Точка возврата

Кровать в спальне была застелена бельем цвета слоновой кости, испачканным маленькими пятнами крови. Юнги бережно поддерживал ладонь Чимина, где зиял багровый росчерк глубокого пореза. — Болит, как у черта в аду? — спросил Мин, не поднимая глаз, боясь увидеть в них отражение собственной вины. Чимин лишь едва заметно качнул головой, наблюдая за тем, как альфа смачивает ватный диск антисептиком. Холодок коснулся кожи, вызывая секундный вздох. Мужчина тщательно обрабатывал рану, его движения были точными и уверенными, как у человека, который видел сотни подобных ран. После обработки он нанес мазь и начал аккуратно обматывать руку стерильным бинтом. — Старайся не мочить руку в ближайшие дни, — Мин отбросил использованные материалы в небольшой мешочек и поднялся с кровати. — Отдыхай и не думай о плохом. Всё закончилось. — А о чём тогда прикажете думать, повелитель светлых мыслей? — прошептал Чимин, продолжая смотреть на забинтованную руку. — О хорошем, — Мин сделал шаг к двери, словно к спасению, но замер, услышав слова, прозвучавшие сквозь кривую усмешку. Улыбался не омега, а сама тоска, змеей сжимающая его сердце. — Вспоминать о хорошем… это еще больнее, чем ковыряться в старых ранах, — Пак шмыгнул носом и закусил губу, так и не обернувшись к альфе. Поднял взгляд и посмотрел сквозь время — сквозь свое прошлое, о котором знал только он. — Когда плохое исчезает, мы вздыхаем с облегчением. Но когда из нашей жизни уходит хорошее, мы пытаемся сделать вдох, но чувствуем лишь обжигающий песок в легких. Каждый раз, когда я вспоминаю о хорошем… я задыхаюсь, — Чимин услышал, как громко Мин сглотнул, все еще стоя на месте и слушая его исповедь. Пак не знал, но его слова были точным отражением того, что происходило внутри мужчины — день за днем, год за годом. — Ведь тех прекрасных моментов в моей жизни больше не будет. И от этого больнее всего — вспоминать о том, что никогда не сможешь вернуть. Ответа не последовало. Дверь захлопнулась. Тишина нависла в комнате. Чимин чувствовал себя так, будто его оставили одного в огромном, темном лесу, где каждый шорох — это напоминание о потерянном рае. «Думать о хорошем?..» Как будто это так просто — взять и переключиться на светлые воспоминания, когда тебя разрывает на части от осознания, что они — лишь призраки прошлого, недостижимые, как звезды. Пак откинулся на подушку, глядя в потолок. Пытаясь ухватиться хоть за что-то, что могло бы удержать его от падения в бездну отчаяния. В голове всплывали обрывки счастливых моментов: смех, объятия, теплые вечера… Каждое воспоминание — словно удар под дых, от которого перехватывает дыхание. Как будто кто-то специально подсовывает ему фотографии из прошлой жизни, чтобы поиздеваться. Внезапно, в голове промелькнула немного абсурдная мысль: «А что, если попробовать вспоминать о плохом так, чтобы оно казалось хорошим?». Может быть, если научиться видеть смешное в трагичном, можно будет хоть немного облегчить эту невыносимую боль. Омега закрыл глаза и попытался вспомнить что-то ужасное. Долго копался в памяти, пока не наткнулся на воспоминание о том, как однажды он перепутал соль с сахаром, когда готовил праздничный торт для папы. Торт, конечно, был безнадежно испорчен, а отец чуть не сломал зуб, когда откусил кусочек. Но зато потом они долго смеялись над этим, а папа сказал, что это был самый запоминающийся торт в его жизни. Чимин улыбнулся. Пусть воспоминание и было связано с неприятным событием, оно все равно вызывало тепло в груди. Может быть, в этом и есть секрет? Не пытаться забыть о хорошем, а научиться видеть хорошее даже в плохом? Пак глубоко вздохнул. Вдох, который дался ему не так тяжело, как предыдущие. Может быть, он все-таки сможет научиться дышать. Может быть, однажды он даже сможет улыбаться, вспоминая о прошлом, не задыхаясь от боли. Ведь, в конце концов, если хорошо поискать, то можно найти немного юмора даже в самой безнадежной ситуации. «Безнадежная ситуация» Улыбка сползла, взгляд замер на люстре, а забинтованная ладонь дрогнула в болезненном импульсе, напоминая о произошедшем.

Часами ранее

Прислонившись к холодной стене, Чимин изо всех сил старался сосредоточиться на своих мыслях, но паника, будто рой пчел, жужжала вокруг него, парализуя его движения. Казалось, комната сужалась, и вместе с ней рушились все его представления о безопасности и спокойствии. Единственное, что оставалось ясным, — это холодный, острый осколок в его руке — жалкое подобие оружия, его единственная защита в ситуации, где он продолжал быть уязвимым и беспомощным. Дрожь пробегала по пальцам, но взгляд, полный решимости, был устремлён на двух мужчин, замерших в нескольких шагах от него. Их улыбки излучали зловещую уверенность, будто были свято уверены, что страх уже окончательно парализовал омегу. Пак коротко вздохнул — сегодня ему предстоит сделать выбор: подчиниться страху или отважиться бороться до конца. Его ум хаотично искал варианты выхода, но каждый путь упирался в фигуры этих двоих. Каждый шаг приближающихся к нему фигур был пронизан угрозой и недобрыми намерениями. Чимин чувствовал, как холодный пот стекает по спине, словно серп, и вдыхал воздух короткими, резкими глотками; каждое движение будто отзывалось эхом в самой глубине сознания, придавая ему мужество, о котором он даже не подозревал. Время замедлилось, и каждый миг растянулся до невыносимости. Он понимал, что единственным путем избежать этих цепких лап будет решительное сопротивление. — Не подходите! — Чимин машинально крепче сжал осколок стекла, острые грани которого вонзались в его ладонь, кровь сочилась сквозь пальцы, разбиваясь рубинами об пол. Его шансы малы, но придавал себе храбрости тем, что хотя бы пытался защитить то немногое, что ему осталось. У него не было времени на страх, не было возможности бежать. Все, что оставалось, — это стоять на месте и показывать, что он не сдастся. Ощетинившиеся альфы медленно приближались, подобно гиенам: — Ну и что ты собираешься сделать этим? — усмехнулся худощавый, бросая насмешливый взгляд на острое стекло в руке Чимина. Их присутствие наэлектризовало воздух вокруг, и омега с трудом удерживал равновесие на грани панического ужаса и решительной борьбы. Ему приходилось полагаться на свой стойкий характер, на то, что хоть немного сможет выиграть время. — Думаешь, это тебя спасет? — более грубо, будто голос был сделан из стали. Несмотря на свою уязвимость, о которой шептали все инстинкты, Чимин сделал глубокий вдох и поднял руку с осколком, словно угрожая не столько им, сколько своим собственным упорством и упрямством. — Вы ничего обо мне не знаете, — прошипел Пак. Внутри него возникло странное чувство спокойствия — возможно, это было осознание неизбежности происходящего или врожденная уверенность в том, что он действительно способен изменить свою судьбу, пусть и на мгновение. Он знал, что у него нет другого выхода, а его воля была единственным оружием. Тишина вокруг казалась наполненной предвкушением, периодически прорываемая только тихими насмешками альф. Их тени скользили по стенам, сталкиваясь и изгибаясь