Protect me from what I want

      За окном шёл дождь. Он тихо шумел колыхающейся от слабого ветра листвой, гулко барабанил по крыше особняка магов, разбивался на миллионы брызг о мощённую дорожку, тонул в густом ковре изумрудно-зелёной травы.       Уличное ненастье целиком и полностью отражает настроение Амальгамы, и женщина справедливо считает, что погода выполняет её небольшую прихоть — даром, что ли, Амальгама — маг погодных условий? Колдунья лежит на полу своей комнаты, и ей ничего не хочется делать, лишь вот так вот лежать в бездействии и смотреть на гуляющую за окном стихию сквозь немного приоткрытые дверцы, ведущие на балкон. Из щели до магини доносится уличная прохлада и ветер, запах дождя и сырости, и она устало выдыхает, прикрывая глаза. Тоска сдавливает сердце, и Амальгама чуть поворачивает голову в сторону. Дождь за окном усиливается.       Когда дверь в её комнату тихо приоткрывается, она совершенно не обращает на это внимания. Знает, что это может быть лишь одно существо на всём белом свете — её наставник и единственный сожитель в огромном, невероятно огромном для двух одиночеств особняке магов. Амальгама криво усмехается и тут же поджимает губу. Дождь за окном льёт как из ведра.       Геде́он ступает как всегда мягко и осторожно, немного зябко ведёт плечами от холода и подходит к лежащей на полу ученице. Молча качает головой, на мимолётное мгновение замирая над ней, а после перемещается к приоткрытым дверям балкона. Закрывает их, отрезая комнату от завываний сквозняка и заглушая шум бушующей снаружи стихии. Несколько мгновений старший маг просто вглядывается в тёмно-серое угрюмое небо сквозь прозрачное стекло дверей, однако когда оцепенение спадает, он снова возвращается к Амальгаме. Присаживается на корточки рядом с ней, и она поворачивает к нему голову.       Улыбается устало и лишь одними уголками губ — её левая рука лежит на груди, на сердце, правую же она поднимает и легко касается холодными пальцами бледной гладкой щеки наставника. Ей не нужны слова, чтобы поведать мастеру о своей печали, а ему они не нужны, чтобы понять и утешить её. Амальгама — сильная, стойкая и смелая женщина, талантливая колдунья — она никогда не позволяла своим слабостям брать над собой верх. Однако в такие редкие мгновения, когда её настигало прошлое и одиночество сдавливало грудную клетку, отчего становилось тяжело дышать, чувства всё же брали своё. И лишь Геде́он видел это; лишь он один знал правду. И по праву считал это высочайшим доверием со стороны вампирессы к себе. Он дорожил этим доверием.       Он знал и понимал слишком многое — его собственное одиночество и печаль были ещё также свежи, а из пучины отчаяния его вытащила именно Амальгама. И именно поэтому Геде́он сейчас делал то же самое. Именно поэтому, и ещё потому, что внезапно сильно привязался к своей неожиданной ученице.       Старший маг осторожно положил руку поверх руки Амальгамы на её сердце и мягко сжал её ладонь. Алые глаза потеплели, и женщина чуть согнула пальцы, касаясь их подушечками чужой кожи. Она чувствовала, как вторую руку наставник опустил ей на плечо — она несмело улыбнулась ему в ответ. Знала, что мастер знает всё и даже немного больше, и была ему безумно благодарна: перед ним было совсем не страшно проявлять свою слабость, ему было совсем не страшно довериться. Она улыбнулась уже более открыто, чуть перемещая руку с щеки мастера в сторону, и легко потянула его на себя, заставляя наклониться. Геде́он не сопротивлялся, поддался, наклоняясь совсем близко, отчего Амальгама чувствовала его тёплое дыхание на своей щеке.       Она прикрыла глаза, приподнимая голову и преодолевая разделяющие их сантиметры, мягко и даже немного неуверенно касаясь губами чужих губ. Старший маг поддержал инициативу, углубляя поцелуй — он целовал нежно и ненапористо, наслаждаясь поцелуем и близостью, и Амальгама охотно отвечала ему тем же. А после отстранился и улыбнулся с мягкой нежностью. — Отчего ты так печальна, звезда моя? — в его голосе слышно едва различимое лукавство, на что Амальгама лишь фыркает, прикрыв глаза. — Будь со мной, мой господин, — она протянула к нему руки, и Геде́он подхватил её под лопатки и за талию, бережно прижимая к груди. — Утешь меня и наполни пустоту. Я хочу чувствовать тебя; я хочу любить тебя; я хочу остаться с тобой, ведь ты всё, что у меня есть.       Геде́он снова улыбнулся, с трепетом подняв женское тело на руки. Амальгама тотчас обняла его за шею, прижавшись ближе, и потянулась за поцелуем, касаясь губами бледных сухих губ, целуя медленно, глубоко, размеренно и чувственно, вкладывая в поцелуй всю любовь, которая хранилась в её сердце, прежде чем наставник опустил её на кровать, не желая делить тепло и близость тел на холодном полу, словно грязные животные. В конце концов он слишком уважал и любил эту женщину в ответ, а потому хотел одаривать её нежностью и лаской, каких она так желала.       Холодная рука скользит по основанию сильной мужской шеи и обнимает, зарываясь в мягкие белые волосы на затылке. Геде́он следует за её движениями, скользя руками к плечам. Легко просачивается широкими ладонями под ткань повседневных одежд ученицы и с такой же лёгкостью сбрасывает их в сторону, обнажая женщину перед собой, верно интерпретируя её желание.       