Прекрасное далеко, не будь ко мне жестоко...

Я тебе ничего не скажу,

И тебя не встревожу ничуть,

И о том, что я молча твержу,

Не решусь ни за что намекнуть.

Целый день спят ночные цветы,

Но лишь солнце за рощу зайдет,

Раскрываются тихо листы

И я слышу, как сердце цветет.

И в больную, усталую грудь

Веет влагой ночной… я дрожу,

Я тебя не встревожу ничуть,

Я тебе ничего не скажу.

А. Фет — Я тебе ничего не скажу.

Неумолимо урок подходил к концу. Всё оставшееся время, они не сказали друг другу не слова. Когда Марат дорисовал звёздочки, Андрей сидел и с глуповатой улыбкой разглядывал их где-то с минуту, а потом, будто бы опомнившись, потянулся к рукаву, чтобы раскатать его обратно. Совершенно не хотелось, чтобы кроме Марата кто-то видел его шрамы. Но внезапно руку его перехватили пальцы Суворова и остановили, удерживая на месте. Андрей без слов вопросительно посмотрел на него. Марат что-то произнёс одними губами. Он не услышал, но прочитал в глазах просьбу, почти мольбу «оставь». И Андрей оставил. Не стал трогать свой рукав от слова совсем. По-началу было очень неудобно. Обнажая свои шрамы и смотря на них так долго, он будто бы обнажался сам, а от этой мысли, по его коже бежали неприятные мурашки. Никто из одноклассников даже не смотрел на них. Всем было плевать. Это хоть как-то успокаивало. Постепенно Андрей начал смотреть на свои шрамы не как на что-то мерзкое, а как на то, что спасало его иногда от риска сойти с ума, к которому он был всё ближе и ближе с каждым днём. В обществе давно устоялся стереотип, что нанося себе повреждения, некоторые люди заглушают моральную боль физической. Это ни коим образом не относилось к Андрею. Ему физической боли и от Ильдара хватало. Он оставлял порезы, чтобы доказать, что его тело до сих пор принадлежит ему. Только вот кому доказать? Отчиму? Самому себе? Андрей не знал, но все эти почти незаживающие раны на его руках, казалось, кричали ему «Ты до сих пор принадлежишь себе. Себе! Не Ильдару! До сих пор! До. Сих. Пор. Слышишь?!» Андрей слышал. И от этого ему правда было хоть немного, но легче. Но если кому-то рассказать об этом, на него тут же повесят ярлык шизоида, ведь какому нормальному человеку будут что-то "говорить" порезы? Это бред. Полный бред. Но иногда только он помогал Андрею держаться на поверхности. Потом Марат снова положил голову ему на плечо и накрыл рукой сгиб локтя. Ему, казалось, было абсолютно плевать, кто и что о них подумает. Остального мира будто бы не существовало для него. Это было странно. Чертовски странно ощущать, что рядом с ним Андрею тоже становилось плевать. Мир сузился до одной маленькой точки, а точнее, до парты, за которой они сидели. Нет, остальное тоже имело место быть, но это было так не важно, так неинтересно ему сейчас. Андрей думал, что знает Марата уже целый год, но по-настоящему начал узнавать только сейчас. При чем, для того, чтобы узнать, им не нужно было разговаривать сейчас. Достаточно было молча сидеть рядом, ощущая, будто души сами начинают переплетаться. Андрей был уверен, что думает какую-то несусветную дичь. Ну какие души? Но ему было так тепло и хорошо от этой мысли, что прекращать думать об этом было выше его сил. Ближе к концу урока к ним внезапно повернулся Искандер и гаденько усмехнулся, прошептав что-то из разряда «пидоры». Марат даже не пошевелился. Он вообще, кажется, лежал с закрытыми глазами. Суворов определённо услышал одноклассника, но опять же, ему было всё равно. Увидев такую спокойную реакцию Марата, Андрей решил, что тоже "дёргаться" не будет. А смысл? Кто такой Искандер, чтобы одним своим словом заставить их перестать что-то делать. Никто. Когда до конца урока уже оставалось парк минут, а историк закончил вести тему, Марат внезапно приблизился к уху Андрея и как завороженный прошептал: — А ты Земфиру знаешь? Васильев