в гротескных силуэтах. Кровь продолжала капать с ладони. Мгновенный взгляд в глаза худощавого альфы открыл всю пропасть зла, скрытую за его улыбкой. Именно эта насмешка, полная издевки и злорадства, заставила Чимина с новой яростью поднять осколок выше, бросая вызов даже тени опасности. Он уже не слышал их слова, но само движение приближающихся тел наталкивало на неумолимую мысль: если они побегут на него, придется бороться до последнего дыхания. Мир вокруг него сжался до узкого круга света. В этом свете он решил остаться живым, решил идти вперед, даже когда судьба казалась определенной. Все, что было у него в этот момент, — вера в свою силу и неиссякаемое желание защитить себя. Это была не просто борьба за жизнь — это была борьба за право быть, право сопротивляться. С этой мыслью Чимин, заглушая в себе страх, шагнул вперед. Его сердце бешено колотилось, кровь стучала в висках, но в глазах горел огонь непокорности. Самодовольные ухмылки альф дрогнули. Они явно ожидали, что сломленный страхом омега будет жаться к стене, моля о пощаде, а не пойдет в отчаянную атаку. Худощавый мужчина презрительно фыркнул: — Смотрите-ка, какой смелый! Ну, давай, покажи мне, на что ты способен. Шагнув вперед, Чимин резко взмахнул рукой с осколком, целясь в лицо худощавого альфы. Тот, не ожидая такой прыти, едва успел отшатнуться, и осколок лишь слегка задел его щеку, оставив тонкий, кровоточащий порез. — Сука! — взревел альфа, хватаясь за щеку. Его глаза налились кровью. — Сука мелкая! — он ринулся на Пака вместе со вторым альфой, до этого лишь наблюдавшим за происходящим. — Я тебе кишки наружу выверну, тварь! Пак понимал, что у него нет шансов. Альфы были сильнее, крупнее, опытнее. Ему нужно использовать свою ловкость и скорость. Он уклонился от первого удара худощавого, проскользнув под его рукой, и прошелся осколком по спине, отчего на всю комнату раздался дикий вопль боли. Осколок в руке дрожал, дыхание устраивало забег по десятому кругу, и в тот момент, когда второй кинулся на Чимина, за дверью послышались голоса. — Как ее открыть? — Юнги стоял рядом с взволнованным омегой, опустившим взгляд в пол. — Ну?! — Только взламывать… — голос парня дрогнул. — Черт! — прорычал Мин и оттолкнул парня от двери. — Иди за охраной! Чимин с поднятой рукой, держащей осколок, бросил быстрый взгляд на дверь, узнав голос Юнги и медленным шагом попятился к ней, держа на прицеле взгляда застывших мужчин, один из которых со стоном на коленях стоял на полу, испытывая боль от пореза на спине. — Чимин? Ты здесь? — Юнги дергал за ручку. — Чимин?! — Я… я здесь, — Пак сглотнул, а взгляд будто парализовало, не в силах отвести его от ранее нападавших, что теперь даже не думали сделать и шаг. — Ты в порядке?! Можешь открыть дверь? — ручка снова дрогнула, как и дверь. — Ключи, — прошипел Пак альфам и вытянул вторую руку. Тот, что стоял на ногах, презрительно дернул уголком губ, залез в карман и, вытащив ключ, бросил его в свободную руку омеги со словами: «Подавись». Чимин, продолжая внимательно следить за мужчинами, на ощупь потянулся к замку, вставил ключ в скважину и одним движением повернул его. Он всегда себя спасал сам и, возможно, именно закаленный трудностями характер спас его и сегодня. Безысходная ситуация — это не тупик, а лабиринт с зеркальными стенами, где каждый шаг лишь множит отражение отчаяния. В нем теряется надежда на выход, и кажется, что вокруг только бесконечные повторения одного и того же кошмара. Это не просто отсутствие света в конце тоннеля, а само ощущение, что тоннель замкнулся в кольцо, погребая под обломками рухнувших иллюзий. Это тишина, оглушающая своей пустотой, когда крик души тонет в собственном эхе, не находя отклика ни в мире, ни в сердце. Она парализует волю, лишая возможности бороться, заставляя наблюдать за собственным угасанием со стороны. Безысходная ситуация — это могила надежд, вырытая собственными руками. Но даже в самой темной бездне безысходности можно найти искру надежды. Она может быть скрыта глубоко, завалена обломками прошлого, но она есть. Это осознание того, что даже в самом конце есть возможность начать все сначала, пусть и с нуля, но начать. Это испытание, которое закаляет дух. Возможность вырваться из порочного круга и построить новую реальность. Главное — никогда не сдаваться. — Где Тэхён? — усталым, замогильным голосом произнес Чимин, уже сидя в такси рядом с Юнги на заднем сиденье. — Предполагаю, с Чонгуком. — Это моя вина, — всё так же безэмоционально. — Я его сюда притащил. Юнги молчал. Он видел, как сильно Чимин подавлен, как тяжело ему дается каждое слово. Атмосфера в такси сгустилась, наполняясь горьким привкусом вины. За окном проплывали машины и люди, размываясь в пелене надвигающейся грозы. — Тэхён не маленький ребенок и в состоянии сам принимать решения, — наконец произнес Мин, источая уверенность голосом. — И его решением было согласиться на твоё предложение. Пак отвернулся к окну, не желая смотреть в глаза человеку, от которого по-прежнему разило холодом и отстранённостью. Несмотря на обеспокоенность и волнение, с которыми мужчина чуть ранее искал Чимина по всему клубу, а после пытался взломать дверь, между ними не проскользнуло даже маленькой искры тепла. Где-то на подсознательном уровне омега ожидал объятий, слов поддержки, позволил себе всего на мгновение подумать, что черствое сердце Юнги смягчилось, но получил лишь каменную маску и отчуждение. Как и обычно. Пак чувствовал себя обузой, причиной чужих несчастий. Ему казалось, что он притягивает беды, словно магнит. — Меня уволят? — всё, что смог выдавить Чимин, замечая первую каплю дождя, упавшую на стекло. — А если да, — Мин сжал челюсть, стараясь сохранять хладнокровие в голосе. — Вернешься обратно в Арес? — Какая разница, — Пак вздохнул. Слова Мина отозвались болезненным уколом, напоминая о прошлом, которое он так отчаянно пытался оставить позади. Арес… Само воспоминание о тех днях вызывало тошноту. — Разве тебе до этого есть дело? Есть. Юнги прикрыл глаза, стараясь обуздать раздражение. Он ненавидел, когда Чимин говорил подобным тоном, полным самобичевания. Хотелось встряхнуть его, заставить посмотреть правде в глаза, но что-то внутри удерживало от резких слов. Он понимал, что Пак сейчас вымотан и нуждается в поддержке, хоть и никогда в этом не признается. Неуправляемо захотелось коснуться ладони омеги и сжать, чтобы почувствовать её тепло, удостовериться, что рядом с ним всё ещё сидит живой. Но как же сложно было переступить через себя, показать хоть толику сочувствия и нежности, на самом деле птицей бьющихся сейчас внутри о рёбра, — ведь давно разучился это делать. Прячась за своей четверствостью, Юнги не знал, как любить Чимина, пытаясь из раза в раз заткнуть внутри себя то, что превратило его сердце в пустоту. Планета по-прежнему вращалась, люди, несмотря на начинающийся ливень, улыбались, переговариваясь между собой. Не было никаких причин для горя. Но почему этот момент так сильно был похож на похороны? Похороны их чувств, только-только родившихся на свет. — Это твоя жизнь, Чимин. И она меня не касается.

