Felix never bad

Хан не мог поверить. Ни в то, что Минхо его бросил, ни в то, что он бросил своего ребёнка. Поэтому он делал вид, что муж просто уехал по делам. Устал быть рядом в больнице. Хан был очень послушным мальчиком: говорил Чонину то, что тот хотел услышать, прятал таблетки под язык и выплёвывал при первой возможности, мило улыбался Сынмину и послушно соглашался с тем, что Минхо больше не вернётся. Чонин уговорил его связаться с родителями. Чтобы те поддержали. Хан знал, что будет хуже, но Чонин был настойчив, и пришлось позвонить папе. Всё равно не приедет. Но он приехал. Всё ещё тонкий, красивый, с длинными вьющимися волосами и в очках, дороже остального гардероба. Легко можно было сказать, что они с Ханом братья. А при определённом освещении даже то, что Хан тут старший. — Милый! Я так рад тебя видеть, — громкие объятия любящего родителя, — а почему ты сразу не сказал, что в больнице? — Не хотел отвлекать, пап, — Хани послушно прижался. Положил руку себе на живот. — Ты же мой ребёнок, я всегда найду для тебя время, — мягкая, заботливая улыбка. Хани погладили по волосам. — Тем более у вас скоро появится внук, — зашедший Чонин подмигнул. Встал у стены, а Хан стиснул зубы. — Внук? О боже Хани, почему ты сразу не сказал! — громко и радостно. На Хана посыпались объятия и всевозможные тискания, — а где Минхо? Его родители в курсе? — Срок ещё слишком маленький, — Хан задыхался, но не показывал этого. Держал на лице милую, мягкую улыбку. — А с Минхо они расстались, — Чонин сдал его с потрохами. — Расстались? Почему? — папа не выглядел удивлённым. Это задело. А Хан очень зло посмотрел на Чонина. — Дайте нам поговорить лично. Чонин рассмеялся, поднял руки и вышел. — Я просто упростил тебе задачу, honey, — и язык, мгновенно пробежавшийся по губам. Вышло пошло. Хан сглотнул, а Чонин развернулся, положил руки за голову и вышел. Закрыл за собой дверь. Тон папы мгновенно изменился. — Что ты сделал? — Почему я… — Хан не понял. — Минхо — хороший альфа, просто так он бы не ушёл. Что ты натворил, тварь? — звонкая пощёчина. На глазах у Хана появились слёзы. Захотелось спрятаться, и он поднял колени к груди. — Ничего я не сделал, — он захныкал. — Слезами делу не поможешь, — вышло жёстко, — бумаги на развод уже подписаны? Хан отрицательно покачал головой и сжался в комочек. Он уже и забыл, насколько родитель мог быть жестоким. — Не подписывай. Ты омега, к тому же носишь ребёнка, суд встанет на твою сторону. — Но-о… — Хан хотел сказать, что Минхо ещё передумает, но его перебили. — Ребёнок хоть его? Впрочем не важно. Если не уверен, что его, на ДНК-тест не соглашайся. Ты старородящий, до рождения ребёнка это опасно для жизни, — папа строил какие-то странные планы. — Пап, — Хан просто хотел поддержки. Или хотя бы не осуждения. — Не папкай, — он откровенно поморщился. Стали видны морщины. Даже сквозь тёмные стёкла очков. Хан прикусил язык, — мой внук не будет расти без отца. Я не повторю той же ошибки. Куда он ушёл? — К Феликсу, — тихий писк. Перед глазами было мутно. — К Феликсу? Который не умеет готовить ничего, кроме брауни и держит квартиру в священном сраче? — папа приподнял бровь, — не удался ты у меня как омега конечно. Это всё твой отец виноват. Инженерное образование — инженерное образование. Надо было тебя в театр отдать. Хан дёрнулся. — Не говори так, пожалуйста, — тихо. — Кто