Режиссёр смерти: Последний дебют

По заходу в купе друзей встретили двое мужчин: болтливый солист на верхней полке и молчаливый доктор на нижней. Солист был мужчиной двадцати семи лет очень приятной наружности: короткие каштановые волосы лентами выглядывали из-под красной фетровой шляпы, большие зелёные глаза сияли подобно изумрудам, на веках (ото лба до глаз) и по подбородку широкими линиями темнели линии тату. Под коричневым пальто с красным шарфом он был одет в бирюзовый клетчатый фрак, белую водолазку с красным галстуком, белые брюки и чёрно-белые туфли на шнурках. Доктор оказался темнокожим тридцатиоднолетним мужчиной с волнистыми иссиня-чёрными волосами, собранными в гульку, густыми бровями, круглыми ушами, большим лбом и очками ромбовидной оправы, за стёклами которых таились ярко-розовые глаза. Одет он был в ярко-красную удлинённую куртку, розовую рубашку с синей сумкой на поясе, тёмно-малиновые карго и коричневые туфли с тёмным градиентом и на шнурках. Пока доктор читал детские сказки, солист сразу же завёл композитора в разговор и крутился с ним в словесном танго, обсуждая то погоду, то предстоящее путешествие. Пётр был простым человеком, вернее, человеком, который только хотел показаться простым, а на деле был совершенно не прост и походил на сложный механизм, который очень трудно изучить и понять. Хотя его светлый лик и озаряла добродушная улыбка, в душе тревожного скрипача она помимо доверия вызывала сомнение. Что-то не так было в том, как он улыбался, что-то совершенно иное царило в его душе и мыслях, пока он с доброжелательностью протягивал руку для рукопожатия музыкантам, и ласково лепетал о том, о сём. Но, несмотря на возникшее нехорошее предчувствие в душе Уика, стоит отметить: голос у солиста был очень приятный и мелодичный. – Quel charmant compagnon vous avez! (фр.: Какой очаровательный у вас компаньон!) – обратился солист к Стюарту и снова повернулся к Лонеро: – Вы ведь впервые на поезде? – Второй раз в жизни. – Что ж, будем знакомы! Я Пётр Радов, солист. – А я Сэмюель Лонеро! – воскликнул композитор. Пётр улыбнулся. Поняв, кто перед ним сидит, он вдруг опешил, разинув рот. – Quoi-quoi? (фр: Что-что?) – Я Сэмюель Лонеро. – А... А какой у вас род деятельности? – Я композитор. Меня господин Затейников попросил написать музыку для мюзикла, вот я ему еду помогать: буду дирижировать! Пётр усмехнулся и шумно сглотнул. – Мне Затейников рассказывал о великом и непревзойдённом Сэмюеле Лонеро, но я не думал, что это вы... Я представлял вас как мрачного возрастного человека или серьёзного мужчину, думал, что великим маэстро должен быть человек не младше тридцати... Сколько вам лет? – Семнадцать. – Ба! Да вы совсем мальчик! Я... Честно, я поражён. – Мне все так говорят, я уже привык. Почти все думают, что гениями могут быть только возрастные люди, потому к моему таланту относятся с подозрением и даже усмешкой. – Но это правда поразительно!.. А откуда вы родом? – Я из Октавиуса. – Октавиус... Это небольшой городок, верно? – Да! Мы потом с отцом переехали в Даменсток. – А ваш отец?.. – Он судья. – Ба! Я думал, что вы однофамильцы, а вы, оказывается, родственники! Что ж, будем знакомы ещё раз, господин Лонеро! Они вновь пожали друг другу руки. – Но почему вы назвали меня господин Лонеро? – На ты, давайте на ты! – Хорошо, но тогда никаких господинов! Можно просто Сэм или Сёма. А то ты как Стюарт «господин» да «господин»! – Потому что вы гений и мастер, а мастера называть «Сёмой» очень странно, – сказал Стюарт. – Соглашусь со Стюартом, «господин Лонеро» звучит солиднее. – Но я младше вас двоих! – Мы так выражаем своё уважение вам, господин Лонеро, – сказал Стюарт и замолк. Больше он не появлялся в разговоре Петра и Сэмюеля, которые без устали болтали всё время то о музыке, то об искусстве в целом: Радов часто вставлял иностранные фразочки в разговор, а Лонеро просил Уика переводить ему сказанное. Доктор слушал их, попутно читая сказки, и порой то усмехался при произнесённых шутках, то бросал беглый изучающий взор на соседей. Незаметно подкрался вечер. Сэмюель и Пётр, утомлённые бурным разговором, уже вовсю смотрели десятые сны, а между тем Стюарта мучили тревожные мысли. В попытках отвлечься, он то читал книгу, то вертелся с боку на бок, то отчаянно бился в попытках заснуть, но тщетно: страшная тревожность никак не исчезала. Тогда он решил прогуляться по вагону и полюбоваться видом мелькавших за стеклом красот природы, который мог вполне подействовать, как успокоительное. Однако в коридоре он встретил Эллу Окаоллу с её подругой – низенькой приятного вида блондинкой с мягкими пухлыми губами, немного мясистым носом, румяными щеками, большими фиолетовыми глазами с ресницами, как лапки паучков, распущенными длинными волосами, убранными кокошником, и двумя косичками на плечах. На ней было