Сейчас

Пак вздрогнул, услышав два стука в приоткрывшуюся дверь и знакомый мягкий голос, наполненный дружелюбием. — Можно? — Намджун, улыбаясь, выглядывал из-за двери. Пак резко выпрямился, стараясь скрыть следы недавних мыслей на лице. Он прокашлялся и нервно поправил на себе футболку. — Привет. Д-да, проходи, — ответил Чимин, стараясь придать голосу непринужденность. Он не ожидал увидеть альфу в столь раннее время, да еще и у себя в спальне. Джун осторожно вошел, пряча что-то в руках за спиной, но Чимин не обратил на это внимание. Альфа, краем глаза оценив обстановку, заметил на простыне мелкие капельки крови, растрепанные волосы Пака и забинтованную руку. Уже от Шина узнал, что произошло. Прошел к кровати, лучезарно улыбаясь, и простым жестом протянул омеге омеге. — Просто решил заглянуть и поднять тебе настроение, — произнес мужчина, вручая Чимину нежные лилии. — Надеюсь, у тебя нет аллергии? Чимин завороженно принял цветы. Он почувствовал, как щеки заливаются румянцем. Такой жест внимания был неожиданным и приятным. Лилии были прекрасны, еще никто и никогда не дарил ему цветы. Их снежно-белые лепестки, тронутые легчайшим румянцем у основания, напоминали перламутр. Каждый цветок был отдельной симфонией формы и аромата, где грациозно изогнутые линии лепестков соперничали в изяществе с тонкими, трепетными тычинками, увенчанными золотой пыльцой. Вдохнув их аромат, Пак не смог сдержать улыбку. Запах проник в самое сердце, вызывая в памяти приятные воспоминания о доме и папе. Сладковатый, с легкими медовыми нотами, он кружил голову и наполнял пространство аурой легкости и безмятежности. — Спасибо… — он бережно прижал букет к груди, словно оберегая хрупкое чудо, и поднял свои небесные глаза на мужчину, скромно присевшего на край кровати. В голове промелькнула тень сомнения: а вдруг это какая-то ошибка? Но тепло, распространяющееся по телу от прикосновения к цветам, говорило об обратном. Это был знак внимания, предназначенный именно ему. Откуда Намджун мог знать о его любви к лилиям? Как так тонко почувствовал его душу? Джун, заметив чужое замешательство, мягко улыбнулся. В его взгляде читались нежность и какая-то робкая надежда, словно он боялся спугнуть момент. Он неосознанно протянул руку, чтобы убрать непослушную розовую прядь волос, упавшую на лоб Пака, и его пальцы на мгновение коснулись его щеки. Этот мимолетный контакт прожег Чимина насквозь, заставив сердце замереть, а затем бешено заколотиться. — Я просто люблю эти цветы, — тихо произнес альфа, словно боясь нарушить хрупкую атмосферу. — Ехал к Гуку, чтобы обсудить дела, и вот… — мысли путались. — В общем, подумал, тебе будет приятно. Чимин опустил взгляд, пряча смущение. Мужчина замолчал, позволяя словам повиснуть в воздухе, а омега чувствовал, как тепло чужого взгляда обволакивает его, согревая изнутри. Он снова поднял глаза и встретился с Намджуном взглядом. В этих темных, глубоких глазах он увидел что-то большее, чем просто дружескую заботу. Там была нежность и… влечение? — Они прекрасны, — пробормотал Чимин, и спасительно опустил взгляд на букет. Альфа облегченно выдохнул. Он чувствовал себя немного неловко, но искренне надеялся, что смог немного развеять утреннюю хмурость омеги. — Я… пойду, — мужчина, поджав губы, немного помедлил, ведь активный разговор между ними не клеился из-за обоюдного смущения, хлопнул себя по коленям и поднялся на ноги. — Тебе нужно отдохнуть. Но по какой-то причине Пак не хотел, чтобы он уходил. В глубине души он чувствовал необъяснимую потребность в его присутствии, в тихом тепле, которое исходило от Намджуна. Он хотел продлить этот момент, задержать ускользающее ощущение счастья. Собравшись с духом, он поднял взгляд и тихо произнес: — Подожди… может, останешься ненадолго? Мужчина замер, словно его окликнули из другого мира. Он медленно повернулся, и в его глазах вспыхнул огонек удивления. Он не ожидал такого поворота событий. Уже смирился с тем, что его визит был воспринят как вежливый жест, и готовился уйти, чтобы не смущать омегу своим присутствием. Но теперь… — Ты уверен? — тихо спросил альфа, боясь поверить в свою удачу. Чимин кивнул. Ему хотелось узнать этого мужчину лучше, хотелось дать себе шанс построить другую реальность, где он будет… счастлив? Намджун медленно опустился обратно на край кровати, стараясь не нарушить хрупкую атмосферу, повисшую между ними. Он чувствовал, как сердце отбивает чечетку в груди. Мужчина не знал, чего ожидать, но был готов ко всему. Он просто хотел быть рядом с этим прекрасным, в его глазах, омегой, который так неожиданно ворвался в его жизнь. — Может, расскажешь мне что-нибудь о себе? — предложил Чимин, стараясь разрядить повисшее молчание, и аккуратно положил букет рядом с собой. Притянул колени к груди и, обхватив ноги руками, опустил подбородок на колени. Намджун с улыбкой кивнул, не нарушая личных границ, продолжая сидеть на краю кровати. Он был готов рассказывать о себе всё, что угодно, лишь бы остаться рядом: — Что ты хочешь знать? — Всё, — ответил Пак, и в его голосе звучала неподдельная искренность. — Расскажи мне о своей работе, о своих увлечениях… О чём угодно. «Напомни мне о той жизни, которая когда-то у меня была»

***

Ветер безудержно управлял хаосом: гнул деревья, срывал листья, швырял листовки и пакеты в окна домов. Капли дождя, сначала редкие и робкие, превратились в яростный ливень, барабанящий по крышам и тротуарам. Одинокие люди спешили по своим делам, встречая сопротивление стихии и склоняясь под мощными порывами ветра. Тэхен, не до конца отошедший от случившегося в клубе, ссутулившись, сидел на пассажирском сиденье мчавшегося по трассе автомобиля и молча смотрел в окно, влажным взглядом скользя по размытым силуэтам шатающихся деревьев, бегущих людей и машин, проносящихся мимо. Дождь хлестал по лобовому стеклу, затрудняя видимость, и дворники едва справлялись с потоком воды. Казалось, каждый орган стонал от дискомфорта, протрезвевшая голова разрывалась на части, как при мигрени, тело болело от пережитого и грубых рук, которые к нему прикасались ранее. За последние часы омеге захотелось умереть во второй раз. Стыдно… Как же стыдно за себя перед тем, кто прямо сейчас, вцепившись окровавленными пальцами в руль, давил на газ, не