Рассеивая сумрак

      — Нет, знаете, срал я на голодающий Скидан! Срал я на горящие поля! Да пусть вся Сифа горит — да в бездну её!       Нуска плелся через непролазный лес, разгребая его руками. Наверное, кто-нибудь поинтересовался бы у Нуски, что же случилось?       О-о, он с радостью расскажет! Да было бы кому!       Нуска остановился у одного из старых ветвистых деревьев.       — Здравствуйте, сурии! Неважно, что вы мертвы уже reh`z знает сколько лет, но вы, tha`re, послушайте про этих hvee!       И Нуска, активно жестикулируя, начал свой длинный рассказ, разъясняя дереву, что же произошло.       — Приехали мы, значит, в Сифу. Захотели мы, значит, решить их проблемы! А что сказала эта svishe? Что?!       — «Дорогой Син, вы знаете наши порядки! Проследуйте в мои покои! Ублажите меня! Сделайте мне ребёнка! Хочу ребёнка от рира!» Да даже я ему таким прямым текстом не говорю «Син, пойдёмте klaame!» Я пытался сказать ей что-то против, конечно, пытался! — кричал Нуска, расхаживая влево-вправо. — Но слышал бы ты её речь целиком! О-о, я как следует её запомнил, слушай:       «— Син, ты же не мог явиться сюда, ничего не зная о наших традициях? Ты пришёл в мой дом, требуешь принять себя как дорогого гостя или нашего господина. Но мы не твои поданные. Сифский народ кормит и защищает Скидан. Как же ты думаешь удержать нас? Что планируешь нам предложить?»       Нуска, плюхнувшись на огромный торчащий из-под земли корень, запричитал:       — А сказала это ваша главная сурии Тирра Сивьера! Старая бабка… Я-то не сразу понял, что она имеет в виду. Кто ж тут поймёт?! Ну и уточнил у Мары, её дочери… Мы и на войне были в одном отряде, и в Дивур она нас сопровождала…        «— Что она планирует делать? — спросил тогда Нуска.       — Что и всегда, — поморщилась Мара. — Ритуал плодородия.       — Чего?!       — Не волнуйся, Нуска, не думаю, что эрд в этом заинтересован. Но уделить ей внимание как главной матери он обязан. А так… она не первый раз пытается провернуть этот трюк. Сифский народ один из самых древних наравне с фасидским, мы не меняли мест своего обитания очень давно. Кровь… слабеет.       — Хочешь сказать, что проблема в кровосмешении?       — Верно. Мы не практикуем близкородственные связи как арценты или риры уже очень давно. Но наша кровь беднеет с каждым годом. Моя мать возомнила себя божеством плодородия. Я — одна из пятнадцати её детей. Мне повезло родиться одной из первых, я ребёнок двух сифов, а вот остальные…       — И что же с ними?       — Будь кровь Сивьеров слабой, проблемы не были бы настолько… колоссальными. Троим моим братьям повезло родиться чистокровными сифами, а вот остальные… Одна сестра до сих пор борется, внутри нее сражаются кровь сифа и фасидца, у другой — сифа и хаванца. Сильнее всего страдает младшая… Тёмные и светлые начала дэ несовместимы. Арцентская кровь сводит её с ума, и она редко выходит из дома. Но главная сурии не может остановиться даже на этом — ей всё хочется попробовать родить ребёнка от рира. И, как ты понимаешь, эрд выглядит идеальной кандидатурой».       Нуска набрал полные лёгкие воздуха, но вместо того, чтобы закричать, громко выдохнул и взял себя в руки. Он уже несколько часов разгуливал по лесу, непонятно на что рассчитывая. Эрд не побежит за ним, Нуска — не маленький мальчишка, попавший в беду. Какие бы чувства ни испытывал Нуска, даже если и взаимные, Син никогда не бросит свой народ в беде. Никогда. Но и…       — Знаешь, древний сурии. Он не сможет этого сделать, Мара бездново права. По каким-то причинам наш достопочтенный эрд не может отпустить прошлое. Хорошо это или плохо… Син не сможет, — пробормотал Нуска и ласково погладил дерево по грубой неровной коре. — Но это не всё, что Мара сказала мне сегодня.       