Режиссёр смерти: Последний дебют

Неожиданно для всех раздался неприятный стук по микрофону, и через громкоговоритель прозвенел задорный голос Добродея Зайтеникова: – Итак, дражайшие мои актёры, уже отыскали грязного убийцу? Нет? Как жаль! А ведь убийства продолжатся, если вы не отыщите грязного жизнеобрывателя... Ой, то есть душегуба! Но сейчас не об этом. Знаете, я решил, что вы слишком мало знали убитых, потому не проявили к ним никакой жалости! Труп и труп, что с него взять? И вы продолжаете спокойно есть, ходить в туалет, спать, ибо вы все думаете лишь о себе, лишь о своих жалких и ничтожных жизнях, а о других подумать у вас не выходит! Вам не больно ха других, вам больно только за себя, бессердечные твари! Мне это совершенно не нравится, ведь эти два маленьких человека тоже умели мыслить, тоже мечтали о чём-то, о чём-то переживали и так далее. Понимаете? И я хочу познакомить вас с бедняжкой Лебединой и бедолагой Ванзетом ближе. Сэмюель Лонеро отправится в комнату Ванзета Сидиропуло, а Ева Вита – к Лебедине Грацозиной; там вы отыщите два конверта, вернётесь к остальным и прочтёте их содержимое вслух. Идите! Сэмюель и Ева опасливо переглянулись и отправились вместе на четвёртый этаж. Максим Убаюкин и Стюарт Уик хотели последовать за ними, но Затейников им пригрозил: – Я вас пристрелю, если направитесь за ними! Я дал указание, так следуйте ему! Вскоре композитор с актрисой вернулись с жёлтыми конвертами, запечатанными красным сургучом в руках, и сели за стол. Добродей шумно ухмыльнулся: – Славно! Что ж, с кого начнём? Эники-беники... Начнём с первой жертвы: несчастного Ванзета! Сэмюель, открой конверт и начни читать. Сэмюель покорно распечатал конверт, вытащил оттуда жухлый лист бумаги и стал читать:

Бесполезное, никчёмное, бездарное дитя

Испытать себя решило у матушки-судьбы.

Та ему ответила, губами шелестя:

«Нет тебе удачи, нет тебе хвальбы».

«Меня никогда никто не любил. Сколько себя помню, я ни разу в жизни не услышал ни одного хвалебного слова от родителей, только постоянные упрёки, оскорбления и постоянное сравнение с другими детьми, мол: «Смотри, твоя одноклассница умеет петь, а ты – нет», «Смотри, твой одноклассник – отличник, а ты – нет», «Смотри, твои друзья красивые, ухаживают за собой, а ты – нет» и прочее. Меня всегда считали бездарным, бесполезным, ошибкой природы, безгенным существом, а вот мои родители наоборот были гениями: мама профессионально преподавала язык и литературу в известном институте, была многоуважаема и всеми любима, отец был удачливым бизнесменом, чьи дела всегда шли в гору и которого всегда окружала слава, женщины, любовь... А что умел я? Умел только портить бумагу бессвязными предложениями и словами, выдавая это за «пьесы», «повести», «романы»! Даже когда я победил в международном конкурсе драматургов никто не радовался за меня, ни друзья, которые совершенно не разбирались в теме писательства, ни родители, ни учителя. Всем было всё равно на меня и на мои успехи, потому что считали меня бесполезным и беспомощным. Я страшно завидовал. Я всегда всем завидовал и кусал пальцы до крови от отчаяния, спрашивал Господа, за что мне такая страшная ноша, как зависть и презрение со стороны родителей? Чем я заслужил это? Своим рождением? Может, мне вообще не стоило появляться на свет? Если я умру, и никто обо мне даже не вспомнит, никто не прольёт ни слезинки на моей могиле, все будут смеяться и хохотать, вспоминая глупого, безудачливого и бесполезного Ванзета. Нет, обо мне даже вспоминать не будут, а безразличие – самый главный мой страх, который окружал и преследовал меня всю жизнь. Ха-ха, да, вся моя жизнь – сплошная ошибка. Я это прекрасно понимаю, но лучше бы я был совершенно туп, слеп и не понимал ничего. Боже, если бы я мог переродится, я бы желал стать тем, кого все любят без исключения, кем все восхищаются и на кого все равняются. Да, это моя мечта... доказать, что я чего-то стою, что меня можно уважать и любить. Но был в моей жизни единственный человек, который смог помочь мне стать лучше. Сэмюель, спасибо тебе. Ты был единственным, кто верил в меня по-настоящему, а не наигранно. Только с твоей поддержкой я до сих пор не наложил на себя руки...» Сэмюель судорожно вздохнул; брови его с сложились домиком, голос дрожал и глаза панически бегали по тексту. Глубоко вздохнув, он сложил письмо. – Я не могу дальше читать. У меня сердце разрывается... Бедный Ванзет... – Он действительно был благодарен тебе, – с печалью в голосе сказал Добродей. – Можно сказать, твоя поддержка была его единственным смыслом жизни. Ни любовь, ни родители, ни писательство – нет, только ты. Ты был его солнцем, Сэмюель. – Пожалуйста, не надо говорить так... – Говорить правду? Тебе она не нравится? – У меня сердце сейчас разорвётся от жалости! Я не хочу брать такую ответственность и быть чьим-то смыслом жизни! – закричал, зажмурившись, юноша. Он схватился за голову и затрясся. – Мне его... мне всех нас жаль... Мне плохо от своей беспомощности! Я ничего не смог и не могу сделать! Сэмюель не выдержал и расплакался. Стюарт неуверенно подошёл к приятелю и с щемящим в груди сердцем обнял его. Остальные последовали его примеру, окружили композитора и также подарили ему свои объятия. Самым смешным было то, что они больше жалели Сэмюеля, нежели покойного Ванзета. – Ну хватит распускать нюни, продолжим чтение! Ева, открой конверт и прочти следующую судьбу! Все, слушаем внимательно! Вита со странным хладнокровием раскрыла конверт, разломав сургуч на несколько частей, что упали к её ногам, извлекла письмо и начала читать:

То, что с девой случилось совсем не смешно

Грязен и низок поступок того,

Кто коснуться решил чужого цветка,

И родится на свет его дитя...

«Я, Лебедина Грацозина, выросла в достатке, но в строгой и даже, если так можно сказать, хладнокровной семье, которая совершенно не любила никакие проявления чувств и эмоций, потому я так скудна на них. Меня не научили ни плакать, ни радоваться, ни злиться, ни бояться, потому я казалась всем странной, пугающей и не от мира сего. Всегда каменное, бесчувственное лицо стало моей повседневной маской, которую я попросту не могла снять. Но даже так я любила своих родителей. Любили ли они меня? Не могу сказать точно, однако могу сказать, что меня не били, не унижали, а просто воспитывали так, как им надо. В подростковом возрасте я волей случая встретила своего будущего супруга, который научил меня искусству любви, хотя сам он был весьма скромным и таким же странным, почти бесчувственным человеком, как я. Мы нашли друг друга, стали одним целым и были по-настоящему счастливы. Любовь... такое приятное, оказывается, ощущение. Бабочки в животе, чувство окрылённости, возвышенности – всё это до сих пор преследует меня, когда я вспоминаю о своём счастье, которое, казалось, я не заслуживала... Родители не знали о моей любви и не должны были знать. Что бы они сделали, узнай, что у меня есть чувства? Не знаю, но мне было не по себе от мысли об этом. Но недавно я в первый раз испытала самый настоящий страх. Боже, я теперь понимаю, как тяжело быть женщиной... Я шла по парку, поздно возвращаясь с работы. Было тихо, никого рядом, только шелестящие листвой деревья и мерцающие лампы. Краем глаза я заметила за собой мужчину в чёрном капюшоне, что шаг за шагом шёл за мной и будто бы ускорялся. Я просто приняла это как факт, не стала ни убегать, ни прятаться, – мало ли это был простой человек, а я буду прятаться от него. Но вскоре он подбежал, схватил меня за руки и насильно затащил в кусты. Что я чувствовала? Страх, самый настоящий страх, наверное... Я не кричала, ни билась, я просто была в окоченении, пока он срывал с меня одежду, всячески лобызал моё тело и делал свои грязные, низменные вещи. Кончив, он тотчас собрался и бросился в бега, оставив меня в рваной одежде лежать в кустах. Наверно карма существует, раз его почти сразу после этого преступления насмерть сбил грузовик на дороге. Отдышавшись и придя в себя, я накинула своё пальто, скрыв наготу, перешагнула через его труп и отправилась домой, где меня встретил мой Адам. С диким ужасом он осмотрел моё тело, обработал раны, нанесённые насильником, и весь вечер ухаживал за мной, коря себя за то, что не спас меня; я же его успокаивала и сама пыталась успокоиться. Но, так как я не умела плакать, я всего лишь опускала голову и погружалась вглубь себя, в попытках унять бушующее сердце. Спустя время Адам заметил, как мне с каждым днём становилось хуже. Мы проверились по тесту, – и что ж? – насильник зачал во мне ребёнка, оставив после себя «наследие». Я была в ужасе. Бедное, грязное, несчастное дитя! Я считала, что раз уж он создан из насилия, то и вырастет неким комом насилия, потому хотела как можно скорее избавиться от него. Пусть умрёт новое сердечко, что я носила под грудью! Но Адам разуверил меня. Он готов был принять чужое дитя как родное и вырастить из него толкового человека, ведь в самом деле же он ни в