Lavender Scones & Second Chances | Лавандовые булочки и вторые шансы

      Драко проснулся в темноте, прижавшись щекой к влажному грязному полу. Его грудь горела при каждом неглубоком вдохе, а плечо превратилось в пульсирующий узел боли. Единственное, что он помнил, — это красную вспышку, когда в него попало мощное заклинание. Он зашипел от боли, когда перевернулся на спину.       В последнее время Малфой не практиковался в окклюменции, но это умение легко вернулось, и он разложил все свои страхи по маленьким коробочкам, которые аккуратно сложил на задворках сознания. Сейчас они только мешали здраво мыслить. Очистив разум, Драко оценил ситуацию. Палочку ему не вернули (что неудивительно), но он почувствовал облегчение оттого, что его руки не были связаны. Стиснув зубы, он с трудом принял сидячее положение, прислонившись к стене. Осторожно расстегнул рубашку, поморщившись, когда даже это легкое движение вызвало вспышку боли, пронзившую плечо и руку. В слабом свете, проникающем из-под двери, темно-фиолетовые кровоподтеки и черные линии, паутиной покрывавшие его торс, были едва заметны. Он вдохнул медленно, но глубоко — для пробы — и вздрогнул, когда еще один острый укол боли пронзил его левый бок; у него явно были сломаны ребра… Прекрасно.       Из-за двери доносились слабые звуки, но Драко ничего не мог разобрать. Его тело молило его лежать неподвижно, но нужно было двигаться. Он застонал, заставив себя подняться на колени и ощупать пространство. Было нетрудно составить мысленную карту комнаты, в которой его держали, — она была не больше чулана. В ней он даже не мог полностью лечь. Его окружали голые стены из холодного камня, и Драко подумал, что это старый овощной погреб. Дверь была (к сожалению) из очень толстого цельного дерева — она казалась старой, сделанной для того, чтобы выдержать испытание временем.       От нечего делать Драко сел, прислонившись спиной к стене напротив двери, и попытался дышать так, чтобы уменьшить постоянную боль в груди.       Темнота почему-то делала его крошечную камеру еще более тесной и угнетающей. Урчание в животе подсказало ему, что он пробыл здесь уже достаточно долго, хотя точно сказать, сколько времени прошло, было невозможно. Оставалось только ждать.       Он надеялся, что Гермиона в Министерстве в безопасности. Она всегда перемещалась из дома на работу по камину, а поскольку нападавшие схватили его по дороге в Министерство, он был уверен, что она в безопасности. Эта мысль была для него утешением. Защита в её квартире впечатляла — однажды вечером он сам проверил охранные чары, намереваясь добавить несколько более сложных заклинаний, которым научился у отца, но она была так хорошо защищена, что в этом не было необходимости. Гермиона была в безопасности…       Не в состоянии ясно мыслить, когда перед его мысленным взором предстает её лицо, он осторожно поместил в коробку воспоминания и мысли о ней.       Оказалось, что его мать была права, беспокоясь о том, что он живет за пределами Поместья. Когда он переехал, беспокойство Нарциссы было связано с тем, что фанатичные поклонники Поттера пытались напасть на него, как только Драко оказался за пределами древних и непроницаемых чар своих фамильных владений. Нарцисса умоляла его носить кольцо с печаткой, которое он унаследовал после освобождения из Азкабана. Кольцо было снабжено несколькими защитными заклинаниями, но в настоящее время лежало в ящике стола в его квартире. Для него это было просто еще одним напоминанием о давних связях его семьи с Темным Лордом и пятном на его душе. В то время он нуждался в уединении (как умственном, так и физическом) больше, чем в безопасности, и по сей день он никогда не надевал его… Заклинание портключа на кольце могло бы оказаться весьма кстати, но сейчас с этим ничего нельзя было поделать.       