Он не отстраняется, разрывая поцелуй, но скользит ниже по тёплой коже, и Амальгама выдыхает, и в блаженстве прикрывает глаза. Снова зарывается пальцами в длинные белые волосы, бездумно пропуская сквозь них отдельные пряди, пока мастер целует её шею, медленно спускаясь ниже к ключицам.       Сильные руки трепетно и аккуратно держат женское тело в объятиях, и когда Геде́он отстраняется, Амальгама улыбается, смотрит с щемящей нежностью прямо в глаза нависающего над ней мужчины и ласково касается его щеки, поглаживая пальцами. Мастер перехватывает это прикосновение, оставляя лёгкий поцелуй на запястье, а после вновь склоняясь над женщиной под собой. Поцелуй отдаёт на этот раз взаимной горечью и невысказанными сожалениями. Но сейчас все они отходят на второй план, ведь возлюбленные соединяются друг с другом.       Амальгама всё также улыбается, когда Геде́он снова отстраняется от неё, глядя на неё. Он блуждает руками по её худому сильному телу, по старым шрамам — её тело напоминает карту, испещрённую глубокими реками старых ранений. Что, однако, всё равно не мешает старшему магу с искренней любовью очерчивать острые линии женской фигуры.       Он наклоняется вновь, и Амальгама подаётся вперёд. Обвивает руками его шею, утопая в поцелуе, пока твёрдая плоть упирается в её бедро. Мастер приставляет её ко входу в женское лоно, и магиня покачивает тазом, двигаясь навстречу, принимая его в себя с большой любовью.       Член легко скользит внутри, и Амальгама тихо ахает, выгибаясь навстречу. Геде́он держит её крепко, но аккуратно, двигаясь медленно и размеренно. В их занятии любовью нет места спешке, грязной похоти и пошлости, но лишь тоска от утраченного и радость от наконец приобретённого. В их занятии любовью — любовь и нежность, и забота, и мастер так же аккуратен, словно в самый первый раз.       Он подхватывает Амальгаму за талию, усаживая на себя. Позволяет ей тем самым немного возвышаться над собой и смотрит снизу-вверх, обнимая за взмокшую спину. Амальгама же дышит шумно, отчего её грудь тяжело вздымается, стонет от блаженства, прикрывая глаза. Мастер одаривает её поцелуями, оставляя тёплую дорожку вдоль шеи и ключиц, целуя грудь, прихватывая языком затвердевший сосок и слабо прикусывая его. Ласково гладит спину и бока, чувственно и глубоко толкаясь в горячее влажное лоно.       В перерывах между ласками Амальгама в ответ тянется одаривать возлюбленного любовника поцелуями. Губы смазано и хаотично скользят по его лицу, прежде чем находят его губы, и он охотно отвечает с каждым новым толчком, выбивая из возлюбленной ученицы короткие стоны даже сквозь поцелуи. — Я люблю тебя, — в мучительном блаженстве шепчет она. — Лишь Судьбе известно, как сильно я люблю тебя, — слёзы против воли текут по её щекам от переизбытка чувств, и Геде́он мягко сцеловывает их, утешающе гладя черноволосую макушку.       Прижимает милую любовницу к своей груди ближе, и она обнимает его в ответ, замирая. — Остановись, — выдыхает, опаляя дыханием кожу, нежно ладонями гладя выпуклости шрамов на бледной коже мастера. — Я хочу насладиться этим мгновением блаженного единения.       Геде́он улыбается, оставляя мягкие поцелуи за ухом и на шее, трепетно прижимая к себе худое сильное тело. Амальгама обнимает его в ответ, всё также сидя на нём, принимая его в себе, и они действительно превращаются в единое гармоничное целое. Два одиночества, что наконец-то обрели друг друга — и она первой слабо толкается навстречу, плотнее обхватывая внутри твёрдую горячую мужскую плоть.       Геде́он опустил возлюбленную любовницу обратно на кровать, ловя ещё одно тихое «я люблю тебя» с её губ. Он двигался всё также медленно и аккуратно, с щемящей нежностью, входя глубоко, наполняя собой её всю. И чувствовал, как дрожало под ним, в его руках женское тело, и тихие стоны ласкали его слух, приближая мгновение совместного блаженства.       Оно, словно воды прилива, накатывает сладким облегчением. Выбивает из Амальгамы долгий протяжный стон, и она выгибается навстречу возлюбленному любовнику. Пытается прильнуть к нему ещё ближе чем есть сейчас и будто раствориться в нём и его объятиях. И он крепко прижимает к своей сильной груди хрупкое женское тело. Делает ещё несколько глубоких толчков и замирает внутри, вторя милой подруге, горячим семенем изливаясь внутрь, смешивая его с вязкой влагой женского лона. Амальгама принимает его с благодарностью, не выпуская сразу, но спешит в объятия как только мастер опускается рядом.       Геде́он прижимает возлюбленную к себе, собственным телом, словно горой, ограждая её от всего мира. Она улыбается с любовью и нежностью, заглядывает в синие глаза, полные ответной любви, и гладит мастера по щеке. Она была свободна, они были свободны, и они могли любить друг друга, откинув все маски в сторону и не таясь. По крайней мере сейчас, когда в целом мире больше не было никого, кроме них двоих, и серый дождь за окном сменился яркой радугой надежды.