ж тебе кроме меня правду-то скажет, — его потрепали по волосам, — не кисни. План такой: Минхо приходит с бумагами на развод, ты их не подписываешь и ведёшь себя хорошо. Я поговорю с мамой Феликса, и он Минхо твоего отпустит. Он вернётся домой, ты окружишь его заботой и правильным поведением, и вот мы воссоединили ячейку общества. — Но папа, — Хан попытался возразить. Ему прилетела пощёчина. Хлёсткая, болезненная. Хан прижал руку к щеке. — Просил же не папкать. Я лучше знаю. Всё, мне пора. И за живот так жалостливо на глазах у Минхо хватайся, мне то что. Лёгкий поцелуй в лоб. Джисон ощутил флёр дешёвых духов. Слёзы застилали глаза, а горящая щека чувствовалась так, будто к ней приложили раскалённую кочергу. — Мда, — Чонин присел к нему на кровать, — а говорил, что у тебя было идеальное детство и нормальные отношения с родителем. — Они нормальные, когда я хорошо себя веду, — Хан вздохнул и спрятал лицо в колени. — Пойдём-ка в кабинет, обсудим, — Чонин легко погладил его по волосам. — Ага. Минут через двадцать приду. Чонин ушёл, Хан дал себе ещё две минуты тихо поплакать и пошёл умываться. Краситься, одеваться. Топ, шорты, отсутствие белья, лёгкие румяна на вторую щёку, тушь, блеск для губ. Ни следа истерики. В кабинете Чонина — всё кристально чисто. Ни пылинки. Всё всегда на своих местах. Поэтому Хан решает этот порядок чуть потревожить и садится к Чонину на стол. Не стесняется феромонов. Разводит ноги. — Хэй, потише, — Чонин ухмыляется, — давай поговорим о твоём недостатке в любви. — Или закроем мой конфликт с Минхо, — Хан облизнулся и посмотрел на пах Чонина, — чем-то новым. — Определённо плохая идея, — Чонин потянул руки к Хану, чтобы убрать того со стола, но тот легко перетекает к нему на колени. Трётся о пах и утыкается носом в шею. — Пожалуйста, — сладкий стон на ушко. — Нет, — Хана с колен-таки сняли. Усадили в своё кресло, — посиди, подумай о своём поведении. Я сейчас вернусь. И Чонин ушёл. Запер Хана в комнате. Напомнило то, как в детстве его наказывал папа: пока комната не будет идеально прибрана, Хана не выпустят. Ни покушать, ни во двор, ни в школу. Своеобразное наказание конечно. Хан пожал плечами и заглянул в ящики стола. Потом в шкаф. Увидел сейф. Замок оказался простым: шифр Цезаря. Хан быстро с ним справился. Ещё порадовался математическому образованию, на котором когда-то давно настоял отец. И начал смотреть. Внутри были досье и какая-то ампула. Неполная, к тому же. Хан схватил её чисто на автомате и спрятал в кармане шорт. Принялся смотреть бумаги: Чан, Чанбин, Сынмин. Джисон взял Чана. Ухватился за строчку: «Боится отца; слабое место — неспособность зачать; отцу нужны внуки», и услышал, как дверь открывается. Еле успел запихнуть всё обратно и пересесть на стул. Сложил ручки на колени паинькой. — А я думал ты тут всё разнесёшь, — Чонин удивился. — Хочу выписываться, — Хан посмотрел Чонину в глаза, — мне тут больше нечего делать. — Да? — лисий взгляд. — Да, — уверенный ответ. Джисон сам удивился тому, как просто ему дали уйти. Но сразу поехал на работу. Встретиться с отцом Криса было сложно, но возможно. В лифте, пока он поднимался на свои заоблачные этажи. Все вышли, а Хан, отец Кристофера и, видимо его охрана, остались. Джисон выпалил: — У меня для вас есть информация, — получилось панически. Ответом ему была приподнятая бровь. — У Чана был ребёнок от