Карамель

      Забежав в торговый центр с улицы, атакуемой густой метелью, Кадзуха тут же ослабил тёмно-красный шарф, подставляя зарумянившиеся щёки под расставленные на входе обогреватели. Таких же, как он - почти все перешедшие за порог здания. И только некоторые спокойно стряхивают проворные снежинки, так и стремящиеся коснуться разгорячённой кожи.       Скарамучча, уже частично избавившись от талых капелек на одежде, любовно улыбнулся расплывшемуся довольству на лице парня. Окидывая взглядом нескончаемый поток пребывающих и пребывающих людей, он слегка нахмурился чужому нахождению прямо на их пути и поспешил взять своего драгоценного спутника за предплечье, аккуратно притягивая к себе и отходя к витрине какого-то неизвестного им кафе. Удивительно яркий аромат свежесваренного горячего кофе погладил тонкое обоняние, приятно «согревая» настрадавшийся из-за ветра нос.       — Не стой рядом с проходом, малыш, — остановив Кадзуху ровно напротив себя, Скарамучча стянул с него шапку, уже потихоньку впитывающую в себя остатки проказливых снежинок. — Будешь таким расслабленным сейчас - потеряешься и не сможешь найтись.       — С тобой точно не потеряюсь, внимательный котёнок, — он мягко улыбнулся, и губы, слегка поблёскивающие из-за слоя бальзама, на мгновение приковали чужое внимание; чуть взлохмаченная после шапки прядка мило упала на нос, — ты найдёшь меня в любой толпе, разве нет? Я всегда чувствую твой взгляд.       Скарамучча усмехнулся себе под нос, тут же заправляя светлый выбившийся локон за ушко.       — Во всём-то ты прав, — напоследок огладив морозную щёчку, Скарамучча свесил с плеча ненавязчиво украшенный брелоками (преимущественно подаренными Кадзухой) рюкзак, аккуратно убирая внутрь подсохнувшую шапку. — Уверен, в супермаркете сейчас особо плотная толкучка, так что держимся рядом.       — Нам не так много надо, но попробуй ухватить корзинку, если они вообще там остались, — отступив на один шаг в сторону, Кадзуха сложил руки за спиной, строя самое невинное выражение лица из всех возможных. — А я… Совсем скоро присоединюсь к тебе.       — А куда ты собрался, м? — цепкий взгляд тёмно-синих глаз остановил медленно удаляющегося парня, очевидно, уже заранее готового к подобной реакции.       — Мне нужно кое-что забрать, — Кадзуха отступил ещё на шаг, сопровождаемый взглядом лукаво-прищуренных глаз. — Просто заказ, Скара.       — Я схожу с тобой.       — Нет.       Сжав в руках ткань рюкзака, Скарамучча нахмурился; несуществующая в действительности тень очень быстро, даже мгновенно набежала на его лицо.       — В смысле «нет»?       — Ты и сам всё скоро узнаешь, — придав и без того мягкому голосу успокаивающие нотки, Кадзуха ободрительно улыбнулся, одним взглядом гладя морозную щёку постепенно отогревающейся ладонью. — Подожди меня тут.       Пару слипшихся локонов упали с раздражённой макушки, стоило ему опустить голову, как бы молча отступая от своего и предоставляя свободу. Прямо сейчас глаза Скарамуччи были отображением недовольства в чистом виде - Кадзуха прекрасно знал, хоть и не видел, уже удаляясь в сторону нужного пункта выдачи. И какое бы негодование это не вызывало у других, его всё устраивало.

꒷꒦︶︶︶︶꒷꒦︶︶︶︶꒦꒷

      Бережно, но быстро обхватывая чужую талию, Кадзуха притянул Скарамуччу к себе, избегая его столкновения со спешащим, словно бы не видящим ничего перед собой человеком. По-мягкому недовольно сопроводив его взглядом, он оглядел парня, что не особо стремился замечать вокруг хоть что-то, кроме самого Кадзухи непосредственно. И с этим самым парнем, постоянно держащим его в своём поле зрения, они изучили весь кофейный ассортимент магазина чуть ли не досконально, точно проведя около стеллажа последние десять минут.       — Если бы я стоял так, уже получил бы не один ворчливый комментарий в свою сторону, — не спеша убирать руку с талии, нагретой под тканью зимнего пальто, Кадзуха принялся кропотливо изучать очередную пачку кофейных зерён вместе со Скарой, нарочито громко хмыкнувшему в то же мгновение.       — Какой я ужасный с твоих слов, боже-боже, — он улыбчиво протянул, поднимая глаза в сторону незримо улыбающихся ему в ответ алых солнышек. — Вот, хороший обжарщик и поставщик, — сменяя тему, Скарамучча поднёс ближе к Кадзухе выбранную пачку кофе. — Должно получиться вкусно.       Усмехнувшись, Кадзуха молча принял упаковку из чужих рук, доверяя дотошности сие котёнка и тут же укладывая в тележку, на дне которой покоились скорее бытовые мелочи, нежели продукты: всё так остро необходимое в Рождество они приобрели чуть заранее, не желая толпиться вместе с чихающими и шмыгающими прохожими между полок магазинов, становящихся особенно тесными перед праздничными датами. Сегодняшней «вылазки» из тёплой квартиры в мороз вообще не должно было быть, если бы не случившееся исключение, нежданно возникшее часом ранее, пока Скарамучча разгребал последние документы, спеша скорее освободиться от упавшей на него работы. Кремово-белая макушка предстала перед ним чуть ли не в самом опечаленном виде, какой он только мог увидеть, держа в руках пустую бутылку от излюбленного карамельного сиропа. Как он мог устоять перед нахмуренным лисьим носом, так и напрашивающимся на покупку ещё одной бутылочки? Очевидно, что никак.       — Некоторым так и покажется.       И в процессе езды по заснеженной дороге в сопровождении любимой музыки и не менее любимого ворчания на излишне расслабившихся водителей, они обоюдно сошлись на желании немного поэкспериментировать и самостоятельно приготовить карамельный фраппе; возможно, не столь красивый, как в какой-то аляповатой кофейне, но, может, и не столь приторный и мерзкий, как в ней же?       — Ты знаешь, как мне всё равно, — пожав плечами, Скарамучча огладил костяшки всё ещё покоившейся на его талии ладони, мягко уходя от чужих прикосновений. — Пойдём. Остался сироп и свежее молоко.       Видя, как за его действиями улыбчиво наблюдают, Скара не придал этому особого значения, списывая всё на умиление и солнечность, присущую Кадзухе даже в холодное время года. Не придал и из-за послушания, с которым тот молча последовал за ним.

