Disrizzpect

      На момент своей смерти Кенши было тридцать два года. Тридцать два — возраст, когда всё только начинается, наворачивается в оборотах, несётся по воздуху со скоростью пули, но в его случае жизнь — раз! — Заканчивается, и он умирает в окопе с ружьём в обнимку при странных обстоятельствах.       Смерть для Кенши не была чем-то удивительным. Она не застала бывалого японского солдата врасплох, как бы эта воняющая порохом сволочь к нему ни подкрадывалась. Он ждал её смиренно, с полноценной осознанностью; когда сослуживцы падали в бою с этим полным патриотизма боевым кличем, Такахаши знал наверняка: «И я паду. Сегодня или завтра». Как ни крути, то был 1943-й год. Вторая мировая война, ход которой американцы любят перевирать в своих современных школьных учебниках. И суровый Кенши об этом, к сожалению, знает. К сожалению.       По тому или иному стечению обстоятельств он, можно сказать, сдавал вместе с «этим фанатеющим по самураям сопляком» историю. «Сопляк», он же эксцентричное американское отродье, он же хренов ас в нахождении проблем на свою задницу, ныне — его подопечный.       «Подопечный»? Да, именно. Самый настоящий. А погибший японский солдат, закалившийся на исключительной человеческой жестокости, — его так называемый «ангел-хранитель».       Очередной плевок в биографию Кенши, видали? Что ж, в его фашистскую биографию, с одной стороны, грех не харкнуть, этому-то белому мальчишке.       «Сопляк» сказал на рубежном тесте, что всё в мировой истории было не так, и Кенши тогда сильно удивился. «Ложь и провокация!» — выдал малой, вскочив из-за своей маленькой стереотипной парты размером «чисто чтоб локоть, бумажку да чернила поставить».       Это было так внезапно с его стороны. Создалось впечатление, что пацану так на ухо некто, кого он лично не знает, нашептал. «Враньё, короче, мистер препод, — проблеял, как лох. — Ч-чушь собачья!..».       На такого героя нации глаза устанешь закатывать, честное партизанское. А Кенши уже и не закатывал, потому что при жизни и не такого позора от замызганного лица американской детворы навидался.       По причине внезапно заигравшей в маленькой заднице смелости Кенши Такахаши и его калифорнийский «сопляк», «малыш», «дурной, куда ты прёшь?!» сдавали сраную историю мира дважды. Это было максимально нелепо, учитывая, что Кенши мимо размазанных по страницам военных действий не просто так на танке проплывал.       М-да уж. Присутствуй Кенши на том тесте лично, он бы показал мистеру Тичеру, в какой стране восходит солнце, и где в его понимании оно закатывается обратно. Правильно всё контуженый сказал!       Не понятно, кто презирал убивающего детский потенциал учителя больше — ангел-он или его юный подопечный. Но понятно вот что: хрен Кенши позволит своему мелкому задроту пойти по пути историка. Он чё, сбрендил? Нет, серьёзно, будь у Кенши над башкой нимб, он бы наверняка им метнул в сопливого в своё время, как дог-фризби, которые американские детишки кидают своим собакам и орут: «Апорт! Принеси!».       Когда Такахаши было двадцать восемь, его, помнится, ослепила световая граната. Казалось бы, тотальный конец для него, «The End» чернильным пером, курсивом! — Так же думали и его товарищи в блекло-жёлтых униформах. Сослуживцы навидались в своих днях сполна, вся эта слепая ситуация в их понимании была билетом на скорый поезд в один конец, так что… Сайонара, Такахаши-сан. На дождь в день похорон, будь добр, не жалуйся.       Ох, помнится, в тот день лил непростительно херовый ливень. Тарабанил по земле так, что Кенши этого шипящего звука до сих пор стремается, когда его «подопечный» принимает душ с режимом жёсткого массажа.       Когда небо над его слепыми глазами серело, а песок под его могучим телом краснел, Такахаши думал лишь об одном: «Хоть бы реинкарнации не существовало. Хоть бы Вальхалла была детской выдумкой, а врата рая и ада были закрыты на ключ персонально для меня, дескать, с тебя хватит, братан».       «Отмучился».       «Отмучился»? Тогда э-т-о что такое?! Что это за американский пацанёнок, за которым глаз да глаз, но даже так всё херня? Кенши Такахаши вам не няня люкс-класса. Слышите?       Итак, позволите представить, современные дамы и господа: Джон Карлтон — сопляк, коего с такой огромной потугой рожали, а когда данный пацан родился, плакала вся Земля.       На самом деле, это шутка. Всё было до точности наоборот.       Родился всего-навсего самый обыкновенный мальчишка, на которого всем на тот момент времени было похрен (даже Кенши); его таявшая на глазах миниатюрная мать тратила все свои оставшиеся силы на то, чтобы как следует прорыдаться.       Сказать было особо нечего. Кенши тупо наблюдал за этой стереотипной слащавой картиной, и, да, будь у него хотя бы брови, он бы обязательно вскинул одну из них. Зачем ему «оно» надо, о, лорд Лю Кан? Скажи бродяге-Кенши на милость. Он же вполне себе неплохо скитался «нигде», будучи абсолютным «ничем», ноликом без палочки. Просто душой, которую ни в чью шкуру не запихать, ну уж нет, спасибо.       А Лю Кан, что и породил вселенскую эпопею с ангелами-хранителями, поймал эту самую блуждавшую уставшую душу, сказал что-то сродни: «Потерялся, бедненький?». Усмехнулся. Мудро покачал головой. Посадил Кенши на поводок.       Чтоб вы знали, умей нематериальный Такахаши орать, он бы истошно вопил, как его давний товарищ по бою, коему ногу на минном поле оторвало.       Рук у ныне-нематериального Кенши нет, ног тоже. Следовательно, у него нет механической памяти, но что-то внутри него помнит, как перезаряжать пехотную винтовку, любовь всей его жизни — Арисаку. И хочется этой Арисакой как следует зарядить поймавшему его в свои большие ладони Лю Кану по затылку. Хотя бы прикладом.       Руки, как говорится, чешутся, а рук-то нет, господа.       Это было странно.       Лю Кан показал-рассказал, чем занимается и чем собирается запрячь Кенши на ближайшие лет восемьдесят, если будет внимательно следить за своим подопечным. Этот хитроумный генерал ангельских войск (Такахаши назвал именно так) даже разбираться не стал, в ряды конкретно каких так называемых ангелов записать новую потерянную душу.       Лю Кан просто взял блеклый комочек света, когда-то Кенши Такахаши, в свои ладони. Прочитал всю жизнь с начала до конца за считанные секунды и грустно ухмыльнулся, почти сразу выпустив обратно.       — Будешь ангелом-хранителем, — сказал. — Я примерно знаю, кого тебе дать. Но имей в виду, Кенши Такахаши, что чем больше было в твоей жизни греха, тем проблемнее будет твой подопечный…       О-о-о, только этого Кенши не хватало. У него ж руки по локоть в крови! (Были). Да что там руки — рожа измазюкана багровым, из ноздрей вылетает сучий порох! (Когда-то вылетал). Просто вспомните роль Японии во Второй мировой войне.       — …Следи за ним хорошо, ясно? — Лю Кан ткнул в этот сконцентрированный сгусток света указательным пальцем. — Влияй на его судьбу всеми силами, чтобы жизнь подопечного не покатилась в бездну. Охраняй. Береги и…       — Что будет, если помрёт? — о. Кажется, световой комок только что обрёл возможность говорить, не имея рта. Того глядишь — и несуществующую бровь научится осуждающе вскидывать.       — Не скажу, что будет… — загадочно произнёс Лю Кан, сощурив свой сияющий взгляд. — Такахаши-сан всегда выполняет свою миссию добросовестно… Я не прав?       — Такахаши погиб от пули в затылок, потому что полез на рожон, — чертовщина, даже глаза закатить не получается. Издевательство!       — И какой урок ты извлёк из своей смерти, мой храбрый солдат?       — Поумерил бы гордость — пожил бы, может, ещё года два или три.       Лю Кану повезло, что он застал Кенши в периоды его наработанной степенности, этой многолетней всратой мудрости. Ибо Такахаши слишком долго ошивался без тела и дела.       Его разум был кристально чист. Как, наверное, никогда до этого. Было очень много времени подумать, понимаете ли. Верите ли.       Словно война приснилась ему когда-то в мельчайших подробностях, а сам он случайно помер в собственной ванной комнате, всего лишь неудачно приложившись виском о раковину.       — …Славно. Ты стал намного спокойнее, — тонкие губы Лю Кана растянулись в одобряющей улыбке. — А теперь в путь. Тебе покажут других ангелов-хранителей. Таких же, как ты. А потом приступишь к работе.       — Нет. Имеете право доложить? — застыл на месте. — Что будет, если мой «подопечный» будет жить, например, паршиво? — свет некогда блеклого Кенши замерцал, засиял, вспыхнул, и он не знал, как это остановить.       Странно. Неуютно. Дико. Три его собственных прилагательных.       — Видишь ли, Такахаши, ангелы-хранители — чистые существа… — ответил тот разъясняюще-разжёвывающим тоном. — Твою связь с подопечным определяет твоё сияние. Твои намерения — они кристально чисты, они видны как на ладони, то есть, от меня и других тебе их не скрыть… Если твой подопечный проживает нелёгкую жизнь, но твой свет ярок и ты горишь от желания спасти… не бойся, — Лю Кан с прикрытыми веками с понтом мудро кивает. — Я учту сей факт.       — Я устал жить собственную жизнь. Вы что, думаете, меня будет волновать чья-то другая? — Кенши на время замялся. — Лю Кан, Вы же осознаёте, насколько ироничен факт ребёнка под моим призором.       — Но твой свет горит ярче солнца, Такахаши. Ты готов, я настаиваю.       — Мне было наплевать на себя самого в последние дни жизни. Мой подопеч…       — Будет в порядке.       — Однако…       — Ты боролся за свою жизнь, будучи ослеплённым японским солдатом. Это ли не тяга к жизни?       — Я был в отчаянии.       — Но погиб ты не от отчаяния, а от гордости. А теперь ступай, Такахаши. Тебе предстоит долгое введение.       — Стойте! Последний вопрос!       Лю Кан складывает свои ладони вместе на лад просьбы. Просьбы быть быстрее. Его яркий белый взгляд смотрит прямо в душу, а Кенши, на минуточку, — целиком душа без облика.       — Задавай, Такахаши. Ну же.       Кенши вспыхивает лучами, о которых даже не подозревал, множество бесцельных лет скитаясь по миру.       Говорит:       — Плохо выражаться разрешается? — его свет комично колеблется и волнуется. — Оскорблять, в целом. Если мой подопечный будет не из умного десятка, я не ручаюсь за свой лексикон.       — Выражайся, — кивает Лю Кан, улыбаясь. — Только работу выполняй.       — Так точно.       — Спешу сказать, что скорее всего, тебе достанется новорождённый из Северной Америки…       И свет некогда яркого Кенши тускнеет на глазах.       — Хреновы кретины… — мрачнеет. Тухнет. Угасает.       — Такахаши, выражайся, но в меру, — просит лорд, снова сомкнув ладони.       …       — Так точно, — и как же жаль, что у него не получается осуждающе закатить глаза.       У Кенши нет тела — лишь чистая душа навыворот. Хуже, чем оказаться голым перед целой ротой солдат, выстроенных в ряд. Скрытный Такахаши, что в своё время являлся одарённым японским партизаном, сейчас действительно чувствует себя, как под прицелом снайперской винтовки.       Шаг влево, шаг вправо — Лю Кан сносит тебе голову с ноги, потому что, Джонни, ну куда ты лезешь-то?! Джонни, непробиваемый, тупой, несносный ты мальчишка!       …Возьми с собой на пацанские разборки отцовскую бейсбольную биту! Куда с пустыми руками-то?!       Вот так, молодец… Нет!.. Не используй биту по назначению! Просто пришугни гадов…       Хороший мальчик.       Оу. Ему сломали нос…       «Джонни, ты реально непробиваемый. Тупой. Несносный мальчишка». И ещё тысяча слов, которыми Кенши обзовёт своего подопечного, пока будет приглядывать за ним десять, двадцать, тридцать лет подряд без продыху. А продыху и не надо, честное партизанское, — Кенши не чувствует позывов есть, спать, у него нет нужды отлить или провести с кем-то ночь.       Но, если честно, Кенши поначалу мальчишку искренне презирал. По возможности игнорировал, оттого у Джонни и имеется крайне сомнительное детство, полное контрастной боли. Такахаши терпеть не мог напыщенную американскую стереотипность в их Карлтоновском доме, что жила в каждом. Проклятом. Углу.       Чтоб вы знали, отец Джона, Роберт Карлтон, играл в крайне поганых военных фильмах, пересказывающих, как герой-он с безупречной белозубой пастью разрезает серое небо на своём пердящем кукурузнике «F4F Wildcat». Жена заглядывала ему чуть ли не в глотку, когда он давал пламенную (ложную! Ложную!) речь по телеку; сопляк же незаинтересованно сидел на диване и ковырял ногтём облупленную искусственную кожу на подлокотниках.       На сестру и брата маленького Джона Такахаши было подавно плевать. Лю Кан явно поиздевался, дав Кенши под его ответственность данного индивидуума.       Индивидуум — ходячий триггер для бывалого японского военного. Это спусковой крючок, его собственный полный боевой патронташ.       Однако, как бы там ни было, в этом мире есть лишь Джонатан Карлтон. Его добросовестный ангел-хранитель. И чёртов Лю Кан, который периодически направляет маленькую красную точку аккурат в центр лба несуществующего, нематериального, такого абстрактного Кенши Такахаши.       Прошло уже много лет с той поры, когда свет Кенши был тускл. Сейчас же Кенши действительно светит ярче солнца.       Проблематичный американский пиздюк в конце концов этому погибшему японскому солдату, пережившему многое, полюбился.