Нуска прикрыл глаза и припомнил дневной разговор. Как бы Нуска ни злился, но сейчас он не мог позволить себе тратить время на ревность. Мара сказала…       «— Ты ведь знаешь, его судьба неизбежна. Ты не мог не видеть его будущее, не мог не видеть знамения духов. Его судьба — от начала и до конца страдать вместо своего народа и проливать свою кровь вместо крови своих солдат. Однажды он умрёт, а Скидан будет сметён с лица континента. И только тогда духи обратят внимание на позабытое ими дитя — последнего дракона, оставшего в живых, Тиаму.       В нас, избранниках духов, живёт их сила. Не смотри на меня так, Нуска. Ты уже давно должен был догадаться, что я — одна из вас. Но чего ты ждёшь от духов? Когда-то они наигрались драконами, затем они наиграются и людьми. Ты не обязан вступать в эту схватку. Беги в Дарвель, в Сонию, в Кнон, в горы к учителю. Прячься там вместе с ним, дожидаясь падения звезды апокалипсиса. Можешь и Сина с собой взять, ведь это единственный шанс для него остаться в живых».       Но то, что Мара сказала дальше, было ещё непонятнее и страшнее:       «— Что ты хочешь? Говори прямо, — сказал тогда Нуска.       — Я чувствую биение её сердца. Отдай его мне.       — Что…?       — Отдай мне сердце Тиамы. Я верну его ей. Она так жестока лишь потому, что вся её человеческая часть была заключена в сердце.       — Я не верю тебе, — отрезал Нуска.       — Хорошо, Нуска, хорошо… — вздохнула она. И добавила: — Ты можешь заглянуть в мои воспоминания и проверить, вру ли я.       — Я не готов. Выпив твою кровь, я могу потерять сознание на сутки. Я сейчас в незнакамом городе, я не доверяю тебе, а поэтому больше не буду повторять свои ошибки. Тем более что сейчас для Скидана есть проблемы и посерьёзнее — горящие поля.       — Пока горит очаг, тебе не затушить пламя, — коротко ответила она и, кивнув Нуске, ушла».       — Дерево, она обо всём знает. О «наречённых», о Тиаме, о Сине и даже… о сердце. И, кажется, она не на нашей стороне. Нет… — Нуска вдруг замолчал, схватился за свой подбородок, проводя пальцами по полупрозрачной, но всё же колючей щетине. А затем медленно вслух продолжил: — Может, она и на нашей стороне. Но… она не верит в нашу победу. Она не верит духам. Она испытывает некоторую симпатию к Тиаме наравне с той, что я испытываю к Сину. Несмотря на то, что Син натворил дел, когда был молод, я всё равно не могу ненавидеть его. Быть может, Мара так же относится к Тиаме…? Но… Что будет, если вернуть ей сердце?       Нуска нахмурился. Мимо его лица, покачиваясь, пролетел полусонный светоч. Лекарь проследил за ним взглядом.       «Если Мара действительно вернёт сердце Тиаме, то ведь она… станет смертной. Мы сможем убить её. Но сердце для сурии — что человека, что дракона, — плевать — это главный источник и накопитель дэ. Её сила возрастёт в разы… А Минхэ говорил мне, что Син не сможет справиться со светлым драконом…».       Нуска замотал головой, склонился над собственными коленями и вздохнул снова. Его голова гудела. Он не был способен держать в голове столько жизненно важных проблем одновременно: Тиаму, сгоревшие поля, Сина, который сейчас миловался с Тиррой… А теперь ещё и предостережения, брошенные Марой.       Закрыв руками лицо, Нуска так долго сидел неподвижно, что и сам не заметил, как его облепили непонятно откуда взявшиеся светочи. Они, подергивая крылышками, грелись о лекаря и не спешили менять место своего привала так скоро.       Резко вскочив на ноги, Нуска вспугнул маленьких созданий. Они, сверкая и источая блёклый свет, вспорхнули облаком. Проводив их взлядом, лекарь грустно подумал:       «Видимо, бежать — это действительно единственное верное решение. Но я не могу оставить Сина. Значит, будем решать всё по порядку. Сначала — поля, а потом всё остальное».