꒷꒦︶︶︶︶꒷꒦︶︶︶︶꒦꒷

      Тяжело выдохнув, Скарамучча растёкся по спинке рабочего кресла, превращаясь из ровно сидящего за работой парня в сморщенную креветку. И сейчас, когда на его столе лежит судебное дело, он не знал, кого стоит проклинать больше: истца или работодателя, метафорично ткнувшего папкой в его грудь в последний рабочий день. Ох, и он безусловно был бы рад очередной возможности покопаться в грязи рядовых граждан, готовых засудить друг друга за неподобающий взгляд, но… Только, чёрт возьми, не в самый канун Рождества. Каким бы уважаемым сотрудником он не был, какие бы мозоли не появлялись в его ушах от вечных похвал и осточертелых официальных обращений, как бы он не был предан своей работе, с которой планировалась свадьба и жизнь тет-а-тет - ничего из этого не будет стоять выше появившегося в его жизни пару лет назад беловолосого счастья.       Но пока Кадзуха спокойно копался в приятной бытовой рутине, к которой Скарамучча был бы так рад присоединиться, он тонул в кипе бумаг, вынужденный вчитываться в малейшие подробности чужих разбирательств. И как же раздражает, что жизнь смеет приговаривать его к этим мучениям даже без образования и судебных заседаний.       Поднеся толстую папку к лицу, практически ударив себя по носу, Скарамучча вновь попытался настроиться на рабочий лад. Абсолютно безуспешно. Уже давно любимая работа не была для него столь гадкой, самой настоящей занозой в заднице, от которой поможет избавиться только время и труд.

      Хотя…

Если суд не состоялся, то за несоблюдение его решения нет никакой ответственности?

      Поймав эту мысль кончиками пальцев, Скарамучча почти прожёг своим взглядом рабочий стол, который по своему несчастью оказался перед ним. Это определённо являлось предлогом для закидывания бумаг в дальний угол дальнего ящика, причём так удобно подвернувшимся. И в другой день он бы подумал, помедлил, с большей вероятностью выполняя всё необходимое здесь и сразу, но сейчас, когда с кухни то и дело доносится музыка их портативного радиоприёмника…

Он не будет, не хочет терпеть эту горькую пытку.