чём не виноват...» Последние слова Ева произнесла дрожащим голосом и со слезами, что скоротечными реками лились из её прекрасных васильковых глаз. Стюарт и Элла в ужасе переглянулись друг с другом. Не может быть! Бедная, бедная Лебедина! Это был чужой ребёнок, а не адамовское дитя! И ужас, который сочился из уст бедной женщины перед своей смертью, был вторым в жизни её страхом! И им стало стыдно, что они послушали Лебедину и оставили её одну. Добродей похлопал в ладоши, заставив бедняжку Еву расплакаться сильнее. Она села на место, дрожа всем телом и закрывая лицо руками; Максим Убаюкин подошёл к ней со спины и крепко обнял, утешающе погладив её по русой голове. – Браво, браво! Вы с Сэмюелем хорошие чтецы, Ева! – восклицал Затейников. – Заткнись наконец... – прошипел сквозь зубы раздражившийся Стюарт. – Что за грубости, что за грубости! Но я счастлив их слышать! Значит, истории бедных мёртвых вас тронули до глубины души, а это мне и надо было! – Откуда ты вообще узнал про их жизни?! – вскричал доктор Такута. – А, может, ты и вовсе лжёшь?! – О-о, это всё секрет! Но я не лгу и знаю про ваши жизни всё до мелочей; я знаю всю вашу подноготную, потому для меня вы совершенно наги. Могу доказать тебе, что я не лгу: вспомни Азизу, Табиб! Табиб мгновенно посерел, широко распахнув глаза от удивления и ужаса и вскричал: – Откуда ты?!.. – О-о, я знаю всё о вас! И, когда вы умрёте, я заставлю других читать про вашу жизнь так же, как вы делали это сейчас! – Добродей злобно рассмеялся. – Кстати, чуть не забыл о выгодном предложении! Хотите ли узнать, кто будет следующей жертвой??? Все промолчали. Они и хотели знать, кто станет следующим, и не хотели: никому не хотелось готовиться к следующему зверскому убийству или становится следующей жертвой. – Приму молчание за согласие, – всё злорадствовал Добродей. – Так вот... «Тот, кто возомнил себя главным героем», станет следующей жертвой! Но вы понимаете, все мы главные герои своих жизней, так что воспринимайте фразу так, как вы хотите! Засим откланяюсь и пожелаю вам удачи! Смех раскатистым громом прогремел на всех этажах, заставив кровь застыть в жилах. Все молчаливо переглянулись. – Это что получается? Я стану следующей?? – вопросила удивлённая Илона. Но, казалось, её это не испугало, а наоборот развеселило и потешило её самолюбие. – Почему ты?..– с ужасом смотря на девушку, спросил Сэмюель. – Да потому что я главная героиня криминального рассказа, глупенький блондинчик! – она сложила ногу на ногу, и ухмылка прорезала её пухленькие губки. – Ну всё, я буду ждать своего убийцу! Поверьте, я обязательно выживу и подерусь с ним, чтобы спасти всех вас, глупеньких и несмышлёных! – «Тот, кто возомнил себя главным героем»... Но ведь он сказал это в мужском роде! – нахмурился Пётр Радов. – И? – Но ты же не мужчина! – Вообще-то он так сказал, чтобы интриги навести! Да и вас, мужиков, больше, чем баб здесь, поэтому он так и сказал, чтобы все х под одну гребёнку загрести, да и интриги подложить! Все зашептались: – Интег’есно, кого он имел в виду?.. – Так кем будет следующая жертва? – Он прав: мы все главные герои своих жизней! Так кто будет убитым?.. – Хоть бы не я, хоть бы не я!.. – А кого следующим подставят, как думаете? – Нам надо предотвратить убийство! – внезапно с решимостью воскликнула Марьям. – Да, во что бы то ни стало, – согласилась с подругой Элла.