* * *

      Нуска ступил в город в полном одиночестве, вечером. На юге звезда очень рано закатывалась за горизонт — и, если днём она хоть немного грела, то ночью воздух стал таким холодным, что лекарь, вдохнув полной грудью, зашёлся кашлем, а затем обнял самого себя за предплечья.       Наступал холодный сезон. И Нуска уже всерьёз задумался о том, что же их ждёт. Не будет овощей и ягод, куры будут плохо нестись, а коровы не будут телиться и давать молоко, как и козы. Забить всю скотину не выйдет, а к новому тёплому сезону закончатся запасы вяленого мяса.       В холодное время Скидан всегда спасал хлеб. Нуска и сам помнил, как, побираясь в трущобах, был готов вцепиться в глотку голодной собаке за корку хлеба.       Если богатые ещё смогут прокормить себя, распродав ценные безделушки, то беднякам не останется ничего другого, как украсть. Пережить холодную скиданскую зиму было непросто. Нуска помнил, как они вместе с Вьеном забивались в самый сухой угол и согревали друг друга. Температура тела брата была чуть выше из-за огненной дэ. Но сейчас Нуске думалось, что, скорее всего, исходивший от него жар был ненормален даже для арцента. Он много болел и постоянно кашлял, возможно, если бы Нуска немного не подлечивал Вьена, то он не пережил бы первую зиму в трущобах.       Нуска стоял, мучимый нелёгкими мыслями, посередь оживлённого города. Раньше он никогда не задумывался о подобном. Раньше он был мал, он думал только о себе. Когда приходила беда, он всеми силами пытался справиться с её последствиями. Теперь же перед ним разворачивалась полная картина происходящего: если этой зимой он будет голодать, то потому что кто-то сжёг поля сифов, потому что была война, которая потрепала казну и запасы провизии. И сейчас Нуска ощущал на себе груз ответственности — не только за себя или за брата, а за каждого нищего бедняка. Эта ноша показалась ему настолько тяжёлой, что дрожавшие от холода ноги вдруг подкосились — и он чуть не шмякнулся на ровном месте.       Оглянувшись, Нуска наконец смог отвлечься. У него впервые вышло как следует осмотреться и оценить по достоинству сифский город.       Сифа казалась очень чистой, мирной, спокойной. Невозможно было представить, чтобы где-то здесь, среди этих лужаек и ровно постриженных кустиков, затесались трущобы, подобные столичным. Стволы деревьев вырисовывали необыкновенные фигуры, а огромные и толстые корни деревьев торчали высоко над землёй, венчая над головами прохожих резные своды и арки. На них же крепилось и уличное освещение — маленькие закупоренные баночки с блёкло горящими огоньками.       «Кажется, зажечь здесь даже свечку — смерти подобно. Хорошо хоть то, что ещё на въезде в город меня предупредили, что не стоит мочиться на деревья. Дай духи, повезло не обоссать чьих-то предков».       Всё верно. Если карборцы после смерти превращались в руду, а арценты — сгорали, то из трупов сифов вырастали вот такие огромные деревья. И, чем сильнее была сила сурии, тем красивее и выше было дерево, которое прорастало на его костях.       Нуска покосился по сторонам. Город был заставлен маленькими одноэтажными деревянными домишками. Сифы были прирожденными архитекторами — для них любая постройка была плёвым делом. Поэтому Нуска старался не сильно удивляться диковинным рельефам и барельефам, украшавшим каждый дом, как и их причудливым формам.       Каменных построек здесь не было вовсе, а главная дорога в городе больше походила на зелёный ковер. Нуска будто плыл по бесконечным зелёным лугам, на которых непонятно каким образом выросли эти небольшие домишки.       Сердцем города, как и везде, был дворец главного сурии. Точнее, правильнее будет сказать, главной сурии, этой…       — Svishe, — прошипел под нос Нуска, выругавшись этим словом, наверное, в сотый раз за день.       С момента прибытия в город Син не уделил своему личному лекарю ни секунды времени, а Тирра Сивьера и вовсе его проигнорировала при встрече. Не сдержавшись, взбешённый Нуска плюнул под ноги.       «Я знал, что сифы и фасидцы — народы горделивые, но встречать таким образом эрда Скидана…? Сразу же выдвигать требования и заставлять повиноваться их никому ненужным традициям…?»       Нуска задрал голову. Неба видно не было за кронами деревьев, которые сплетали свои ветви высоко над головой лекаря, образуя подобие зелёной крыши. Она защищала сифов от дождей и ветра, но…       «А пожары? Грозы? Не слишком ли их город уязвим? А эта уродливая махина, что же, дворец?»       