      Несколько резким движением сняв очки, с неслышимыми визгами еле держащимися на переносице, Скарамучча закрыл папку с судебным делом, отметая ту в сторону. Если зеркало в их спальне внезапно не начало врать, или его не атаковали галюцинации от выпитых за последние дни энергетиков, выглядит он вполне сносно: немного лохматый, с растегнутым воротом домашней рубашки и неглаженными шортами. Но именно это и называется «по-домашнему», не так ли? Он знает, так; вот и абсолютно плевать на эти несовершенства.       Специально бесшумно покинув пределы спальни, Скарамучча побрёл к открытой кухне, моментально находя стоящую там возню безумно уютной. Переживает ли он, что с выходом на работу поплатиться за свою тягу к солнышку? Что ж, ответом точно будет мотание головой и тихий смешок. Если на него обозлятся, Скарамучча с удовольствием понаблюдает за руководством, с потом на лбу ищущим достойную замену из кандидатов, знающих о профессии только среднюю зарплату.       Облокотившись о дверной проëм, он тут же поймал Кадзуху взглядом - явно сосредоточенного, но вместе с тем расслабленно двигающегося под обоюдно любимых ими Pink Floyd. Видимо, тот был столь увлечён изучением открытого на телефоне рецепта, что даже со своим чутким слухом нисколько не заметил подошедшего Скарамуччу, прямо сейчас не очень старательно пытающегося не опускать взгляд ниже чужой талии - прямо на бёдра, плавно покачивающиеся в такт нежной песне.       Сколько Скарамучча помнил первые недели их общения и влюблённости следовательно, а помнил он то время уж очень хорошо, Кадзуха часто выражал стеснение своим телосложением, и особого внимания в его уничижительных речах удостаивались именно бёдра. И если бы только у Скары появились такие недостижимые должностные полномочия, он бы на законном уровне запретил этой вредной лисьей макушке говорить хоть что-то недостойное в свою и их сторону.       Ему вовсе не стыдно за то, как сильно эти аппетитные бёдра пробивали его на мысли не самые чистые чуть ли не с первых совместных прогулок и посиделок в кафе. Ему вовсе не стыдно за уложенную меж тёплых ляжек руку во время их первой ночёвки, за особо трепетное выглаживание тазобедренной кости, полностью отвлекающее обоих от просмотра дурацкого фильма, и ему вовсе не стыдно за парочку алеющих меток, оставленных на плюшевой коже с мутной головой.       И сейчас, когда он не сдержался и минимум минуту наблюдал за этим импровизированным «танцем», ему совсем не было стыдно. Честь его не дрогнула и тогда, когда он по-прежнему бесшумно подошёл к парню со спины.       Внезапно почувствовав на своей талии сковывающие руки, Кадзуха изрядно перепугался и почти выронил из рук пачку кофе, вмиг сбиваясь со звучания песни. Вместо лишнего слова, ему на ушко лишь бесстыдно усмехнулись; обвившие талию ладони не замирали, в медленном подчинении своему хозяину опускаясь на бёдра. Стоило маленькой заминке появиться меж всех действий, Кадзуха хотел подать голос и не совсем охотно возмутиться такому поведению, однако тут же вжавшиеся в него уже чужие бёдра вырвали из головы зачатки всех негодований.       Застыв на месте и сильнее прежнего прижав к себе кофе, Кадзуха сбился со стремительно участившегося дыхания. Тёмно-синие прядки сдержанно, словно бы невзначай, пощекотали нежную кожу чуть оголённого плеча, когда Скарамучча приблизился к покрасневшему ушку, опаляя совершенно неготового к такому нападению парня тёплым дыханием.       — Никогда не налюбуюсь тем, как мило ты двигаешься.       Кадзуха ощущал себя пойманным на месте какого-то страшного преступления, не иначе. Злобным убийцей, растворителем кофейных зёрен, по душу которого пришёл злобный юрист и надел импровизированные, слишком уж специфичные наручники. Но, стоит признать, наручники и правда действенные: когда к тебе так внезапно и плотно прижимаются сзади, волей-неволей начнёшь бояться каждого лишнего движения.       