***

      — «Твой» жив?.. — тактичный голос Рейдена раздался неподалёку, и Кенши попытался хотя бы немного погасить свой позорный белый-белый (как флаг, когда сдаются) свет, да ни-ког-да не получается, падла!       — Живее всех живых, — ответил Такахаши как можно более неприступно.       — Ох и сильно же ты своего мальчишку любишь. Всегда поражаюсь… — огонёк-Рейден комично закружил вокруг просто зависшего на одном месте Кенши. — Мало того, что вытащил беднягу из первоначальной дыры, так ещё и сделал из него звезду мирового масштаба!.. Так я это к чему веду-то, дружище? — и Кенши Богом сейчас клянётся — если бы Рейден был человеком, он бы сейчас по-матросовски широченно улыбался. — …Мой подопечный смотрел церемонию вручения Оскара! Какая это уже статуэтка по счёту у Кейджа?.. В общем, твой великий актёр вновь всех порва…       — Во-первых, Рейден, — прервал Кенши сурово, — не «я» вытащил, а он сам себя вывел на свет. Во-вторых, «великий актёр» — слишком сильно сказано. Не находишь?       — Ох, если б мальчишка знал, как ты в нём души не чаешь…       — И в-третьих! — командирским тоном. — Он — не мальчишка! Стареющий осёл в беспонтовых солнечных очках — да. «Бедняжка», «мальчишка» остались в прошлом, уяснили, Рейден? Мы с Джонни так решили.       — «Мы с Джонни»? Извини, мне смешно.       — Рейден. Рот закрой.       — Но у меня даже рта нет, придурок.       — Что ж. Тебе сильно повезло.       Жесть. Не понятно, что конкретно спасло Рейдена от того, чтобы невинно произнести «А не то что, постой?..», но что-то да спасло.       Какой бы добрый по интонации и вопросам Рейден ни был, в нём лично Кенши напрягало многое. Не поверите — этого смурного японского вояку временами, да-да, вводил в ступор не кто иной как Рейден; для многих — душка, ой, какой же душка!.. Напрягало нечто, начиная с того, что белое свечение Рейдена херачило чуть ли не за три километра не хуже ослепляющей световой; заканчивая тем, что Рейден, если верить его собственным рассказам, является далеко не безобидным паинькой с капустных полей.       Если точнее, что у Кенши, что у Рейдена — у обоих руки по предплечье кишечно-красные. Поначалу новый собеседник казался Такахаши подозрительно воспитанным инфантилом, есть грешок… Однако после некоторого знакомства к этим мыслям прибавилось ещё и «Ясно. Кейдж, мы уходим».       Чё-т страшно.       Кенши видал многое дерьмо, но волков в овечьих шкурах он всегда остерегался по-особенному.       Рейден, работник полей из Древнего Китая, очень много, много, непростительно много, лун тому назад любил своего лучшего друга по имени Великий Кун Лао. Тогдашнего Лао прозвали «Великим» за то, что был героем для своей деревни и отражал всяческие нападки, вооружившись мечом и шляпой из грубой соломы. А Рейден, как бы, восхищался тем могучим воином, однако тот слишком рано погиб. Убили. И преданно любивший Рейден — ага, именно — совершил необратимое.       Великого Кун Лао убили в его собственном доме, свернув шею. Ауч! Искренне любивший Кун Лао Рейден за своего друга отомстил, не скупясь на жестокость.       По крайней мере, Кенши считает графичные описания убийства, которые Рейден преподносил тоном благодетеля, действительно жестокими. Кенши просто понимает и приблизительно вырисовывает в своих мыслях картину того, как стены старого сарая семьи урожайников окрашиваются в благородный красный, как гранатовая кровь хлещет фонтаном, а жертва дёргается на полу, медлительно собирая свои конечности в кучку на лад сжарившейся креветки. По рассказам Рейдена, куда конкретно он наносил удары, с какой силой бил, где и почему, всё было как-то так.       Но не Кенши его судить. Ох, явно не Кенши…       Что иронично, сейчас ангел-Рейден приглядывает за пра, пра, пра, очень сильно пра, внуком погибшего ещё во времена Древнего Китая Кун Лао. Которого, кстати, (а чтоб Рейдену жизнь мёдом не казалась) назвали в честь этого легендарного предка — Кун Лао. Прикиньте! Во Лю Кан юморист, конечно, Кенши там чуть пузо со смеху не надорвал (нет).       Назвали, короче, пацана Кун Лао. Пока что не великим, конечно, ибо молодой ещё. На данный момент. Но зато парень уже амбициозный.       Кенши молчит и ничего не говорит, когда Рейден носится со своим Кун Лао, как мамка с первым и последним дитём на старости её лет. Раньше по-своему подстёбывал, однако то воспринималось вечно молодым Рейденом ну очень в штыки. «По больному месту прямо полоснул!.. Ирод!» — причитал в такие моменты, точно старый дед.       Такахаши сейчас просто знает, что если снова усмехнётся в сторону своего друга, то Рейден в очередной раз заведёт избитую шарманку: «Посмотрел бы на тебя, товарищ, если бы твой любимый Джонни трагично погиб, а спустя много лет тебе дали приглядывать за его потомком! Буквально точной копией!..».       Боже, Рейден. Если у Джонни вдруг будет потомок, это, как минимум, не станет для Кенши большим слёзным сюрпризом.       Да и, во-вторых, Джонни не умрёт раньше времени, уж поверьте. Не в смену Такахаши. За болезни и тому подобное Кенши, естественно, не ручается, но что касается убийства…       Кенши лично с небес снизойдёт и прикончит врага.       Он что, зря растил в горшке этот сраный бамбук-переросток по имени Джонни Кейдж?       Да, Кенши — неправильный беспёрый ангел-хранитель, который скорее похож на радиоактивного светлячка. Да, Кенши не имеет возможности брать предметы и уж тем более убивать…       Но конёк Кенши в том, что он какой был неприятно упёртый тип, такой и остался. Ангел — не ангел — пофигу. Возмездие есть возмездие. Лю Кан, отправляй жестокого в (з)ад, всё с Такахаши понятно ещё с Пёрл-Харбора.       Порой Кенши даже допускает мысль, что он ни черта не поменялся с момента своей смерти; многолетние скитания «световым шариком» и безграничные философские раздумья не пошли ему на пользу. То, что он привязался к Джонатану как к человеку, ещё не значит, что он личностно вырос.       Возможно, вся суть в его банальной преданности, знаете? Кенши Такахаши — до мозга костей преданный ублюдок. К сожалению или к счастью.       И пусть Рейден и дальше говорит: «Я считаю, ты в своём темпе совершенствуешься, Кенши. Ты ведь не живёшь без сожаления о том, скольких убил и скольким причинил боль».       «Будь это другой временной отрезок, ты бы в жизни не взял в руки оружие».       Хах. Кенши помнит, как подло его убили, перед этим предательским выстрелом в упор сказав практически то же самое.       То была во всех смыслах странная смерть.       И, да. Сделанного, так или иначе, не воротить. Какая разница «Что было бы», если оно уже произошло?       О содеянном Кенши можно частично прочитать в исторических книгах или на сайтах, посвящённых больной теме фашизма. Кенши — ещё тот отстойный тип, и оправдывать себя он никак не собирается. Слишком рационален. Взаправду самокритичен и склонен к самонаказанию.       Едва ли он позволит кому-то копаться в своём тёмном подвале мыслей, воспоминаний, знаний. Уж поверьте, там совсем нечему радоваться. Нечем, абсолютно нечем, похвастаться. Однако бежать от своего прошлого, занимаясь отрицанием философии целой нации, — бесполезно.       Хоть сейчас Япония и имеет неплохую репутацию в мире, таковой погибший во времена Второй мировой войны Кенши не имеет. И не будет иметь, уверен он.       Что же касается дружбы с Рейденом (можно ли вообще назвать это дружбой?), Такахаши рад, что тот всегда шёл на контакт первым. Это помогло как-никак разобраться в человеке, затыкая рот внутреннему «Зачем он мне нужен? Зачем м-н-е его слушать? Е-г-о?!». Так что своеобразное аригато, Рейден-сан, за то, что докопался, но не от чистого сердца.       Рейден имел до одури большой багаж знаний — в силу не одной сотни лет, проведённой в сознании после столь давней смерти, — имел стальную силу воли и, ладно, его скромный характер здесь так же сыграл роль. Приходилось такого уважать. Дело в том, что именно все эти сплюсованные факторы позволили Кенши повременить с жирным красным крестом на китайском огоньке-Рейдене в своё время.       Кенши слишком тяжёл на подъём из-за довольно мрачного бэкраунда; прошлое Рейдена, то, как по факту молодой, однако душевно старый парень из древности выражал свои мысли, заставляли японского солдата поумерить свой пыл. И он даже отрицать не смеет — люди молодого возраста чаще вызывали в нём негативные эмоции, обоснованное недоверие, потому что привык жить, сидя на пороховой бочке.       Потому что убить эйджизм, национализм и другие «изм» в себе бывает сложнее, чем принять обет всю жизнь следить за белым американским мальчуганом, что научился грёбаные пуговицы на рубашке застёгивать лет в пять, а ездить на велосипеде — в девять или и того позже. «В смысле?» — так и хотелось спросить, строго смерив маленького идиота взглядом. Кенши, по ощущениям, сразу родился с этими двумя навыками, прокачанными до ста процентов.       Ну да не важно, впрочем. Не важно! Каждому есть что скрывать, не так ли? Джонатан Карлтон, он же Джонни Кейдж, ко всему прочему, например, в двенадцать лет обмочился в кровать во сне, попытался скрыть это от матери, но в итоге она всё равно узнала. По-своему оборжала и дала себе клятву дразнить младшего сына «Мокрыми штанишками» до конца жизни… Ну а Кенши принял участие во Второй мировой. Он убивал людей и был готов в любую секунду полечь за страну. Каждому есть что скрывать. Эти две вещи до абсурдного несоозмеримы, однако то, как зрелый Кейдж в принципе скрывает от всех свои безобидные детские приключения, не может не смешить.       Кейдж по меркам современного мира действительно крут, но никак не суров; в понимании Такахаши этот мужчина даже не факт, что брутален. Хрен с ним. Кенши всё равно будет охранять — и по-своему любить — Джонни в любой ситуации.       Это его, сука, бамбук-переросток в горшке, понятно? Он его каждый день поливал, он его в конце и съест, как панда.       Примерно подобные мысли циклично прокручивались внутри Такахаши, если пристально наблюдать за Кейджем не имело особого смысла. Вряд ли тот бы сдох без его присмотра, сидя на унитазе, или пока проходил миссию в GTA. А если бы и сдох, значит, сработал естественный отбор. Награждайте тупицу премией Дарвина и давайте уже покончим с этим сюром.       Интересно, а какова вероятность их встречи, если Джонни умрёт?       Стоп.       Плохая мысль.       Давайте лучше думать о бамбуке, который прямо сейчас смотрит на стриптизёршу в GTA, попивая виски с колой прямо из горлышек двух бутылок, — тупо смешивает жидкости во рту, туда-сюда прогоняя в щеках. Чёртов гений.       Вот смотрит Кенши на такого Джонни, смотрит… И понимает: «Вряд ли бы мы с ним подружились». У них не было бы абсолютно никакого основания для нормального диалога. И это… разочаровывало? Нет, вряд ли Такахаши на серьёзных щах бы расстроился от такого номера, но и рад бы определённо не был. Как ни крути, оберегал человека столько лет, а в итоге даже поговорить с ним не о чем.       Джонни, хороший парень, счёл бы Кенши, как максимум, полным мудаком. Посчитал бы конченым дедулей с философией раз в сто хуже, чем у Тайлера Дердена. Кричал бы бывшему вояке, разводя руками: «Какого хера, братан?!»… И тому подобное. Как минимум — Джонни бы назвал его занудой, в своём духе бы погано отшутился, сравнив Кенши с какой-нибудь японской порно-звездой, и Такахаши бы убил Кейджа на месте.       Конец.       О. А вот и Би-Хан пожаловал. Спокойно подплыл к Рейдену с Кенши, находящимся в состоянии спокойного размышления.       — Китайский император!.. — произнёс Рейден с такой интонацией, словно, будь он человеком, он бы лёг перед ногами Би-Хана лицом вниз и попросил бы золота для своей деревни. Но как бы не так. Просто маленький световой шарик. Что этот, что другой.       Би-Хан на такое приветствие всегда тяжело молчал, и Кенши сожалел, что не может вскинуть на ситуёвину бровь.       Нет, Рейден точно его разводит. Ну какой Би-Хан вам китайский император?! А если и действительно бывший император, то который?! Ему нужно больше информации!       (Но Кенши и дальше будет молчать, как партизан, пока Би-Хан сам не раскроется).       — Как ваши подопечные? — рапортным тоном спросил Би-Хан. — И, Такахаши, Кейдж что, снова взял статуэтку?       — Подопечный жив. Да, взял, — ответил на оба вопроса.       — Оскар Джонни наделал так много шума, — с некой озадаченностью произнёс Рейден. — Мой Кун Лао не особо любит его фильмы, но церемонию посмотрел от начала до конца. Странно…       — Так Кейдж в этом году наконец-то изменил традиции и снялся не в роли брутального героя. Не знал, что он умеет играть, — сказал Би-Хан.       Судя по неловкому молчанию, Рейден и Кенши только что переглянулись, но об этом можно лишь догадываться.       — А Вы откуда знаете, император?       Кенши в очередной раз жалеет, что не материален. Хочется, во-первых, дать по башке Рейдену за паршивый развод с императором; во-вторых, от души хлопнуть себя по лбу.       — Так мой подопечный — его фанат, — осуждающим тоном выдал факт Би-Хан.       — Томаш что, всем в мире увлекается? Кстати, как он? В универ, вроде, в этом году поступает, — Рейден аж взлетел ещё выше, показывая всю свою искренность в интересе.       — Томаш готовится к вступительным на политолога. Я решил дать ему полное право выбора. Иначе не повзрослеет.       — Ха-ха, Вы прямо его родитель, господин Би-Хан!       — Есть такое дело.       Би-Хан — ангел-хранитель самого обыкновенного чешского парнишки, у которого даже имя простое. Спасибо простачку-Томашу, Би-Хан довольно скоро оклемался после потери прошлого подопечного. И, нет, опережая возможные домыслы, он своего прошлого человека не просрал — как раз-таки всё просто прекрасно! Би-Хан, ангел-хранитель со стажем, уже в который раз довёл своего подопечного до конца жизненного пути. Его беда была банально в том, что привязался. Крепко привязался именно к этой судьбе, переживая каждый важный момент вместе с н-и-м, точно всегда стоял за его спиной старшим наставником, давал советы, всячески помогал.       И Би-Хан, к сожалению, осознал свою привязанность, лишь когда попрощался со своим прошлым подопечным навсегда. Буквально целую жизнь длиной в семьдесят четыре года с этим лопухом прошёл: видел, как растёт, как поднимается по карьерной лестнице, женится, нянчится с детьми-внуками, спокойно умирает от остановки сердца.       Знаете, довести Куай Ляна до такого возраста, позволив тому отойти в мир иной в спокойной обстановке, было для Би-Хана не такой уж и тяжёлой задачей. Куай Лян всегда был максимально адекватным, во всех смыслах нормальным (пусть и несколько туповатым), был физически активен и предан как своему делу, так и своей супруге. Би-Хан даже с тоски, да и из уважения к ушедшему, отозвался о Куай Ляне как о младшем брате, «которого у него никогда не было».       Это был раздражающий Би-Хана идиотизм, но играть в отрицание было бесполезно — любил Куай Ляна, словно реально приходился ему кровным братом. И когда их совместное приключение закончилось, заявил Лю Кану, что хватит с него подопечных. Поднимайте его по ангельской карьерной лестнице, или что там у вас, отбирайте статус ангела-хранителя, отрезайте несуществующие крылья; он пойдёт выполнять какую-нибудь другую работу дальше.       Лю Кан, падла, и тут обломал. Дал Би-Хану спустя некоторое время нового подопечного, который сначала тому ну вообще не зашёл. Так что кто-кто, а Би-Хан понимает путь Кенши от «что за издевательство?!» до «я умру за него дважды» лучше всех на этих лоховских небесах. И если до этого Би-Хан относился к Куай Ляну как к младшему брату, то с Томашем дела обстоят несколько иначе…       Видите ли, теперь Би-Хан, судя по всему, сквозь жёсткое негодование считает того своим сыном. И…       Помянем ангела, что сказать. Кенши с Рейденом надеются, что хотя бы этот раз станет для Би-Хана последним. Сколько можно-то этого мужика на терпение испытывать? Вот как прорвёт дамбу…       — Би-Хан, извини, могу я задать личный вопрос?       Кенши, на самом деле, примерно может себе представить, как выглядел данный хрен при жизни. Сейчас он буквально проецирует стальной образ Би-Хана перед собой и видит: у Би-Хана высокий рост, крупное телосложение, хмурый низкий лоб и угольно-чёрные прямые брови — всегда строгие, справедливо отчитывающие.       Би-Хан — кто-то вроде их с Рейденом наставника. Потому вид у него тоже автоматически строится важно-командирский.       — О Куай Ляне или о моей прошлой жизни? — сразу же догадался он, и его голос стал ещё твёрже.       — Первое, — усмехнулся Кенши.       — Валяй.       — Есть ли вероятность, что Куай Лян сейчас тоже ангел-хранитель?       — Я так не думаю, — подумав, ответил тот.       — Почему?       — Откуда мне знать, Такахаши? Обратись к этому имбецилу Лю Кану.       Би-Хан любит злоупотреблять этим словом — «имбецил».       — Ещё вопросы будут? — спросил он нехотя.       — Нет.       — Тогда у меня есть вопрос, — удивил Би-Хан и уточнил: — личного характера.       — Про войну? — о-о да, Кенши чуял свою нелюбимую тему издалека. Чуял и обходил стороной.       Его и так тут другие ангелы-хранители опасаются, избегают, лишний раз намекая на то, какой Такахаши сущий монстр в обличии ангела. Выходило, что так или иначе Кенши был причастен к гибели некоторых подопечных своих бескрылых абстрактных коллег.       Такахаши не знает, стоит ли извиняться в таких ситуациях. Пожалуй, не стоит, знаете? Что есть, то есть. Убитых не воскресить.       Би-Хан тем временем ответил:       — Да, — посмаковал секунды молчания. — Про войну.       — Тогда не задавай, — чуть раздражённо среагировал Кенши.       — Понял.       — Прости. Сам понимаешь.       — …Уж как-нибудь переживу.       Вот и поговорили.       И так, грубо говоря, каждый раз. Один спрашивает второго о чём-то из прошлой жизни, оба осуждающе молчат, а после расходятся.       …И, боги, как хорошо, что Би-Хану в принципе категорически наплевать на прошлое Такахаши. Воевал и воевал. За фашистскую Японию — и хрен с ним. На жизнь Куай Ляна претендовал? Да вроде нет. А если и да, не вышло. Имбецил. Ну и до свидания!       (Тут должен быть метафорический пинок под зад).       И потом. Би-Хан, по ощущениям, банально любопытствовал — не более. Иногда Такахаши даже кажется, что зря он так маневрирует между его внезапными зачатками на вопросы. Скорее всего там была бы нелепица из разряда «Тебя вши во время войны не беспокоили?». «А если лихорадило, чем лечился? Я так, для себя».       — Господин Лю Кан назначил возрастом смерти Кун Лао девяносто лет… — Рейден сказал это, и Кенши еле сдержался, чтобы не заткнуть его на полуфразе. Вряд ли там будет что-то гениальное или… — Но спорим, я и до ста лет доведу? Спорим на «три позора» подопечных.       Смотрите-ка, не «или». Кенши оказался как обычно прав.       Задумка Рейдена даже не претендует на гениальность. Задумка претендует на порку и отсутствие всякой этики в действиях Такахаши.       — Рейден, ты задолбал со своими спорами, — у Би-Хана аж голос моментом просел от возмущения. — Сдох пацаном — имей совесть не предлагать старшим свои тупые игры. Ищи себе идиотов по возрасту.       — Простите, император…       О нет. Кенши сейчас взорвётся.       — Какой ещё импера…       — Мне кажется, или Такахаши нервно дышит? Не думал, что мы умеем так… — мягким тоном произнёс Рейден, намереваясь утихомирить. — В любом случае, знаете, я очень удивился, когда лорд Лю Кан дал мне подопечного с жизненным путём т-а-к-о-й длины!..       — М. Полагаю, тебе сильно доверяют. Поздравляю, — произнёс Би-Хан и словно бы ухмыльнулся.       — Вашему Томашу ведь тоже суждено умереть в старости, император?       — Да, но не в девяносто. Нахрена ему жить так долго?       — Ха-ха-ха!       — Моим первым опытом стал Ханзо Хасаши, которому Лю Кан приписал «тридцать пять», — поддался воспоминаниям из далёкого прошлого Би-Хан. — Ну и мстительная японская гнида. Еле как довёл до тридцати пяти. Отлегло аж, когда его убили. Сразу весь пазл сложился.       — О Боже… Всё пошло по плану Лю Кана?       — Не думал, что скажу это, но, к счастью, да.       Кенши глубоко в душе ехидно поржал.       — А бывали такие случаи, чтобы Вы не доводили своих подопечных до их предначертанных дней смерти? — со скорее вежливым интересом спросил Рейден. — Что господин Лю Кан делает с ангелом-хранителем в подобном случае?       — Большая загадка. Но я никогда не терял своих подопечных, так что без понятия.       — Ханзо и его «смертная метка» на тридцати пяти годках… А никого с более короткой жизненной дорогой у Вас не было, император?       — Нет, у него не было, Рейден. И завязывай давай с «императором», — не вытерпел Кенши. — К чему эти вопросы?       — Ну так к спору, — Рейден, чёрт возьми, улыбался. Такахаши слышит его голос и охреневает. — Что насчёт спора? Кейджу ничего не стоит опозориться трижды!       — А мне есть что ставить? — спросил Би-Хан хмуро. — Как сильно бы я ни был привязан к Томашу, я не собираюсь давать ему прожить больше, чем суждено.       — Однако…       — Раз ему написали на лбу умереть именно в этом возрасте, значит хватит ему уже на Земле ходить.       — Ты так говоришь, потому что сам даже не до сорока не дожил, — внезапно наехал Кенши.       — Такахаши. Только не ты, — предупредил Би-Хан со всей строгостью. — Вот тебе действительно надо было сдохнуть в тридцать два. Не знаю, кто был твоим ангелом-хранителем, но спасибо ему огромное за чистоту выполнения работы.       — Я думаю, меня наоборот не довели до нужной точки. Мой ангел стопроцентно был безалаберным.       — И чё? Всё равно спасибо.       — Император, ну хватит уже, ха-ха…       — Рейден, я тебя сейчас во имя императора прикончу, — поклялся Кенши, и два его собеседника одновременно перестали издавать вообще какие-либо звуки.       Би-Хан потратил секунды молчания, чтобы лишний раз проведать, как там дела у Томаша. Проведал — тот просто писал конспект, слушая европопсу, — и зачем-то вернул старый разговор:       — Если тебе так сильно интересно, Рейден… — о! И Рейден мигом оживился. — …Сектору дали подопечного с рекордно и необоснованно кратким сроком жизни. Ну, в смысле, должен умереть не в тему — не в детстве от какой-то хвори, не в юношестве. В двадцать три, что ли.       — Что, серьёзно?! — от всей души удивился тот.       — Лю Кан никогда не даёт твоему товарищу подопечных с длинным сроком жизни, — если бы Кенши мог, он бы покачал головой. — То, что такие люди как я и Сектор — ангелы является ошибкой. Не находите?       — И не сомневаюсь, — пустил саркастичный смешок Би-Хан.       — Так что там с Сектором?.. — тактично поинтересовался Рейден.       — Ничего. Такахаши прав. Если Сектору и дают подопечных, то каких-нибудь отшибленных смертников, убийц, конченых идиотов и так далее. Как правило, такие долго не живут.       — А Сайракс, за которым сейчас он приглядывает, что, снова опасный тип? — теперь уже и Кенши был удивлён.       — Вроде нет. Напоминаю, Такахаши, — с лёгкой угрозой, — это не я общаюсь с Сектором, а он со мной.       — Твою мать, ну ладно.       — А Джонни? — встрепенулся Рейден. — Кенши, ему ещё долго жить? По идее.       — Нормально.       — Отлично! Участвовать в споре бу…       — Нет.       — Эх, зуб даю, а если бы здесь был Кун Лао, он бы каждый мой спор поддержал!       В такие моменты действительно остро ощущалось, настолько же Рейден был вечно молодым.       — Насколько помню, переборщить со сроком подопечного чревато последствиями, — лишний раз напомнил себе и другим Такахаши, смягчившись. — Не рискуйте.       — Ну-ну. Так какое там количество позоров нужно поставить, Рейден? Три?       — Ага-а-а, — слава императору!       — Би-Хан, ты наш командир! Какого чёрта?!       — Меня на эту должность избирал целый один хрен. И то который Лю Кан.       Рейден с Кенши синхронно хохотнули.       Туда его, император. Туда этого недооценённого гения и филантропа.       «Позоры» подопечного — что-то вроде валюты у этих троих. Если кто-то из них вдруг феерично проигрывает спор, делается ставка в виде «позора», оплата у психолога не проходит, и вот Джонни Кейдж блюёт в туалете «Макдональдса» из-за лишнего чизбургера, а его друзья сетуют. И вот Кун Лао спотыкается о кочан капусты и падает лицом в грядку перед девушкой, которая ему нравится. И вот — вишенка на торте — Томаша ловят на одном из экзаменов со шпаргалкой длиной в туалетный рулон… И бедный Томаш плачет, закрывшись в школьном сортире. Однако ему вовремя прилетает подзатыльник от его мифического брата, и он вспоминает о возможности пересдать.       И… да. Небеса не знают, что за дела творятся между тремя ангелами-хранителями, коих почти ничего не связывает. И то «почти» — оно эдакое, с натяжечкой. «Почти» означает, что будучи ангелами-хранителями три грешника отбывают своё наказание. Да. Именно эта хрень их и связывает, чёрт возьми.       Это была вселенная Лю Кана. Её строй не похож на типично книжно-фантастический, эта вселенная имеет дыры и порой не имеет логики.       «В этой вселенной определённо есть дыра, — ворчит, стиснув зубы, Кенши, потирая ладонями голову. Смотря на длинные угловатые пальцы. Ощупывая скулы, брови, нос. — …И её зовут не иначе как Шан Цунг».       «Идиот. Что же ты наделал».