Однако, в конце концов за ним пришли не поклонники Поттера, а те, с кем он когда-то был на одной стороне. Он узнал заклинание, которое лишило его сознания — Инкуо Обтундо было любимым у Пожирателей смерти, гораздо более отвратительной версией обычного Ступефай, которому обучали в Хогвартсе. Результат был тот же (противник терял сознание), но заклинание Инкуо имело дополнительный бонус в виде создания мощной ударной силы при наложении, свидетельством чего были обширные кровоподтеки на его груди. Драко видел, как заклинание действовало гораздо хуже, и считал, что ему повезло, что его не применил более могущественный волшебник. Не было никакой возможности, что это сделал кто-то, поддерживающий Гарри Поттера, и, основываясь на опыте, он знал, что его похитили чистокровные. Скорее всего, это были сторонники Волдеморта низкого ранга, которые избежали пристального внимания после войны. Драко лениво размышлял, потрудятся ли они вернуться, чтобы проведать его, или же просто оставят гнить здесь.       Проходило все больше времени, и он бился головой о стену, пытаясь отогнать нахлынувшие воспоминания, его окклюменция ослабевала, а боль становилось все труднее контролировать. Драко попытался отгородиться от воспоминаний… о тех временах, когда он был тем, кто бросал людей (без сознания и истекающих кровью) в камеры, подобные этой. Он вспомнил, как по приказу приводил их к Темному Лорду. Некоторые умоляли, другие держались. Но даже самые стойкие ломались, когда его тетя начинала над ними работать. Он не мог убрать за стену окклюменции мысли, как смеялся над всем этим… Смеялся над жалкими магглами и маглорожденными вместе с остальными. От воспоминаний об этом его затошнило, и он почувствовал, что начинает разваливаться на части.       Ослабив стену окклюменции, он заменил изнуряющие воспоминания мыслями о Гермионе, наполнив свой разум мечтами о том, что он должен был сделать. Он должен был пойти за ней этим утром и поцеловать на прощание; должен был попросить её переехать к нему, чтобы проводить с ней каждую возможную минуту; должен был сказать ей, что любит её… Теперь он не знал, представится ли ему такая возможность. У него должно было быть больше времени. Больше времени, чтобы побыть с ней. Больше времени, чтобы все исправить.… Больше времени, чтобы ощущать её аромат, окутывающий его. Больше времени, чтобы прочертить узоры на коже её поясницы. Больше времени, чтобы просыпаться с её волосами, закрывающими его лицо. Больше времени, чтобы ощущать прикосновение её пальцев к своей коже. Просто… больше. Он мог — должен был — дать ей больше.       Драко не был уверен, сколько времени провел в маленькой комнате, то приходя в себя, то теряя сознание, но в конце концов приглушенные звуки стали громче, и дверь распахнулась. Тяжелое дверное полотно чуть не врезалось в него, и он быстро убрал ноги с дороги. Свет от камина залил помещение, ослепив его после долгого времени, проведенного в темноте. Драко с трудом поднялся на ноги — помимо полученных травм от холода и недостатка движения болели мышцы, и попытался скрыть дрожь. Он не мог позволить им увидеть свою слабость или страх — он не доставит им такого удовольствия. Если отец и научил его чему—то, так это тому, как прятать боль и эмоции так глубоко, чтобы никто никогда не смог их обнаружить, — он знал, как это делается. Мгновенно его маска была на месте, а эмоции под жестким контролем. Любой наблюдающий мог бы подумать, что ему слегка скучно, как будто его вынудили ждать в гостиной слишком долго, прежде чем уделили внимание.       — Он очнулся! — крикнула фигура в дверном проёме через плечо.       Палочка, направленная ему в грудь, даже не дрогнула. Драко показалось, что голос звучит знакомо, но он не мог вспомнить, откуда, а из-за того, что свет исходил со спины говоривших, он не мог разглядеть лиц.       — А, Драко! Я так рад, что ты наконец очнулся и можешь присоединиться к нам, — раздался веселый голос откуда-то из глубины комнаты. Этот голос тоже всплыл в памяти Драко. — Грейбек может быть немного грубоват, и мы начали беспокоиться, что он ударил тебя слишком сильно и испортил нам веселье.       Холодок пробежал по спине Малфоя. Последнее, что он слышал о Грейбеке, было то, что он в бегах. Время от времени в новостях появлялись сообщения о жестоких убийствах, приписываемых ему, но не было никаких конкретных доказательств или очевидцев. Он был самым печально известным членом команды Темного лорда, избежавшим правосудия. Несколько раз авроры были близки к его поимке, но он всегда ускользал от них. Многие предполагали, что он мертв.       