Феликса, — Хан чувствовал себя птичкой в клетке. Со львом. В микро-шортах и в топе он чувствовал себя неуютно. Все были одеты в костюмы, стоимость которых в три раза превышает его зарплату. — У моего сына? — Ага. Феликс от него избавился, — Хан зажмурился. — И зачем ты мне это говоришь? — заинтересованность в голосе проскользнула. — А вам неинтересно? — открытый один глаз. — Допустим? — мягкий тон. — Феликс испортил мне жизнь, — честный ответ. — Хорошо, — он кивнул, — стукачество — это плохо. Но, пожалуй, если информация подтвердится, жди в этом месяце премию. Двери лифта открылись. Хан набрался смелости: — Когда? — В пятницу, — директор компании обернулся. Оценивающе посмотрел на него. И ушёл. Страшные взрослые ушли, и Хан смог буквально выдохнуть. Теперь домой. Прибираться. А вечером пришёл Минхо. — Хани, — он стоял в дверях. Такой родной. Такой милый. Домашний. Безопасный. Джисон расплакался. Минхо никогда не мог противостоять слезам омеги. Особенно искренним. Он с трудом подавил в себе желание обнять и защитить. Зашёл, бросил сумку на пол и ушёл на кухню. Она блистала чистотой и уютом. Минхо налил воды и вернулся к омеге. — Ты давно выписался? — Сегодня утром, — Хан с трудом сдерживал всхлипы. Сумка на пороге. Минхо передумал? Возвращается? — Я принёс документы на развод, — Минхо опустил глаза, — подпишешь? Хан разревелся в голос. Минхо не спешил его обнимать, поэтому Хан прижался сам. Вжался в мужа. И отчаянно ревел ему в плечо. — Хани, я буду тебе помогать, — Минхо подумал, что Хани боится будущего без него, — принёс тебе все наши сбережения, квартира и так на тебя оформлена. Ну чего ты плачешь? И ребёнка я не брошу. Просто я больше не могу… ты меня душишь. Мне нужен этот развод. — Нет! — Хан его оттолкнул. Обнял себя руками, — не подпишу. — Хани, милый, я же сказал, что не оставлю тебя и ребёнка совсем одних. Это нужно мне. Я и так, и так хочу разойтись. Ты же не будешь удерживать меня насильно? — лёгкий смешок. Хан помотал головой. Зажмурился. Вспомнил совет папы и схватился рукой за живот. Голос Минхо изменился. — Так. Давай я сейчас сделаю нам кофе, и мы спокойно поговорим, хорошо? Хан закивал. Проскользнул мимо Минхо в спальню. Любимая комната Минхо. Лучше, чем кухня. Он уселся на кровать и почувствовал, что в кармане шорт что-то мешается. Достал руку. Ампула. Идея пришла мгновенно. Шприцы дома хранились: Минхо когда-то держал котов, на которых у Хана была аллергия. После второго анафилактического шока, Минхо сдался и котов раздал, но иголки с тех пор хранятся. Хан быстро достал одну и налил в шприц остатки ампулы. В лучшем случае, эта штука подействует на Минхо как влюблённое зелье. В худшем — убьёт, но уж лучше так, чем одному. Хан зажмурился. Почувствовал себя героиней шекспировского романа. Не доставайся же ты никому! Но почему-то он был уверен, что эта та штука, благодаря которой он и забеременел. А значит всё будет хорошо. Минхо вернулся с кружкой кофе и маршмеллоу. Любимый напиток Хана после айс-американо. Тот уже успокоился: глаза блестят, но слёзы вроде не льются. — Готов нормально поговорить? — мягкая улыбка. Минхо искренне хотел уладить всё разговором. — Ага, — Хан поставил кружку на полку, а сам залез к Минхо на колени. Потёрся носом о шею, и, когда Минхо попытался его снять, забрался руками под его толстовку. Шутливая потасовка, в результате которой