Сказка о Солнышке

Путь от метро до детского дома занимал десять минут. Мал уже видел зеленый забор, тянувшийся вокруг приюта. Воспоминания безостановочно лезли в голову. Он отслужил год в армии, закончил университет, искал работу и давно не был маленьким мальчиком, оставшимся без родителей. У него не было семьи, не было родителей, не было ничего, но была Алина. Маленькая девочка, которую он защищал от травли. Девочка, которая была готова угробить себя, сначала учась, а потом и работая. Девочка, которая заслуживала всего мира. Она всю жизнь была его единственной семьей и единственным другом. Было страшно открывать калитку и идти дорожкой, по которой он одиннадцать лет возвращался из школы. Было страшно приехать сюда снова. Он иногда завидовал Алине, которая ничего не помнила. Он чувствал вину, что никогда не говорил ей правду. Он не лгал. Но он помнил. Помнил, как мать пила. Без остановки. Помнил какого-то мужчину, который его воспитывал. Или, возможно, это были несколько мужчин. У них дома всегда было много народу. Ему понадобилось прожить двадцать лет, чтобы признать одну простую истину. Он провел первые четыре года жизни в притоне. Но однажды, когда мать в очередной раз бухала со своими дружками, водка оказалась палëной. Дружки свалили, когда поняли, что её тело остывает. А четырехлетний мальчик не понял. Лишь на следующее утро побежал к соседке. И вот спустя годы он осознал, что хотел бы выжечь это из памяти, все побои, которые он пережил, голод, к которому привык. Но больше всего хотелось забыть посиневшую кожу матери. Ее труп, который спустя двадцать лет снился ему в кошмарах. Ана Куя уже ждала его, он позвонил ей заранее, чтобы договориться о встрече. Женщина встретила его на улице, около входа в детдом. — Минута в минуту пришел, — произнесла женщина, увидев бывшего воспитанника. — Армейская дисциплина, — ответил он, подойдя к ней и подавая руку. — Здравствуйте. — Прям джентльмен, — пожурила воспитательница. — Зачем приехал-то? — А что, уже нельзя, — он наклонил голову, идя медленно, стараясь подстроиться под шаг женщины. — Я, может, и старая- — Вы не старая. — Но не дура, — с нажимом произнесла она. — Если б приехал проведать, то Алину бы с собой взял, а ты один. — Может, она не смогла? — Алина? — усмехнулась Ана. — Она всегда найдет время, расшибется, но найдет, так что, — она выдержала паузу. — Во-первых, расскажи, как ты и почему приехал один, а во-вторых — как Алина. — С ней все хорошо, — спокойно рассказывал Мал, параллельно отмечая, как мало изменилось на территории вокруг приюта с течением вермени: все те же местами побитые бордюры и лавочки, в которых отсутствовала часть досок, те же дорожки и те же деревья. — Она работает, я бы сказал, вкалывает без остановки. У нее практически ничего не изменилось за последнее время, но она любит свое дело и живет им, — а в мыслях пронеслось: «И пашет без сна и отдыха». — Так что, я думаю, ее можно назвать счастливым человеком. — А ты? — спросила женщина, искренне улыбаясь. — А я только вернулся из армии и бегаю по собеседованиям, — и замолчал, не мог найти слов, чтобы задать женщине вопросы, боясь осуждения, боясь, что реакция будет схожа с Алининой. — Мал, — негромко произнесла Ана, остановившись. — Я знаю тебя очень давно и могу сказать, что ты хочешь что-то спросить, но почему-то этого не делаешь, — она сделала глубокий вдох и продолжила. — Спроси, если я смогу помочь, я помогу. Он поднял глаза и посмотрел на женщину, которая знала его зашуганным ребенком, боявшимся лишнее слово сказать. Ана его разговорила, подтолкнула к маленькой тихой девочке с белыми волосами, потому что понимала — тихие и забитые либо становятся чертями из омутов, либо терпят. Терпение рано или поздно заканчивается, иногда — выходом в окно после очередной волны травли. Дети жестоки иногда. Дети, растущие без любви, жестоки всегда. — Я бы хотел найти родственников, — тихо, почти шепотом сказал он. — Я понимаю, это сложно, но...