Рассеивая сумрак

Ничего не осталось: всё кончено, — Для чего же даны наши дни, Если всё заведомо продано В лапы пряльщика нитей судьбы?

      — Син ранил Айли! Син ранил Айли! Учитель Галан, скорее! Помогите!       Галан пришёл. В его уставших глазах сквозило неприкрытое разочарование. Син скрючился под многочисленными взглядами и опустил руки.       — Как это произошло?       Не тратя ни секунды, учитель бросился осматривать девочку. Её лицо и руки были обезображены, словно на них вылили кислоту; она рыдала, а затем кричала от боли из-за собственных солёных слёз. И так по кругу. Никто не был в силах успокоить её.       Но вскоре, распихивая толпу, примчалась Фэнни. Только завидев Айли, она заревела. И тут же бросилась лечить сестру. С её языка без остановки срывались проклятия:       — Как ты мог! Заклинаю духами, ты расплатишься за это! Твоё тело иссохнет, а дух превратится в пепел!       Син продолжал стоять в отдалении и смотреть на свои окровавленные руки. За последнюю неделю, с момента начала полового созревания, его дэ стала так огромна, а атаки столь могущественны, что он больше не был в силах управлять этой силой. Сейчас тёмная дэ управляла им, а не он ей.       Страх поглотил его разум. Сину казалось, что тёмная дэ захватывает его тело сантиметр за сантиметром. Что чёрные сгустки дэ вползают в уши, ноздри и глазницы, а затем управляют им как тряпичной куклой. Мальчишка был в не меньшем ужасе, чем остальные.       Галан, удостоверившись, что Фэнни справляется с ранами Айли, отправил учеников в обитель.       — Скорее, возвращайтесь! Пусть вам помогут учителя.       А затем Син почувствовал, как всегда мягкая рука Галана, что гладила по волосам, легла на плечо и болезненно его сжала.       — Син, отойдём поговорить.       Мальчик и не помнил, как они ушли вглубь леса. Была лучшая пора тёплого сезона — деревья цвели, роняя лепестки на землю. Галан силком усадил Сина на выпирающий корень дерева, а затем склонился над учеником.       — Как это произошло?       Син долго собирался со словами. Его всё ещё мучили видения. На выдохе он протараторил:       — Мы тренировались. Айли предложила направить наши дэ друг против друга, ведь светлая энергия поглощает тёмную. Я, послушав её, позволил себе выпустить дэ наружу…       — Син.       Мальчишка сжался так, словно ему было не тринадцать, а пять лет.       — Да, учитель.       — Ты позабыл обо всём, что я тебе говорил?       — Галан, простите меня.       — Скажи мне, Син, скажи… — опустившись напротив на колени, со вздохом говорил Галан. Его руки всё ещё сжимали плечи ученика. Не отрываясь, он смотрел в испуганные голубые глаза, пытаясь найти в них понимание. — Если бы она погибла, ты бы тоже просто извинился?       — Я… — Син мелко задрожал и склонил голову.       — А если бы ты убил и Айли, и Фэнни? А если бы ты уничтожил всю обитель? А если бы погиб я? Перед кем тогда ты будешь извиняться? Ты правда веришь, что твоё «простите» снимает с тебя ответственность за содеянное?       Син не выдержал и закрыл руками лицо. Галан был единственным близким человеком этого рира, практически отцом или старшим братом. Разочаровать его было хуже, чем разочаровать всех духов над континентом.       — Син Рирьярд, посмотри на меня!       Два слезящихся глаза выглянули из-за пальцев. Галан вновь вздохнул, его взгляд смягчился. А мягкая и тёплая ладонь опустилась Сину на голову.       — Син, ты должен понять. Однажды твоя ошибка приведёт к таким последствиям, что никакое раскаяние не подарит тебе прощение. Даже умерев сотню раз, ты, возможно, не сможешь искупить свои грехи. Обладая такой силой, ты должен быть предельно осторожен. Иначе… не только люди, Син. Ты сам никогда не сможешь простить себя.       Наверное, это было слишком для мальчика, который половину жизни провёл в лесу с волчаками. Как маленький, он разревелся и бросился к Галану на шею. Уткнувшись в плечо учителя, он повторял:       — Я больше не буду, я ни за что не буду, я научусь, Галан, прошу, простите меня.       — Ты не должен извиняться передо мной. Но перед Айли и Фэнни извиниться придётся. Мы не всегда способны исправить свои ошибки, но можем показать окружающим людям, что сожалеем о содеянном. Это очень важно. Если ты не извинишься, все будут думать, будто ты сделал это специально.       — Я запомнил! Я извинюсь, обязательно извинюсь!       Галан кивнул и ободряюще улыбнулся своему ученику. Син был прост как медяк — многое в общении между людьми он понимал с трудом, но всегда искренне раскаивался, когда ранил других. Так же было тогда, три года назад, когда Син чуть не убил сирьку. Этот ребёнок не желал зла окружающим существам, но, как человек, что случайно наступил на гнездо куропатки, не мог ничего поделать с собственной неуклюжей силой.       Галан понимал это. И поэтому был строгим учителем Сину. Ведь мягкость в обращении с диким волчаком приведёт к тому, что рано или поздно этот волчак слопает кого-то из твоих знакомых.

