория. Там никто не посмеет навредить ему, за одну только царапину на теле шехзаде слуга лишится жизни. Охрана яростно сошлась в схватке с нападающими, слышался лязг мечей, крики умирающих. Шехзаде заметил, как в их строну направилось трое мужчин. Махмуд уже не думал. Ярость вспыхнула в душе неистовым пламенем. Да как они посмели?! Ничтожные псы.       Шехзаде сошелся в схватке с разбойником, дрожа от ярости и злобы. Ему оказалось, что в душе разверзлась бездна, из которой прорвалась на свободу сама тьма. Схватка длилась недолго, но Махмуду она показалась вечностью. Он впервые сражался в полную силу с человеком, который жаждал его убить. Шехзаде снес ему голову, кровь окропила его лицо, и Махмуд мстительно улыбнулся.       Атака была отбита. Но охрана шехзаде перестаралась. Убиты были все нападающие. Но как они узнают имя заказчика, кто посмел совершить столь дерзкое нападение? — Шехзаде, — позвал наследника Гедиз-ага, склонившийся над одним из убиенных предателей. Махмуд, сплюнув на землю, подошел к нему. — У них нет языков.       Слова Гедиза ударили обухом по голове. Махмуд понял, что это не просто разбойники, жаждущие наживы, это наемники, обученные убивать. И они пришли за жизнь османского шехзаде. За его жизнью.       Чтобы обучить таких убийц нужно время и золото, много золота. Как правило, покупали рабов-мальчиков, их лишали языков и учили выживать. Их помещали в одну комнату-клетку, давали каждому камень или затупленный нож и говорили, что жить будет только один. Только одному из них даруют еду и жизнь. Тому, кто выживет, убив соперников. Они дрались и убивали ради еды. Выживали только самые сильные, самые лучшие. Кем нужно быть, чтобы такое сделать? Очевидно, чудовищем. И это чудовище жаждет крови Махмуда. — Искать заказчика нужно в высших кругах, — молвил шехзаде мрачно. — Среди пашей, беев, богатых купцов. — Откуда вы знаете? — спросил Гедиз-ага, но Махмуд не ответил. Не выдавать же имя Давуда-аги, главы дворцовой стражи Топкапы. В свое время, покойный отец Давуда занимался подобным. Он покупал рабов и обучал их сражаться, учил их выживать, натаскивал цепных псов, готовых на все ради хлеба, создавал убийц. Халил-бей был чудовищем, он и сына своего, Давуда, научил убивать. И Махмуд с одной стороны питал к тому человеку ненависть, с другой уважал за то, что тот воспитал такого сына, как Давуд. — Сожгите тела, — велел шехазде Махмуд, понимая, что за ним по пятам идет смерть. Нужно найти заказчика, пока он не подобрался к нему слишком близко.

Амасья. Дворец санджак-бея.