***

      То был день, когда небеса рухнули на землю в прямом значении этого выражения. Лю Кан ожидал, что этот день когда-нибудь настанет, однако не ожидал, что оно произойдёт так скоро.       Шан Цунг, Дьявол, поднялся с преисподней и затеял с Лю Каном драку в Full HD. Ангелам-хранителям не дали 3D-очков, но зато дали по щам. На стороне Лю Кана были он и его отряд солнцеподобных существ, к которым даже прикоснуться никто кроме из создателя не может; на стороне же Шан Цунга — Куан Чи. А где водится Куан Чи, там обитает боль в заднице. А где обитает боль в заднице, там Кенши предпочитает в последнее время не находиться.       В тот день в Земном Царстве происходили природные катаклизмы, какие не снились Такахаши, повидавшему многое. Человечество комично списывало все беды на то, что они грешны; они убегали, прятались, вскрывали архивы с некими словами пророков прошлых лет, мол, «Кранты вам, придуркам, в таком-то году!»…       …Да нет, просто Лю Кан с Шан Цунгом посрались. Это было так рандомно, что никто даже не успел среагировать на образовавшуюся в небесах червоточину. Каждая молния, каждый их разряд в сторону друг друга был критичен для обоих миров: Земного и Внешнего. Всё, что мог делать Кенши — это стоять в стороне и вести счёт, сколько раз Шан Цунг пропустил удар.       Раз, два, три…       Лю Кан использует огненный щит, чтобы было.       Три, четыре…       Держи, Шан Цунг, хлебальник шире.       А потом происходит трещина между мирами. Своеобразный портал, который затягивал всё, что не материально.       А Кенши и его коллеги по цеху, как известно, были абстрактны…       — Лю Кан!.. Паскуда, ты что, совсем дальше своего носа не видишь?! — шипит Шан Цунг, вредно щурит взгляд на врага. — Ах, чтоб вас! Только зря время потратил!       — О чём ты, Шан Цунг? — говорит Лю Кан, хмуря брови.       — Я о том, что мы теперь одни!       Куан Чи встаёт по правое плечо Шан Цунга, и его чёрные губы искажаются в улыбке.       — Своего рода победа… — произносит он, гордо выпрямив спину.       — «Победа»?       Лю Кан располагает свои руки на уровне талии на лад горячо разозлившегося родителя. И впрямь… Хах! Его крылья носа так грозно раздуваются от негодования!       …А теперь угадайте с трёх раз, кто эту трещину-портал меж мирами будет чинить. Правильные ответы: у одного имя начинается на «Ш» и заканчивается на «Ан Цунг», а второй лысый.       Куан Чи говорит, что он ещё не намерен сдаваться. Шан Цунг почти готов был размахивать белым флагом влево-вправо, но раз Куан Чи говорит повоевать ещё немного…       Гадство.       Лю Кану правда жаль. Его ангелы-хранители упали на землю на неограниченный период времени, напуганные и сердитые на него-Бога; Куан Чи и Шан Цунг же, кажется, решили отыграться на небесах и разорвать их на позорные лоскуты.       Очень жаль, что так получается.       Ангелы-хранители, простите, пожалуйста. Человечество, прости дважды.