* * *

      Син извинился. Но ни один ученик в обители его не простил. Если за эти три года они кое-как привыкли к своему тёмному соученику, то теперь всё их дружелюбее испарилось вмиг. Он стал изгоем. Как только Син приходил, все ученики разбегались. Как только он хотел сесть и пообедать с ними — они отворачивались и молча пересаживались за другой стол. Галан был слишком занят решением возникшей проблемы с Айли и Фэнни — после случившегося родители решили вернуть девочек домой, несмотря на то что они так и не закончили обучение. Они требовали исключения Сина и отставки Галана.       Однако Син не знал об этом. Сначала он чувствовал себя брошенным, а затем перестал чувствовать себя вовсе. Ни один человек не говорил с ним. Никто не смотрел на него. Никто даже не садился рядом. Мальчик тренировался в одиночестве, а затем прогуливался по лесу. Ему казалось, что он разучился говорить. Что он стал частью леса — веткой или травой, кочкой или корнем. В голове гулял ветер. Сначала было так тихо и пусто, что хотелось кричать. А затем эту бесконечную пустоту заполнили одиночество и страх. В этот момент Син больше всего на свете боялся, что вся его жизнь будет такой. Что ни один человек не взглянет на отвратительное создание, которым он стал. Что если он упадёт, то никто не подумает подать ему руку, скорее, его начнут использовать как мостик через лужу. Ведь он не больше и не меньше, чем доска, чем бревно, чем камень.       Страх гнал всё глубже и глубже в лес. Отчаяние и пустота переполнили его чашу. Когда Син пытался говорить сам с собой, то не узнавал собственный скрипучий голос. Он даже позабыл, как выглядит, а затем стал путать часы, дни. День и ночь стали едины. Дневные и ночные звёзды — одним и тем же.       Когда Галан вернулся из столицы, лишь по велению судьбы он забрёл в лес в поисках Сина. Он громко звал ученика, а эхо разносило его голос. Никто не отзывался, поэтому Галан стал подмечать тёмные следы дэ, а уже по ним направился на поиски.       В сумерках, медленно поглощавших полный цветения и жизни лес, Галан вышел на поляну и застыл как вкопанный. Его голос надорвался, он замолчал, увидев, как подросток, чьё лицо только перестало терять детскую округлость, чьи руки казались такими тонкими и слабыми, а пальцы — маленькими, стоял на пне, держась за подвешенную на ветке петлю.       Ничего страшнее Галану не приходилось видеть в своей жизни. Он не думал, что ребёнок… может решиться на такое. Он никогда не сталкивался с таким, он не знал, что делать.       В голове бесконечно, повторяясь, крутилось: «Это невозможно. Он слишком мал. Это невозможно. Не каждый взрослый может… Почему? Из-за чего?»       Галан бросился к ученику и оттащил его от верёвки. Повалил на траву и закричал:       — Ты сошёл с ума?! Меня не было всего два месяца! Что могло случиться?! Зачем ты так поступаешь?!       Однако Син реагировал заторможено. Он даже не удивился и не испугался, когда из ниоткуда возник Галан и уронил его в траву. Он не издал ни звука и по привычке молчал.       — Почему ты не отвечаешь?! Тебя кто-то обидел? Ученики, старейшины? Син, ответь мне!       Ещё несколько долгих секунд Син молчал. А затем его глаза сузились и наполнились слезами. Он схватился за учителя и, глотая слёзы, зашептал:       — Учитель, я больше не могу, учитель, я не хочу быть чудовищем. Учитель, я больше не могу.       Это всё, что Син мог сказать. Каждый раз, как Галан пытался докопаться до истины, все его вопросы упирались в «я больше не могу».       «Что ты не можешь? Чего тебе не хватает? Почему ты так горько плачешь? Что могло сделать так больно ребёнку, чтобы он расхотел жить?»       