Protect me from what I want

      Холодный Идалир всегда имел славу сурового и неприветливого места. Чертог вечной зимы был безжалостен, царил в нём всегда сковывающий мороз. Приходили в него тренировать тело и испытывать дух те, кто хотели стать берсерками, и далеко не каждый из них выдерживал непростое испытание. И даже после того, как стал хозяином его удачливый Улль, не изменился характер сурового чертога.       Однако был кое-кто, помимо хозяина, кто не боялся его, кто с удовольствием и радостью приходил в него. Был этот ас тем, кого принимал Идалир, ибо чувствовал, что хозяин его от встреч с ним радовался духом, и сердце его переполнялось светом. Лишь потому холодный Идалир становится чуть более приветливым и скрывает в себе чужую тайну и посвящения сердец.       Хёд-слепец и вправду становится частым гостем зимнего чертога. Приходит в него всегда сам, по собственной воле, ведомый собственным желанием. Чувства переполняют его сердце, и едва ли может он держать их в себе, не давая им выхода. Снова и снова потому приходит он в чужую вотчину, чувствуя себя в ней так, словно после долгого отсутствия вернулся домой.       Улль всегда встречает его со спокойной радостью. Заключает в крепкие объятия, одаривает жаркими поцелуями. В них вкладывает он всю свою любовь, на которую у него не хватает слов, отдаёт Хёду все свои чувства, которым не хватает места в его груди. И Хёд отвечает не меньшим, отдавая Уллю всё без остатка, наполняя его и наполняясь от него.       Их отношения крепки и полны взаимного уважения и чувственности. Вместе с тем наполнены они страстью и желанием, которое они разделяют в близости друг с другом. Единении тел и душ, занятиях любовью, наполненных этой самой любовью, о которой подчас могут лишь мечтать супруги.       Они целуются медленно и размеренно. Хёд снова приходит к возлюбленному и снова тот принимает его в своём доме. Снова они оказываются предоставлены друг другу, и тоска друг по другу обращается тянущим желанием.       Ближе, родной мой, ближе. Хочу снова быть с тобой, любовь моя, одним целым.       Они целуются, и не разрывая поцелуй, жмутся ближе друг к другу. Так, чтобы чувствовать; так, чтобы перенимать жар; так, чтобы прикасаться и растворяться в прикосновениях. Одежда летит на пол и в стороны, и до неё никому нет дела — переступают возлюбленные через неё, прежде чем валятся на кровать, истосковавшиеся друг по другу.       Поцелуи пропитаны желанием и жаром страсти. Глубокие и чувственные, их оттеняют прикосновения прохладных рук, скользящих по коже. Улль медленно водил грубыми мозолистыми ладонями по бокам и спине возлюбленного, в то время как тот упирался ими в грудь любовника, спускаясь по твёрдым мышцам к животу. А оттуда ещё ниже, сквозь ткань исподних штанов накрывая рукой и сжимая твёрдый, налитый кровью член.       Улль горячо выдохнул в припухшие губы Хёда, разрывая поцелуй. Сам опустил ладони на его ягодицы, сжимая их. Толкнулся в руку возлюбленного, навстречу его действиям и подался вперёд сильнее, чувствуя, как в его бедро упёрлось твёрдое желание Хёда.       Разорвав поцелуй, Улль окинул любовника полным любви и желания взглядом. Нетерпеливо избавился от последнего мешающего элемента одежды, стягивая его и с Хёда. Оба они остались совсем нагими, и Улль окинул тело возлюбленного восхищённым, словно в первый раз, взглядом. Хёд пусть и не видел его, но отчётливо чувствовал, смущаясь тоже как в первый раз. — Чего ты хочешь сегодня? — опускаясь на кровать всем телом и утягивая за собой любовника, шёпотом спросил у него Улль. — Я скучал, — тот с большой охотой обвил руками сильную шею лучника, прижимаясь к его телу своим и притираясь пахом к его паху. — Хочу чувствовать тебя всего. Вновь быть с тобой одним целым.       Улль ласково улыбнулся, тыльной стороной ладони проведя по щеке возлюбленного. Хёд подался на прикосновение, словно кот, ластясь под него и умудряясь оставить лёгкий поцелуй на коже. — Возьми моё тело, — хрипло прошептал он, продолжая целовать чужую руку. — Стань единым со мной. — Как скажешь, любовь моя, — убрав руку, Улль взял в ладони лицо слепца, мягко и чувственно поцеловав его. — Твоё желание — закон для меня, — в шутливой манере произнёс он, отстраняясь, и Хёд разочаровано выдохнул, когда Улль встал на колени, совсем отстранившись от него.       Сам слепец же продолжил лежать на боку в достаточно неудобной позе. Был он весь сжатый и напряжённый, однако не столько от страха, сколько по всё ещё накатывающей в подобные моменты скованности. Это была далеко не первая их близость в принципе и не первая, когда принимал он Улля в себе. Однако чувствовать Улля внутри себя всё ещё было волнительно.       