***

      Хаос.       Кенши находит себя лежащим на асфальте, и он определённо чувствует боль. Его губы автоматически кривятся, когда он касается пальцами собственной брови. Бровь рассечена, бровь оставляет на подушечках его пальцев красный отпечаток. Кенши чувствует себя немного плохо, что очень для него странно.       Он чувствует, как у него болят грудь и живот. Возможно, от удара о землю. Ладони, зараза, саднят — от того, что проехался по асфальту.       Кенши делает большое усилие, чтобы подняться сначала на локти. Как и в день его смерти, льёт дождь. Такахаши кряхтит, оперевшись на своё колено, и жмурит глаза, потому что капли дождя катятся и катятся вниз по лицу.       Непростительно сильный ливень.       Кенши чувствует себя живым.       Вскоре ему помогают. Кенши поднимают за локти, говорят что-то вроде: «Ты в порядке, приятель?». Его заботливо отряхивают, а сам Такахаши внимательно оглядывается по сторонам, пытаясь понять, где он находится.       — Ты знаешь, мы думали, что ты этого… Крякнулся!.. — говорит ему оказавший помощь человек. — Чёрт, этот придурок действительно тебя глубоко нокаутировал! Как он посмел скрыться с места происшествия под шумок?! Да я засужу его нахрен, понят…       Ох. Этот тембр Такахаши узнает из тысячи.       Такахаши оказался на съёмках фильма. Команда Стивена (Кенши знает данного сморчка) выехала на съёмки на пустующую, удивительных размеров заасфальтированную местность, что когда-то была парковкой у «Валмарта». «Валмарт» хрен знает сколько времени назад снесли, а аутентичная местность осталась. И этот тёмно-серый пустырь старика Стивена вдохновлял.       Съёмки проходили благоприятно, однако внезапно полил ливень, и засверкали молнии. Буквально откуда ни возьмись. На небе ведь не было ни тучки!       — А я говорил, что этот раскат грома роковой, сэр, — Джонни всё ещё придерживает Кенши за локти и улыбается. — В такой суматохе и убить не так сложно!       Стивен многозначительно закидывает один конец шарфа себе за шею, закатив глаза. Его ассистентка держит над его седой головой чёрный зонт.       Кенши же с Джонни мокнут под дождём.       — Зонт убери. А то молния ударит, — говорит Кенши сухо. После его слов ассистентка послушно закрывает зонт и убегает искать, чем бы ещё накрыть режиссёра.       Стивена вскоре и вовсе не видно. Старик свалил из-под бьющего по черепушке ливня самостоятельно.       — А ты ничего такой. В смысле, крепкий ты орешек. Выжить после тако-о-ой атаки! — Джонни, обращаясь к Кенши, несколько раз небрежно хлопает его по плечам. — Как тебя звать-то?       — А ты не знаешь? — спрашивает Кенши, сводя брови вместе. — На одной съёмочной площадке, Кейдж. Работаем. Мы.       — Ага. И?       — И?..       Кенши не понимает контекста, но искренне пытается.       Кенши не может поверить в реальность Джонни, стоящего рядом с ним.       Кенши, Кенши Такахаши, чувствует сраный собачий холод. Чувствует мокрую одежду, липнущую к коже; свистящий ветер, продувающий уши. И видит Джонни — грёбаного Джонни Кейджа! — что щурит свои бегающие американские глазки, и капли дождя бесконечно текут вниз по его загорелым щекам.       — …Тебе чертовски повезло, что Стивен нанял тебя после срача со старым актёром, ха-ха. С первым днём работы тебя, что ли, — хвала небесам! Джонни с какого-то перепугу начал объяснять их сеттинг! — И… не то чтобы я имел в виду, что ты херовый, а Стивен тебя нанял и все дела… Просто он реально клёвый режиссёр — вот о чём я. Скажу по секрету: «Я и сам неплохо так поунижался ради роли под его дряблыми крылышками»!       О-о, во-первых, Кенши и не сомневается в последнем. Во-вторых, Кейдж как всегда редкостный болтун.       — Язык три километра, — едко комментирует Кенши.       — Эй, обижать имеешь право, только когда станешь мне другом!       — Твои коллеги разбредаются, если что. Иди спрячься от дождя хоть куда-нибудь, а то у тебя…       Чуть не сказал «грудь часто продувает».       — …У тебя ассистентки начнут беспокоиться. Ты же не любишь бесполезную суету вокруг себя, да, Кейдж? — звучит уже с подколом. Горячим, полным намёка в глубине их родства, эдаким подстёбом. Что же ты делаешь, старина Такахаши?       — Какой ты у нас заботливый… — Джонни зачёсывает свою мокрую чёлку назад, окидывает новую фигуру в лице Кенши взглядом, — заботливый и вредный. Вредно-заботливый.       — Язык три километра, — повторяет Кенши.       — А ты мне до твоего нокаута казался законченным терпилой.       — Не угадал.       Джонни держит, на первый взгляд, злую ухмылку на лице, но Кенши знает, что ничего плохого его гримаса в себе не несёт. Таков уж Кейдж: мимика в сто раз богаче, чем Штаты в плане полезных ископаемых.       — Меня зовут Кенши, — отвечает на старый вопрос он. — Запомнил? И нет, это тебе не «Кенши», который игра от LoFi Games. И даже не бродяга Кеншин. Кен-ши. Без каламбуров.       — Ты что, чёрт побери, читаешь мои мысли?! — шипит Джонни.       Шипит и треклятый дождь. И он даже не смеет заканчиваться.       Вот теперь Джонни с Кенши окончательно промокли, точно их бросили в бассейн. И ассистентка, как Такахаши и предугадал, скачет по лужам в своих тряпичных кедах поскорее накрыть Кейджеву голову. А Кейдж машет ей и отмахивается. Гримёры, дублёр и несколько костюмеров окружают своего ведущего актёра, уговаривая уйти со съёмочной площадки.       И вправду. В какой-то момент Кенши с Джонни остались одни. Кенши, Джонни, мокрый асфальт и этот бесячий тарантиновский диалог сквозь шум дождя.       — Я надеюсь, твой чугунный череп застрахован, потому что тот удар в твою голову выглядел чертовски разрушительным! — кричит Джонни Кенши, когда команда его насильно уводит. — Свяжись со Стивеном, Кенши! Скажи старому уёбку, что…       Джонни — уже за ограничительными жёлтыми лентами. За стеной ливня даже такого высокого массивного мужчину еле видно.       Кенши же стоит под дождём с закрытыми глазами, запрокинув назад голову.       Так вот что он бы ощущал, не сдохни в 43-м.

***

      Начнём с того, что «император» теперь в натуре «император». Закончим тем, что вероятность очнуться в лимузине с пистолетом во рту была ниже, чем в заколоченном гробу.       Би-Хан ощущал две вещи: боль в груди и зуд в ладонях. Опять же, словно, споткнувшись, упал и удосужился проехаться по земле. Судя по всему, когда ангелы-хранители падали с небес, они действительно «падали» — сказать более нечего. Иначе Би-Хану напросто не объяснить это чувство, катастрофически похожее на то, когда его в последний раз перед смертью толкнули вперёд, и он рухнул с высоты своего роста на землю лицом вниз.       Ах, да. Сейчас болит ещё и подбородок. Ну точно упал с неба, хотя крыша лимузина, что интересно, не пробита.       — Настолько абстрактный, аж свалился сквозь слой металла, — Би-Хан сам себе ухмыльнулся, глядя в потолок. — Но не настолько абстрактный, чтоб не почуять боль. — И ухмылка тут же сползает с его лица; Би-Хан думает о том, что надо бы разобраться, в чьё тело он попал, а то уж неудобно как-то пользоваться чужим в своё удовольствие.       По крыше чёрного лимузина бьёт противный ливень. Местность вокруг говорит ему только о том, что погода — дерьмо полное и что надо бы двигать в помещение.       Первым делом Би-Хан внимательно смотрит в зеркало лимузина, запоминая каждую резкую черту лица. «Не изменяем традициям. Китайская морда…» — говорит он с сарказмом, затем сравнивает своё новое лицо с тем, что сейчас светится на дальнем билборде и… К его сожалению и негодованию, попадание просто один к одному. Да. Его-не-его рожа находится на всеобщем обозрении. Би-Хан, как выясняется, — некий политический деятель, которого мало того, что умудрились просрать в такой ливень, так ещё и пистолет на дорожку дали.       Заряженный. С одним патроном.       Старый хозяин, видимо, самоубился. Бывает. Что раны зажили — очень хорошо. Судя по всему, магия Би-Хана, «прилетевшего сверху», прилепила здоровский метафорический подорожник на бедного мужика с простреленным горлом, или куда он там целился.       Сверив лимузин, Би-Хан понял, что на нём ни царапины. А следом подумал, мол, хрен с ним. Даже если то была грязная политическая передряга, карьера восставшего из мёртвых деятеля его сейчас волнует меньше всего. «Где Томаш, мать вашу?!» — вот что у него в приоритете!       Томаш, если ты, как минимум, в одном городе с Би-Ханом, будь добр, отзовись на «Марко-Поло».       В день смерти самого Би-Хана сильного дождя не наблюдалось, но зато была снежная буря, которая его в каком-то смысле и погубила. Так или иначе, здорово ощутить холод снова, даже если с ним строится подобная херовая ассоциация.       На огромном билборде изображение политического деятеля сменяется на фотографию этого пафосного, карикатурно богатого актёра. Написано что-то типа: «Задонатил в фонд защиты слепых котят, задонать и ты!». И, конечно же, он носит там солнечные очки и улыбается, словно пожертвовал миллионы стрип-клубу, а не слезоточивой истории с котятами. И, конечно же, на самом деле рекламный баннер с Джонни Кейджем — он не про бедных слепых мяукающих малышей. Просто Би-Хану немного начхать.       Куда интереснее — что же там сейчас происходит с Кенши. Неужто он тоже с такой же болью свалился на землю и очнулся в полной дыре? А нашёл ли он символизм там, где его нет?.. Этот нацист смог вселиться в тело погибшего японца? И, если да, Би-Хан поржёт. Гнусаво. Где-то там, в недрах своей сверхсерьёзной души.       Гроза, ливень, ветер сто километров в час такому стальному индивидууму как Би-Хан — вообще не преграда. Запахнув свой тёмно-синий двубортный пиджак получше, он двинулся вперёд и… Потратил около трёх часов на то, чтобы просто n-ное количество раз наткнуться на водонепроницаемые постеры с новым фильмом с участием Джонни Кейджа.       К одному из них продрогший, порядком озябший Би-Хан, предварительно закатив глаза, всё-таки присмотрелся. И каково же было его удивление — на постере, поодаль от центральных актёров, просто существует некий азиатский мужчина в боевой позе, по духу, или по «вайбу», как Томаш выражается, напоминающий Кенши. Напоминает тупо своей серьёзной рожей вкупе с этой бьющей ключом самурайской энергией — концентрат маскулинности в человеке, не иначе. Весь тестостерон Японии собрался в этом придурке.       Каким же актёр с «вайбом Кенши» (Боже, как тупо) был на самом деле, остаётся только гадать. Расследование продолжается. По обрывкам каких-то импульсивных надписей на плакатах он понимает, что нового актёра фильма криво-косо, официально, прифотошопили к основному касту из-за конфликта со старым. Поставили на роль так быстро, что далеко не все фанаты успели адекватно среагировать на смену актёра: загнобили новенького, погладили по голове старенького, пририсовали к имени-фамилии режиссёра член с волосатыми яйцами.       Би-Хан на всякий случай аккуратно срывает один такой скандальный плакат, сворачивает в рулон и несёт в любую открытую точку. В кафе там или в кофейню, которой похрен на жестокий ливень. Как ни крути, раз он является небезызвестным политиком, вряд ли откажут в просьбе рассказать немного о фильме и интригах, связанных с ним. Посчитают Би-Хана странным — и ладно. Заодно поспрашивает про Томаша. Мало ли, вдруг знают такого. Такого… Ай, забейте!..       …И с интернетом надо бы поскорее познакомиться. Наверное. Верьте-верьте, он правда постарается!.. Но сначала необходимо согреться и найти укромное место, чтобы критически подумать о всякой мировой ерундистике. В спокойной, твою мать, обстановке.