Но, возможно, Син был слишком мал, чтобы понять собственные чувства. Галан начал зорко следить за учеником, но стоило Сину остаться одному, как учитель вновь видел абсолютно пустой взгляд, направленный в никуда, и слышал «я больше не могу».       Однако… так продолжалось недолго. Галан поселил Сина в своём доме, но, однажды вернувшись с занятий, не нашёл ученика. И сколько бы он не искал его — не осталось и следа.       Где-то через неделю к перепуганному и измученному поисками Галану подошла Вильна. И, неловко шаркая ножкой, сообщила:       — Учитель Галан, не ищите его. Он сбежал в Риру. Сказал, что там самое место для таких, как он.       — Ты что, даже не попыталась остановить его?! — вспылил Галан.       — Попыталась… — отвечала Вильна, а затем с ещё большей неловкостью протянула перебинтованные ладони учителю. — Но он сопротивлялся…       Галан упал на кровать и закрыл лицо руками. Всё кончено. Он пытался подарить этому ребёнку дом и веру в себя, но не справился. Молодой учитель несколько раз ударил себя по ногам и заскрипел зубами.       Он думал только об одном.       «Что они сделают с ним? Убьют? Начнут тренировать? Что из этого хуже другого?»

* * *

      Рира — это не обитель. Это было первым, что понял Син, попав в город тёмных сурии.       Никто не церемонился с ним. Торговцы пихали его, ловили под локти и пытались увести, а когда Син убегал, то кричали и грозили ему кулаками. Никто не оборачивался и не пугался, почувствовав энергию мальчика. В какой-то момент он даже подумал, что нашёл свой дом. Что здесь его хотя бы не обходят стороной, здесь его видят.       Син, гуляя по облеванным и воняющим тухлой рыбой улицам, улыбался как полнейший дурак. В него тыкали пальцами, ему ставили подножки, пытались украсть его обувь…       ЕГО ВИДЯТ.       ОН СУЩЕСТВУЕТ.       Это стало для Сина откровением. Это не он был плохим, просто то место ему не подходило. Вот и всё! Возможно, он действительно не так уж и плох! Возможно, здесь найдутся те, кто поймут его, примут и… И что?       Син не знал, чего же ещё он хотел. Сейчас он был просто счастлив стать видимым. Этого было достаточно, чтобы ощутить себя живым.       Внезапно захотелось есть — и Син застыл напротив лавки с рыбой и мясом. Облизываясь, он долго глядел на прилавок, но подойти не решался. Из книг он знал, что всякая еда стоит денег, а у него не было с собой ни монетки. Лишь половина булочки, что осталась с обители.       — Рирьярд? Ещё один?       Син вздрогнул, услышав название своего рода. Неужели в Рире был кто-то, знавший его? Невозможно.       — Эй, мальчик… — странный небритый мужчина наклонился ниже и фальшиво улыбнулся, демонстрируя ряд жёлтых кривых зубов. — Хочешь увидеться с семьёй?       Син моргнул и нахмурился. От старика, к которому его подбросили, он знал, что Ранмом желал его смерти. С чего бы семье желать его видеть?       Поэтому Син помотал головой и ответил:       — Ранмом не хотел бы, чтобы я вернулся.       — А? Ранмом? Так он помер. Нечего бояться, малыш, пойдём.       Рука этого незнакомца была жёсткой и холодной. Когда она схватила Сина за плечо, он был недоволен, но стерпел.       «Если Ранмом мёртв… Я могу вернуться в семью? Или они тоже меня ненавидят? Но если меня ненавидят даже они… то зачем я вообще родился?»       Этот вопрос так глубоко засел в голове, так часто прокручивался в мыслях без остановки, что Син решился последовать за незнакомым риром.       Старик действительно привёл Сина в поместье Рирьярдов, а затем потребовал у стражи монетку. Те, почувствовав знакомое дуновение дэ, тоже повторили: «Ещё один Рирьярд?»       