Поставив баночку с кофе на столешницу, позволяя себе тяжёлый выдох, Кадзуха покачал головой, отстраняясь от чужих губ настолько, насколько это представлялось возможным. Оперевшись ладонями о поверхность, которой он едва не касался самым лобком, оказываясь в явно уязвимом положении, парень, как ни в чём ни бывало, потянулся за как раз вскипевшим чайником, стараясь продолжать готовку и не отвлекаться.       — Я просил… Не пугать меня так, — налив немного кипятка в кружку, Кадзуха мягко, но нравоучительно проговорил, наблюдая, как красиво молотый кофе растворялся и оседал на дно.       — Ох, прости, — выглянув из-за плеча, Скарамучча пропустил сухую усмешку; руки, лежащие на бёдрах так поверхностно, даже невинно для столь прямолинейных действий, погладили нежную кожу через тонкую ткань домашних шорт. — Давай продолжим, ты же не против?       Не дождавшись ответа, Скарамучча умело подстроился под играющую на фоне музыку, утягивая Кадзуху в примитивное подобие танца. Легонько держа, просто контролируя все движения, он чуть сильнее вжался в чужие бёдра, без сопротивление поддающиеся его воле. Улыбнувшись тут же послышавшемуся выдоху, Скара провёл кончиком носа по вздрогнувшему предплечью, поднимая взгляд на зарумянившиеся щёки.       — Не отвлекайся, Кадзу, — промурлыкав каждую буковку имени, Скарамучча исподлобья взглянул в алые глаза, мило бегающие по кругу в попытках отвлечься. — Ты так мастерски умеешь оставаться сосредоточенным несмотря ни на что, и я уверен, что сейчас у тебя нет поводов лишиться этого невероятного умения. Так продолжай.       «Незаметно» для чужих глаз сглотнув, Кадзуха со второй попытки подхватил чайную ложечку, зачерпывая немного растворившегося кофе. Убедившись, что собственные руки не дрожат слишком сильно, он осторожно поднёс ложку к чужим губам, всё ещё так удобно располагавшимся слишком близко. Прочистив горло в ответ на приподнятую в удивлении бровь, Кадзуха сдержал желание прикрыть глаза, дабы скрыться от маленького искушения: любимых губ и не менее любимой мимики, по которой он, неловко, успел соскучиться. И всячески стараясь не обращать внимание на эти самые губы, так смущающе рядом сомкнувшиеся на ложечке, он молча ждал вердикта, уже пододвигая к себе следующий важный ингредиент будущего фраппе.       — Очень вкусно, но для тебя может быть горьковато, — Скарамучча тихонько причмокнул. — Добавь побольше молока и будет идеально.       — Да, я так… Я так и хотел, — сжимая в руках горлышко стеклянной бутылки, Кадзуха слегка нахмурился. — Нетрудно до этого додуматься.       — М-м-м, уж прости, — снова довольно улыбнувшись, он припал к чужому плечу, укладывая на него голову; так было намного легче наблюдать, как мило вздрагивающие пальцы хватаются за крышку купленного ими карамельного сиропа. — Ты порой глупеешь, вот я и решил помочь. На всякий случай.       Снова наигранно прочистив горло, что вызвало лишь искренний смех, Кадзуха деликатно проигнорировал довольного синешёрстного кота, упираясь глазами в открытый рецепт. Стойкий аромат горького кофе немного вытиснился приятной сладостью, тут же гладя обоняние смешением столь подходящих друг другу запахов.       Тягучая карамель плавно оседала на дно под взгляд хоть и затуманенных, но всё же внимательных алых глаз, тормоша некогда однородный напиток. Приятный сливочный запах продолжал привлекать к себе внимание, нисколечко не тая, что начало вызывать лёгкие… подозрения, не успевшие уложиться на самое дно подобно густой карамели сразу.       — Очень нежный карамельный аромат, напоминает твои… — резко застопорившись, Скарамучча впился глазами в шею, к которой, между прочим, чуть ли не вплотную прижимался последние несколько минут. — Подожди.       Не успел Кадзуха оторваться от сосредоточенного добавления сиропа, поворачиваясь к парню с вопросительным «м?», резкое оттягивания лямки домашней майки вынудило его остановиться; взгляд полностью расфокусировался, неспособный задержаться на одной точке даже на мгновение. В его шею внюхивались, а спрятанные за тканью шорт бёдра более не казались хоть малость защищёнными от ощутимо сжимающихся рук. Подрагивающие ладони грозились окончательно выйти из-под контроля, и он порывисто, совсем неосторожно вернул стеклянную бутылку на столешницу.