***

      Первые несколько дней Кенши бомжует на скамейках, обедает в дешёвых фастфудных на деньги, которые нашёл в карманах своего пальто, и холодно врёт копам о своём недофриганском-псевдохиппи образе жизни. Первое время ему действительно всё сходит с рук, ибо он — человек военной закалки. Он — крепкая сила воли и умная ледяная ложь в глазах.       Он понятия не имеет, сколько ему ещё ошиваться в этом физическом образе, но периодическое отсутствие доступа к Джонни его напрягает. Джонни сейчас ведь живёт без своего всемогущего ангела-хранителя. Без своего волшебного неприкасаемого героя, играющего со статистикой в свою пользу, посылающего импульсы в его мозг без единой извилины и так далее. Единственное место, где эти двое могут встретиться — это съёмки, однако даже здесь не всё гладко. В мире, видите ли, происходит какая-то хрень, и у Кенши есть теория, что во всём виновата вражда Лю Кана с Шан Цунгом на небесах.       Несколько раз съёмки накрывались медным тазом из-за непригодных погодных условий. «В третий раз они накроются золотой чашей, потому что сволочь по имени Сектор упал на землю, — чует Кенши. — И это добром не кончится».       Вскоре опасения Такахаши подтверждаются. Это была, да, мелочь, а всё равно неприятно. Да и не понятно, замешан ли вообще в этом злоумный Сектор и его абсолютно не загадочный, что аж пресный подопечный. Почему «пресный»? Да потому что Кенши никогда не понимал прикола Сайракса — не после ряда больных разумом подопечных, за которыми вечно присматривал Сектор. Из раза в раз, из года в год он смотрел за лютейшими из лютейших, и тут, на тебе! Сайракс собственной персоной. Обыкновенный чёрный парень-айтишник, помешанный на цвете детской неожиданности.       «Если эти двое что-то натворят, придётся командира-Би-Хана из-под земли достать, — думает Кенши. — Только он может дать им по заслугам». А учитывая, что они все сейчас находятся в физических телах… О-о-о, появляется возможность кое-кого красиво отмудохать! Командир устроит идиотам Хиросиму и Нагасаки. Вот увидите.       Кенши становится максимально не по себе, когда ему прилетает новость о том, что Джонни загремел в больницу с несерьёзной травмой. Радует, что несерьёзной. Расстраивает, что с травмой. Вывод один — необходимо быстрее навестить этого большого ребёнка, оставшегося без няньки.       Да. Такахаши признаёт: «Я нянька. Причём, с опытом. Замолчите наконец, кретины! Не смешно».       — Какие люди, — криво улыбнулся Джонни, сидя на больничной койке. — С чего такая честь, мистер Такахаши?       Кенши, честное партизанское, смотреть на такого помятого Джонни больно. Сто лет он не видел своего подопечного таким уставшим, перебинтованным, всего в комичных лейкопластырях, на которых нарисованы цветочки-сердечки.       — Я не говорил тебе свою фамилию, — отмечает Кенши хмуро и срывает с щеки Джонни один пластырь. — Сам нарисовал?       — Ауч! Ты чего?!       — Ромашка, — ухмыляется, нет, умиляется пластырю. — Серьёзно?       — Одна из моих ассистенток нарисовала, — едва ли рдеет Джонни. — Они такие мил… Эй. Тебе вообще знакомо правило о неприкосновенности знаменитостей?!       — Нет.       — Теперь знакомо, — шипит Кейдж сердито.       — Знал бы ты про моё отношение к этике в прошлом, ха-ха.       — Чего?..       — Забей.       — Ах, тоже мне. Загадочный говнюк.       — Откуда фамилию мою знаешь, спрашиваю.       — Птичка нащебетала. Передала, что ты бомжуешь в парках и в семидесяти процентах случаев представляешься копам «Кенши Такахаши».       — А в остальных тридцати? — давай, толерантный, скажи это.       — Кенши Нагасаки, — хлопает себя по лбу Джонни, и Кенши кривит губы, пряча очередную хитрую ухмылку. — Ты ужасен… Просто ужасен.       — Спасибо, я знаю.       Кенши небрежно приклеивает некогда сорванный с чужой шеки пластырь Джонни на лоб, и это вызывает у Кейджа тихий смех.       — Что с тобой? Почему весь в ссадинах? — теперь Такахаши важно скрещивает руки на груди, смеряя собеседника взглядом. — Готов поспорить, в последнее время с тобой приключается подозрительно много дерьма.       — Ох, да пошёл ты, провидец хренов… Ты ж меня сталкеришь.       — С чего ты взял? — выгнул бровь Кенши.       — Ну, как минимум, такая теория ходит по нашей площадке, мужик. Мол, тебя так быстро поставили на должность нового актёра вместо того ублюдка, потому что…       — Потому что я его подставил из-за культа твоей личности?       — Ага.       — Быть твоим фанатом отстойнее, чем быть фаши…       — Умоляю, не договаривай.       — Ладно.       — Знаешь, меня пугают твои выражения. Тебе стоит поработать над своим лексиконом, если не хочешь отмены.       Кенши молчаливо закатывает глаза и нарадоваться не может, что наконец-то ему доступна мимика. Что может быть лучше, чем без единого слова, только лицом, показать собеседнику своё недовольство?       — Кенши, ты… С тобой правда всё в порядке? В смысле, в физическом плане, — спрашивает с недоверием Джонни. — Не болит ничего?       И Такахаши этой переживающей интонации слегка удивляется.       — Почему спрашиваешь?       — Я насчёт той сцены, когда тебя нокаутировали, помнишь? — говорит Джонни и вскидывает свои тонкие брови. — Просто… Стивен там позаботился, и на площадке провели небольшое расследованием п…       — Ближе к сути.       — Ты вышел на постановочный бой не с тем актёром, — отвечает Кейдж, предварительно выдержав маленькую паузу. — Тот актёр, который нужен, был магическим образом заперт в гримёрной.       — Я так понимаю, мой глубокий нокаут был спланирован неким посторонним лицом.       — Ну почему «посторонним»… — качает головой. — Старый актёр ещё точит на тебя нож, уважаемый Такахаши-Оппенгеймер. Уж не знаю, что такого между вами двумя произошло, но лично меня ваша войнушка бесит.       — Я в этой «войнушке» точно не участвовал, — в ответ хмурит брови Кенши. — Не называй эту потасовку войной, Карлтон. Обиженный кретин будет наказан — остальное меня не колышет.       И это он ещё молчит про панчлайн с Робертом Оппенгеймером. Пока только Кенши разрешено опускать такие дерзкие шуточки. Ясно?       — Меня уже давно никто не называл «Карлтон»… — лишь выдаёт Джонни, снова качая головой.       — Не ври, К-а-р-л-т-о-н. Твоя седая мать наверняка до сих пор тебя по фамилии отчитывает.       — Кенши. — Кейдж в очередной раз корчит гримасу «Серьёзно, чел?». — Это что ещё за запредельный уровень экстрасенсорики?       — Не так важно. Не думай об этом слишком много. Куда важнее, что я — некогда просто боевой художник. Так какого чёрта я, выясняется, красуюсь на плакатах в качестве актёра?       — Йоу, похоже удар по голове был критичным!.. Кста-ати, со «старенького» мы сняли обвинения, так как ты особо не пострадал. Ну, это так, если тебе интересно.       — Отвечай на вопрос про боевого художника, — уже раздражённее просит Кенши.       — Ладно-ладно! Поначалу ты был просто боевым художником для ряда фильмов Стивена!..       — Я помню. Дальше, — нагло лжёт Такахаши.       — А потом Стивен внезапно объявил, что тебе дадут роль. Но какую он не уточнял! — Джонни сильно загорается во время разговора, чуть ли не подпрыгивает на месте. — Мы всей командой, как бы, ожидали, что тебя тупо «впихнут» как филлерного персонажа, а ты буквально… Антагонист?.. Мы не ожидали, что старый актёр уйдёт, чувак. Не имеем ничего против тебя, но, кажется, между тобой, им и Стивеном что-то произошло.       — Как я могу быть антагонистом, если я стою позади вас на постерах?       — Да с-с… Не беси, а?! — тут Кейдж не выдерживает и громко, неискренне, рассмеивается по слогам. — Ну что ты как будто на метеорите к нам свалился?!       Не на метеорите, придурок. Просто свалился.       — А, точно, — Кенши, вроде как, догадался. Вскоре сориентрировался: — Меня слишком быстро впихнули на место предыдущего актёра. Ну разумеется. Круто прифотошопили.       — В то-о-очку-у! — и выражение лица Кейджа моментом разглаживается. — Я был в ахере — в плохом смысле, — когда мне показали новую версию нашего постера. Нет, как вообще можно было так криво замазать одного актёра и прилепить где-то сбоку, кое-как, другого?! Графический дизайн — не, не слышали!       — Стивен, небось, сам и фотошопил, — в нос хохотнул Кенши. — Безвкусица.       — Злой ты, Кенши, что пиздец.       — Не спорю.       — …И я люблю это.       Парш. Такахаши до сюрреализма странно «люблю» в свой адрес. Даже если оно про его резкие высказывания.       Даже если оно от Джонни.       — Слу-у-ушай, а ты чего на улице-то спишь? — спросил словивший внезапный штиль Кейдж. И он натурально рассмеялся, и его смешные блестящие американские глазки лихорадочно сияли. — Что, страшно жить на зарегистрированной территории, когда тебе мстят всякие неудачники?       — Нет. Мне просто негде, — пожимает плечами Кенши. Хочет смеяться чужой наивности, но даже уголок его губ не смеет дрогнуть.        Пока что.       — Что «негде»?       — Жить, — отвечает совершенно спокойно, и Кейдж от неожиданности падает с койки.       — В смысле?!       — У меня от погодных катаклизмов дом сгорел. — И череда лжи что? Правильно, продолжается.       — Что… Ты сейчас серьёзно, Кенши?! Я… Я могу прочитать это в интернете?!       — Это вряд ли, поскольку этот дом и так, и так достался мне нелегально, — без ножа убивает Такахаши, потому что он знает, каково это — играть с риском в сапёр.       Потому что он — ебучий ас в этой игре с отсутствием этики.       — Эм, что?.. — и это всё, что может выдать этот с рождения громкий американец.       Крючок Арисаки официально спущен. Кенши приближается к уху снова сидящего на койке Джонни и словно бы гипнотизирует своим цепким взглядом. И он смотрит. Смотрит. Смотрит.       Цвет глаз — горький шоколад. Самый тёмный оттенок кофе. Виски с непростительно большим количеством колы.       Почва после сильного дождя.       У Кейджа вспыхивает слишком много ассоциаций, потому что, по ощущениям, эти глаза пережили слишком многое. Многое повидали и многим были разочарованы.       Какие красивые. И какие чертовски вредные. Вредно-красивые.       Такахаши щурит эти свои умные, вредно-красивые глаза, кладёт одну свою ладонь Кейджу на плечо и шепчет самым низким голосом:       — Но это только наш с тобой секрет… Усекли?       Нет. Нет-нет-нет!       — Какого чёрта? — не может оторвать взгляда от чужого лица Джонни.       Только не запади мне в душу!       Дыхание Такахаши опалило его облепленную нелепыми пластырями щеку. Джонни сейчас думает, насколько же загадочен, саркастичен и во всех смыслах ужасен человек возле него.       И это прекрасно.       …Но он не хочет лишний раз романтизировать всякую хрень. Он не будет. Верно. Джонни Кейдж, тряпка, возьми уже себя в руки!       — Шучу я или нет — ребус исключительно в меру твоих испорченности и вселенского доверия, — Кенши наконец произносит хоть что-то длинное и сам от себя посмеивается. Пускает хриплый смешок, как много, много, много лет тому назад. И Джонни подле него снова слишком громко сглатывает слюну, пеленгаторно кивая. — Ну что, пустишь меня к себе домой, м, Джонатан Карлтон?       Обольститель? Нет. Просто сволочь.       — Какова вероятность, что такая по вайбу мразь как ты не причинит мне вреда? — шутит-или-не-шутит в ответ Джонни, медленно расслабляя плечи.       — Обязательно прирежу тебя ближе к ночи, только дождись, — закатывает глаза Кенши. На губах — по-прежнему лёгкая азартная улыбка.       — О-о, тогда ты просто обязан переночевать у меня! Очень интересно увидеть тебя в твоём антагонистском амплуа, — чуть ли не облизывает губы.       — Рассчитываешь на ночь со мной, испорченный американец?       Кейдж загадочно держит молчание, не смея отрицать. По правде, такая манера речи по отношению к нему его правда заводит.       — Только через мой труп, — ухмыляясь, заканчивает диалог Кенши.       Джонни ещё некоторое время ворчит и срывает со своего лба криво приклеенный Кенши пластырь с ромашкой с пятью лепестками.

***

      Прошло ровно три дня с тех пор, как Рейден очнулся в больнице с симптомами человека, грохнувшегося с большой высоты, а по факту ему диагностировали расстройство пищевого поведения. Точнее, не ему — настоящему владельцу его тела. И Рейден бы от души отблагодарил хозяина этой машины, да вот только тот, судя по наводкам, отчалил в мир иной. И поэтому Рейден сейчас занимает его место. Логично? Ага, типа того.       Репортёры подоспели к его палате, не успел он даже исследовать своё тело на наличие на наличие третьего бицепса из двух. Буквально подлетели, наспех накинув белые халаты, и начали задавать свой ворох вопросов. «Правда ли, что Ваша походка на последнем французском показе мод «Lanvin» была позаимствована у Леона Дама с показа «Maison Margiela», 2019?» — спросила журналистка-один. «Какое Ваше мнение по поводу того, что Вы — ходячая реклама экстремального похудения среди молодёжи?» — спросил журналист-два. «Ваше модельное агенство разорвало с Вами контракт ввиду беспорядочных половых связей с мужскими моделями, или на то была другая причина?» — спросил журналист-три, и первые два на него косо посмотрели.       Итак. Из этого всего Рейден узнал, что он, во-первых, модель, во-вторых, скандальная личность с плохой репутацией и что, в-третьих, у него сейчас, вероятно, карьерный застой.       Ну и херня. Благо, ответы ему удалось дать плюс-минус удовлетворяющие души трёх любопытных репортёров, следовательно, на некоторое время массмедиа будут накормлены. Хватит с него инфоповодов. Он вам не Джонни Кейдж.       Надо искать Кун Лао.       И вот, ровно спустя три дня он его нашёл. Ну как нашёл. Теоретически, Рейден теперь знает куда ему ехать и на чём. На практике же Рейден всё ещё бегает по шумному Манхэттену, в то время как Кун Лао отпахивает старые-добрые поля в тихом, солнечно-уютном Фэнцзяне.       Или не отпахивает?       Теперь Рейден напуган.       Понимаете, просто единственное, что Кун Лао удерживало не уезжать из родной деревушки — это влияние его гиперопекающего ангела-хранителя сверху, особо не позволявшего думать в направлении «уезжать! Надо уезжать!»; «Мне здесь не место!».       Но Кун Лао думал. С самого детства у него была мечта прославиться — плевать в чём. Будь то боевые искусства или какое-нибудь творчество, этот работящий парень способен на всё. А как, блин, прославиться в деревне? Перед кем блеснуть талантом?       Кун Лао в глубине своей души всегда лелеял тёплую надежду уехать, а Рейден, его опекающий ангел-дружбан, не позволял. До ужаса беспокоился за своего подопечного и символически запирал среди бесконечных полей урожая.       …А теперь-то, тю-тю, приехали! Рейден во всех смыслах свалился с небес на землю; беспризорный Кун Лао стопудово при первой же возможности сорвался в длительный трип по миру с узелком через плечо. И думал он наверняка при этом: «Ха-ха! Как прикольно-то, Господи! Да что это за прилив свободы, ё-моё?!».       Честное слово, ощущение, как будто его суперстрогая мамаша взяла и сказала на старости своих лет: «Похуй, сынок». Кун Лао бесплатно открыли его золотую клетку, и он побежал сверкая пятками покорять города, не забыв напоследок попрощаться с деревенской детворой, — финита ля комедия. Рейден чувствует себя клоуном. Его грёбаные ощущения, к великому сожалению, подтвердились.       Он зря приехал в Фэнцзянь.       Вы не ослышались. Рейден зря столько часов кумекал, как бы снять с карты денег, а после зря трясся в самолёте, словив внутреннюю панику, потому что он в самолёте впервые. Вот же ж!.. Да блин!!!       — Мадам Бо! Извините, пожалуйста, а как я могу найти Кун Лао?! — это был первый вопрос, который он задал своей любимой старушке, что уважал на протяжении всей жизни Кун Лао. Как повезло, что она всегда находилась в своём чайном домике!       Мадам Бо вальяжно развернулась в сторону приятного голоса, поставив свои седые брови домиком.       — Молодой человек, Вы кем моему мальчику приходитесь? — спросила она, изогнув губы в хитрой улыбке. — Что-то не припомню здесь… Вот таких.       Нет, а что не так с Рейденом? Подумаешь, на его голове сейчас солнечные очки за €500, полный комплект от «Гуччи» и массивные ботинки бренда «Филипп Плейн»? Он ведь даже в моде не шарит! Буквально надел первое, что вывалилось из его гардероба.       — Мы с Кун Лао… Ну… Мы друзья детства?.. — неуверенно проблеял Рейден, затем нелепо улыбнувшись.       А улыбка-то у Рейдена очаровательная, сражающая своим очарованием наповал. Дай Бог чтоб и с мадам Бо сработало. Было бы хорошо, если бы крутая бабулька схавала даже такую вымученную улыбку идиота.       — Ох, ну раз друзья детства… — и-и-и она захавала! Ура! — Мальчик-мальчик. Ты меня что, за дуру держишь?!       А, нет. Не схавала. Расходимся.       — П-прошу вас, давайте обсудим детали за чашкой чая?! М-мадам Бо!.. Ай! Куда Вы с граблей! Ой! Простите меня, пожалуйста, бабушка, я Вас так уважаю, а-а-а!       Пришлось подарить ей понтовые солнечные очки за пятьсот евро и соврать, что они унисекс.       Update. Пришлось выпить с мадам Бо её фирменного чая за свой же счёт, рассказать всё, что он знает про Кун Лао и кое-как оправдать себя. На её «Да вы, голубки, шо-то не договариваете!» пришлось краснеть как рак, смущённо похлёбывая чай. Рейденовские жалкие «Мы правда просто друзья детства, бабуль…» не принимались. На такие фразы он сразу же получал крепкие шалбаны по лбу — на этом пока всё.       А хотя нет. Постойте!       Пока беседовали в чайном домике, по телевизору, значит, гоняли три смертельно важные новости…       Новость первая. Джонни Кейдж и его то ли тупо сожитель, то ли новый партнёр и коллега в одном флаконе срутся с… мародёрами?.. Да что там у них происходит в этом вашем райском Малибу?! Звезда Голливуда агрессивно защищает свой особняк, выкидывая врагов в бассейн; Кенши (это же Кенши?! Кенши-и-и!) так вообще отстаивает честь своего так называемого подопечного с помощью ружья.       Далее по телеку показывают кое-какие сумбурные отрывки с места происшествия, где Кенши вечно зачем-то носит Джонни, перекинув через плечо. Кейдж показывает незваным гостям средние пальцы, а Такахаши сердито бьёт того по заднице.       «Ну и Бог с ними, — думает Рейден. — Неинтересно».       Новость вторая. Великий император, то есть, политик, то есть, Би-Хан ведёт антитеррористическую борьбу с группировкой, возникшей буквально из ниоткуда. Ту группировку боялся даже Кенш… Вспышки терроризма не были какими-либо религиозными, либо политическими соображениями. По крайней мере, так говорит Би-Хан и обнадёживает народ тем, что почти всё находится под его контролем. Он ведёт уверенную борьбу, и народ его уважает. В заголовках паршивых интернет-статеек Би-Хана называют «Кеннеди, который раздал всем люлей за неудачную попытку в убийство».       Боже. Над этими заголовками же наверняка сейчас ржёт один Кенши. Какой кошмар!       Новость всё ещё вторая, но Рейден относит данную к категории «подновость». Великий император по имени Би-Хан докопался до студента первого курса. Как можно догадаться, этим охреневшим от жизни студентом был Томаш. (По Врбаде Рейден и догадался, что восставший политик — Би-Хан). Если вкратце, Би-Хан нанял людей день и ночь охранять этого совершенно рандомного для публики парня, и теперь охрана сопровождает Томаша, точно он является потерянным сынком президента… А если не вкратце, то там целая история, знать которую Рейден тоже не хочет. Опустите детали, он умоляет. Ему совершенно не охота знать, каково это — когда громкий политический деятель приезжает к тебе домой на лимузине и отчитывает тебя за твой же сломанный палец.       Новость третья. Из-за возникшей из ниоткуда террористической организации рушится инфраструктура мира. Не города. Не страны. М-и-р-а. То была такая глобальщина, какая не снилась Би-Хану, защищающему исключительно свою страну. И уж точно не являвшаяся во снах Джонни с Кенши, из принципа защищающих тупо друг друга. Это было… отрезвляюще. Это была хлёсткая пощёчина всей Земле, всей человеческой расе. Но, что интересно, даже при таком раскладе жертвы были минимальные.       В приоритете группировки было исключительно взорвать. Чтобы всё горело, дымилось, чтобы были паника, вселенский хаос и беготня вокруг одного и того же события, одного и того же инцидента. «Им совсем не обязательно, чтобы были жертвы, — простым языком для народа изъяснился Би-Хан. — Напротив. Они не хотят жертв».       «Поэтому сохраняйте спокойствие, защищайте своих близких и не посещайте места, какие не посещали до этого».       «Сайракс и Сектор умеют делать невозможное. Умеют холодно высчитать, какое место люди не посетят в такое-то конкретное время, по такой-то конкретной причине», — не говорит Би-Хан, потому что оно остальному миру необъяснимо.