желая даже смотреть на омегу. После того как Чонгук, сам еле держась на ногах, оставил бессознательного Бао на полу, швырнул в омегу вещи со словами: «Одевайся!», они больше не разговаривали и даже не прикасались друг к другу. Тэхену подумалось, что теперь Чону противно дотрагиваться до него, ведь он не мог пробраться в мысли альфы и прочесть то, что было явным жирным шрифтом написано на его лице. Это было не отвращение, а разочарование и ревность. Чонгука обуревала злость, стремящаяся стать неуправляемой. Впервые за три года в жилах вновь закипела кровь, она бурлила и жгла с такой силой, что хотелось пролить чужую, ставшую причиной этому внутреннему безумию, лишь бы жар от гнева наконец отпустил. Воздух в салоне был наэлектризован. Тишина давила, словно тонны воды, падающей с неба, грозясь раздавить все живое. Ким чувствовал расшатанные нервы альфы, знал, что виноват. Знал, что переступил черту, которую нельзя было пересекать. Но признаться в этом, произнести вслух извинения или даже благодарность за спасение, он слишком боялся, потому что Чон не хотел слышать его голос — и Тэхен об этом тоже знал. За окном мелькали огни редких машин, отражаясь в мокром асфальте. Омега украдкой бросал взгляды на Чонгука: на его избитое лицо, руки, губы, брови, и корил себя за то, что мужчина пострадал из-за него. Как он с таким лицом теперь пойдет на работу? Будет ли Бао требовать правосудия через суд? Презирает ли его теперь Чонгук, увидев пьяным и голым в паршивой комнатушке притона? Что с Чимином?.. Бесконечная вселенная мыслей и никакой ясности, никаких подсказок: как все исправить. Смотря на мужчину, он старался уловить хоть малейшее изменение в напряженном лице, но Чон был непроницаем, лишь содранные костяшки пальцев, сжимающих руль, выдавали бушующее внутри него пламя, грозящееся сожрать омегу живьем. Ким выдохнул, пытаясь унять дрожь, пробежавшую по телу. Он не знал, что ждет его впереди. Прощение? Отмщение? Или просто забвение? Но одно он знал точно: этот день изменит его жизнь навсегда. Оторвав внимание от альфы, так и не получив от него даже гневного взгляда, Ким посмотрел по сторонам, пытаясь понять, куда они едут, ведь поворот к особняку давно остался позади. И только омега захотел спросить, как Чонгук резко затормозил, вывернув руль в сторону обочины. Машину занесло, и она, повинуясь воле водителя, остановилась, зарывшись колесами в мокрый песок. Альфа, тяжело дыша, откинулся на спинку сиденья, закрыв глаза. Он боролся с собой, с желанием вытащить Тэхена из машины и разорвать на куски. — Зачем? — хриплым, будто сломленным голосом, полным разочарования прошептал мужчина впервые с момента, как они вышли из клуба. — Зачем ты так упорно стремишься умереть? — и, взяв паузу, добавил: — Неужели жизнь тебя ничему не учит? Или ты застрял в шкуре тупоголового подростка, неспособного отвечать за свои действия? Ким почувствовал, как сердце издало бешеный удар. Сейчас он боялся посмотреть на Чонгука, боялся увидеть в его глазах то, что он заслужил — гнев и презрение. Чонгук больше не говорил с ним вежливо, терпеливо и мягко, как было до сегодняшнего дня. Не жалел, не скупился на слова, ударял ими так, словно всё ещё избивает Бао. Тем не менее, медленно, крадучись, Тэхен поднял взгляд и встретился с зелеными, абсолютно пустыми глазами альфы, на дне которых можно было увидеть алые искры, рвущиеся на свободу. За тихим голосом скрывался вовсе не покой и равновесие, а настоящая катастрофа, которой сейчас альфа в жертву добровольно отдавал только себя. — Я… — начал Тэхен и застыл на одной букве, понял, что не может найти толкового оправдания своему поступку, не может объяснить. — Я… А Чонгук пристально смотрел на него. Видел в глазах Кима страх, растерянность и раскаяние, будто и правда смотрел на провинившегося подростка, но всего этого было недостаточно. Мужчина не понимал, почему этот глупый омега раз за разом испытывает его терпение, почему так отчаянно стремится к саморазрушению в свои двадцать шесть лет. — Молчишь… — Чон, поджав губы, кивнул, так и не дождавшись ответа. — Ты думаешь, я не вижу, что ты пытаешься всем доказать, насколько ты самостоятельный? Но это не делает тебя сильным или особенным, Тэхен. Это просто делает тебя глупым. Молния рассекла небо, и раскат грома сотряс воздух. Напряжение не спадало, а лишь нарастало, сгущая в машине атмосферу, словно перед взрывом. Чонгук резко отвернулся к окну, уставившись в никуда. Он глубоко дышал, пытаясь унять дрожь в руках, и несколько раз сжал и разжал кулаки, не замечая боли от ран. Ему нужно было взять себя в руки, не поддаться ярости, которая клокотала внутри и призывала отвесить омеге жесткую обжигающую пощечину. Он знал, что Тэхен ждет от него криков и обвинений, возможно, даже удара, ведь все еще не представляет, какой Чон Чонгук на самом деле, строя в голове только догадки. Но не последовало ничего, кроме выдоха. — Знай, — наконец произнес альфа, не отрывая взгляда от бушующей стихии за окном. — Каждый раз, когда ты делаешь что-то подобное, ты плюешь на все, что я делаю для тебя, все, что делал для тебя Рин, пока растил тебя, и приближаешь себя к могиле. Хотя… — Чон хмыкнул и решительно положил руки на руль с намерением тронуться в путь, — думаю, ты никогда не поймешь ценность того, что имеешь, пока не утратишь это, — Ким по инерции впечатался спиной в сиденье, когда машина с пробуксовкой резко тронулась с места. — Прокатимся в одно место. Может, тебе там понравится больше, раз мой дом тебя не устраивает. — К-куда мы?.. — еле-еле выдавил из себя Тэхен, вцепившись в ручку двери. — Узнаешь. Ливень хлестал стекла машины. Челюсть мужчины была напряжена, взгляд устремлен на размытую дорогу впереди. Он был зол до кипящей ярости внутри, которую едва сдерживал. Ярость на себя, на обстоятельства, на Бао, на долбаного омегу, который довел его до этого состояния. Дворники яростно метались по стеклу. Двадцать минут назад они свернули с трассы, и теперь новая дорога петляла через лес, становясь все более узкой и ухабистой. Деревья гигантскими тенями нависали над машиной, протягивая свои мокрые ветви, точно пытаясь остановить ее. Тэхен вцепился пальцами в обивку сиденья, стараясь подавить нарастающую панику, поднимающуюся из глубин подобно