Минхо не замечает воткнутый в плечо шприц, смеющийся Хан и один разлитый на пол кофе. В результате Джисон на спине, а Минхо нависает сверху, зажимая руки Хана над его головой. — Я весь твой, — томный, низкий шепот, — Хан раздвигает ноги и обнимает ими Минхо за талию. — Хани, нам… — Минхо хочет отстраниться и нормально поговорить, но чувствует какой-то странный жар внутри. Как во время гона. Мир становится вязким. Он заполняется запахом Хана: мороженое. И кажется, что если Минхо перестанет его касаться, то обязательно провалится в пучину огненную. И утонет там. Поэтому Минхо не отпускает. Сжимает его запястья. Но ниже не опускается. Помнит о решении уйти. — Хён, — Джисон понижает голос. Пользуется запрещённым приёмом. Он знает, как сильно Минхо возбуждается, когда его признают защитником. Трётся пахом о пах Минхо и низко, глубоко стонет. Так мог бы стонать Феликс, если бы умел. Минхо сносит крышу. В упоре лёжа — слишком жарко. Он опускается к губам омеги и чувствует как прохлада его дыхания освежает. Вцепляется в его рот, потому что иначе — невыносимо. Руки сжимают запястья Хана так, будто они — последнее, что не дают Минхо упасть. А тот стонет, выгибается и трётся так, будто сам хочет этого. — Выдери меня, — Хан шепчет ему в губы, — я был плохим, я обидел тебя. Джисон совершенно не сопротивляется. Ни укусам шеи, ни рукам, сжимающих его до синяков, ни колену Минхо, надавившему ему на пах. Совершенно открыт. А когда он низко, гортанно стонет: — Накажи меня. Минхо окончательно ломает. Мир сузился только до Хана, а желание взять его стёрло всё остальное. Минхо, с гортанным рыком, избавляется от шорт омеги, от своих штанов и резко, быстро входит в него. Встречает сопротивление, потому что смазки мало и останавливается. Хану больно, но он выгибается и подмахивает бёдрами. Ему хочется боли, хочется синяков, хочется, чтобы Минхо его простил. Альфа привыкает. Движение быстрые, размазанные, хаотичные. Минхо в них совсем нет: только животные инстинкты и бесконечная агрессия. На руках у Хана останутся следы, потому что Минхо не контролирует. На шее тоже. А когда тот кончает, то кусает Хана, там, где метка, до крови. Тот кричит, но Минхо плевать. Хочется ещё. Он переворачивает омегу на живот, вспоминает, что так — некомфортно и тянется до тумбочки. Достать смазку. Это мгновение помещает его в настоящий ад: за пределами Хана он сгорает. И альфа злится. Он с силой шлёпает Хана по заднице, вырывая из него болезненный крик. И тут же давит на затылок, заставляя умолкнуть. Крики ему не нравились. Холодная смазка вместе с холодным запахом Хана успокаивают, но первые толчки всё равно грубые, животные. Минхо неинтересно просто трахать: он сминает его живот. Почему-то кажется, что там чужое, инородное. Хан видит в этом шанс, и подставляется под щипки. Он полностью открыт. Всё для Минхо. Ты можешь делать абсолютно всё. Не понимает почему плачет и почему так больно: он же сам этого хотел. Но на этот раз боль была нестерпимо сильной. Казалось, из него вытрахают всю душу. Хан даже закричал, когда Минхо особенно глубоко толкнулся и особенно сильно сжал его живот. Минхо кончил в этот момент. Хан дрожал. Он не был уверен, что выдержит третий раз. Боль текла свинцом по венам. Было даже страшно. Он пытался остановить слёзы и напомнить себе, что в этом состоял план, но не мог. Альфа никогда не был с ним