***

      Би-Хан знает эту историю несколько с третьего ракурса, если так вообще можно выразиться. Он смотрит этот фильм в роли постоянного зрителя, строящего теории, но во взаимодействия самих героев не лезет. Выходит довольно интересно, что, вот, наводя справки про ставшего актёром Кенши, стал свидетелем небольшой детективной истории, где двое не поделили славу. Тот постановочный бой должен был стать для нынешнего тела Кенши решающим. Так что, по сути, старый актёр, «нокаутировавший» Кенши, — убийца.       Ну ладно. А теперь о хорошем. Занимая пост настоящего лидера, Би-Хан мало того, что нашёл своё призвание, так ещё наладил контакт с Томашем и не забыл проверить, всё ли в порядке у Кенши с Рейденом. Иным словом, отлично устроился. Прекрасно вписался в мировой сеттинг в качестве политического деятеля и просветителя.       Однако старый вопрос, так или иначе, остаётся в его понимании актуальным: «А домой-то когда, приём?».       Лю Кан, хорош тянуть Шан Цунга за Куан Чи. Мы. (Я). Хотим. Назад. Домой.       — Би-Хан, я не понимаю, — Томаш ходил взад-вперёд хмурым пингвином, спрятав руки за спиной. — Почему мне опасно выходить на улицу?       — Потому что там плохие люди делают плохие дела, — ответил сухо Би-Хан и расправил газету, что сейчас уже почти никто не читает! По мнению Томаша, разумеется.       Врбада продолжил начерчивать круги около дивана, на котором расположился деловитого вида политик, миллиардер, филантро…       — Хорошо, допустим, — сказал Томаш. — Но почему тебе есть дело до меня? Я всё ещё не понимаю.       — Потому что я тебя давно знаю. Мне принципиально обеспечить тебе безопасные условия.       — Да откуда Вы меня вообще знаете?! — схватился за голову. — Где Вы меня откопали?! Вы же определённо спасли меня тогда не просто так!       — А вот это тебя уже не касается.       Да ты что, мужик.       Жизнь Томаша слишком быстро превратилась в один сплошной сериал, в котором забыли пустить титры. С тех пор, как Би-Хан образовался на пороге его маленькой студенческой однокомнатной квартирки, этот самый обыкновенный чешский парняга со стандартным набором хобби и навыков оброс вопросами. Старые одноклассники сразу начали интересоваться его личностью, дальние родственники начали трезвонить и без того озадаченным родителям: «А ваш Томаш-то к политику в дружбаны подбивается!», а его лучшие друзья чуть ли не рвутся приехать к нему в город первым же поездом. А всё почему, как думаете?       «Всё потому что интернет кипит новостями обо мне и о политике, который почему-то считает своим долгом спасти мне жизнь!» — думает Томаш. Это было слишком внезапно — завести себе «друга» в политических кругах. Ещё страшнее было то, что Би-Хан реально спас ему жизнь в первую же их встречу.       Какие-то камеры наблюдения шедевросцену спасения политическим деятелем некого студента, под визг машин переходившего дорогу, зафиксировали; далее данный суперский материал слили в сеть; подобный недобрый хайп привёл к тому, что дружбе Би-Хана с Томашем умиляются, удивляются, завидуют — и другие сомнительные глаголы. Что ж, теперь именитого Би-Хана уважают ещё больше, а о Врбаде тупо узнали. Хорошо ли это? С какой стороны посмотреть!       Томаш очень оценил героический поступок Би-Хана, выскочившего из своего чёрного лимузина, дабы самоотверженно вытолкнуть его на бордюр. Он правда благодарил этого серьёзного мужчину в деловом костюме. А серьёзный мужик в серьёзном костюме на невнимательного Врбаду был до пыхтящего носа зол. И сам Врбада бы правда хотел, чтобы его чувство благодарности ограничилось какими-нибудь чрезмерно добрыми словами о господине Би-Хане на камеру, с понтом, «Он клёвый лидер, народ!». Но, к сожалению, факт так и не отлипшего от него сурового политика настораживал.       У Томаша возникла куча логичных вопросов к Би-Хану. Во-первых, нафига он преследовал его на лимузине, чёрт подери?! Если на деле преследовал, разумеется. Во-вторых, почему после отчитывал, словно Томаш его внебрачный сыночек, на которого он делает большие ставки. В-третьих, когда произошло феерическое спасение Томаша на дороге, Би-Хан с чего-то выкрикнул: «Потом посмотришь результаты своего тестирования! Отлепи ты свою рожу от телефона, идиот!». «Откуда ему известно?!» — закричал бы в панике Томаш, да Би-Хан оказался прав лишь отчасти. Томаш действительно хотел проверить свой балл, но его отвлекли на срочный мем, и он засмотрелся.       Его косяк. Согласен.       И это тоже было очень… странно? Другого слова даже не найти, знаете? Обычно Врбада не позволял себе никогда отвлекаться на телефон во время пути куда-то! Словно, как говорят старые, бес попутал.       В последнее время у Томаша происходило много странностей. А учитывая происходящее сейчас в мире…       — Реально очень стрёмно, — поёжился Томаш.       — А я что тебе говорю, — Би-Хан со спокойным выражением лица перелистнул страницу газеты. — Сиди дома, никуда не высовывайся. Когда ситуация в мире устаканится, тогда и выйдешь.       — Мне до опупения дома торчать?       — До отупения, — ухмыльнулся Би-Хан.       — Знаете, не особо-то Вы и смешной… Не хочу с Вами дружить, простите.       — И я не хочу с тобой дружить, — по-умному покачал головой. — К сожалению, у меня нет выбора.       — Вас же не заставляют жить со мной с рассвета до заката! Уходите! Вы меня пугаете!..       — Разве твои родители не в курсе нашей с тобой дружбы? Я думаю, в курсе уже все.       — Они верят в то, что Вы хороший человек.       — Это ложь?       — Да откуда мне знать… — обалдело развёл руками Томаш. — Вам вообще повезло, что я с какой-то стати повёлся на Ваши угрозы, что если не пущу Вас в свой дом, меня снимет наш вражеский снайпер!.. Я что, дурачок, чтоб повестись на это?! А-ах, как же я так…       Би-Хан еле слышно усмехнулся.       «Большой ребёнок», — подумал, отложив газету в сторону.       — Слушай сюда, Врбада… За все прошедшие дни я мало того, что не причинил тебе вреда, так ещё и спас четыре раза, — сказал он негромко и посмотрел на Томаша исподлобья. — Ты недотёпа, Томаш. Полный.       — Не четыре раза, — в возмущении надулся тот, — а три!       — Четыре. Если считать, как тебя чуть не убил стеллаж в супермаркете.       — Да он был пустой! Не убил бы он меня, не надо преувеличивать!       — В стеллаж выстрелили из рогатки.       — Вы знаете, у меня неплохие рефлексы, увернулся бы. Мой отец является потомственным охотником!       — Ты без меня не выживешь, — серьёзно умозаключил Би-Хан, в своей манере вздёрнув одну свою прямую бровь.       Самый умный на планете, блин, нашёлся. Томаш ненавидел, когда его новый друг так делал.       — Моя жизнь не может зависеть от Вас, сэр, — произнёс Томаш с недоверием. Вот только непонятно — с недоверием к Би-Хану или к самому себе?       — Хорошо. Тогда предлагаю сделку. Ты же у нас любитель всяких бессмысленных споров. Я прав?       — …И Вы никак не можете знать деталей моей жизни, если Вы не мой сталкер.       — О сталкере попозже, договорились? — после чужого краткого кивка Би-Хан ткнул указательным пальцем в сторону выхода. — Можешь выйти в подъезд на пять минут. Не более. Возьми с собой любые или любимые три вещи, чтобы не было скучно. У тебя ж как там его… СДВГ.       — Что?! Откуда знаете?!       — По тебе видно, — закатил глаза мужчина. — Короче, бери любые три вещи и уходи. Смотри не убейся в первую же минуту этими тремя предметами. Главное — чтобы за это время с тобой ничего не произошло. Понял?       — Мне не пять лет, ну Вы чего…       — Если судить по интеллекту, даже меньше.       — Тогда я возьму телефон, науш…       — Наушники и книгу, которую ты так никогда и не дочитаешь.       — Это, конечно, правда, но… Э-э-э-эй!       — Иди уже.       — А мне с этого что-то будет?! Если выиграю, я, ну…       И всё-таки Би-Хан был прав. Томаш до чёртиков обожал тупые споры с друзьями.       Так этот дурень и сломал себе ногу однажды. Би-Хан тогда чуть не самоуничтожился, потому что следил-следил за человеком, у которого, по сути, ничего интересного в жизни никогда не происходит, а тут на тебе: гений Томаш впервые в жизни, без подготовки, наворачивает сальто. Под его болтающимися ногами асфальт. Хруст кости слышит каждый. Би-Хан хочет спуститься к Томашу лично и сломать ему бонусом вторую ногу, ибо в такой уровень кретинизма поверить тяжко. Естественный отбор зря существует — Би-Хан уничтожил его смысл, дав очередному своему подопечному выжить.       Обычно нечто подобное проворачивал (какой же он тупой) Кейдж, и Би-Хан неиронично Такахаши соболезновал. Твою мать, ну не мог так его Врбада облажаться!       — Если выиграешь спор, я больше не буду тебе портить день своим присутствием, — выдал Би-Хан совершенно уверенно. — А если проиграешь, я буду всегда тебя сопровождать.       — Чего-о-о-о?!       — Ahoj.       — Нет, Вы точно мой сталкер.       Томаш вывалился из своей квартиры спустя ровно две минуты, потому что искал свои наушники по всему периметру. Би-Хан, вздыхая, засёк время и убедил Томаша, что, если что, грабить бедного студента грех не то что для богатого взрослого дядьки — в принципе для человека. И заверил, что нет смысла запирать за Томашем дверь и затем не пускать его обратно, так как он не пранкер какой-нибудь. А Врбада ему в ответ ошарашенно: «Вот об этом я не подумал! Что со мной в последнее время происходит?!».       «Жёстко тупишь», — хмуро ответил Би-Хан и захлопнул перед страдающим лицом Томаша дверь.       Пришла одна минута. Две. Три.       Би-Хан уже начал думать, чего б такого приказать своим людям сделать Томашу, чтобы он выиграл спор. Такому молодняку и парочки поджопников хватит, чтобы начал назад домой стучаться и проситься обратно на коленях. Би-Хан этой мысли беззлобно ухмыльнулся. Поднёс телефон к уху, собирая мысли в кучку.       Раздался крик Томаша. Вернее, визг, похожий на девичий, но это точно был Врбада.       «Если там не Сектор лично, нет смысла так орать», — думает Би-Хан, уже мчась к двери. Не простит Томаша нахрен. Домой не запустит, во как.       Томаш стоит в коридоре один и держит своими дрожащими руками телефон с открытой страницей Инстаграма. Блекло-серые глаза выпучены настолько, что кажется, вот-вот вылезут из орбит. Би-Хану даже начинает мерещиться, что его маленький друг поседел на два тона больше. И этот маленький седой друг ему еле слышно говорит:       — М-мне… мне п-пишет… Вы не поверите!.. Чёрт, — Томаш аж потеет, когда перечитывает сообщение, — это ж… сам Джонни Кейдж!.. Представляете?!       — Да хоть Барак Обама, — хлопает себя по лбу Би-Хан. — Я думал, тебя режут!       — Но это же сам Джонни Кейдж! Я его фанат! Клянусь, я сейчас обос…       — Не надо.       — Он мне пишет, что… что надо встретиться! Хах, его же точно не взломали?!       — Что-то мне подсказывает, это действительно он.       — Вы так думаете?!       — Он или его новый японский друг, — прикидывает Би-Хан и морщит лоб. — Кейдж упомянул некого нового друга в своём сообщении?       — Упомянул! — сообщил Томаш радостно. — Да откуда же Вам всё известно?!       — И это тебя, Врбада, тоже не касается.       — Обидненько!       Ещё несколько минут Томаш тратит на то, чтобы заскриншотить сообщения Джонни Кейджа и разослать друзьям. Потом, естественно, он жалуется, ведь забыл, что отправитель получает уведомления о скриншоте директа. Причитает, что это позор, ах, как же стыдно… Но для Би-Хана не так важно.       — На встречу пойдём вместе, — говорит Би-Хан твёрдо. — Мне глубоко всё равно, хочешь ты этого или нет.       — А так нечестно, между прочим. Я ведь выиграл наш спор!       — С какой стати? С тобой что-то да произошло. Следовательно, я выиграл.       — А-а-а… Я понял. Это Вы подкупили Джонни Кейджа, чтобы он мне написал!       — Ему что, за это ещё и платить надо? Фу.       — Хотите сказать, мой любимый актёр написал мне сам?       — Да.       — И мы пойдём на встречу с н-и-м?! Вы серьёзно?!       — К сожалению, да.       — Да я сейчас на месте умру, Би-Хан! — Томаш на радостях обнял своего нового друга за шею.       Объятия Томаша крепкие, душащие, правда искренние. В принципе, примерно так контакт с Врбадой и выглядел со стороны. Томаш оказался не на шутку приятным собеседником, адекватным подопечным, да и просто неплохим парнем, как бы Би-Хан эту мысль от себя ни отгонял.       Как ни крути, в качестве реального друга он ещё Томаша не рассматривал.       — Интересно, а что мы с мистером Кейджем будем делать?! — спрашивает Томаш взбудоражено, эмоционально.       — Мне скорее интересно, чё будем делать мы с Такахаши, — не произносит Би-Хан вслух, потому что и хрен с ним. Время покажет. — Он же не решил, что вместе держаться будет логичнее?       Какая ужасная мысль, Такахаши. Слишком в твоём духе.