ядовитому туману. Каждый километр, проглатываемый машиной по извилистой лесной дороге, отдавался болезненным эхом в его груди. Изначальная растерянность, вызванная неожиданным предложением Чонгука «прокатиться», сменилась нарастающим беспокойством, усиливающимся с каждым поворотом. Омега пытался подавить навязчивые мысли, пробивающиеся сквозь завесу тревоги, одна страшнее другой. Куда они направляются? Почему Чонгук молчит, лишь изредка бросая на него короткие, нечитаемые взгляды? В животе поселился ледяной комок страха, сковывающий дыхание. Он чувствовал себя маленьким и беззащитным, заблудившимся в темном лабиринте, где каждый шаг ведет в неизвестность. Сердце колотилось с бешеной скоростью, отстукивая паническую аритмию в ушах. Тэхен боялся спросить, боялся услышать ответ, боялся нарушить зловещую тишину, нависшую над ними. Напряжение возросло, достигнув своего апогея, когда машина, вильнув, свернула к высоким металлическим воротам, увитым колючей проволокой. У забора красовалась ржавая табличка с надписью:

«Частная территория. Вход воспрещен»

Ким задохнулся от ужаса, осознав, куда именно его привезли. Кровь отхлынула от лица, оставив его мертвенно бледным. Мысли метались в голове, сталкиваясь друг с другом, образуя хаотичный вихрь. «Зачем? Почему он меня сюда привез? — захотелось вырваться, убежать, но он словно прирос к сиденью. Ким взглянул на Чонгука, и в его янтарных глазах, что снова были на мокром месте, промелькнула надежда, смешанная с отчаянием. — Это шутка, да? Скажи, что это всего лишь розыгрыш…» — хотел произнести Тэхен, но из горла вырвался лишь рваный вдох, заглушенный новым звуком грома. Сквозь решетку просматривалось жуткое громоздкое здание, от которого веяло холодом и безысходностью. Свинцовые тучи окутали всё вокруг, превратив и без того пугающее строение в ещё более угрюмое зрелище. Капли дождя стекали по обшарпанным стенам, выкрашенным в тусклый, выцветший от времени цвет, что когда-то, наверное, был белым. Окна, забранные решётками, казались пустыми глазницами, вглядывающимися в бушующую непогоду. Ветер рвался сквозь щели в рамах, добавляя зловещую симфонию к монотонному шуму дождя. Вокруг здания хаотично росли старые, искривленные деревья, их ветви без единого листа, несмотря на лето, подобно костлявым рукам, тянулись к кирпичным стенам, пытаясь их коснуться. Здание представляло собой печальное зрелище, отражающее внутренний мир своих обитателей — брошенных, потерянных и наполненных болью. Каждая деталь внешнего облика кричала о запустении и забытости, подчёркивая оторванность этого места от Адрума, словно оно специально было спрятано от людских глаз. Чонгук заглушил мотор и вытащил ключ из замка зажигания. Продолжая топить омегу в своем пугающем молчании, вышел из машины и направился к воротам. Пока Чон, прикрываясь рукой от ливня, общался с неизвестным альфой через маленькое окошко в охранной будке, Тэхен наблюдал за ним, нервно хрустя пальцами, которых, казалось, не чувствовал. Ворота со скрипом отворились, пропуская машину на территорию. Чонгук, вернувшись за руль, медленно поехал по усыпанной гравием дороге, ведущей к главному входу. Тэхен, не отрываясь, смотрел в окно, он знал, что они приехали в место, где счастье и надежда давно забыты. Машина остановилась перед массивными металлическими дверями, выкрашенными в светлый цвет. Чонгук молча вышел из машины и обошел её, открывая дверь для Тэхена. Омега, словно зачарованный, смотрел на альфу. В его глазах можно было прочитать мольбу, страх и немой вопрос: «Зачем мы здесь?» Но Чон проигнорировал его взгляд и, кивнув головой, приказал немедленно покинуть салон. — Добро пожаловать в твою будущую реальность, Ким Тэхен, — прорычал Чонгук, указывая рукой на здание, когда Ким, не ощущая ног, лишь холод дождя на плечах, вышел из автомобиля. — Ты же это несерьезно?.. — губы омеги дрожали то ли от холода, то ли от неверия. Он сделал невольный шаг назад, когда рука Чона потянулась к нему, чтобы схватить за предплечье. — Я не сумасшедший! Ты так решил наказать меня?! — Заткнись и иди за мной. Или я тебя насильно туда заволоку. — Я не пойду, — Ким дрожит всем телом от холода, быстро мотает головой, теряя остатки здравомыслия, вырывается из крепкой хватки мужчины. — Я не дам тебе меня здесь закрыть! — Думаешь, я буду тебя спрашивать? — Чон хмыкнул и потащил сопротивляющегося Кима за собой. Перед самым входом в ожидании стоял омега лет пятидесяти в униформе врача. Его лицо было бледным и изможденным, а глаза — печальными и потухшими. Ему часто приходилось наблюдать подобные сцены сопротивления, но сегодня это значило несколько иное. — Веди себя спокойно, иначе точно закрою, — на ухо прошипел Чон, уже поднимаясь с Тэхеном по лестнице ко входу. — Ну же, шагай. Через забор ты с энтузиазмом перелезал. — Зачем ты притащил меня сюда? — Ким продолжал вырываться, каждый шаг по лестнице давался ему с трудом, а взгляд неотрывно был направлен на белую форму встречающего их омеги. — Зачем?! Казалось, вопрос «зачем?» сегодня становился для них обоих решающим. — Я сказал тебе утихнуть, — альфа шикнул и в довесок дернул Тэхена за руку, чтобы перестал брыкаться. — Не позорь себя. Это просто прогулка, — Ким с недоумением взглянул на Чона, играющего скулами, и сглотнул, когда тот добавил, — пока что. «Пока что…» Врач, заранее уведомленный о сегодняшнем посещении, кивнул Чону в приветствии, вежливо проигнорировав его неопрятный внешний вид и следы крови на футболке и, не говоря ни слова, открыл перед ними дверь. — Прошу, наденьте, — врач передал им два пакета с халатами возле регистрационной стойки и чуть тише спросил альфу. — Обработать раны? — Не нужно, — тут же отмахнулся Чон, раскрывая пакет. — Чего застыл? Надевай, — в приказном тоне бросил замешкавшемуся Тэхену, заторможенно смотрящему на халат в своих руках. Холодный, стерильный запах лекарств и дезинфицирующих средств пропитал воздух, вызывая у Кима тошноту. Длинные коридоры, выкрашенные в унылый цвет, тянулись в бесконечность. Эхо шагов гулко разносилось по коридорам, создавая ощущение, что за тобой наблюдают, преследуют тени прошлого. Встречающийся по пути персонал психиатрической клиники, немногочисленный и измученный, передвигался по коридорам молчаливо, стараясь не