Лекарь с усмешкой уставился на видневшийся впереди пик конусоподобного здания. Пока Нуска стоял неподвижно, рассматривая поросший мхом «дворец», который больше напоминал огромный муравейник со своими маленькими круглыми окошками, его плечи снова облюбовали светочи. Нуска в очередной раз смахнул с себя назойливых насекомых и злобно зыркнул на нескольких прохожих, которые пялились на него.       — Что, хаванцев никогда не видели? — буркнул он под нос и продолжил свой путь ко дворцу. Каким бы отвратительным не был оказанный ему приём, ночевать где-то нужно было.       Глазея по сторонам, Нуска про себя отметил, что сифы делились на некие… группы? Стражники носили строго жёлтые одеяния, женщины, дети и старики, коих было много, — оранжевые, а вот некоторые сифы с особенно озабоченными лицами были одеты в зелёные одежды.       «Это каким-то образом определяет их ранг? Или-и-и…!»       Нуска почувствовал, как земля уходит у него из-под ног. Он так засмотрелся на пробегавшего мимо старика в зелёном плаще, что оступился и, кажется…       — Thˋa-a-are! — проругался лекарь в голос.       … свалился в… колодец?       Больно ударившись головой, кубарем прокатившись вниз, свезя кожу с рук и коленей и порвав свою последнюю одежду, Нуска головой плюхнулся в ледяную воду. Слава духам, что она доходила ему лишь до бедра, но… высокий круглый лаз зиял высоко над головой, как минимум, в высоте пяти метров.       — Thˋare! — снова выругался Нуска. — Эй, кто-нибудь!       Вскоре над ямой возникло лицо того самого старика в зелёной накидке. Он недоверчиво глянул на Нуску.       — Позовите кого-нибудь! Пусть помогут мне вылезти! — прокричал Нуска, выпрямившись. Он хоть и выглядел сейчас грязным, мокрым и помятым, но на местного пройдоху, любящего выпить, точно не походил. — Я — придворный лекарь эрда! Так и передайте! Пусть помогут мне выбраться!       Лицо старика вдруг пропало. Он ничего не ответил, но Нуска всё же надеялся на его совесть. Со вздохом привалившись к земляной стене, лекарь тупо уставился перед собой. Его по кругу мучили одни и те же мысли: горящие поля, голод, Тиама, сердце дракона, Мара, Син и Тиарра, Син… Син…       Нуска зажмурился и вздохнул, откинувшись головой на земляной полог.       «Он ведь не сможет. Он не будет с ней. Даже ради спасения Скидана. Он договорится… Он ведь…»       Спустя пятнадцать минут думать стало трудно. Было так холодно, что зубы стукались друг о друга с такой силой, что Нуска и вовсе боялся лишиться их. Всё тело сотрясала дрожь. Светлая энергия медленно испарялась из тела — вместе с его жизненными силами.       «Какая же это будет глупая смерть! В колодце! В незнакомом городе! Thˋare, thˋare!» — ругался он про себя, пытаясь согреться с помощью остатков дэ.       Видимо, его старания не остались незамеченными. На ту светлую энергию, которую он источал, вскоре стали слетаться светочи. Их не пугал тёмный глубокий колодец и вода — они слетались вниз тонкой дорожкой света.       Вскоре их стало так много в узком и тесном колодце, что он заискрился. Стоило рою светочей перелететь с одного места на другое, как над головой мелькали блики.       «Thˋare! Я не умру здесь, ни за что, только не так! Если никто не придёт мне на помощь — значит, выберусь сам!» — решил Нуска.       Казалось, светочи, что расселились на нём от самых бёдер до головы, придавали сил. Словно подпитывали его, делясь светлой дэ. Нуска даже с некоторой благодарностью взглянул на слепящих глаза насекомых, а затем рывком двинулся к стене. Смахивать светочей он не хотел — сейчас бы он не пережил со спокойным сердцем смерть даже одного из них. А, коснувшись крыльями ледяной воды, они бы наверняка умерли. Но ведь всё равно прилетели сюда…       Нуска схватился руками, которых не чувствовал, за земляной склон. Он был ровным и вертикальным, пытаться ползти по нему — что скрестись о каменную колонну. Но выбор был невелик. Нахмурившись, Нуска нащупал первый выпиравший из-под гладкой земляной стены корень, схватился, и пополз вверх.       Очень медленно, так медленно, что и самого лекаря затошнило, он начал взбираться вверх. Нащупывая руками корни, он ставил на них ноги. Тяжело дыша, обливаясь таким же холодным потом, каким был и ночной воздух, он полз вверх. На свободу. К жизни.       Его желание выжить в этот момент перечёркивало всё. Его несчастное прошлое. Его отсутствующие в памяти детство и родителей. Самого эрда.       Он просто. Хотел. Жить!       Неважно, что будет за этим земляным склоном, неважно, что будет с ним дальше. Пусть его живьём проглотит дракон-Тиама, но… Сейчас он должен был выжить.       Как же холодно.       Ноги деревенели.       