— в горле застрял ком, слова не хотели подбираться. — Я... — Тебе страшно, это ожидаемо, — она всегда говорила размеренным и успокаивающим тоном. — Ты боишься быть отвергнутым, боишься, что они тебя не примут, это нормально. — Я знаю, что это можно сделать через детский дом, сделать запрос. — Да, можно сделать запрос и узнать что-то про родителей, дальних родственников найти сложнее, — поясняла она. — Это через архив... — Но? — Но они толком ничего не делают, так что, если ты уверен, лучше найти человека, который тебе с этим поможет. — Да, я так и сделаю, у меня есть такой человек, — кивнул Мал. — Мальен, ты уверен что это хороший человек, — забеспокоилась Ана. — Ему можно доверять? — Да, я уверен, это мой бывший сослуживец, он программист и мой хороший друг, — улыбнувшись, объяснил он. — Ну ладно, если ты ему доверяешь, я спокойна. *** Напялить одежду, которая висела на стуле, не почистить зубы и не поесть. Все это не имело значения. Рабочий день Алины начинался в 9:00. Она забежала в офис в 16:50. Она опоздала на работу на семь часов и пятьдесят минут. Это было худшим из ее кошмаров. Она буквально ввалилась в офис и, добежав до своего рабочего места, судорожно включила ноутбук. Открыла какой-то из проектов и начала его делать. Бессистемно, просто что-то печатала и не могла унять дрожь, которая била ее без перерыва. Руки тряслись, так что пальцы не попадали на нужные буквы, пульс ощущался в теле ударами грома в жуткую бурю. Она понимала, что накосячила и у Морозова есть все основания для ее увольнения. А если бы она срочно понадобилась? Если бы что-то случилось с сайтом или ей срочно нужно было внести правки в какой-то из проектов? Ее ошибки могли бы иметь серьезные последствия, возможно, необратимые, пострадала бы не только она, пострадали бы ее коллеги, которые к ее проколу не имели никакого отношения. Компания могла бы потерять клиента. И это была бы ее, только ее вина, потому что это она не проконтролировала свой будильник. Она проспала. Она допустила ошибку. Она позволила себе слабость. Это все она. Это она во всем виновата. Она. — Алина, — голос откуда-то сбоку вырвал ее из пучины мыслей. — Ты чего весь день не отвечала? — спросил Николай, присевший на край ее стола. — А что? — в голове уже мелькали картинки того, как ее уволят одним днем. — Морозову что-то было от меня нужно? — Да нет, он сегодня в офисе не появлялся, свалил куда-то, — отмахнулся Ланцов. — Просто мы с Женей нашли вчера очень приятную кофейню по соседству и вот решили тебя вытащить, но не нашли тебя, так что пошли вдвоем. — Ужас, — расслабилась Алина, и с наигранным беспокойством добавила, наклонившись к Николаю. — Не боишься, что Женин компьютерный рыцарь тебя на дуэль вызовет из-за того, что ты его прекрасную даму куда-то водишь? — Ах, как же я не подумал! Бездумно пригласил даму друга в кабак, я прямо настоящий повеса, — он откинулся назад и приложил тыльную сторону ладони ко лбу. — Это было бы ужасно — поединок по выпиванию горячего шоколада. Я буду унижен и размазан, только если не обреку друга на гибель от своей руки. Алина же ничего не ответила и только рассмеялась. Она смотрела на Николая, который всегда и над всем шутил, из каждой ситуации выходил сухим с ослепительной улыбкой и флиртом. Она ему завидовала. Потому что понимала одно — она так никогда не сможет. Не сможет с бодуна прийти на совещание и при этом сделать вид, что всë хорошо, не сможет ругаться со всеми, лавируя между колкостями. А Ланцов мог. Но эта зависть не была грязной, черной, пропитанной злобой. Ее