Учитывая состояние обоих, что так же прекрасно осознавалось обоими… В ближайшее время им точно будет не до уборки залитой сиропом кухни.

      — Карамельные духи… — уложив руку поверх чужого загривка, Скарамучча уткнулся носом в костяшки и громко выдохнул. — Я точно помню, что они заканчивались.       Помедлив пару секунд, погрузивших кухню в почти полную тишину, Кадзуха неожиданно мягко усмехнулся, дополняя размеренное звучание всё ещё играющих Pink Floyd. Впившись пальцами в край столешницы, он наклонился чуть вперёд, совсем не сдерживая улыбки.       — И кто из нас ещё глуп, Скарамучча? — выгнувшись в спине, он еле заметно вильнул бёдрами; хватка рук на них «внезапно» ослабла. — Ты несколько минут не мог учуять своего карамельного малыша, которому чуть ли не оды посвящал. Не стыдно?       — Интересно, — голос, ранее близкий, уверенно-собранный, лукавый, без намёка на малейший слом, прозвучал по-контрастному далеко и сбивчиво; дрожаще, — а тебе не стыдно проворачивать подобное? — прижав ладонь к лицу, он посмотрел меж раздвинутых пальцев вниз: туда, где о него нагло, совсем того не скрывая, только что тёрлись и сильнее прежнего вжались.       — Ничуть, — пригласительно сдвинув волосы с шеи, так неприятно скрытой за ними прежде, Кадзуха воспользовался отсутствием толковой хватки и, отстранившись, толкнулся в чужие бёдра, не сдерживая довольного урчания, походящего на очень сглаженный, но всё же стон. Он чувствовал себя уязвимым, беззащитным, стоило загривку оголиться; вздрагивал от любого ненароком задевающего кожу выдоха, блаженно прикрывая глаза. Сбивчиво, с лёгкой одышкой, он произнёс всё так же лукаво: — Ты знал, кого выбираешь, Скара. И я чувствую, как ты без ума от этого.       Кадзуха подхватывал каждый вдох, каждую заминку; ощущал, как некогда уверенные пальцы подрагивали, но постепенно набирались сил, восстанавливая столь излюбленный обоими контроль. Скарамучча реагировал не менее остро, и как же хорошо он чувствовал это каждой клеточкой тела, особенно бёдрами.       — Или ты хочешь отдать меня кому-то другому?       Прыснув в ладонь, Скарамучча секундно запрокинул голову, выравнивая участившееся дыхание. Лис. Карамельные духи, столь излюбленные что Кадзухой, что Скарамуччей - та причина, по которой он стоял возле кофейни торгового центра в одиночестве. Тот самый заказ, за которым с такой радостью спешил белоснежный хитрец.       — Ты должен знать ответ, — укладывая обе руки и окончательно усиливая хватку на слегка потирающихся о него бёдрах, Скарамучча с нескрываемым наслаждением оглядывал открывшийся ему вид, слегка выгибая бровь. В одно простое движение прижимая Кадзуху вплотную к себе, он тут же ткнулся в изгиб чужой шеи, жадно впиваясь характерным возбуждением в ложбинку. Аромат сливочной карамели и нежное мычание с новой силой туманили рассудок, что с тяжким трудом оставался светлым и ещё позволял думать. — Но раз такое дело… Я совсем не против напомнить тебе. Как и о моей нелюбви терять контроль.       Внезапно прозвучавшее откровение вынудило Кадзуху предпринять попытку обернуться, однако его моментально остановили, полностью отворачивая от себя.       — Ты заранее прощён за столь приятный… сюрприз, — оставленный на загривке поцелуй вызвал приятную волну мурашек, и Кадзуха мелодично проурчал, уже понимая, к чему тот ведёт. — Но, знаешь… Мне не понравилось стоять в одиночестве около той кофейни. Понимаешь о чём я?       Выцеловывая чувствительную шею, он плавно сместил руку с подбородка на грудь. Пальцы невесомо проскользили по выпирающим соскам, и Скарамучча специально сковал чужие движения, стоило Кадзухе несдержанно задрожать. Каждое касание губ отдавало теплом, наливало тело слабостью, и стоять на подрагивающих ногах даже с опорой удавалось всё сложнее. Наручники… Эти специфичные наручники с него никто не снимал, да и снимать явно не планирует.       Пробравшись под ткань лёгкой майки, прямо сейчас сидевшей на теле тяжким грузом, Скарамучча пробежался пальцами по низу живота, игриво ими перебирая. Особая близость, когда их подушечки невзначай забирались под край нижнего белья и оглаживали лобок, вмиг выбила из Кадзухи жалкие остатки спеси. С тихим поражённым выдохом он собрал сохранившиеся силы, ещё не уничтоженные почти окутавшим его возбуждением, и рвано, почти шатаясь, упал в чужие руки, спиной толкаясь в чужую грудь. Не ожидавший подобного Скарамучча опешил, еле спасаясь от болезненного удара по носу, но, быстро оценив произошедшее, он вновь улыбнулся, оставляя последний поцелуй на раскрасневшейся коже - в загривок, так удобно ему подставившийся.       — Видимо понимаешь, — бесцеремонно накрыв бугорок на белье ладонью, Скарамучча погладил его круговыми движениями, вкушая каждую нотку тягучего стона, тут же прозвучавшего так рядом. — Славно, очень славно. Думаю, тогда нам не стоит медлить.       Грузно выдохнув на нежное ушко, он внезапно задумался: собственные слова тонким лезвием прошлись по слуху, претя, показавшись неподходящими.       — Нет, даже не так… Моего терпения попросту не хватит на большее, — полностью отстраняясь, что почти спровоцировало тонкий скулёж, еле сдержанный Кадзухой, Скарамучча нехотя убрал руку с чужого бедра. — Подожди, я сейчас вернусь.       — Не стоит… — тягучий и нежно-сладкий, как карамель, голос парня сковал специфичными наручниками уже Скарамуччу, и тот, обернувшись, в то же мгновение… Пропал. Алые глаза, ещё недавно полные прелестного азарта, прямо сейчас чуть ли не молили его остаться - он хорошо знал этот окрас. Неуверенная хватка за столешницу, к которой Кадзуха был вынужден обратиться вновь, чтобы попросту не свалиться на пол, отображала всю слабость, схватившую Кадзуху в плотные объятия. Сглотнув, он перевёл дыхание, выдавливая из себя слова. — В карман загляни.       Хмуро оглядев его в непонимании, Скарамучча, постояв ещё пару секунд, вернулся на прежнее место. Одна рука сразу легла на любимое бедро, пригретое место, пока он сам забегал взглядом по чуть смятым домашним шортам, только сейчас замечая, иронично, очень даже заметный в них предмет. Милые попытки Кадзухи спрятаться, ёрзанье на одном месте, не скрылись от синих глаз, и парень с особым любопытством полез за неизвестным в карман. Лёгкий холод стекла тут же обжёг пальцы, шершавая крышечка знакомо отозвалась на коже, вынуждая и Скарамуччу смущённо оторопеть.       Подхватив это нечто, он заранее определил, чем же является его «неожиданная» находка, и… Что ж, не прогадал.       Смазка. Полный бутылёк чёртовой смазки, обычно хранившийся в прикроватной тумбочке, сейчас так удобно оказался прямо под рукой, в кармане шорт Кадзухи, что продолжал безуспешно прятаться за растрёпанным хвостиком. Повертев её в руках и огладив большим большим пальцев, Скарамучча пропустил смешок, кажется, ещё находясь под впечатлением.       — Я не спешил говорить, что ты всё спланировал, Зузу, — сместив ладонь к резинке шорт, он филигранно стянул их с бёдер; обнажившуюся кожу тут же обдало прохладой, пробивая Кадзуху на волну мурашек. — Однако, как я вижу, вполне себе стоило.       Не задерживая руку на нижнем белье, Скарамучча проигнорировал несчастную хлопковую ткань, лишая Кадзуху того последнего, что позволяло не захлебнуться в переполненной неловкостью чаше. Аккуратно откладывая одежду в сторону, он ласково провёл пальцами по мягкой коже от бедра до самой поясницы, ловя себя на одной-единственной мысли:

Как же это… Красиво.