Нуска уже не чувствовал лица и своего дыхания. Перед глазами всё плыло, но… он медленно, шаг за шагом, взбирался вверх. К звёздному небу, к жизни.       — Нуска!       Голос показался знакомым. Лекарь пополз быстрее, но вдруг остановился. Задумался.       — Что?       Послышался шум. Кто-то над головой Нуски свесился вниз, протянув руку.       — Хватайся!       И Нуска, медленно и чётко, вдруг сказал:       — Нет.       Повисла тишина. Нуске хотелось расхохотаться, но сил на это не было. Зубы стучали друг о друга как безумные.       — Нуска, пожалуйста, возьми мою руку. Я помогу тебе выбраться, — послышался более спокойный и уверенный в себе голос.       — Не-а. Нет, — вдруг сорвалось у Нуски с языка.       Снова повисла тишина. Глубокая, страшная. Сердце из последних сил колотилось в груди, молило согласиться и одновременно… не соглашаться. Что же это? Что происходит? Нуска и сам не понимал. Он реагировал инстинктивно.       — Нуска… Если ты злишься, давай обсудим там, наверху. А сейчас дай мне помочь тебе.       — Я сказал «нет»! Не нужна мне помощь всяких напыщенных аристократов! — прорычал так громко, как мог, Нуска в ответ. И затих. Его рука, что держалась в этот момент за корень, предательски затряслась. Было даже страшно.       И тут Нуска услышал всплеск. Он слишком поздно понял, что кто-то спрыгнул в воду. Кто-то, чтобы помочь ему, тоже спрыгнул в колодец… Как же так? Нуска не ожидал этого. Когда он валялся в помойной яме, все лишь проходили мимо. Кто-то, высокомерно глядя на него, кидал ему монетку. Но… никто и никогда. Не прыгал в помойную яму вместе с ним.       Чьё-то дыхание слишком скоро обожгло его ухо. Чьи-то руки слишком рано и слишком крепко обхватили его пояс.       — Хорошо. Тогда я выберусь отсюда вместе с тобой.       На этот раз Нуска не имел никакого права протестовать. Кто-то тащил его вверх. А он лишь чувствовал чьё-то неровное дыхание у лица. Еле ощутимый запах миндаля и грушевых цветов…       Запрокинув голову, Нуска уставился вверх. С каждой секундной небо становилось всё ближе и ближе, а светочи, словно потревоженные кем-то, ярко горящим роем взметнулись вверх. Нуска затаил дыхание: это было красиво. На секунду небо усеяла ещё одна сотня звёзд, но это были всего лишь огоньки светочей.       Когда Нуску, как рыбу, выбросили на землю, а он почувствовал на своём лице капли воды, ему всё же пришлось разлепить глаза.       Тяжело дыша, низко склонившись над ним, навис эрд. Его дыхание было частым — как после долгой тренировки. С его длинных распущенных волос лилась вода, но Нуска где-то глубоко в душе ощущал протест. Что-то внутри не давало поддаться моменту, но…       Эти голубые глаза. Они смотрели на него, как на что-то утерянное. И одновременно как на что-то случайно приобретённое. Как на родовую драгоценность или реликвию, как на…       — Поцелуй меня, — тихо отозвался Нуска, чувствуя, как его сердце болезненно сжалось. То ли от холода, то ли от внезапной встречи.       Глаза Сина расширились, забегали. Но…       Нуска ощутил это так, словно его губ коснулся случайно слетевший с грушевого дерева лепесток. Так трепетно и так мягко. Они поцеловались.       — Пойдём со мной, Нуска.       И Нуска кивнул. Вцепившись в эрда руками и ногами, он повис на нём, не желая отпускать.       — Ты же не был с ней? — вдруг проронил Нуска, когда немного отогрелся, плотно прижимаясь и повиснув в объятиях Сина.       — Конечно, нет. Я не… мне не нужно это. Нуска, мне нужен только ты. Нуска…       Такое горячее дыхание над ухом. Такие горячие поцелуи, чем… Нуска заслужил их? Потому что попросил?       — Прости… — невнятно пробормотал Нуска, зарывшись в плечо. Он чувствовал, как его занесли в какое-то здание, как воздух стал ещё теплее, а Син, держа Нуску на руках, стал взбираться по ступенькам.       — Это ты меня прости… Я не думал, что… Прости. Будь всегда рядом со мной.       Нуска почувствовал, как его волосы на макушке потрепали. Он кивнул.       — Это ты всегда будь рядом со мной… — очень тихо сказал Нуска в ответ.       Когда они уже заходили в комнату, их покой вдруг потревожили. Нуска, который всеми силами боролся со сном, вдруг услышал:       — Нуска! Я знаю, кто это, я был на месте поджога! Это…       — Завтра, — прервал обеспокоенный голос другого мужчины Син. Он говорил очень спокойно, даже тихо, но в его тоне слышались повелительные нотки.       — Но…!       — Завтра, — холодно оборвал Син и захлопнул дверь.       А затем Нуска ощутил себя в мягких покрывалах. Ему было тепло и хорошо… как на стоге сена, в конюшне эрда.