***

      — Кенши, куда мы бежим?! Почему мы бежим?! Кто я?!       — Ты можешь заткнуть свой рот, Кейдж?!       — Давай же! Заткни меня!              Кенши делает остановку и косится на Джонни с большим недоверием. Они оба сильно запыхались с долгого бега, оба взмыленные и уставшие, а у Джонни от прилива адреналина в глазах мечутся огни и страх вперемешку. Такахаши чувствует себя не в своей тарелке, когда видит, что его подопечному страшно.       А его подопечному, вроде как, с самого подросткового периода не было насколько страшно.       В чём-то ангельские друзья Такахаши да правы — из жирной задницы вытащил своего когда-то проблемного прыщавого Карлтона. Человека из него сделал!       Этот человек с большой буквы сейчас, кстати, сгибается в три погибели, уперев руки в колени, и от души пытается отдышаться, потому что старался кричать свои дурости и бежать одновременно. Выбери одно, сукин ты сын. Либо орёшь и умираешь, либо бежишь, молчишь, но живёшь. «Тут почти как на войне», — вынужден признать Кенши, внимательно оглядываясь вокруг.       Их «вокруг» — это горящие здания, перекрытые дороги, практически безлюдные улицы и серое от дыма небо, от которого внутри всё снова сжималось и клокотало. Какие-то ребята выбивают битами стёкла магазинчиков просто чтобы было. Чья-то понтовая тачка горит поперёк дороги, близкая к взрыву, и сообразившие подростки начинают бежать в другую сторону. Звёздные семьи сбиваются в кучки, пытаясь найти выход из когда-то райского Малибу. Пальмы, посаженные вдоль узких дорог, повалены и горят, словно кто-то додумался зажечь самый большой костёр в Америке. На огромных стеклянных витражах красуется кривое граффити наспех: «БОГАТЫЕ ЗАЖРАТЫЕ ЗАДНИЦЫ!». И Кенши это, всё э-т-о, видит вживую, но он не имеет к этому никакого отношения.       И подобное вызывало у монстра из прошлого диссонанс.       Они с подопечным сейчас находятся в эпицентре событий. Им стоит поспешить, чтобы добраться до Би-Хана, у которого ещё плюс-минус спокойно.       — Я надеялся, хаос не выпадет на твой век, Кейдж, — произнёс Кенши с какой-то непонятной виной в голосе и затем мотнул головой. — Так что ты там говорил?.. Чего хотел?       — Как насчёт того, чтобы заткнуть меня?! — широко улыбаясь, громко предложил чумазый и неопрятный Джонни.       — Мне тебе врезать?       — Кенши, ты чё, фильмов не смотрел?! Если эту фразу говорят герою, далее обязательно происходит эпичный поцелуй в губы!       — Не хочу я целоваться в губы с америкосом, — скривился, скрутился и застрелился бывалый солдат внутри него. — Джонни. Боюсь, между нами только шутки.       — Так это ж тоже шутка!       — В этот раз звучал слишком серьёзно.       — Эх, да забей… Мы всё равно сейчас умрё…       — Да беги ты, тупица! И, умоляю, закрой свой поганый рот!       Ещё пару дней назад у Джонни кое-как, с перебоями, ловил интернет. Они даже умудрились написать примерно с десяток сообщений Томашу о том, как же им надо с ним срочно встретиться, иначе всё будет просто атас. Написали б Би-Хану, да по-любому у него Инстаграма нет. Как и у Кенши, впрочем.       И ещё повезло, что Джонни, как услышал про сам факт имения близкого друга у Кенши, не на шутку загорелся идеей написать молодому студенту, не спросив, дескать, а почему он, братан?! Молодец, Кейдж. Меньше вопросов — больше времени в их расположении на подумать.       — Кенши, давай сделаем передышку, умоляю. Что ж ты за монстр такой?!       Новое тело Кенши было безупречным: спортивным, крепким, выносливым. Однако что-то Такахаши подсказывало, что дело здесь было не совсем в теле — в железной воле его самого. Кровь из носу, ноги в пыль — он на горбу своего Кейджа донесёт до нужной точки, понимаете?!       — Давай отдохнём, — согласился Кенши. — Ты не голоден?       — Я всё равно был на диете. Апокалипсис апокалипсисом, а фигуру держать надо, — отшутился Джонни, неловко рассмеявшись. — А ты? Не голоден?       — Не имеет значения.       — Почему ты так пренебрежительно к себе относишься?       — Я выносливый, — вздохнул Такахаши. — Нет смысла за меня беспокоиться.       — Но я хочу за тебя беспокоиться, — открыто улыбнулся Джонни.       — Смотри не пожалей об этом, Кейдж. Я плохой человек. Предупреждаю не просто так уже в который раз.       — О-о-о! Опять эти тайны-тайны-тайны и прочее бла-бла-бла!       — Мы почти не знакомы! — рявкнул на Джонни Кенши с раздражением. — Молчи в тряпочку, потому что без меня ты труп!       — Почему я вообще стал твоей принцессой в беде?! Это позорище для Джонни Кейджа!       — А для меня-то какое, — закатил глаза Кенши и выровнял дыхание. — Давай будем считать меня твоим неофициальным телохранителем.       — Оке-е-е-е-ей, сэр…       Схватив Джонни за лямку его рюкзака, он грубо потащил своего глупого или не такого уж глупого друга за собой искать место для перевала.       Очутившись в современном мире, не мудрено, что Кенши начал ощущать себя в тысячу раз опытнее и умнее людей вокруг него. Кенши — человек, который прожил ещё, считай, несколько жизней после своей смерти, и это мы ещё не учитываем его действительно мощный бэкграунд! А чудики, что до событий в солнечном Малибу так усердно пытались пойти с ним контакт, особого интеллектуального восторга у Такахаши не вызывали. У них были однотипные пустые разговоры; один и тот же базовый набор английских слов, едва достигающий двадцати тысяч; примитивное псевдопатриотическое мышление, по которому Кенши сразу становится понятно, что человека растили два таких же типичных американца; одинаковые привычки по типу «смотреть в телефон и есть» и так далее, зацикленное по кругу. А мыслящему, как старпёр 40-х, Такахаши приходится свою колючую вредность что? Правильно, засовывать себе в одно место и улыбаться. И иногда, Кенши кается, чтобы избежать мусорных диалогов с неприятными ему людьми, он даже делает вид, что не знает английский! Что является чистой ложью! Знает порой даже получше самих носителей языка!       Но интересен сей факт: Джонни по той или иной причине к данной категории хреновых собеседников вообще не относится. Кенши частенько задумывается о том, насколько же Кейдж всё-таки начитанный, образованный современный человек, и ржать тут не надо. С этим разноплановым актёром можно обсудить всё, начиная от кинематографа и заканчивая глобальными проблемами человечества. Этот, по мнению Кенши, образцовый собеседник не брезгует ни сортирным, ни чёрным юмором; не фильтрует лексикон, если чья-нибудь мамка или журналистка за ними наблюдает — оно и прекрасно! Чистое удовлетворение от разговора. Кенши, пожалуй, нравится проводить своё время с Джонни.       Он был не прав, сказав, что они с ним не поладят.       …И ещё одна откровенность напоследок.       Кенши думал, что они с Джонни не поладят не потому что Джонни тупой стереотипный американец с пошлым мышлением. Кенши думал, они не поладят, потому что он сам является сомнительным человеком, собеседником, да и просто японским старикашкой с закоренелым мнением о людях. Вот и весь отстой. Такахаши очень тяжело начать воспринимать мир по-новому. До сих пор тяжело.       — Мне нравится это место. Тут и обоснуемся, — сказал Джонни, устало свалившись на ступеньку одного из наполовину разгромленных магазинов.       Долго ходили. Далеко добрались. Ещё немного — и так доберутся пешим ходом до аэропорта. Пропустят туда или нет — дело уже другое.       — Как думаешь, много сейчас жертв? — чуткий по отношению к миру Кейдж с сожалением всей Земле сощурил взгляд. — Хорошо, с одной стороны, что интернета нет, да? Жесть, прикинь, как люди бы сейчас снимали всё подряд на телефон и так и умирали, как дебилы, под обломками.       — Так ты сам такой же, — усмехнулся Кенши, — зависимый от телефона.       — Но-но-но, дружище. Если творится что-то опасное, срать я хотел на телефон.       — Да что ты такое говоришь.       — Да-а-а-а!       — Как бы там ни было, спешу обрадовать, — начал Кенши, и Джонни подле него словно веселел на глазах. От одной только возможности быть обрадованным! Только вдумайтесь! — Жертв нет. В этом я уверен на все сто.       — Только не говори, что ты веришь тому политику! — а глаза-то Джонни выдавали, всё равно горели ясной детской надеждой.       — И не говорю, — скромно отвернулся от лица Кейджа Такахаши. — Просто я знаю, с кем мы имеем дело. Эти двое слишком боятся этого «политика». Два бандита, имею в виду. Так что их максимум — это навести глобального шороху, перед этим дав людям возможность сбежать. У них всё схвачено, даже если взять ту же самую городскую эвакуацию.       — Слышь, Кенши, а ты чё такой подозрительно умный и хладнокровный по жизни? Откуда тебе знать? — Джонни нахмурил брови. — Ты случаем не связан с ними?       — Поверь, было бы куда легче объясниться, будь я заодно с данными индивидами, — искренне закатил глаза на ситуацию Кенши.       — Ты в принципе всегда и везде загадочный, — вздохнул Джонни. — Это так странно. Я не должен тебе верить и водиться с тобой, но всё равно мы, типа, постоянно околачиваемся вместе. И…       Взгляд Кейджа многозначительно проходится по разлёгшемуся на ступеньках Такахаши вверх и вниз. Его тяжёлый взгляд буквально облизывает всего Кенши во весь рост, медленно скользя по длинным крепким ногам и поднимаясь выше, выше…       Шея. Подбородок. Лёгкая щетина на щеках. Губы — тонкие и поджатые, наготове в любой момент бросить умную колкость в его адрес.       Заводит даже в такой сомнительный момент.       — Может потрахаемся? — предложил Джонни абсолютно спокойно, просто так. — Сдохнуть как секса хочется.       Выражение лица Кенши оставалось таким же беспристрастным, однако в его глазах читалось что-то между ужасом и отвращением. Опять же, сука, не понятно — к Кейджу или к самому себе.       — Ну и что нам это даст? — и голос у Кенши тоже был как будто безразличным. Но это только «как будто». — Озарение? Тягу к жизни? — с сарказмом.       — Да просто кончим и пойдём дальше, — пожал плечами Кейдж. — Если я тебе неприятен, я отстану. Если предложение не рабочее только на данный момент, я подожду.       — Неужели настолько хочется?       — Ну… Ты же знаешь. Я Джонни Кейдж, у меня постоянно какие-то пассии, связи в постели, интриги, — это что, игра кому больше похрен? Вот насколько его интонация была никакущей. — Кенши, я не стану врать, это не то чтобы безысходность. Просто ты реально заводишь меня что внешностью, что характером… А тут ещё и отсутствие физического контакта. Я соскучился по сексу.       — Ты ж не животное, которое под страхом смерти хочет размножаться. Что за внезапные предложения?       — Да блин, я просто привык к такому образу жизни! У меня постоянно кто-то был! Я вообще за долгосрочные романы, знаешь ли.       — Врёшь насчёт постоянок, — сказал Кенши, ухмыльнувшись. — У тебя со времён Синди одна работа в голове. И парой каких-нибудь девчонок можешь перебиться в очень и очень редких случаях.       — Ты, что ли, охренел за мной следить?       Настала очередь Джонни смотреть на Кенши с большим ужасом в глазах.       — Чему ты удивляешься? — не растерялся Такахаши. — Ты медийная личность. В интернете узнал.       — Кенши, ты, сука, не умеешь пользоваться интернетом!       — Почему. Умею.       — Да кому ты гонишь?! У тебя вайб такой, как будто ты звонишь с Nokia!       — Я, по-твоему, старпёр?!       — Нет, но что-то не припомню, чтобы ты хоть раз залез в свой телефон, чувак! И, чёрт возьми, ты меня реально пугаешь!       — Так я тебя пугаю или завожу?       — И то, и то!       — Господи, про эту твою Синди я знаю со слухов. Уяснили момент?       — Да ни хера… — вылупил свои глаза на Кенши Джонни. — О Синди вообще знать никто не мог кроме меня и, не поверишь, Синди. Я с ней познакомился, когда на научной магистратуре был. И мутил я с ней суперскрытно!       — Видимо, недостаточно скрытно.       — Откуда ты знаешь столько всего, Кенши?       — Прости. Не могу рассказать.       — Да кто же ты такой…       Кенши видел, какими глазами Джонни на него смотрит, и какое огорчение настигает его бронзовое лицо, когда он в очередной раз увиливает от вопросов. Это явно не должно быть серьёзной проблемой для Такахаши — обида Джонни на его скрытность, — но теперь от этого будет болеть его человеческая голова. Раздражает ли? О да, ещё как. Ну извините его, не может поведать всех тайн, хотя очень хотелось бы.       Кенши сам не знает, правильно ли он поступит далее.       Не хочется признавать, однако придётся: Кейдж близок к тому, чтобы запасть на того, в кого влюбляться не стоит при каких обстоятельствах. И Кенши хочет и не хочет потакать чувствам Джонни одновременно, потому что… Да все эти факторы очевидны!       Он запутан!       — Если ты не скажешь мне прямо здесь и сейчас кто ты такой, наши пути расходятся на этой точке, — заявляет Джонни внезапно. — По честноку, ты отчасти мне напоминаешь какого-то одержимого мной японского киллера. Как их там? Яндере?       — Чего?       — Хочу знать о тебе хоть что-то, короче.       — А если я действительно убийца?       — Ну… ладно, — пожал плечами Кейдж. — Если ты вдруг меня замочишь, значит, я был нереально тупой, раз доверился. Во-вторых, ты слишком часто меня спасал.       — Хорошо, Кейдж. Я твой сталкер и убийца. Доволен?       — Лжё-ёшь.       — Ты всё равно мне не поверишь. Я не хочу на твоих глазах деградировать в психа.       — Да брось, даже если ты человек, прибывший из прошлого, у меня есть основания поверить, — на этом моменте пустил смешок. — Ты слишком странный. И повадки у тебя стариковские что задница, мужик.       — И ты что, поверил бы в подобное?       — Ха-ха-ха, если бы ты качественно доказал, я б и в ангелов-хранителей поверил!       — Джонни, тебе лучше присесть.       Но он и так сидит, гений.       — А что случилось? — Кейдж, глупо хлопая глазами, натянуто улыбнулся.       Случился Кенши Такахаши. Вот кто случился.       — Кстати, почему ты всегда такой, типа, «А-А-А, АМЕРИКАНЕЦ!»? — задал следующий вопрос Джонни, и он просто убил Кенши наповал.       Честное слово, Кенши и то было бы легче просто признаться в том, что он его ангел-хранитель, нежели японский солдат со времён Второй Мировой войны. С чего бы начать? Примет ли Кейдж правду или просто поржёт, назвав конченым идиотом? Заметьте, Такахаши даже не рассматривает вариант, что Джонни его жестоко оттолкнёт, ибо что-то внутри него подсказывало: «У америкоса нет выбора. Он слишком сильно привязан».       — Потрахаться в полной антисанитарии, — произнёс Кенши с заметным скептицизмом, — где-то я это уже слышал.       — Скорее участвовал, учитывая твою загадочность, — поморщил нос, дразняще оголил зубы Джонни. — Ты решил перевести тему?       — Дух, Джонни. Перевести дух.       — Так кто ты у нас такой, а? Я сегодня познáю суть самого Кенши Такахаши, или, ну да, ну да, пошёл я на хер?       — Погоди, я…       — Не расскажешь мне. Не так ли?       Кенши устало вперился своим острым взглядом в приосанившегося и нахмурившегося Джонни, лениво оглаживавшего посыпавшиеся стены бывшего магазинчика. Когда-то в этом магазине продавались комиксы, которые тот почитывал в моменты длительного безделья. Вопреки стереотипам, Джонни скорее предпочитал книги — с кратким слогом, быстрым повествованием, чтоб обработать идею, закрыть, забыть. По возможности, никогда к ней не возвращаться. И тут голову Такахаши посещает мысль свести интригу собственной жизни к книгам.       Джонатан ведь не тупой. Должен понять.       — «Империю ангелов» читал? — спросил как бы невзначай, откинувшись спиной к перилам.       — О-о, ну ты и вспомнил… Дропнул на половине, — Кейдж насмешливо стрельнул глазами в сторону Кенши, — а что? Хочешь сказать, ты реально, типа, мой ан…       — Хорошо. «Посмотри на меня» ты читал полностью, — напомнил Такахаши с ухмылкой.       — Не читаю я сентиментальные романчики… Они ультрасомнительны.       — Не лги, ты читал, — пихнул в плечо подопечного Кенши. — Твоя мать весь репертуар Сесилии Ахерн вдоль и поперёк знает. Скупает книги нехило, потому что их киноадаптации оказались вполне неплохими.       — Откуда ты знаешь? — аж замер, перестал дышать Джонни.       Откуда, Кенши?       — …И ты, чтобы подбить клинья к своей стареющей матери, решил прочитать одну из книжонок, — на этом моменте Кенши скривил губы. — Вам в последнее время нечего обсуждать в кафетериях. Ты расстроен тем, что теряешь связь со своей родной матерью.       — Ты не мог знать этого. — Сжал зубы вместе Джонни. — Что здесь, мать твою, происходит, Такахаши?!       — Мать твою, — в ответ спокойно покачивает головой тот. — Хочешь больше личной информации? Что ж, спроси меня о чём угодно. Мне плевать, на какой вопрос отвечать.       — Наш разговор уже не кажется мне реальным.       — Ты не понял. Я отвечу на любой вопрос, связанный с твоей жизнью.       Джонни выглядит чересчур растерянным, когда глядит на своего уверенного собеседника, что, по ощущениям, изнанку его прочитать готов. Его цепкие светло-карие глаза ухватываются то за одну черту лица Кенши, то за другую. Он вдыхает и выдыхает, вдыхает и выдыхает. Где-то позади, сильно позади, сюрреалистично взрывают чей-то бассейн.       Объёмный оглушающий «бум».       Жёсткие капли, брызги, вода столбом. Джонни не смотрит назад, зато эту картину наблюдает хладнокровный Кенши, сидящий напротив. Словно уже привыкший к подобному.       В тёмных глазах Кенши отображается донельзя задумчивый Джонни. Отображается хаос. Разрушенный и посыпавшийся магазинчик. Многовековая мудрость, которой ребёнок внутри Кейджа остерегается.       «Бомбические события» до них не доходят. Они чувствуют лишь лёгкий ветерок, едва обдающий их плечи.       — Нам нужно уходить, — произнёс Кенши ровно, механически потрепав Джонни по спине, как бывшего сослуживца. — Нам может непоздоровиться, если не поторопимся.       — Скажи, Кенши, если ты наблюдал за тем моим разговором с матерью… — Джонни негромко прочистил горло, скривив тонкие брови, — ей правда было насрать, насколько хорошо я прочитал ту поганую книгу?       Такахаши потянул своего подопечного за лямку его рюкзака, намекая вставать.       Он сказал:       — Нет. Ей не наплевать. — И, приулыбнувшись, добавил: — Она просто молчала, потому что ты, Джонни, рассказал о книге интереснее, чем она есть на самом деле.       — Ты сейчас серьёзно?..       — Да. Ей казалось, «Посмотри на меня» могла бы иметь куда более трагичный конец.       «Твоя мама не любила эту книгу за её просранный потенциал. Ты ей казался чуточку, Кейдж, лицемерным».       Этого Кенши, конечно же, не сказал. Дальше они пошли молча. Обоим было о чём подумать.