      Жар хаммама обволакивал тело, даровал покой и расслабление. Мехрибан Султан довольно улыбнулась, откинув назад черноволосую голову, она блаженно прикрыла синие глаза. В такие моменты можно было расслабиться и не думать о будущем. Служанка натирала ее спину шелковой мочалкой. Мехрибан любила банные процедуры, массаж с маслами. Было в них некое таинство. Да, она не посещала покои султана, не ведала удовольствия от мужских прикосновений и ласок. Но разве только наложницы, посещающие покои господина, могут позволить себе уход за собой?       Мехрибан открыла глаза, чувствуя блаженство. На границе сознания мелькали мысли о будущем, о сыне, который после рождения дочери, проводил много времени с Махфирузе и отказывался от ласок наложниц, что ввергало Мехрибан в уныние. Махфирузе — шпионка Ханзаде, Мехрибан была в этом убеждена, но сын был слеп от любви к родным. Он не велся на увещевания матери. Кончено, не только вероятная опасность со стороны Махфирузе пугала и раздражала Мехрибан. Султанша отдавала себе отчет, что она просто-напросто завидует доле Махфирузе.       Наложница родила дочь, в которой шехзаде Ферхат души не чает. Если раньше он не был так привязан к фаворитке, то с рождением их общего ребенка, проникся к ней еще большей симпатией и лаской. Он одаривал Махфирузе подарками, золотом, тканями, книгами. Он завтракал в ее компании, приходил к ней ночами и проводил ночи в покоях фаворитки и дочери. Мехрибан видела это и испытывала зависть. Ее Ферхат не был жесток и холоден с женщинами, как султан Мехмед. Он был ласков, добр, смешлив, султан Мехмед был другим холодным, жестким, жестоким. Он редко навещал Мехрибан и сына в их покоях, преимущественно велел приводить Ферхата к нему. Султан Мехмед хоть и любил сына, играл с ним, на Мехрибан не обращал внимания. Да, он дарил ей украшения, отправлял золото и ткани, но разве это заменит душевное тепло, заменит ласку?       Мехрибан помнила свое отчаянье, которое душило ее, давило на плечи, когда она сидела рядом с султаном в его покоях, смотрела, как государь объясняет сыну, как нужно делать украшения, а Ферхат смеялся и слушал отца, наслаждаясь его объятьями и вниманием. Падишах был лучшим отцом, но мужем был отвратительным. На Мехрибан он не обращал внимания. При встрече спрашивал, в добром ли здравии она, но это была простая вежливость, его не волновали ее чувства и проблемы. Так было всегда.       В силу юности Мехрибан думала, что сможет стать для него чем-то большим, но не смогла. Она его не интересовала, как женщина, ей просто повезло понести от одной ночи и родить сына. Она ни в чем не нуждалась, была сыта и одета, но в душе ее начал царствовать холод. И вот теперь Мехрибан видела на примере Махфирузе, что все могло бы быть иначе. Что кому-то повезло больше. Кому-то, но не ей. Конечно, Мехрибан Султан полюбила внучку всем сердцем. Алдажн Султан невозможно не любить. Она была такой крохотной, намного меньше Ферхата при рождении, такой хрупкой и беззащитной. Мехрибан нравилось возиться с султаншей в свободное время, на нее она растрачивала всю нерастраченную любовь. Но видеть то, как Ферхат стал относиться к Махфирузе невыносимо.       После хамама султанша облачилась в сорочку и теплый халат. Ее волосы обмакнули полотенцем. Мехрибан направилась в свои покои по коридорам дворца, который за три года стал для нее родным. Она помнила свои сомнения и страхи, когда впервые переступила порог этого дворца. Здесь над ней не было власти Дефне Султан, здесь она олицетворяла власть. Сперва ей было неуютно, она не знала, как нужно управлять гаремом, разрешать конфликты, была излишне мягкой. Но со временем пришли и опыт, и знания. Мехрибан стала тверже.       