Другой стражник отвёл Сина прямиком в главный дом. Там было темно, мрачно, пахло затхлостью и плесенью. Встретила их какая-то девушка, которая совсем не походила на главу рода.       — Я заберу его, ступайте.       Как только стражник раскланялся и вышел, незнакомка подошла ближе и с улыбкой ощупала лицо Сина.       — Так это ты. Тот самый сын Ранмома. Ты знал, что тебя похоронили уже много лет назад? Почему ты ещё не в бездне?       Син молчал, а девушка начала распаляться. Она хлопнула мальчишку по щекам и сказала громче:       — Эй, ты что, глупый?! Я твоя старшая сестра, Шайри Рирьярд, прояви уважение!       Син удивился, но медленно опустился на колени. Он не знал, каким образом это уважение проявляется.       — Вот так уже лучше! — вновь улыбнулась она, а затем стала ходить по комнате. Все окна были занавешаны, мебель — в пыли, казалось, поместье и вовсе пришло в упадок, но количество стражи, высокие стены и облачение Шайри говорили об обратном. — Что бы нам сделать… Твоя мать давно не покидает своих покоев, она ослепла. Дядюшки и тётушки и вовсе не занимаются домом. Получается, я главная? Тогда поступим так. Иди отмойся, поешь, а затем мы начнём тренировки. Раз ты теперь в доме Рирьярдов, то должен быть достоин этого имени.       Син не понял и половины, но послушно кивнул и отправился с одной из служанок отмываться, а затем есть. Однако еда оказалась отвратительной — Син не смог проглотить и половины, он лишь ел хлеб, который, казалось, тоже замесили на местной тухлой воде.       Когда Син немного отдохнул и пришёл в себя, Шайри послала за ним. И тогда началась их первая тренировка.       — Какого уровня бездны ты достиг? Я чувствую, что ты очень силён.       — Я не понимаю, о чём ты, — покачал головой Син.       — Как интересно! Тогда отправляйся сразу на второй… — Шайри взмахнула рукой, вооружившись алебардой, она вонзила её в пол и улыбнулась шире. — У тебя только одна задача, Син. Выбраться оттуда живым.       Новый виток боли и отчаяния. Новая сила. С каждым днём всё усиливающееся чувство одиночества, что стремилось поглотить без остатка. В бездне не было ничего и никого, кроме бесконечной тишины и ежесекундно возрастающего чувства страха.       Син думал о том, что многие представляют себе бездну, как место, где люди сгорают заживо; где их плотью обедают ядовитые жуки и насекомые; где их беспрерывно пронзают тупые копья. Но Син не увидел ничего из этого. Он словно провалился в саму пустоту, погрузился в её суть, где всё, что осталось осязаемым, — это его мысли.       Ни одной живой души. Ни звука, ни запаха. Закричишь — и не услышишь свой голос. Захочешь заплакать — не проронишь и слезинки. Попытаешься убить себя — не ощутишь даже боли.       И тогда Син задумался, что, возможно, у каждого своя бездна. И в его бездне не было ни копий, ни стрел, ни страшных тварей.       В этой бездне был он сам.       Там не было больше никого и ничего. Только Син и одиночество, что преобразилось в виде самого чудовищного существа, именуемого Страхом. И когда одиночество и страх стали едины, когда для Сина они стали означать одно и то же, стали синонимами, одним целым, он сломал свою клетку, чтобы вырваться наружу.       Его перепачканная в чёрной жиже туша упала на пол в поместье Рирьярдов, а Шайри, распивавшая чай, рассмеялась.       — Что-то ты долго, братик! На этот раз опустимся сразу на пятый. Хочу посмотреть, какой формы будут твои роги.       Син вздрогнул. Ощупав свою голову, он нашёл два нароста у лба. Его когти стали длинными, а кожа покрылась странными рисунками.       — Ты не бойся, братик. Каждый Рирьярд проходит через это. Опускаясь на новые уровни бездны, ты получаешь доступ к текущей там мёртвой дэ. Это необходимо, чтобы стать сильным. Тёмные сурии не такие, как другие народы. Все эти хаванцы, сифы... они имеют доступ к живой дэ, что наполняет мир, когда нам остаётся кормиться только трупами и болезнями. Но ведь их недостаточно. Поэтому самый простой способ получить могущество — это нырнуть с головой в мёртвую дэ бездны.       Син не знал, зачем ему эта сила. Он думал, что и так слишком силён. Он мечтал, чтобы вся дэ покинула его тело, а не росла, но… Алебарда пронзила пол, а Син, споткнувшись, головой вниз упал в бездну.       И его бездна вновь оказалась пуста, но но на этот раз наполнилась зеркалами — и куда бы Син ни смотрел, куда бы ни бежал, он видел своё обезображенное лицо и тело, когти, шкуру, рога, хвост. Он спотыкался и тонул в зловонной чёрной жиже до тех пор, пока у него не заканчивались силы. Когда Син переставал сопротивляться, то миазмы затягивали его, поглощали, как болото. И тогда он переставал слышать даже мысли.       Когда Син выбрался с десятого уровня бездны, была ночь. Он тщательно отмылся, дождался, пока его лицо вновь станет похожим на человеческое, а затем переоделся, собрал суму и сбежал. Но перед тем, как уйти, он заглянул в самую отдалённую комнату в поместье.       Мать спала сидя, сгорбившись. Её чёрную фигуру обрамлял свет ночных звёзд. Син знал, что не может показаться матери сейчас, но хотел навсегда запечатлеть в памяти её бледное уставшее лицо.       Очутившись в лесу, Син не знал, куда податься. Он не мог вернуться в обитель, не мог вернуться в Риру. Он даже не знал, как много времени прошло с того момента, как он сбежал из-под опеки Галана. Стояло жаркое время, но Син догадывался, что с момента заточения в Рире прошёл не один месяц и не два.       Освещённая тёплым светом тропинка была пуста. Син, спотыкаясь о свои же ноги, брёл по ней без цели. Та пустота, что росла внутри него последние годы, достигла своего апогея. Он сам стал пустотой. У него не осталось ни желаний, ни стремлений, ни понимания, кто он такой.       И в эту секунду безграничного отчаяния к грязному и никому ненужному подростку, мелькнув меж деревьев, явилась она. Белоснежное и прекрасное существо ступило на тропинку и направилось навстречу.       Син запнулся, а затем упал. Он не боялся незнакомки, он боялся лишь запачкать её глаза своим видом.       Она подошла ближе. Её длинные белоснежные локоны стелились до земли, радужки её глаз были так светлы, что казались прозрачными. Дева озарила лес одним своим присутствием, а лёгкой улыбкой, коснувшейся её красных уст, заставила растения вновь зацвести.       Медленно опустившись на колени, она склонилась и обняла Сина. Очень тихо она говорила то, что этот мальчишка понять не мог, однако он был счастлив слышать её ласковый певучий голос:       — Бедное дитя. Я вижу твоё прошлое, будущее и судьбу насквозь. Если бы не Галан и его забавный подарок, ты бы давно ступил на тёмную тропу. Ты выполнил бы роль, предначертанную Энлилем, но с этим цветком на мече, что пророс глубоко в твоё сердце, ты похож на калеку. Я вижу в тебе так много ненависти и так много любви. Как жаль, что единственной, кто полюбит тебя в этой жизни, буду я.       Син широко распахнул глаза. Его потрескавшиеся губы беззвучно повторили лишь одно слово.       Вот оно. Вот то, что он искал. Во то, чего он так сильно всею душой желал. Никогда не знавший этого, он тянулся к незнакомому призрачному чувству. Никогда и никем нелюбимый, он мечтал перестать быть таковым.       Единственная вещь во всём этом бездновом мире, которую он хотел. И которую эта незнакомка пообещала ему подарить.