привлекать к себе внимания. В их глазах читалась усталость, безразличие и какая-то обреченность. Они выполняли свою работу без энтузиазма, словно это было наказанием, а не призванием. Их лица, преждевременно постаревшие и изможденные, отражали ту же безысходность, что и все вокруг. Здание, словно живое существо, впитало в себя все страдания своих обитателей, превратившись в хранилище отчаяния. Оно было памятником человеческой трагедии, напоминая о том, что может случиться, когда люди теряют надежду и веру в будущее. И даже солнце не могло разогнать этот мрак, лишь подчеркивая контраст между красотой мира и ужасом этого забытого места. Сотрудник клиники жестом указал им следовать за ним. Они прошли по длинному коридору, вдоль которого располагались палаты. Из-за дверей доносились жуткие звуки и крики. Тэхен не мог сдержать нервную дрожь. Он чувствовал, как отчаяние этого места проникает в него, заполняя каждую клеточку его тела. Ему казалось, что он попал в ад, и единственный вопрос, который крутился в его голове: «Для чего я здесь?» Посетители, редкие гости этого печального пристанища, не задерживались здесь надолго. Они приходили с видом благочестивого сочувствия, но в их глазах мелькал испуг, желание поскорее покинуть это место, где ощущалась такая плотная концентрация человеческой боли. Их визиты были формальностью, ритуалом, призванным успокоить их собственную совесть, а не облегчить участь страдающих. Приносимые ими сладости и фрукты казались неуместными, словно яркие краски на фоне траурного полотна. С течением времени здание все больше ветшало, обрастая трещинами и обветшалыми стенами. Сад, когда-то, вероятно, ухоженный, превратился в заросший пустырь, где сорняки безраздельно властвовали над остатками былой красоты. Фонтан, когда-то журчавший прохладой, давно иссох, его каменные бока покрылись мхом и лишайником. Все здесь говорило о запустении и упадке, о том, что жизнь медленно, но верно покидала это место. Иногда, поздним вечером, когда все погружалось в тишину, можно было услышать тихую мелодию, доносящуюся из одной из запертых комнат. Это кто-то, с трудом вспоминая прошлое, напевал любимую песню, словно пытаясь изгнать тьму и хаос, заполняющих его голову. Снаружи, за пределами этого печального места, жизнь шла своим чередом. Люди спешили по своим делам, радовались, смеялись, строили планы на будущее. Они старались не замечать существования этой клиники, словно боялись заразиться бедой. Чон приезжал сюда иногда, чтобы бросить взгляд на обветшалое здание, оказать финансовую поддержку, справиться о состоянии одного из пациентов, и в этот момент в его душе просыпалось чувство вины и осознание того, что он живет в мире, где страдания, нищета и безнадежность соседствуют с благополучием, богатством и радостью. Сегодня Чонгук подумал: «Быть может, и Тэхен наконец увидит эту разницу?» — Вас давно не было, господин Чон, — на ходу проговорил омега. — Были дела. — Понимаю. — Как он? — задал вопрос мужчина, продолжая игнорировать послушно идущего рядом с ним Тэхена, то и дело оборачивающегося на внезапные особо громкие звуки. — Без изменений, — ответил врач и остановился перед дверью с табличкой «Палата № 9». — Вы можете увидеть все сами через окошко, но впустить внутрь я вас не могу — это небезопасно. Извините, у меня обход. Если вам больше ничего не нужно, то я покину вас. — Да, конечно. Не смеем вас задерживать, — уважительно улыбнулся Чон и проводил взглядом уходящего врача. Чонгук прислонился плечом к холодной двери и взглянул в мутное окошко палаты. Внутри чётко можно было рассмотреть фигуру, свернувшуюся калачиком на койке в углу комнаты. Неровное дыхание, приглушенные стоны — лишь слабые признаки жизни. Он знал, что за этим безразличием скрывается буря эмоций, страхов и воспоминаний, которые навсегда останутся заточенными в этом месте. Каждый раз мужчина чувствовал себя незваным гостем, подглядывающим за чужим горем, вторгшимся в мир, где правила и законы разума перестали действовать. Тэхён стоял рядом, обняв себя руками и с опаской глядел на дверь. Тревога и не думала исчезать. Здание продолжало давить своей угнетающей атмосферой, напоминая о том, что человеческая психика хрупка и уязвима, и что даже самые сильные духом могут сломаться под тяжестью жизненных испытаний. Ему все еще хотелось сбежать, спрятаться, но он понимал, что это невозможно. Чонгук не позволит ему этого. Он привел его сюда, чтобы показать… что? Что жизнь несправедлива? Что мир полон страданий? Внезапно фигура на койке пошевелилась. Медленно, преодолевая невидимые оковы, она подняла голову и устремила взгляд в пустоту. Глаза, некогда полные жизни и огня, сейчас казались тусклыми и потухшими. В них больше не было ничего. Чонгук отвернулся от окна и посмотрел на Кима: — Подойди поближе. Смелее, — Чон, положив ладонь на поясницу омеги, слегка подтолкнул его к двери. — Посмотри на его лицо. Точнее, на то, что от него осталось. Тэхён неуверенно, мимолетно взглянул на альфу, а после, сглотнув, перевел взгляд на прямоугольное узкое окошко. Ким опасался увидеть неприятную для себя картину, отчего ладони начали потеть, но глаза все равно, сквозь призму любопытства, стремились увидеть причину, по которой они с альфой стояли прямо здесь — посреди неприятно зелёных стен и почти гробовой тишины, если не считать нарастающего смеха, прозвучавшего из-за двери. Этот смех не веселил, а пугал, заставляя кровь стынуть в жилах. В нем слышались стоны, крики, бормотание несвязных фраз. Это была симфония хаоса, дирижируемая разумом, потерявшим ориентиры. Ким всмотрелся в стекло, и его глаза расширились, когда пациент, сквозь смех, повернулся к нему и посмотрел прямо в глаза. Посмотрел так, словно знал Тэхена когда-то и сейчас винил в своем состоянии. Это был омега. Одежда — казённая пижама — висела на нем мешковато, подчеркивая худобу. Но внимание приковало не это. Лицо… когда-то, возможно, оно было очень красивым, но сейчас представляло собой печальное зрелище. Шрамы, глубокие и неровные, пересекали кожу, словно следы от острых когтей. Нос был сломан и сросся неправильно, рот кривился в неестественной гримасе. Один глаз заплыл, другой смотрел с какой-то бешеной пустотой. Сквозь спутавшиеся короткие волосы с проплешинами