      Так невинно выгнутая спина, тонкая изящная талия, округлые бёдра, выпяченные чуть назад, ближе к нему - Скарамучча смаковал, из раза в раз ловя себя на восхищении, что совсем не становилось меньше. Кадзуха был жестоко восхитителен для его сердца, без своего ведома погружая парня в любование каждый день в самые разные моменты. И сказать, что чужая внешность, фигура, весь он были для Скарамуччи любимым и по-настоящему единственным произведением искусства - не сказать ничего.       — Встань удобнее, малыш, — уложив руку на поясницу, он легонько надавил, заранее помогая с озвученной просьбой.       — Что? — не сразу осознав происходящее, Кадзуха помедлил и сдержался; сознание было затуманенным, препятствовала быстроте действий и реакций, но воспользовавшись с любовью предоставленной ему паузой, он сильнее развёл ноги в стороны и поддался грудью на столешницу. — Вот так сразу?       — Видишь смысл медлить? — пока ладонь хвалебно перебирала прядки белоснежных волос в аккомпанемент удовлетворённому урчанию, крышечка лубриканта тихо щёлкнула и упала к стенке, покатившись по кухонной поверхности.       Ответом ему послужила тишина и спрятанное в собственных руках личико, и этот прелестный акт робости вызвал очередную усмешку, уже который раз вогнавшую Кадзуху в краску. Прохладная смазка быстро растеклась по пальцам, сразу же коснувшихся аккуратного колечка мышц. Влажные подушечки принялись гладить тугую дырочку, и не дав парню времени на короткое осознание, Скарамучча толкнулся указательным пальцем, медленно входя до самой последней фаланги. Пару нежных, плавных движений, и следующем толчке он подставил ещё один палец, сильнее растягивая узкие стенки.       Протяжный стон прозвучал вместе с хлюпаньем смазки, стоило Скарамучче начать неторопливо, но уверенно входить, полностью «пачкая» руку. Сильнее стиснув кожу на бедре, не причиняя никакой боли, он вновь наклонился к чужой, обрамлённой отливающими кремовым цветом волосами, шее, слышно вдыхая прежний карамельный аромат. Кадзуху без малейшей заминки имели, маскируя свои действия под личиной обычной подготовки к большему. Пальцы прильнули к тёплой стенке и аккуратно разомкнулись на манер ножниц, тонко играясь с фантомно натянутыми струнками.       Прильнув щекой к контрастно холодной поверхности столешницы, Кадзуха не сдерживал мелодичных постанываний и тяжёлых выдохов, не находивших покой в его груди. Вкусно. Как же вкусно, как правильно Скарамучча с ним обходился, досконально изучив каждый миллиметр его тела, вкусив каждую реакцию. Именно в его руках Кадзуха, ранее имевший опыт в отношениях, чувствовал себя по-настоящему любимым и желанным, растекаясь и совсем теряясь под любой лаской и толчком. Он чувствовал, как на головке члена скапливается капелька предъэякулята, он почувствовал, как с новым, особенно глубоким движением чужих пальцев она сорвалась и капнула на пол, лучше стона демонстрируя настигшее его перевозбуждение.       Когда он без проблем принимал в себя каждую фалангу до упора, пальчики Скарамуччи выскользнули из него с пошлым хлюпаньем; ноги, всё это время так жалко содрогающиеся, бесконтрольно начали сводиться вместе, но, усилив хватку, парень не дал этому случится. Одной рукой взявшись за грудь, смыкая мокрые пальцы на чувствительных сосках, а второй усилив хватку на бедре, Скарамучча ловко оторвал Кадзуху от столешницы, вжимая бёдрами в её край - возвращая их прежнее положение; такое, какое было в самом начале.       — Как же безумно вкусно ты пахнешь, — ослабив пояс домашних штанов и избавившись от ненужных элементов одежды, он прижался членом к влажному входу, нетерпеливо потираясь. — Прости эту слабость, но мне нужно больше.       И подставив головку к уже податливой дырочке, Скарамучча слегка вошёл одним аккуратным движением, тут же сжимая в миг ослабшие пальцы рук. Уткнувшись в шею, он постепенно, с заботливыми паузами, входил глубже, сильнее и сильнее заполняя отчаянно нуждающегося в этом чувстве Кадзуху. Сантиметр за сантиметром, тянущаяся секунда за секундой, и их бёдра с тихим шлепком соприкоснулись; хриплое мычание растворилось в мягкой зацелованной коже, и Кадзуха троекратно отзеркалил его состояние, звучно выстанывая в свою ладонь.       — Как хорошо, — выйдя до середины и слегка помедлив, Скарамучча толкнулся снова, жёстче, почти имитируя шлепок рукой. — Я скучал по этому чувству, ммм.       Вернув обе руки на любимые бёдра, не забывая любовно оглаживать чуть раскрасневшуюся от подобия ударов кожу, он впился в них ногтями, поверхностно, практически безболезненно царапая. Медленные, но напористые толчки становились грубее, по-особенному сладко растягивая узкую дырочку. С каждым Скарамучча выходил всё меньше, толкаясь по-прежнему глубоко, пока в какой-то момент он не вошёл до упора и… остановился. Даря чувство полной заполненности, срывая с чужих губ походящие на скулёж стоны, он тяжело выдохнул от того, как внезапно Кадзуха сжался, приятно обволакивая мокрыми стенками член. Он прекрасно чувствовал все венки, каждое рельефное «несовершенство», всё тепло и характерную твёрдость, прямо сейчас выступающих в роли профессиональных убийц его сознательности и собранности.       — Интересно, — подтолкнув Кадзуху ещё ближе к столешнице, Скарамучча вынудил того снова ненароком потереться о её край и запрокинуть голову назад, так удобно натыкаясь на чужое плечо, — ты так много натёк, о-ох, — он нарочито умилённо протянул, — какой бедный малыш. Неужели я столь сильно, — бархатный голос перешёл на шёпот; губы едва-едва касались мочки ушка, — намучил тебя за столь короткий срок?       Пройдясь пальчиками от основания члена до влажной головки, Скарамучча собрал норовивший вот-вот капнуть на кухню предъэякулят, растирая его между пальцев. Тонкая ниточка смазки растянулась меж подушечек, и парень, демонстративно хмыкнув, поднял руку выше; так, чтобы Кадзуха мог прекрасно всё видеть.       — В магазине ты вёл себя, как самый настоящий лис, а сейчас так уменьшился, — Скарамучча любовался вязкой и мутной капелькой, разводя пальцы в стороны, и не позволил этому натёкшему лисёнку остаться в стороне от сие действа.       