Впрочем, Улль никогда не настаивал и не давил. Сам не менее охотно принимал Хёда в себя, а то и вовсе обходилась их близость лишь поцелуями да прикосновениями друг к другу во всех доступных местах. Однако этот раз был особенным, и Хёд чувствовал себя готовым.       Грубые мозолистые ладони возлюбленного, меж тем, с ласковой нежностью оглаживают его бока, живот и спину. Вновь спускаются к ягодицам, сжимая их и сминая. Хёд на это шумно выдыхает, прикрывая и без того незрячие глаза, расслабляясь под чужими действиями, и Улль удовлетворённо улыбается.       Он не сильным и не грубым, но властным движением толкает Хёда в сторону. Тот послушно перекатывается на живот, слепо цепляясь руками за изголовье кровати. Слегка подтягивается на них, всё ещё вершиной живота упираясь в постель, и прогибается в пояснице, выпячивая зад. Напряжённый член одной головкой едва касается грубой шкуры, которой застелена кровать, и Хёд жмурит слепые глаза, сжимая челюсти.       Улль хватается за его ягодицы уверенно. Снова мнёт, наслаждается, и лишь после медленно раздвигает, приставляя к открывшемуся проходу головку собственного члена. Прелюдия у них никогда не растягивается надолго из-за нетерпения, которым переполняются их сердца во время вынужденной и нежеланной разлуки. Поэтому они спешат любить друг друга, спешат чувствовать друг друга, спешат отдавать всё друг другу.       Улль легко скользит внутрь, плавно и осторожно входя на всю длину. В своих действиях он всегда осмотрителен и деликатен. Больше, чем о собственном наслаждении, он думает об удовольствии возлюбленного, и Хёда это смущает гораздо сильнее, чем то, чем они занимаются. Ведь Улль в прямом смысле готов был отдать ему всё, что имел, и даже больше, никогда не сомневаясь.       Он плавно и неспешно качает бёдрами, постепенно наращивая темп. То и дело задевает самую чувствительную точку внутри любовника, и тот издает протяжный стон, крепче сжимая изголовье и выгибая шею. Улль легко скользит внутри его естества, и Хёд отзывается ответными движениями.       Улль наклоняется вперёд, руками неспешно и ласково обследуя крепкое тело под собой. Водит по животу и груди, пощипывает затвердевшие соски. Лёгкими горячими поцелуями покрывает плечи и спину возлюбленного, по-прежнему плавно двигаясь внутри него.       Хёд качающимися движениями подаётся навстречу. Улль в своих ласках не стесняет его — они лишь дополняют то удовольствие, которое лучник более всего желает доставить тому, кого любит сильнее жизни. А потому продолжает ласкать сильное тело, опускаясь руками всё ниже и ниже.       Член Хёда стоит крепко и твёрдо. Он идеально ложится в руку Улля, который проводит ею по всей длине. Скользит подушечками пальцев, поглаживает выступающие сосуды, то сжимая возбуждённую плоть, то отпуская её. Хёд в его руках плавится от наслаждения, дышит горячо, выдыхая стонами, и качается то назад, то вперёд, насаживаясь глубже на Улля и скользя членом по его кулаку.       Они близки, как никогда близки. Одно целое — даром, что оба мужи; даром, что связь их и любовь не может породить свои плоды. В моменты единения это едва ли имеет весомое значение. Они есть друг у друга, они отдают друг другу свою любовь, и все глупые условности растворяются в прикосновениях родных рук к телу; в близости, в которой двое становятся одним. И Хёд подаётся назад, глубже принимая в себя Улля и сжимает его в себе.       Возлюбленный стонет хрипло, сам подаётся ближе, разгоряченной грудью наваливаясь на спину любовника. Трётся затвердевшими возбуждёнными сосками по взмокшей коже, толкается резче и сильнее и сжимает в кулаке член Хёда. Слепец на это прогибается в пояснице, запрокидывая голову, упираясь затылком в чужое плечо. Не сдерживает длинные сладкие стоны, сжимая в кулаках шкуру.       Так хорошо, так правильно — и иных отношений для себя Хёд даже не представляет. Пусть Улль и такой же муж, как он сам, но лишь с ним чувствует себя слепец на своём месте. Лишь с ним чувствует покой и правильность. Лишь с ним появляются у него силы и уверенность. И лишь ему сам он взамен готов отдать самого себя.       Улль словно чувствует это. Наращивает темп именно так, как то нравится Хёду. Толкается в него, снова и снова задевая чувствительную точку, на что тот откликается жаркими стонами. Напряжение всё нарастает, и обоим им уже сложно сдерживать его.       Развязка в такие моменты всегда особенно желанна и сладка. Улль замирает, крепко прижимая Хёда к себе и закрывает глаза, позволяя волнам оргазма растечься по телу. Хёд чувствует в себе тёплое семя возлюбленного, и пары движений по собственному члену хватает для того, чтобы кончить следом.       Разморенные, в неге, после они лежат на постели, всё такие же обнажённые и счастливые. Обнимаются и целуются, наслаждаясь друг другом и никуда не спеша. И во всех девяти мирах не существует для них никого, кроме них самих.