* * *

      Тиама часто путешествовала из города в город, из области в область. Она рассказывала Сину странные и интересные вещи, а он запоминал каждое её слово. Он делал всё, что она хотела, он защищал её и убивал тех, кто угрожал ей.       Знакомясь с новыми людьми, книгами, стихами и песнями, Син постепенно осознал, что в этом мире существует необыкновенная любовь между мужчиной и женщиной.       Он вырос. Он многое выучил. Стал сильнее. И монолог Тиамы постепенно превратился в диалог между ней и Сином.       — Тиама, я бы хотел…       — Да?       — Я бы хотел тебя поцеловать.       Она улыбнулась и мягко ответила:       — Глупенький. Это ведь я обещала дарить тебе любовь. Так что это я буду тебя целовать. Хорошо?       Син кивнул и улыбнулся в ответ. Ему было только пятнадцать лет, но любовь и страсть поглотили его без остатка. Однако сильнее всего он боялся, что Тиама возненавидит его, а потому не смел ослушаться.       Они сидели у костра; их лагерь располагался в глуши, вдали от чужих глаз. В своих путешествиях им изредка приходилось ночевать в тавернах, но и Син, и Тиама чувствовали себя намного лучше в лесу. Город, переполненный людьми, голосами, запахами и звуками, отвращал их обоих.       Сложив руки на коленях, она заговорила:       — В последнее время я вижу страшные сны.       — Вещие? — нахмурился Син.       — Да. В этих снах люди лесного народа вырывают моё сердце, а затем тысячу раз пронзают его своими стрелами и ножами.       — Если твоё сердце вырвать, то ты умрёшь. Как же ты видишь то, что происходит с сердцем после смерти? Это просто кошмар, не бойся, — покачал головой Син, а затем накрыл ладонь Тиамы своей.       Девушка усмехнулась.       — Это не кошмар, но и не будущее, Син. Это прошлое.       Син удивлённо выдохнул, а затем переспросил:       — О чём ты…?       — Не бери в голову. Но кто-то из лесных попытается убить меня. И убьёт. Потомок лесной девы, в чьих жилах течёт ещё и кровь хаванца.       Син сглотнул и запалённо начал:       — Тиама, мы можем сбежать! В другую страну или на другой континент! Зачем нам оставаться здесь? Мы с тобой — изгои, непринятые этим миром. Каждый желает нашей смерти. Так давай сбежим.       Её лицо осунулось и стало печальным, взгляд потускнел. Она сказала:       — Я не могу бросить своих предков. Глубоко под этой землёй они спят и ждут, когда я отомщу за них. Син… весь мой род, вся моя семья, все друзья, каждый был жестоко убит у меня на глазах. Ежедневно во снах я видела тысячи смертей. Я не могу сбежать…       Син нахмурился. Он долго думал, а затем решился спросить:       — Ты хочешь… чтобы я помог отомстить?       Она покачала головой и улыбнулась. Её глаза были щёлками, когда она говорила:       — Нет, отомстить я должна сама. Твоя задача — защитить меня.       Син тут же почувствовал себя увереннее и активно закивал головой.       — Конечно! Это мой долг! Ты — всё, что у меня есть, конечно, я буду тебя защищать.       — Тогда скажи мне… Твой особый навык…       Син покачал головой.       — Прости. Я знаю только то, что моё проклятье действует на людей, которых я искренне ненавижу. Я не могу проклясть того, на кого ты укажешь.       На секунду Син заметил в глазах Тиамы тень разочарования. Всё внутри него замерло от страха, но она присела ближе, положила голову на плечо Сина и сказала:       — Ничего страшного. Если особый навык не сработает, мы используем твой меч.       — Я сделаю всё. Я могу использовать Принятие до седьмого уровня бездны. Я не думаю, что в мире есть человек, способный мне противостоять.       — Это хорошо, — улыбнувшись, сказала Тиама. Она прикрыла глаза, однако, даже засыпая, Тиама шептала странные вещи: — Я не вижу, как это произошло. Как моё сердце оказалось в чьих-то руках. Как оно вернётся ко мне. Не вижу. Почему? Древняя магия? Лесная магия? Что затуманивает мой вездесущий взгляд? Кто способен одурачить меня?       — Скорее, спи, — пропуская всё мимо ушей, шептал в ответ Син. Юноша мягко касался волос девушки, укрыв её плечи шкурой, он позволил Тиаме спать на своём плече, а сам планировал не смыкать глаз. Лучше он будет всю ночь смотреть на Тиаму, которая становилась ещё прекраснее в свете ночных светил, чем будет видеть сны о прошлом.       — Чёрный дракон вгрызается в мою глотку. Моё сердце пронзают насквозь. Я вижу, я вижу свою смерть, но не понимаю, как этого избежать… Я не могу погибнуть так просто. Не позволю.       Постепенно её шёпот сходил на нет, она засыпала, а Син сидел у костра и бдел. И не было в мире более надёжного стражника, чем он.       Однако уже на следующий день… Син, в ужасе застыв напротив Тиамы, сказал:       — Я… Я не могу…       — Син! Я видела, видела вещий сон! Это всё магия лесных! Именно она убьёт меня!       Тиама носилась по поляне. Не поправив платье, не причесавшись после сна, она бушевала с момента своего пробуждения.       — Тиама, я защищу тебя! Зачем нам творить такие зверства? Зачем убивать невинных?       — Ты не понимаешь! Не понимаешь! Они все, все виновны! — кричала она в ответ, а затем, резко развернувшись, подскочила к Сину и схватила его за руки. — Ты… ты отказываешься помочь мне…? Ты хочешь, чтобы я и правда умерла…?       — Это не так! — испуганно отвечал Син. Сглотнув, он осторожно приобнял Тиаму, пытаясь успокоить. — Но… это же дикая деревня. Там много женщин, детей, стариков. Как я могу убить их? За что?       — Тогда ты позволишь этим детям и старикам убить меня? Лесная и морская энергии — единственные, что способны подавить дэ. Они произошли не от драконов, их истоки — сама природа. Ни ты, ни я не сможем противостоять им.       Син хотел возразить, но заметил, что Тиама плачет. Его сердце дрогнуло, он обнял девушку крепче, а та, не теряя ни секунды, поцеловала его. Прямо в губы. Юноша встрепенулся, его разум помутился, а желание тела, мечта о любви и близости на секунду затмили всё, во что он верил до сего дня.       Это же Тиама. Его Тиама. Та, что подобрала его в лесу. Та, что научила древним языкам и показала алхимические книги. Та, что проводила с ним каждый день и никогда не лгала, не обзывала, не била, не оставляла и не игнорировала. С ней он был счастлив. Лишь два человека были добры к Сину в этой жизни — Галан и Тиама.       Она, словно слыша его мысли, шептала в губы:       — Неужели ты позволишь мне умереть из-за горстки чужаков? Их жизнь дороже, чем моя? Они важнее?       Син замотал головой. Он сжал ладони Тиамы, а затем прижал их к своей груди.       — Я помогу тебе всем, чем смогу. Прости, что был малодушен. Твоя безопасность для меня важнее всего в этом мире.       Тиама тут же бросилась к Сину в объятия. Её слезы высохли, а на губах заиграла улыбка.       — Спасибо, что поверил мне. Спасибо.       Этой ночью первым уснул Син. Он не спал около двух дней, поэтому тепло от костра быстро сморило его. Тиама уложила голову рира к себе на колени, гладила его по волосам и говорила:       — Духи желали, чтобы ты уничтожил человечество, однако ты не способен на это. Но не переживай. Эту роль возьму я. Энлиль хотел испытать людей, посадить в твоё сердце зерно зла и дать силу, способную уничтожать континенты. Он будет внимательно наблюдать за тобой и не заметит, как я всажу нож в сердце человечества. Люди будут отмахиваться от крыс, не зная, что их постели уже полны заразными блохами. Люди будут ненавидеть и винить во всем тебя, пока я медленно, но верно не начну пожирать каждую страну контента изнутри. Смотри и жди, Энлиль.       Сегодня я поняла, что именно лесная магия не позволяет мне чётко увидеть прошлое и будущее. И я увидела хаванца, который украл моё сердце. Я плохо различаю лица людей, так зачем мелочиться, мой милый? — Тиама склонилась и, коснувшись губами уха Сина, промолвила: — Давай убьём их всех.