проглядывали следы заживших ожогов. Кожа на лице была бугристой, изуродованной, с участками обесцвечивания. Жизнь оставила на нём не только физические, но и глубокие душевные раны. — Хочешь закончить так же? — прозвучало почти над ухом. Слова Чонгука прозвучали как приговор, эхом отдаваясь в сознании Тэхёна. Он мысленно замотал головой, пытаясь отбросить страшные образы, возникшие в его воображении, а мужчина, не отрывая взгляда от Кима, продолжал давить. — Он был таким же, как ты. Красивым, полным надежд, — медленно шепотом проговаривая, Чон коснулся костяшкой указательного пальца щеки омеги и с томлением мягко провел по ней. А у Кима от этого касания мурашки пробежали по спине, ведь в нем не было нежности, скорее предупреждение. — Был таким же гордым и самоуверенным. Никого не хотел слушать. Внезапно с той стороны раздался грохот, а затем дикий вопль, от которого Ким, вздрогнув, отшатнулся назад. — Нет, смотри! — Чонгук грубо притянул его за руку обратно. — Смотри, что случается с такими наивными, самонадеянными идиотами, как ты. Смотри и начинай думать башкой. Смотри же! Тэхён, ослеплённый ужасом, ощущая, как пальцы альфы сжимают его щёки, заставляя смотреть, не мог отвести взгляда от картины за стеклом. Омега, секундами ранее сваливший на пол прикроватную тумбочку, бился головой о поролоновую стену, издавая нечеловеческие вопли. Ким чувствовал, как его собственное сознание начинает трескаться под напором чужого страдания. Ему казалось, что он тонет в этом безумии, захлёбываясь в волнах ужаса. — Запомни это, — прорычал Чонгук, коснувшись кончиком носа чужого виска. — Запомни, что происходит с теми, кто собственными ногами идёт в пасть к зверю. Чон крепко держал Тэхёна за лицо, не позволяя отвернуться. Его взгляд был холоден и не милосерден. В нем не было ни капли сочувствия, только жёсткое предостережение. Ким почувствовал, как мир вокруг него поплыл. Коридор сузился до размеров крошечной коробки, в которой он задыхался. Звуки приглушились, оставив лишь навязчивый вопль безумца и хриплое дыхание Чонгука рядом с ухом. Он вновь попытался вырваться, но стальные пальцы альфы держали его мёртвой хваткой. — Отпусти… — В чем дело? — Чон ухмыльнулся. — Не нравится видеть свое будущее в чужом отражении? — Я — не он! — выплюнул Ким и снова дернулся. — Зачем ты сравниваешь нас? Я не сумасшедший! — Между вами общего гораздо больше, чем ты думаешь. Ты — человек, ставший игрушкой в глазах маньяка и убийцы, — Чонгук грубо повернул лицо омеги к себе. — Ты мишень, в которую целится Сун Хи. И ему будет достаточно сделать всего один выстрел, чтобы проделать в твоей жизни дыру, уничтожив тебя. Он в этом профессионал, а доказательство его способностей находится прямо за этой дверью. На последнем слове Чонгук отпустил Тэхена и отошёл в сторону. Ким рухнул на пол, словно подкошенный. Ноги не держали, а в голове пульсировала только одна мысль: «Не я. Только не я». Он закрыл лицо руками, пытаясь заблокировать увиденное, но образы преследовали его, возникая перед глазами вновь и вновь. Искалеченное лицо омеги, безумный взгляд, вопль, полный боли и безысходности, и имя… это чёртово имя, от которого в горле все пересыхает, а грудь сдавливает в тисках — всё это врезалось в память татуировкой. Чонгук стоял над ним, наблюдая с непроницаемым выражением лица. Он не предлагал помощи подняться, не говорил слов утешения. Он просто ждал, пока Тэхён сам справится со своим ужасом. — Уйдем, — прошептал Ким дрожащим голосом. — Давай уйдем отсюда, пожалуйста. Чонгук кивнул и развернулся, направляясь к выходу: — Пошли, — произнес безразлично. — На сегодня с тебя хватит. Ким, превозмогая дрожь в коленях, поднялся и, больше не рискнув посмотреть в сторону двери, послушно последовал за ним, чувствуя, как тяжесть увиденного давит на его плечи. Он знал, что этот день изменит его навсегда. Он познал другую сторону жизни, тёмную и жестокую. И теперь он должен был жить с этим знанием, чтобы не стать таким же, как тот несчастный омега за стеклом, который изо дня в день теперь будет напоминать Киму о том, в какой опасности он сейчас находится. — Что… Сун Хи сделал с ним? — уже отъезжая от больницы, всё же решился задать вопрос Тэхён, думая, что Чонгук уже подуспокоился и был готов к разговору. Мужчина молчал, всматриваясь в дорогу, размытую дождём, а Ким терпеливо ждал, понимая, что ответ будет нелёгким. Альфа вздохнул и произнес тихо, словно говорил сам с собой: — Его зовут Тэян. Его нашли раздетым и связанным в подвале заброшенной фабрики. Нашли бомжи, решившие там заночевать, — Чон нервно постукивал пальцами по рулю, а у Кима от чужих слов губы пересыхали. — Этот ублюдок мучил его и насиловал до тех пор, пока омега не потерял рассудок, а потом просто бросил его там, понадеявшись, что никто не найдёт. — Почему его лицо в ожогах? — у Тэхена по телу пробежал холод. — Он не сразу попал сюда. После случившегося какое-то время жил с родителями, был очень спокойным, никакой агрессии и склонности к самоубийству не проявлял. Но в один день просто молча зашел в гараж, облился бензином и поджег себя, — Чонгук говорил с полным безразличием и хладнокровием, словно произошедшее было само собой разумеющимся. — Тэян был влюблен в Сун Хи, очарован им, но родители запрещали ему видеться с этой мразью. Тэян не послушал… и получил то, что получил. — Не понимаю, почему Сун Хи всё ещё не за решеткой?.. — Тэхён не понимал, как такое возможно, когда имеется весомое доказательство его преступлений в лице пусть и сломленной, но выжившей жертвы. — Потому что слова человека, официально признанного психически нездоровым, в суде не учитываются, а заявления отклоняются. Что бы этот омега ни сказал, его показания будут пустым звуком. Сун Хи та ещё мразь, но он не осторожен, не умеет за собой подчищать, в отличие от его отца. Папаша заметает следы за своим сыном лучше, чем профессиональный киллер. Свидетелей никогда нет, улики уничтожаются. Они играют с законом, как кошка с мышкой, зная, что им ничего не грозит. А ты, находясь под прицелом их семейки, бродишь по забегаловкам без охраны и думаешь, что беда обойдёт тебя стороной, — Чон сжал руль, покачав головой. — Хотя нет, ты ни черта не думаешь. Не так давно тебя уже пытались поиметь, но, видимо, для