платье с пышной юбкой красно-синего цвета с белыми и золотистыми узорами, на плечах лежал красный узорчатый платок. Но она вовсе не интересовала Стюарта, его интересовала Элла. Красота и аристократическая грация этой женщины, с которой он ни разу не говорил и ничего о ней не знал, кроме имени, манили его и дурманили некогда хладнокровный разум. И он уверенно думал, что они найдут общий язык. – Понаехали! – слишком громко шепнула вслед прошедшему мимо Уику блондинка, нахмурив толстые брови и цокнув языком. Ей было всё равно, услышал её музыкант или нет. – Не стоит так говорить, Марьям, – прошептала в свою очередь Элла и – о боже! – этот приятный низковатый бархатистый голосок пленил Стюарта окончательно. Посмотрев вслед удаляющейся парочке, он с трепетным вздохом вернулся в купе и, словно пристреленный, рухнул на постель. Доктор окинул его быстрым взором и продолжил решать судоку. Стюарт, поняв, что, как бы он ни пытался, он не уснёт, что помимо тревожности его душу начала терзать внезапная влюблённость, повернулся к соседу-доктору и спросил: – Знаете сколько нам ехать до Кайдерска? – Наш путь занимает два дня. Утром шестнадцатого мы приедем, – помолчав, доктор отложил судоку и повернулся к Уику. Лампа освещала половину его тёмного спокойного лица. – Знали, что в своё время Кайдерск был больше Даменстока и являлся столицей Яоки? – Не знал. – Теперь знаете. – Вы, кажется, знакомы с этим городом. Можете рассказать, что он из себя представляет? – Я родился в этом городе, поэтому, конечно, могу рассказать о нём, – слабо улыбнувшись уголками губ, он сел удобнее и начал рассказ: – Кайдерск был основан в шестьсот шестьдесят шестом году Апостославом I и в том же году там построили самый большой существующий театр во всей Яоки. Следственно, в Кайдерске более развито театральное искусство. Именно туда съезжалась вся знать с других городов, чтобы насладиться постановками, балетом, оперой или мюзиклами. Даже Гальгены – основатели самого большого Даменстонского театра – родом из Кайдерска. Да почти все выдающиеся актёры родом из этого города. – Ого! – воскликнул внезапно опустивший к ним голову Сэмюель, испугав Стюарта. – А вы много знаете! Я в восторге!! – Спасибо, Сёма, – усмехнулся доктор. – Но я не представился. Меня зовут Табиб Такута. Я доктор, которого господин Затейников попросил приехать на всякий случай. Будем знакомы. Он пожал руки друзьям и по просьбе композитора продолжил исторический рассказ о своей родине. Повествование это продолжилось вплоть до утра, пока музыканты не погрузились в сон, и только после этого Табиб замолк и продолжил решать судоку. Спать ему не хотелось. Мороз до капель крови царапал щёки, в глазах рябило от резкой боли и сворачивающего внутренние органы голода. «Час прошёл, два... Сколько я здесь блуждаю? Этот бесконечный тёмный лес скоро сведёт меня с ума!» Стюарт шёл по непроглядно длинной зимней дороге, босой, одетый лишь в белый льняной хитон. Ноги увязали в колючем снегу, что по-настоящему кусал тёмные стопы и морозными иглами проникал по венам к верхушке тела. Идти было ужасающе больно, он почти слепнул от снега, но останавливаться нельзя, – вдруг на него нападут или скоро покажется то, что он ищет? Но что он ищет? Кто может на него напасть? Он не знал и продолжал тяжёлый путь вперёд, осматриваясь, но ничего, кроме голых стволов не видя. Его жутко трясло от холода и голода. И – о, чудо! – вскоре вдалеке показался белый свет и дверь, подписанная выходом – то, к чему он так упорно шёл эти томно тянущиеся часы! От радости Стюарт почти бегом направился к заветной двери, но та не приближалась, а наоборот отдалялась. Сколько бы он ни бежал, он не мог достигнуть цели и спотыкался о взявшиеся из ниоткуда ветви, однако в один момент, упав на снег, он понял, что ветвями всё это время были бледные руки, торчащие из-под земли. Ужас обуял его и, вскочив на ноги, он вновь устремился к выходу, но выход продолжал всё отдалялся. Устав от бега, он рухнул навзничь и закрыл глаза, позволив морозу взять над ним верх. Стюарт со вздохом проснулся, будто задыхался, сел на постели и испуганно осмотрелся. Табиб недоумённо уставился на него. – Что случилось? – Да так, – приходя в себя, отмахнулся Уик. – Дурной сон. – Не к добру дурные сны в поездах. – Наверное... Сколько времени? – Только полседьмого, можешь продолжить спать. – Не хочу. – Тогда расскажешь, что тебе приснилось? – Зачем? – Я немного разбираюсь в символике снов, может, подскажу, что означает то или иное во сне. – С-спасибо, но я откажусь. Я не суеверный. – Как скажешь. – Я... я лучше пойду, позавтракаю. – Удачи и приятного аппетита. Поправив рубашку и помятое жабо, Стюарт накинул белый жилет, вышел в коридор, испугавшись вида мрачного леса, который всю ночь маячил у него перед глазами, и прошёл в полупустой вагон-ресторан.