Кадзуха не отрывал взгляда, балансируя над самой настоящей бездной: пальцы Скарамуччи, так пошло заляпанные его густой смазкой, ощущение полной заполненности, контроля над каждым движением - всё это сводило с ума. Он дрожал, принимая Скарамуччу с благодарностью, покорно, как бы жестоко с ним не обращались. Чувствовал каждый сантиметр, чувствовал, как задыхается, стоило голодному коту ненароком надавить на живот.       — После такого нельзя сказать, что мои действия были наказанием, — подняв руку до подрагивающего животика и обхватив его в полуобъятиях, Скарамучча невинно протянул последнее слово, щекой вжимаясь в покрасневший загривок. — Однако если я сжалюсь и дам тебе то, что ты хочешь, это будет милостью с моей стороны?       Сильнее впившись пальцами в бёдра, подобно голодному коту, царапающему кожу коготками и кусающему загривок, он выбил для себя прекрасный, информативный ответ: мягкое мычание вперемешку со скулежом и… шмыганьем. Столь приятные звуки вкупе с неприевшимся карамельным ароматом, превращающим Кадзуху в особую сласть, добавляли любимому светлому образу новую грань и обостряли все чувства. Жалкий, он не оказывал никакого сопротивления собственной дегустации.       — Ради тебя мне пришлось оставить работу, но поверь: любой выговор стоит всего того времени, что я могу быть в тебе, — постучав пальцами по животу, Скарамучча вновь опускал ладонь ниже, без малейшего промедления обхватывая член рукой. — Ведь в тебе так туго, тепло и… — проведя большим пальцем по головке, он улыбнулся громкому стону, наклоняясь ещё ближе к чужому ушку, — мокро.       Продолжая любовно оглаживать уретру, Скарамучча с нескрываемым удовольствием наслаждался тем, как новые капельки предъэякулята пачкали его руки безбожно быстро; Кадзуха сильнейшим образом тëк. До упора заполненный, почти трущийся о столешницу, он никак не мог контролировать буквально сочившийся смазкой член, который очень настойчиво грозился запачкать ей чистую кухню. Влага поблёскивала, как и синие кошачьи глазки, чей обладатель с бесстыдством не заканчивал пытку, лишь продолжая ласку, некое хождение по грани. Он ждал ответ и знал, что несомненно его получит.       — Пожалуйста, н-не вынуждай… — пальцы, внезапно погладившие его по всей длине, нагло сбили его с мысли; Кадзуха задрожал, импульсивно желая заткнуть себя - излишне мычащего и чуть ли не скулящего от подобного обращения - но и в этом ему помешали, крепко хватаясь за запястье, — м… м-меня просить.       — Ещё успеется, Зузу, мне не нужна твоя мольба сейчас, — сомкнув ладони в замочек, Скарамучча чутко, очень полярно остальным своим действиям, поцеловал тыльную сторону лапки, ослабленно повисшей на чужой руке. — Я всего-то хочу услышать ответ на свой вопрос. Милость, — он учтиво напомнил. — Будут ли ей мои действия, как считаешь?       — Ты и без того очень… мил, — глупое, но с тем очаровательное откровение пробило Скару на смех, хоть и подбивший Кадзуху своей хрипотцой и мягким звучанием, но не заставивший его замолчать, — так что… д-да. Определённо.       — Ты давно оглупел, но всё так же старателен, — возвратив вторую руку на бёдра, плотно и так сладко прижатые к нему, он оставил на мочке ушка короткую дорожку влажных поцелуев. — Да, малыш, — особенно усиливая хватку, Скарамучча полностью примкнул к чужому телу, — ты хорошо постарался.       Напоследок вдохнув карамельные духи, чуть стёртые с кожи под всеми манипуляциями, он горячо выдохнул и толкнулся вновь, с заглушённым мычанием поджимая губы. Скарамучча входил ритмично, тут же настраиваясь на быстрый, выбивающий темп, моментально вывернувший Кадзуху по швам. Столь «нечестная» игра и резкие толчки помутнили взгляд пуще собравшихся в уголках век слёзы. Он протяжно заскулил, сдерживая накатывающую с новой силой дрожь, и порывисто впился в поверхность столешницы, утопая в собственных стонах.       Воздуха, ранее хватавшего для относительно свободного дыхания, стало критически не доставать. Грудь стиснуло, ноющий узел внизу живота затянулся настолько сильно, что развязать его, остановиться даже под угрозами, не представлялось возможным. Кадзуха чувствовал каждый толчок в мельчайших подробностях, поджимая фантомные ушки от мокрых шлепков и хлюпанья смазки, так развратно доносящихся до его чуткого слуха. Оперевшись локтями о столешницу, пытаясь отчаянно подобрать хоть какое-то удобное положение, он сходил с ума от пробирающей дрожи, словно бы игриво перепрыгивающей с позвонка на позвонок на выгибающейся спине.       Не находя рукам покоя, Скарамучча контрастно всем грубым толчкам огладил Кадзуху вновь: провёл руками по спине, красиво выступающим лопатками, сминающейся под касаниями талии, выразительным тазобедренным костям и бёдрам, возвращаясь именно к ним. И этими самыми бёдрами, стоило ему понежничать с любимой фигурой, так слабо, но так старательно стали поддавать навстречу в глупом желании вжаться, быть ещё ближе вопреки возможному, утонуть в любви и чувствах. И отвечая взаимностью на этот несколько сентиментальный порыв, Скарамучча подстроился под более медленный, чуть несуразный, но не менее голодный темп.       Давящее перевозбуждение, ранее ощущавшееся не столь сильно, надавило на голову и вынудило чуть ли не упасть обратно в твёрдые объятия акрила, но его вовремя поймали, заботливо укладывая ослабшего малыша на столешницу. Грубые толчки быстро восстановились и на каждый хотелось отвечать громким стоном. Чувствуя почти что без остановки стекающую смазку, Кадзуха хмурился и, тихо хныча меж скулежа, тёрся щёчкой о влажную столешницу, ставшую такой от его слёз. Повышенная чувствительность поистине превращала его в нечто, что рассыпалось в руках Скарамуччи.       Пару финальных толчков, и Кадзуха кончил на кухонный пол, даже в изнеможённом состоянии догадываясь, какой беспорядок творится прямо под ним. Ох, наверное такой же, какой творится и выше, в районе их соприкасающихся бёдер и разливающегося внутри тепла.