Султанша, вспоминая былое, шла по коридору дворца, как вдруг услышала сдавленный всхлип. Женщина остановилась и огляделась по сторонам, затем пошла на звук плача. В нише, за лестницей, скрытой от посторонних глаз сидела наложница. У Мехрибан сжалось сердце от увиденного. Девушка сидела, а холодном полу, прижавшись спиной к стене, и уткнулась в колени. Ее худенькие плечи дрожали от рыданий, а темные волосы, уложеные в косу, растрепались. — Хатун, перед тобой Мехрибан Султан! — бесцеремонно промолвила Фатьма-калфа, верная наперсница султанши. Мехрибан шикнула на калфу, но поздно. Девушка вскинула голову, ее карие глаза расширились от ужаса, и она поспешила встать, однако наступила на подол платья. Вскрикнув, рабыня едва не рухнула, на Мехрибан успела придержать ее под худенький локоток.       «Аллах, сколько же ей лет? Совсем еще дитя», — подумала Мехрибан Султан. Она, глядя в напуганное вытянутое лицо наложницы, вспомнила невольно себя. — Простить меня, королева, — пролепетала сбивчиво девушка, нет, девочка. Язык не поворачивался назвать ее девушкой, больно мала. Да у нее еще фигура не сформировалась до конца, угловатая, совсем еще мальчишеская. — Как тебя зовут? — мягко осведомилась Мехрибан Султан, глядя снисходительно на наложницу. Та, наконец, поймала равновесие и отстранилась, потирая руку. Хатун смотрела взором перепуганной лани, в ее глазах застыл ужас, когда она остановила взор на изувеченном лице султанши. Мехрибан же тяжело вздохнула, она привыкла, что ее лицо и увечья пугают людей. Раньше она стеснялась этих шрамов, а с возрастом поняла, что ее вины в них нет. У кого-то уродливо лицо, а у кого-то душа, как у Айнур, например. Мехрибан перестала скрывать лицо, носить платки, носить маски, она сделала из недостатка достоинство. Пусть все вокруг знают цену величия. Она за власть заплатила красотой и здоровьем, повезло, что не жизнью. — Измир, моя королева, — молвила девочка, и Мехрибан Султан вздрогнула и побледнела. Измир — имя, которое она получила в рабстве. Мехрибан не помнила жизни до рабства. Кем она была, знатной госпожой или крестьянкой? Султанша не ведала. Она пришла в себя в трюме корабля, никто не знал ее имени, никто не знал, сколько ей лет. Их, рабынь, привезли в город Измир, там ее купил один из торговцев рабами и погнал в далекую Манису… — Я не королева, а султанша, — усилием запечатав боль в глубинах души, сказала Мехрибан Султан. Девчонка побледнела, что с ее смуглой кожей выглядело жалко. — Не бойся, я тебя не обижу. — Отпустите меня домой! — вскрикнула Измир-хатун, кидаясь в ноги Мехрибан, и от этого вида у султанши заныло сердце. — Теперь этот дворец — твой дом, — сказала, покачав головой, Мехрибан. На глазах рабыни вновь выступили слезы, она тихо всхлипнула. — Смирись, — велела она негромко. — Пути назад нет.       Наложница заплакала, тихо-тихо, как ребенок. Ферхат в далеком детстве плакал так же, чтобы она не услышала, не увидела. Но она всегда замечала, на то она и мать. — Послушай меня, Измир, — заговорила Мехрибан Султан, подаваясь жалости и состраданию. Когда-то и она была такой, маленькой и жалкой, ничтожной, но ее заметила Дефне Султан. Кто знает, как сложилась бы жизнь Мехрибан, не прояви Дефне Султан милосердие.       Наложница подняла голову и посмотрела заплаканным взором на Мехрибан, она вцепилась в ткань халата султанши и всхлипывала. — Мне нужна служанка, помощница, — сказала Мехрибан. — Я хочу, чтобы ты ею стала. Тебя научат всему. Мои слуги хорошо живут.       «Насколько это возможно для слуг», — подумала Мехрибан. Измир-хатун закусила губу, обдумывая ее слова. — Как вам угодно, королева, — сказала наложница. — В таком случае… Я дарую тебе новое имя, хатун, — сказала Мехрибан. У нее не было душевных сил называть служанку своим прежним именем, именем, которое ассоциировалось у нее с невинностью, нежностью и добротой. — Я называю тебя — Афифе. — Спасибо, госпожа, — сказала Афифе-хатун. Мехрибан велела Фатьме-калфе заняться воспитанием новой служанки и продолжила путь в свои покои, все глубже и глубже погружаясь в воспоминания.       