Блядство… Если Грейбек замешан в этом, то ситуация еще хуже, чем он думал. На пике могущества Темного лорда его тетя Беллатриса, имела репутацию самого безжалостного Пожирателя смерти. Она была совершенно безумна, и если у нее и была душа (что было сомнительно), то она давно вырвала её из своего тела. Беллатриса была непредсказуемой и дикой. Грейбек, с другой стороны, всегда был предсказуем: если бы представилась возможность применить насилие, он бы выбрал его каждый раз. Беллатрисе не всегда нравилось причинять боль людям — ей нравилось служить своему хозяину. Но Грейбек… Грейбек жил ради этого — садист до мозга костей. Малфой не был уверен, кто из них в итоге оказался хуже, но что он знал точно, так это то, что по сравнению с ними двумя любой другой Пожиратель выглядел гребаным святым. Они превратили пытки в свои собственные извращенные формы искусства.       Драко почувствовал острую тоску в груди, и его коробки с воспоминаниями за стеной окклюменции опасно покачнулись, когда он понял, что у него не будет шанса рассказать Гермионе о своих чувствах к ней. Борясь с физической и эмоциональной болью, он не снимал маску.       — Выходи, — прорычал его похититель, указывая палочкой вперед.       Драко повиновался и с каменным лицом направился к камину, чувствуя, как палочка упирается ему в спину. Когда глаза привыкли к темноте, он оглядел комнату. За элегантным обеденным столом сидела группа людей и пировала. Внезапно к нему пришло воспоминание: Нагайна, ползущая к телу его профессора маггловедения вдоль очень похожего стола в очень похожем зале.       Малфой сморгнул воспоминание. Это был другой стол, в другом месте. Темный Лорд исчез. Он пытался зацепиться за настоящее — он не мог позволить себе погрузиться в воспоминания сейчас. К счастью, боль помогала оставаться в реальности. Драко узнал комнату. Он был в доме Пэнси, точнее, её отца. Она переехала несколько лет назад и жила со своим парнем в Лондоне.       — А, вот и он… величайшее разочарование своего поколения, — раздался знакомый голос, в котором он теперь узнал отца Пэнси, Огастеса Паркинсона.       Никто за столом не прятал своих лиц, что подтвердило его опасения: они не планировали, что он покинет эту комнату. Он знал, что однажды заплатит за всё, что сделал, но не ожидал, что это будет выглядеть так… По крайней мере, на этот раз он знал, что он на верной стороне. Эта мысль заставила его снова вспомнить о Гермионе. Ему стало интересно, знает ли она, что он пропал. Она умная ведьма, конечно, она заметила. У него болезненно сжалось в груди при мысли о том, что может случиться с ней в его отсутствие.       Аттикус Мальсибер и Торфинн Роули тоже сидели за столом, по обе стороны от Паркинсона. До него доходили слухи, что Мальсибер все ещё на свободе, но Роули считался погибшим в битве за Хогвартс. Кто-то явно приютил их на некоторое время, поскольку они оба выглядели здоровыми и упитанными. Напротив за столом сидели Фенрир Грейбек и отец Миллисент, Найл Булстроуд. Драко не видел Миллисент и её отца со времен Хогвартса, а поскольку Булстроуд так и не получил метку, он не очень хорошо его знал.       Чья-то рука схватила его за плечо, заставив остановиться перед камином, и Драко прикусил внутреннюю сторону щеки, чтобы не поморщиться. Маркус Флинт, его бывший капитан сборной по квиддичу, появился у него за спиной, направив волшебную палочку в голову. Драко это потрясло — Флинт с готовностью воспринял изменения, которые Кэрроу провели в Хогвартсе после смерти Дамблдора, но не было похоже, что он из тех, кто может зайти так далеко. Флинт был из хулиганов, которые отступают, когда им бросают вызов, говорят жестко, но на самом деле никогда ничего не делают. Паркинсон встал из-за стола и лениво прошёлся по комнате, остановившись в нескольких шагах от Драко.              — Твое предательство чистокровных было проблемой уже несколько лет. Мы терпели это, когда ты ограничивал свои усилия слабаками, с которыми теперь общаешься. Такие люди, как моя дочь-идиотка…              — Пэнси в два раза лучше ведьма, чем ты мог бы…              Удар Паркинсона наотмашь заставил его замолчать. Вкус крови наполнил рот Драко, его губа была рассечена одним из многочисленных колец Паркинсона.       — Пэнси слабая, — выплюнул он, его лицо исказилось от ярости, но тут же разгладилось. — Но не волнуйся, скоро я увижу, как она выйдет замуж за респектабельного чистокровного человека… такого, как Маркус, — Паркинсон улыбнулся Флинту, который выпрямился и искоса посмотрел на Драко, обнажив, как всегда, кривые зубы.       Драко понял, что именно (или кто) побудило Флинта принять участие в этом небольшом мероприятии по «сближению» с его предполагаемым будущим тестем.       — Забини — это одно. Все знают, что его семья — сброд. Он, вероятно, даже не чистокровный, если верить слухам… Но ты взялся за Пэнси. А теперь еще и этот мальчишка Нотт проводит с тобой неподобающее количество времени, — Паркинсон продолжал расхаживать по кругу вокруг Драко, словно устраивая шоу для своих гостей, явно наслаждаясь драматизмом его монолога. — Затем мы узнали от наших знакомых в Министерстве, что вы разрабатываете какую-то программу по распространению этого яда среди других хороших семей. Мы намеревались заткнуть тебе рот, не нанося непоправимого ущерба… Нас осталось не так уж много, и главное, чтобы чистокровные линии продолжались…       Вмешался Роули:       — А потом ты начал трахаться с этой грязнокровкой! — он вонзил нож в свою еду, вероятно, представляя, что это она.       Драко зарычал, когда его терпение лопнуло.       — Не смей говорить о Гермионе, ты, жалкий…              Булстроуд оборвал его, наложив Силенцио, небрежным движением запястья, пока вгрызался в куриную ножку.       — Заткнись, предатель крови. Никто не просил тебя выступать, — сказал он скучающим тоном.       — Как я уже говорил, — продолжил Паркинсон, — потом ты связался, как метко выразился мой дорогой друг, с этой грязнокровной сучкой, и мы осознали истинную глубину твоей порочности. Несмотря на все усилия твоего отца, ты не унаследовал его силу убеждения. Ты позволил этой маленькой шлюшке одурачить себя, — губы Паркинсона искривились в усмешке, а Драко, все еще молчавший, вскипел, — и мне жаль говорить, но мы считаем, что ты прошел точку искупления.       Мальсибер заговорил:       — Между прочим, я был за то, чтобы держать тебя при себе достаточно долго, чтобы продолжить род Малфоев — разумеется, в безопасном месте. Мы не можем допустить, чтобы ты свободно сеял свою скверну.       Он мрачно усмехнулся.       От этого предположения у Драко внутри все перевернулось.       — Лично я, — вмешался Булстроуд, — за то, чтобы вместо этого познакомить твоего отца с несколькими молодыми ведьмами, — Паркинсон поднял бокал в знак согласия. — Мне кажется, это лучший способ… возродить род и произвести на свет достойного наследника. В любом случае, ни один приличный чистокровный волшебник не подпустил бы тебя к своей дочери сейчас.       Паркинсон снова взял разговор под свой контроль.              — В конце концов, мы отдали предпочтение Мальсиберу, и, к сожалению, тебя не будет рядом, чтобы встретиться со своим будущим сводным братом, - он лукаво ухмыльнулся, сделав глоток вина. — Я бы хотел, чтобы ради Люциуса мы побыстрее разобрались с этим, но, видишь ли, мы попросили нашего хорошего друга Грейбека помочь привести тебя к нам. В обмен он хотел немного развлечься. Учитывая, что такое возмещение ущерба, это вполне разумный обмен. Кроме того, я был бы никудышным хозяином, если бы не организовал какое-нибудь развлечение, не так ли? — Паркинсон вернулся к столу, когда Грейбек поднялся.       Драко сосредоточился на том, чтобы его руки не дрожали. Мальсибер наклонился над столом с дикими глазами и развеял заглушающее заклинание.       — Я хочу посмотреть, сколько времени пройдёт, прежде чем он перестанет кричать… Ставлю на пять раундов, если Грейбек не будет торопиться… Есть желающие?       Компания за столом перешучивалась, делая ставки, но Драко больше не обращал на это внимания. Грейбек направился к нему, доставая палочку. Драко стиснул зубы, решив не издавать ни звука, и отвернулся к огню, стараясь не смотреть на Грейбека. Он думал о Гермионе — о том, чтобы она была единственным, что занимало его мысли.       И тут его накрыла боль.