꒷꒦︶︶︶︶꒷꒦︶︶︶︶꒦꒷

      — Скарамучча… — встретило его с порога, стоило только переступить пределы их спальни. — Знаешь, кто ты?       Парень держал в одной руке две красивые прозрачные кружки, обычно встречающиеся в хороших кафе при подаче латте. И хоть это был далеко не он, их содержимым выступал иной напиток - карамельный фраппе, покорно приготовленный Скарамуччей после разведённого им беспредела.       Улыбчиво хмыкнув, он уселся на кровать, выставляя на простынь миску свежеиспечённого овсяного печенья.       — Я тебя внимательно слушаю.       — Ты чёртов мартовский кот, почему-то… — он тяжело вздохнул, резко запинаясь на ровном месте; плюшево нахмурившись и оглядев самого себя, он сильнее укутался в мягкое одеяло, только тогда продолжая, — появившийся в конце декабря.       Приласканный, довольный и уставший Кадзуха, стоило ему выйти из ванной комнаты после длительного душа на всё ещё подрагивающих в остаточной неге ногах, как прыгнул в кровать, словно лис в пушистый снег, так и больше не сдвинулся с места, превращаясь в милейший одеяльный кокон. Включив ему любимый мультсериал, Скарамучча самолично спихнулся на кухню, дабы доготавливать фраппе и порадовать Зузу тёплым печеньем, уже попавшим под прицел мягких ловких лапок.       — То есть припрятанная смазка не считается? — приподняв одну бровь и продолжая улыбаться с лёгким кошачьим прищуром, Скарамучча поставил одну кружку на тумбочку рядом с собой, а вторую, предназначенную, очевидно, для Кадзухи, продолжил держать в руках, поглаживая большим пальцем.       — Не считается, — зырькнув в сторону, где к нему осторожно поднесли фраппе, очень красиво посыпанный корицей сверху, Кадзуха так же осторожна вытащил из норки лапки и поднёс к кружке, беря её из чужих рук.       — Ну ладно, так уж и быть, — Скарамучча смиренно поднял раскрытую ладонь, облокачиваясь щекой на согнутое колено; синие глаза внимательно следили, как, пытаясь не искупать в кофе ещё влажные локоны волос, Кадзуха осторожно поднёс кружку к губам, делая глоток на пробу.       Слизнув с губ оставшуюся пенку, он прикрыл глаза, наслаждаясь приятным послевкусием. Для него, как не для большого любителя кофе, всё было сделано настолько правильно, настолько кропотливо, что он точно знал, кто же для него так старался последний час.       — Очень вкусно, — поддавшись чуть вперёд, без зазрений совести жертвуя целостностью своей импровизированной норки, он оставил на чужих губах нежный поцелуй; неглубокий и чуткий, но коснувшийся обоих сердец. — Спасибо, котёнок, — Кадзуха улыбнулся, огладив подушечками пальцев любимую щёку и тыкнув в кончик носа с чуть неловким смешком. — За всё.