Сколько ей лет? Откуда она родом? Кем были ее родители? Мехрибан не верила, что имя «Измир», было дано ей при рождении. Так ее назвали уже в городе Измир. Ее, совсем еще ребенка, напуганного и измученного, с травмой головы, на затылке султанши имелся шрам, который, очевидно, и привёл к потере памяти, увезли в Манису, точнее угнали, как скот.       Мехрибан помнила зной, как хотелось есть и пить, как болели босые ноги, ткань, которой ей обмотали ступни истерлась в пути, в кожу впивались камни и ветки. Руки ее были связаны, чтобы она не могла убежать. Мехрибан шла на дрожащих ногах, голова болела неимоверно. Она не помнила всего пути, помнила лишь голод и страх. Но ей повезло. По той дороге в Сарухан, в санджак наследника, проезжала процессия султана Баязида, который решил навестить старшего сына и наследника престола, шехзаде Абдуллу тем летом.       Услышав стук копыт, Мехрибан упала в обморок, ее пытались привести в чувства, торговец облил ее водой, но у девочки не осталось сил. Она с трудом разлепила веки и увидела, как торговец отошел в сторону, раздавались голоса, но Мехрибан их не понимала, слишком плохо ей было. — О, Аллах, бедное дитя, — услышала она женский голос, и с трудом разлепив веки, увидела склонившуюся над ней светловолосую женщину. Она осторожно поднесла к ее губам бурдюк с водой, и Мехрибан вцепилась в него, как утопающий в спасительную соломинку. Она пила воду жадно, кашляла, но не отрывалась. — Тише, дитя, никто не заберет у тебя воду.       Хасеки Дефне Султан уговорила мужа, султана Баязида, выкупить рабынь и отправить их в Топкапы. Только Измир она забрала с собой в Манису. Она была слишком слаба и могла не выдержать путь до столицы. Во дворце Манисы Мехрибан пришла в себя и узнала, кто ее спас. Дефне Султан вернулась вместе с ней в столицу и определила в дворцовую школу, а затем направила в услужение единственной дочери, которой нужна была компания.       Мехрибан Султан, терзаемая призраками прошлого, вошла в свою опочивальню, кусая губы. На глаза навернулись слезы от воспоминаний. О, Аллах, сколько несчастий она вынесла, чтобы оказаться на вершине мира! Но султанша никогда не жаждала власти, она мечтала о любви. О настоящей, чистой, всепоглощающей любви, в которой писали в поэмах и легендах, так любимых Хюррем Султан.       Оставшись один на один с воспоминаниями, Мехрибан позволила себе быть слабой. Она зажмурилась и всхлипнула, зажав рот рукой. — Матушка? — раздался удивленный голос во мраке опочивальни. Мехрибан вздрогнула и побледнела, поняв, что не одна. Должно быть, Ферхат пришел ее навестить. Удивительно, что он вспомнил о ней, о своей матери. — Что с вами? — спросил сын настороженно, приближаясь к Мехрибан. Та глядела в его лицо, чьи черты частично скрывал полумрак покоев, и давила всхлипы. Она уже давно не юная султанша. Когда-то в молодости Мехрибан была слишком слаба и позволяла сыну быть свидетелем ее слабости и слез. Но годы сделали ее умнее и тверже.       Мехрибан хотела задавить боль, отвлечься от нее, но не смогла. Слишком долго она держала эту боль в себе, слишком долго копила обиду. Султанша пошатнулась, и шехзаде Ферхат ее придержал под локоть. — О, Ферхат, мой львенок, — всхлипнула Мехрибан, уже не сдерживаясь. Она шагнула навстречу сыну, нуждаясь в поддержке и тепле. К счастью, Ферхат не был похож на отца-султана холодностью и беспощадностью к женщинам. Она обнял ее и прижал к себе. Ощущая теплые объятья, крепкое, надежное плечо, опору, Мехрибан горько заплакала. В юности она часто мечтала о таком, чтобы ее обняли и утешили. Но господам плевать на чувства рабов. Повелителям тем более. — Ну, что вы, мама, — растерянно говорил шехзаде Ферхат, поглаживая ее по спине. — Ваши слезы рвут мою душу. Молю вас, скажите, что случилось? Кто вас так огорчил?       Ответом ему служили только всхлипы.