зависть была такой же белой, как ее волосы. Но она себя винила: и за эту зависть, и за цвет волос — годы оскорблений не прошли для неё бесследно. *** Идеальный белый френч. Женя не могла налюбоваться на новые ногти. Она не могла дойти до Наденьки почти полтора месяца, а последние две недели постоянно ловила себя на мысли, что надо бы срочно сделать маникюр. Но сегодня что-то как в голове щёлкнуло, она будто бы почувствовала физическую надобность сделать именно белый френч, изменив своим фирменным красным ногтям. — Девушка, — отвлек ее от мыслей таксист. — Вас где высадить? — Да прямо тут можно. Она вышла из такси около соседнего дома —так советовал делать Давид, когда они ещё снимали студию на юге города во время учебы в университете. Не самый безопасный и приятный райончик был. Поэтому правила не включать свет сразу после входа в квартиру или попросить таксиста остановится у ближайшего дома были чем-то, что она записала на подкорку. Женя, зайдя в подъезд (светлый, не грязный и с нормальным освещением, что невероятно радовало её), направилась к лифту и нажала на кнопку двадцать пятого этажа, который был последним в доме. Девушка ехала в лифте слишком долгую минуту, но не находила рационального объяснения, что же ее так тянуло домой. Выходя из лифта и ища в сумке ключи, она наконец дошла до квартиры и, открыв дверь, оказалась дома. — Давид! — крикнула она, скидывая с себя свои классические бежевые шпильки, благодаря которым количество комплиментов росло так же быстро, как и количество шуток от Николая и Алины. — Ты дома? — Да, — донесся ответ из кухни. — Иди сюда. Зайдя, она невольно улыбнулась. Он приготовил ей ужин, и даже сделал сервировку стола, конечно, не такую идеальную, как она бы сама сделала, но ей было безумно приятно. — Прошу к столу, — улыбнувшись, произнес Давид и, обойдя стол, подвинул для нее стул. — Спасибо, — искренне ответила Женя, посмотрев на еду. Ничего сверхъестественного на столе не было: салат и паста. — Сам приготовил? — спросила она, заранее зная ответ. Давид никогда не готовил, и не потому что ленился или считал это ее обязанностью, просто каждый раз его попытки приготовить что-то оборачивались катастрофой. — Да, — смущенно ответил он, окровенно ошарашив Женю. — Мне очень приятно, — тихо сказала она, отправив вилку с макарониной в рот. — Главное, чтоб было вкусно, — отозвался он, накалывая помидор. — Вкусно, — она не врала. Пара ела молча. Им никогда не нужно было заполнять разговором неловкие паузы, в тишине было не менее комфортно, чем за беседой. В начале их отношений Женя не всегда правильно понимала его неразговорчивость, но это не приводило к каким-либо недопониманиям. Потому что Давид сразу замечал ее переживания и они обсудили это. Они не ругались толком никогда именно по этой причине. Поговорить о проблеме до того, как она появится. — Женя, — почти прошептал он, вставая и обходя стол. — Мы...я не мастер слова, и ты это знаешь, — он остановился около нее. — Но я тебя очень люблю, и за те годы, что мы вместе, я понял, что хотел бы...Ну, в смысле, я давно уже понимаю это, просто не было случая, и я все ждал, я просто, — он запнулся и посмотрел ей в глаза. — Я хочу провести с тобой всю жизнь, — он опустился на колено. — Ты выйдешь за меня? Она не нуждалась в обдумывании, уже давно зная, какой даст ответ, но что-то внутри трепетало с жуткой силой. Женя не ожидала этого, не сейчас, не после работы в будний день. Сердце билось быстрее от счастья, от осознания, что человек, которого она действительно любила, человек, с которым она хотела провести жизнь, хотел с ней того же. Женя опустилась на колени, и покрывая его лицо короткими и нежными поцелуями, шептала ему, так что никто, кроме него не смог бы услышать: — Да, всегда да.