таким. Грубым. Животным. Минхо завалился рядом на кровать. Положил руку на поясницу Хана и уснул. Тот мелко задрожал. Не мог успокоиться и пошевелиться. Казалось, что если Хан шевельнётся, злой волк проснётся и придётся пережить это снова. Но ведь Минхо на самом деле не такой? Действие наркотика пройдёт? Он увидит, что с ним натворил и останется рядом, да? Хан тихо плакал всю ночь. Под утро нашёл в себе силы выбраться из-под объятий и привести себя в порядок. Даже заплаканное лицо должно быть эстетичным. Чуть-чуть подкрасить синяки. Подчеркнуть кровоподтёк на шее, аккуратно сменить топ на чёрный, чтобы подчёркивал белизну кожи и расплывшиеся фиолетовым синяки. Проследить, чтобы запёкшаяся кровь оставалась на шее. Или лучше открыть ранку? Он прислушался к себе. С ребёнком вроде бы всё в порядке: это мышцы ноют. Шея, запястья, живот. Он выглядит жертвой домашнего насилия. Несколько фоточек в отражение зеркала и приготовить Минхо завтрак. Как он любит. Принести в постель и глаза в пол. Слезящиеся. Быть максимально покорным. Это же сработает, да? Минхо проснулся от запаха кофе. Странно. Голова болела ужасно. И тело ныло. Вставать было сложно. Ноги не слушались, и его довольно сильно качало. Почему он не дома? Точнее. Почему он дома? Планировалось же вчера другое… взгляд упал на смазку. Странно. Он с трудом добрался до кухни. — Господи, — Минхо ужаснулся, — кто тебя так? Хан скосил взгляд в его сторону. Задрожал. Чуть не выронил кружку из рук, когда Минхо к нему приблизился. И совсем тихонечко мяукнул: — Ты. — Я? — Минхо не понял. Он бы никогда. На омеге живого места не было: шею искусала злая собака, к животу прикоснулась бита, а на руки даже смотреть было страшно. — Ты наказал меня вчера, — виноватый тон, опущенный взгляд, дрожащие руки, — но ничего страшного, я заслужил. — Хани, — Минхо ничего не понял. Он осторожно забрал у омеги кружку и посадил его на стул, — я не помню. — Прислушайся к запаху, — Хан скосил взгляд и коснулся шеи. Сковырнул ранку и положил руки на колени. Выпрямил спину, — он твой. Минхо вдохнул. И вправду. Его. — Но… — и как теперь быть? У Хана на шее — кровь. Он настолько сильно вчера его укусил? Как это вообще возможно? — Побудь со мной до пятницы, пожалуйста… — Хани всхлипывал. Плечи дрожали, а рука норовила прижаться к шее, но омега упорно возвращал их на колени, — дай мне шанс всё исправить. — Хани, давай лучше в боль…- Минхо хотел как лучше, но Джисон разревелся и умоляюще воспротивился. — Не надо в больницу! Там Чонин! — ещё больше слёз. — Но… — Минхо не знал, что делать. Ему было стыдно и оставлять Хана в таком состоянии было нельзя. — Дай мне всего три дня, Минхо, — Хани плакал, — до пятницы, родной. — Хан, — Минхо не хотел. Искренне не хотел. — Не заставляй меня звонить в полицию, — Хан прижался к груди мужа, — пожалуйста. — Ладно, — Минхо понял, что после пятницы он уйдёт. За такое сажают в тюрьму. Беременный омега, избитый. Это была прямая угроза, — но после пятницы ты дашь мне выбор. Пообещай. — Клянусь, — Хан расплакался и обнял Минхо за шею, — развод не дам, но отпущу жить с Феликсом, если до пятницы ты сам не захочешь остаться рядом. — Хорошо, — Минхо кивнул. Не понимал, в чём проблема с разводом, но хотя бы так, — хочешь чего-нибудь? Минхо надо было выйти из квартиры и собраться с мыслями. — Ага, — Хан отлип от его шеи, — тёмного шоколада.