тебя это ничего не значило, раз ты решил испытать судьбу ещё раз. А может, ты и правда хочешь именно этого, а я как дурак тебя пытаюсь остановить. — Что?.. — Ким потерял дар речи, когда услышал вопрос, прозвучавший чрезмерно пренебрежительно, оставивший неприятный осадок внутри. — Тебе не хватает острых ощущений? Хочешь, чтобы тебя уже наконец кто-нибудь трахнул? — Ты… Ты рехнулся? Да что с тобой?! — не выдержал Тэхен, закричав на весь салон. Ему было обидно все это слышать. — Что со мной?! Это я, по-твоему, хожу по блядушникам?! — взревел альфа, ударив ладонью по рулю, от чего Ким вздрогнул и отпрянул подальше к окну, буквально вжался в него. Он никогда не видел Чонгука таким — взбешенным, разбрасывающимся грязными словами, готовым вот-вот ударить наотмашь. — Я строю из себя гребаную горделивую недотрогу, а потом, нацепив на себя вызывающие тряпки, иду бухать и вилять задом перед мудозвонами? Лучше заткнись, Тэ, и не беси меня. — Чонг… — Закрой рот, я сказал! — Чонгук, тяжело дыша, смотрел прямо перед собой, впиваясь взглядом в дорогу. Он чувствовал, как внутри него бурлит агрессия, смешанная с ревностью и страхом. Страхом потерять Тэхена, страхом увидеть его в чужих руках. Но вместо того, чтобы признаться в своих чувствах, он выбирал выплескивать на него всю свою злость, ранив его словами. Внутри у Тэхена все тряслось, нижняя губа дрожала, а на нижних веках стала скапливаться влага, что вот-вот прорвет плотину его стойкой выдержки перед криками альфы. Мужчина орал до вздутых жил на горле и побагровевшего лица, вжимая басом омегу в кресло. — Я сделал для себя только один вывод — у тебя напрочь отсутствует инстинкт самосохранения, как и наличие мозгов! Разговор окончен. Ким тяжело сглотнул и отвернулся к окну, давая тихим слезам свободу. Между ними повисла тишина до самого дома. Чонгук больше ни о чём не хотел говорить с омегой — злость на него не стихала. Лицо, руки, рёбра после драки в клубе болели, но не это было причиной раздражения. Мужчина считал Кима умным человеком, но всё оказалось совсем наоборот. Чонгук заехал во двор своего дома и, не поворачиваясь к омеге, произнёс: — Подумай над тем, что видел. Подумай над тем, что я тебе сказал. И в следующий раз, прежде чем куда-то пойти, убедись, что ты в безопасности, — Чон говорил так, словно прощается. — Прости меня, — внезапно сорвалось с губ Кима, схватившегося за ткань на предплечье альфы, когда тот собрался вылезти из салона. — Я все понимаю… правда, понимаю. Эти события разделили их знакомство на до и после. Тэхену мерещилось, как прямо в эту минуту между ними ползет невидимая глубокая трещина, и если он что-нибудь не предпримет сейчас, то эту бездну позже залатать будет очень тяжело. Почему на душе так хреново?.. Откуда внутри притаился страх, что Чонгук больше никогда к нему не прикоснется, никогда не посмотрит в его сторону, никогда с ним… не заговорит? Чон задержался на глазах Тэхена лишь на пару секунд, словно взвешивая каждое слово, а затем, стряхнув его пальцы с себя, словно назойливую пыль, произнес безразличным голосом, уколов словами омегу в самое сердце: — Мне уже все равно, Тэхен: понимаешь ты или нет. Теперь ты сам по себе, как ветер в поле — все как ты и мечтал. Я, знаешь ли, не супергерой, чтобы вечно тебя спасать. Моя совесть чиста, я сделал для тебя все, что мог, но больше… — он взял паузу, будто борясь с самим собой, — больше бороться за тебя не хочу, а тебе, как я понял, это вовсе и не нужно. Живи в моем доме, сколько потребуется. Ходи, куда хочешь и с кем хочешь. Лезть в твою жизнь я больше не стану. На этом всё. Последние слова придавили Тэхена тяжёлой плитой. Опустили все внутренности омеги до самой земли, наступили на них и растоптали. Он судорожно схватился за живот, вцепившись в майку так, что пальцы заболели. В груди стало тесно, как будто он только что выиграл забег на стометровку, а потом решил продолжить марафон. Внутри бушевал такой коктейль эмоций, что позавидовал бы сам Шекспир — горечь, обида, раскаяние, все щедро сдобрено разочарованием. Ким стиснул глаза, отчаянно пытаясь справиться с этим адским коктейлем. Обида… Это была обида, на которую Тэхен не имел права. Чонгук, выжатый как лимон, словно после допроса с пристрастием, хлопнул дверью машины и медленно пошел ко входу в дом, где его уже встречал Шин, шокированный побитым видом своего «мальчика». — Что случилось?! — всполошился пожилой омега, но Чонгук в ответ лишь чмокнул его устало в щеку и пробормотал: «Ничего. Просто споткнулся о собственные нервы». Сейчас он и правда не хотел видеть Тэхена, не из-за презрения, и даже не из-за мысли о чужих руках, лапающих омегу где не положено, а из-за жгучего осознания, что все его старания словно мусор оказались в помойном ведре. Ким, вышедший из машины, с опущенными плечами, не менее измотанный, стоял на улице. Ни шагу вперед, ни шагу назад. Дождь хлестал его, пронизывая до костей. Тэхен ощущал не только физический, но и душевный озноб. Понимал, что Чонгук прав во всем: он виноват. Виноват в том, что играл со своей жизнью, как с дешевой игрушкой, виноват в том, что доставил столько головной боли альфе, виноват в том, что оказался таким… глупым. Образ измученного омеги, запертого в палате для душевнобольных, стоял перед глазами, напоминая о последствиях безрассудства. — Тэхен! Заболеешь! — звал его Шин, зазывая внутрь, но Ким смотрел сквозь него. Имеет ли он право теперь жить в этом доме? Он не может вернуться на ферму, подвергая риску жизнь Рина, а переезд в съемную квартиру — это все равно что нарисовать мишень у себя на лбу для Сун Хи. Что ему делать?.. Слова Чона жгли хуже любой пощечины. «Теперь ты сам по себе». Значит, всё кончено? Их связь, возникшая из череды случайностей и недопониманий, оборвалась так же внезапно, как и началась? Ким стоял посреди двора, промокший до нитки, и чувствовал себя абсолютно потерянным и брошенным, в миг ставшим ненужным. И от этих мыслей в сердце начало остро колоть, словно было чем-то лишним, что захотелось выдрать голыми руками, вспоров грудную клетку. Тэхен не хотел влюбляться в Чонгука, понимая, насколько сильно тот вредит его сердцу своими словами. Тэхен не хотел влюбляться в Чонгука. Но не знал, что сердцу может вредить только тот, кто в нем живёт.