не сразу понял смысл вопроса. Сейчас, когда чужое горячие дыхание обжигало мочку уха, он своё имя бы наверняка не вспомнил сразу, а тут, Земфиру какую-то. Через пару секунд до него дошло, что имеет ввиду Марат, и Андрей неуверенно кивнул. — Сыграешь мне? — спросил он так неуверенно, будто бы от ответа зависела его жизнь. — Сегодня? — Андрею хотелось, чтобы Марат сказал «да», чтобы снова повёл к себе домой, снова отвлёк от проблем. Не решал, а просто отвлёк на какое-то время. Просто хотелось побыть рядом с ним, когда вокруг никого. — Не обязательно, когда тебе удобно, — пожал плечами Марат. И это было даже лучше, чем «да». Он снова давал ему выбор. Андрею было удобно всегда. Наверное, он бы даже не задумываясь помчался домой к Марату, даже не вспомнив о родном доме, если бы там не было Юльки. Ведь угрозы Ильдара никто не отменял. Хотя сейчас, в голову всë чаще стали закрадываться мысли, о том, что сестра постоянно находится с матерью и отчим просто не может ей ничего сделать. Но Андрей всё же думал, что даже при таком раскладе проверять не стоит. Внезапно он очень остро ощутил необходимость услышать подтверждение своих мыслей о том, что Ильдар ничего Юле не сделает. Но от кого это услышать? Никто не знает его проблемы, и Андрей не хочет, чтобы кто-то узнал. — Слушай... — начал Васильев, сам не веря, что говорит это. Марат поднял голову с его плеча и внимательно посмотрел прямо в глаза. Андрей отвёл взгляд, не выдерживая долгого зрительного контракта, — Я тут подумал просто... и это.. — он вдруг понял, что просто не может подобрать подходящих слов, в горле встал ком, а руки нервно задрожали. Марат заметил перемены в его настроении, но ничего не стал делать и говорить, лишь замер, словно боясь напугать. — Ну... невозможно же навредить человеку, который постоянно находится под защитой матери, верно? — спросил он. Брови Марата медленно поползли вверх. Он явно не понимал, к чему клонит Андрей. — Ну вот если человек угрожает, что... ну... изна... изобьëт кого-то, а этот кто-то постоянно находится под защитой матери, он же не сможет этого сделать? — заикаясь наконец произнёс Андрей. Ему хотелось разрыдаться от того, какую несусветную чушь он несёт. На секунду задержавшись бегающим взглядом на глазах Марата он замер. В этих глубоких карих глазах читалось полное непонимание происходящего. Нет, он скорее всего понял, что имеет ввиду Андрей, но до него не дошло, зачем вообще он это спрашивает. А Васильев же в свою очередь, молчаливым взглядом будто бы молил, кричал о помощи. Ему было нужное подтверждение своих слов. Больше ничего. Только подтверждение. — Не может, конечно, — задумчиво произнёс Марат, но это прозвучало так неуверенно, что Андрей не поверил. Он чувствовал себя эгоистом. Вместо того, чтобы в очередной раз придти домой и терпеть всё, что с ним делал Ильдар, он сейчас спрашивал, не будет ли ничего сестре, если он оступится. Он уже хотел сбежать. Уже думал лишь о себе. Это неправильно, так нельзя... Внезапно ход его мыслей прервал звонок с урока. Все стали выходить из кабинета, а Андрей не мог и сдвинуться с места. Ему хотелось кричать, разрывая голосовые связки. Кричать так, чтобы самому оглохнуть. Ему никогда не давали этого делать. Никогда. Ильдар закрывал рот рукой, чтобы ненароком соседи не услышали. Сам Андрей, запершись в ванной до крови кусал губы и глотал слёзы, чтобы не услышала мама. Ведь тогда начнётся скандал. Истерика. Его обвинят в том, что он её счастливую семью разрушить пытается и не даёт строить женское счастье. А кричать хотелось сильно. Бездумно, без слов, просто орать, срывая горло, так, чтобы весь мир услышал. Но миру не было до него дела. Никому не было. Внезапно Андрей почувствовал, как по щекам бегут горячие солёные слёзы и капают на тетрадные листы. — Андрюша... — позвал его Марат и осторожно дотронулся до плеча, — Пойдём в наше место? — спросил он. И они пошли. В этот раз при ходьбе Андрей даже не чувствовал боли. Вся боль перенеслась в сердце и это было намного, в тысячи раз хуже. Марат вёл его за руку, словно боялся потерять по дороге и больше никогда не найти. Всё время, пока они шли, он сдерживал слёзы из последних сил, но как только Марат завёл его за деревья, где их снова не видел остальной мир, Андрей не выдержал. Он рыдал так, будто весь мир рушился под его ногами, будто в жизни не осталось вообще ничего хорошего, будто всё светлое куда-то исчезло в один миг. Хотя на самом деле, так оно и было. Он играл в музыкалке песню «Прекрасное далёко, не будь ко мне жестко». Какая ирония, ведь его далёко оказалось жестоким и совсем не прекрасным. Лучше бы оно вообще никогда не наступало, лучше бы он умер где-то лет в тринадцать, попав под автобус например. Тогда он бы не знал Ильдара и его издевательств. Но в то же время, неизвестно, что было бы с таким случае с Юлей и смогла бы мать защитить её? Чëртов замкнутый круг. Марат подошёл к нему и осторожно обнял, будто бы боясь сломать. Андрей обхватил его руками, уткнулся носом в плечо и прижался крепко-крепко, как к последней возможности спастись. Слёзы лились сами собой. Он уже не соображал вообще ничего. Просто цеплялся дрожащими пальцами за куртку Марата и периодически всхлипывал. — Я.. не хочу.. — внезапно прошептал Андрей, не ожидая этого от самого себя. — Чего не хочешь? — спросил Марат. А он и сам не знал, чего. Он не хотел возвращаться домой. Не хотел чувствовать руки Ильдара на своём теле. Не хотел потом по два часа сидеть в ванной до крови растирая вихоткой кожу, чтобы смыть его прикосновения с себя. Не хотел потом ложиться спать, зная, что во сне всё будет повторяться снова и снова. Снова и снова. Слёзы. Боль. Кровь. Рука, зажимающая ему рот. Он ничего этого не хотел! Он просто хотел жить нормально! Без боли и страха! "Ну неужели так сложно избавить меня от всего этого?!" — мысленно закричал он, сам не понимая, к кому обращается. Марат не пытался его успокоить. Не пытался пожалеть. Он молча прижимал его к себе и гладил по спине. Он не знал, что чувствует Андрей, но не смотря на это, он пытался разделить его боль. — Мин синең белән, — прошептал Суворов и поцеловал его в висок. Этот жест, был таким успокаивающим, что Андрей медленно начал приходить в себя. Со стороны, возможно, это выглядело странно и сразу вспомнился подкол Искандера. Но никого со стороны не было. Никто не мог их осудить и унизить. Их просто не видели здесь. Да даже если бы видели, плевать. Марату сейчас было намного важнее привести Андрея в чувства. И если для этого нужно его в висок поцеловать, он без проблем готов это сделать. "Да хоть в губы!" — подумал он с вызовом, но тут же испугался своих мыслей. Вот это точно, сто процентов странно и думать даже о таком нельзя. — Давай прогуляем остальные уроки? — внезапно предложил Марат, пытаясь отвлечься от собственных мыслей, — Пойдём ко мне. Андрей поднял на него покрасневшие от слëз глаза. Он не знал, что на это ответить. С одной стороны, за прогулы ему могло очень сильно влететь, если не от Ильдара, который теперь опасался его трогать, то от матери, но с другой... Возвращаться сейчас в школу, совершенно не хотелось. Домой - тем более. Ильдар Юнусович сегодня должен был работать до самого вечера, но всё равно, его присутствием будто бы пропитались стены комнаты Андрея. — Скажем, что тебе плохо стало, — добавил Марат, чувствуя его сомнения. — Давай, — внезапно согласился Андрей. Возможно через какое-то время он снова почувствует себя эгоистом и будет ненавидеть за то, что дал слабину, но сейчас он просто хотел снова почувствовать себя живым. Нужным. А так он ощущал себя только дома у Марата. И, конечно, в его объятиях, — Я сыграю тебе Земфиру.