***

      — Блин, так рад увидеть тебя вживую, Лао! Ты всё-таки смог выбраться из своей деревушки!       — Томаш, Бога ради, помолчи… Тут за мной хвост кое-какой в виде чудика в Гуччи.       Томаш и Кун Лао кратко обнялись, похлопав друг друга по плечам, пока Би-Хан с огромным осуждением наблюдал за двумя молодыми парнями издалека.       «Мир оказался слишком тесен», — подумал политик, которого вот-вот на молекулы с несправедливости разнесёт. Почему вместо Рейдена как снег на голову явился его подопечный?! Рейден вообще там жив или не догнал, как проходить через металлоискатель?! Да лучше бы к ним первее всех припёрся неразговорчивый, по жизни кидок, Такахаши — и то пользы больше!       Подумать только! Пока Би-Хан пребывает в человеческом теле, Томаш занимается тем, чего он, никогда потерявший способности, ныне не ведает. А Томаш, видите ли, за настолько краткий промежуток времени умудрился завести интернет-знакомство со случайным китайцем, коим обязательно оказался Кун Лао. Врбада — добрый, падла, добряк. Решил помочь своему новому «прикольному» другу обосноваться в неизвестном ему городе.       Так и охота как следует встряхнуть Кун Лао и спросить с серьёзной рожей: «Где твой додик в Гуччи?!».       — Ты как сюда добрался? С перелётом проблем не было? — псевдолюбезно поинтересовался Би-Хан.       — Не, — Кун Лао снял со своей головы широкополую шляпу и утёр локтем лоб. — В ваш город, что интересно, добраться оказалось легче, чем в другие. И аэропорт ваш хорошо пашет.       — Ясно. Оно и неудивительно.       — А почему так? — действительно ждал ответа на свой вопрос Лао.       — А вот это тебя, наш новый д-р-у-г, не касается.       — Чё…       — Да он всегда такой, забей, — махнул в сторону Би-Хана Томаш, весело рассмеявшись.       До этого до Би-Хана особо не доходило, с какого перепугу в их мегаполисе тише, чем во всём остальном мире. Не доходило, потому что вечно занятая голова была забита другой информацией, другими хлопотами. А ведь ответ на данный парадокс не то что у него под носом — он и есть ключ к этой загадке!       Сектор, чёрт подери, не станет трогать город, в котором живёт Би-Хан!              Хренов то ли подсос, то ли тупо раб системы.       Значит ли это, что если Би-Хан начнёт перемещаться по миру, то он создаст путь, в который Сектор ни мизинчиком своей ноги не сунется? Что за Шёлковый Путь для неудачников? Би-Хан что, действительно породит так называемую безопасную тропу для детей и и беременных?       Что ж. Включите, в таком случае, Томаша, Рейдена, Кун Лао, Джонни и Кенши в список детей и беременных, будьте добры. Сектор, Сайракс, тупицы, только попробуй сунуться в безопасность этой команды игроков.       Какая ещё демо-версия апокалипсиса, вы, два недопонятых гения?!       Би-Хан. Вам. Покажет. Как каша дома у Лю Кана пахнет.       — Томаш, если вы закончили жаловаться друг другу на жизнь, как насчёт того, чтобы двигаться к твоему кумиру навстречу? — предложил Би-Хан, окинув взглядом своего очумевшего подопечного, обнявшего Кун Лао двумя руками. — Можешь взять своего нового товарища с собой, если хочешь. Это тебе вместо антистресса.       — О-о-о-о! Антистресс — это хорошо-о!       — Так я только что приехал, родные… — натянуто улыбнулся Кун Лао.       — Значит так. Лови мой прогноз, юнец: как только мы с Томашем покинем город, анонсировав поездку, здесь начнутся китайские события декабря 1937-го года.       — Да Вы, чё-ль, прихерели про Нанкинскую-то резню шутить?!       — Молодец, Кун Лао, — сухо выдал Би-Хан.       — Спасибо!       — Едешь с нами.       — Не спасибо…       Эх. Был б с ними Такахаши, хмурая морда, пошутил бы так, что Кун Лао инфаркт бы хватил. А был бы здесь ещё и бесячий Рейден, было бы в разы веселее. Он бы, конечно, расчехлил перед совершенно не юморным Кенши свой стариковский лексикон, и случилась бы паршивая словесная перепалка двух азиатских дедуль.       Скучать по компании Кенши и Рейдена, с которыми работал больше тридцати лет, было отстойнее, чем устраивать пышную церемонию похорон для хомяка пятилетнего Врбады.       На этой позитивно-отстойной ноте ностальгировавший Би-Хан и выгнал Томаша собирать свой саквояж. Для поддержки штанов прикрикнул, что если сделает это раньше уже разобравшего свой чемодан Кун Лао, то он купит ему копию отцовского охотничьего ружья, на коем «словил гиперфикс» (или как там?) — уже давно на него малой заглядывается.       И как же, всё-таки, печально жить в мире, в котором действительно может пригодиться оружие. Причём, не где-нибудь в тире, а на самой простой горожанской улице.

***

      — Джонни, это же шутка?       Кейдж протянул Такахаши завёрнутую в тряпки японскую винтовку, скромно улыбаясь.       — Нет, — ответил, с уважением передавая подарок двумя руками, — никак не шутка.       — Я не могу принять та…       — Просто бери и не выделывайся. Ладно?       (Перемотка времени).       Минутами ранее Джонни и Кенши развели костёр, расположившись на пустыре с выжженной травой. Ночлег был далеко не уровня «люкс», но это обязана быть их лучшая ночь вместе, потому что внутреннее чутьё обоих подсказывало: «Спокойно поспать получится».       Пока они шли к этому месту, стирая ноги в кровь, у Кейджа было достаточно времени подумать. Он изредка задавал своему спутнику вопросы о разного рода беспокоивших его вещах. Спрашивал о самом себе, спрашивал о мыслях Такахаши касательно его детства, спрашивал о его прогнозах на ближайшее будущее. Краткие и уверенные ответы Кенши наталкивали Джонни на вывод, что он не лгал.       Действительно оказался его ангелом-хранителем.       Поверить в подобное было тяжело, но иного выхода не было. Слишком многое было известно этому человеку. Кенши знал и про первую любовь, и про первый осознанный опыт мастурбации, и про дурацкий подростковый круг неудачных «друзей», что оказались в итоге обидчиками — знал абсолютно всю жизнь Джонни вплоть до этого момента. Знал даже то, о чём мог забыть сам Карлтон. Кенши отвечал без лишнего стеснения, сиюминутно, и это поражало до глубины души.       И про семейные тайны данный говнюк, ясен пень, тоже знал!       Джонни ещё не разобрался, какие чувства испытывал в длительный период раздумий. Это ведь была очевидная паранормальщина — наука отрицает паранормальщину, — а Джонатан, как известно многим, одной ногой в науке!       И что же ему теперь делать с этой информацией? Как относиться к старине-Кенши?!..       И вот.       — Откуда ты знаешь, что я люблю эту неидеальную женщину? — спросил Кенши строго, с большой ответственностью принимая из рук Джонни оружие.       «Неидеальная женщина» — это Такахаши так о своей горячо любимой винтовке.       — Твоё трепетное отношение к подобной тематики вещам натолкнуло на мысль, что ты, быть может… — вдруг остановился Джонни.       — Кто, Кейдж? Фашист? — горько усмехнулся Кенши.       — Нет. Прекрати.       — Ну и как ты понял? Экстрасенс? — ты-то не мой ангел-хранитель.       — Я… Эм. Как бы так выразиться поделикатнее, — Кейдж почесал затылок. — Просто почему-то подумал, что ты будешь рад, если я достану тебе Арисаку, когда мы разминемся.       — Когда мы с тобой, Карлтон, разминулись, я подумал, ты больше не вернёшься.       — Ты решил, я обиделся на тебя?       — Есть такое дело.       — А ты бываешь довольно милым, старик… — тихо рассмеялся Джонни и вытянул ноги навстречу к их с Кенши импровизированному костру. Нажгли мусора, называется, накидали ветоши, веток, листвы и чуть не сдохли от переутомления.       — В полевых условиях было слишком тяжело ухаживать за ней, — кивнул в сторону своей винтовки Такахаши. — Механизм затвора забивается пылью. Раздражало сильнее, чем всё, что не Японская империя.       — Ох, дерьмо…       — Я слишком резок для тебя? Прости.       — Да нет, я не об этом! «Дерьмо» в смысле ситуация дерьмовая!       — Хм-м.       — Да посрать мне на твой юмор, от души. Черни сколько влезет, только про самих чёрных шути исключительно в моей компании. В толерантном обществе ведь живём.       Такахаши еле слышно хохотнул.       — Так что там с твоей винтовкой, Кенши? — поинтересовался вновь Джонни искренне. — Я тебя перебил.       — Да ничего особенного, — Такахаши же осторожно огладил кончиками пальцев новое оружие. — Спасибо за неё. Я… скучал по ней.       — Ты ещё потрахайся с этой красоткой, — в зубы улыбнулся Кейдж. — Не за что!       — Если б я мог, пошлая ошибка генетики…       — Кстати говоря, выпуск твоих обожаемых винтовок был прекращён после 1945-го года, — произнёс Джонни вдумчиво, проигнорировав шуточное оскорбление в свой адрес. — Хотя… Кому я рассказываю. Ты наверняка сам знаешь.       — Да. Здесь ты прав. Но откуда ты достал Арисаку?       — У каждого свои секреты и тузы в рукаве, полагаю, — загадочно ухмыльнулся Джонни, на что его собеседник лишь глубоко вздохнул. — Так-так-так. Значит, ты был японским солдатом? — несколько перевёл тему.       — Верно, — кивнул Кенши, прижимая к груди приклад.       — Могу я озвучить временные рамки?       — Я умер в 1943-м, — губы Кенши растянулись в несколько грустной улыбке. — Это всё, что необходимо знать.       — Оу…       — Тем не менее, я рад, что меня убили.       Джонни недоверчиво посмотрел на своего собеседника исподлобья.       — Это ещё почему, Кенши? Потому что воевал не за ту команду или чё?       — Тяжело объяснить, — сказал Такахаши, возведя собственные карие глаза к небу. — Я ещё никому не говорил об этом — даже своим абстрактным коллегам, но…       — Весь во внимании, — зажёгся ярче костра Кейдж.       — Меня убил мой сослуживец, он же мой лучший друг, — …и словно огромный камень сходит с плеч бывшего японского солдата, пока его новый американский товарищ разевает от удивления рот. — …Я просто помог одному вашему мальчишке пересечь границу. Акт искупления ценой в жизнь, понимаешь ли. Точнее, жалкая попытка доказать себе, что я ещё не догнил до конца на этой поганой войне.       С каждым словом, с каждым предложением, произнесённым в диалоге с Джонни, Кенши, казалось, чувствовал себя свободнее. Он давно не вспоминал о своей прошлой жизни.       Ни с кем не хотел на полном серьёзе делиться.       Кто бы ещё его нудный трёп настолько во все уши, с таким эмоциональным лицом с субтитрами, слушал, как сидящий напротив Джонатан Карлтон? Кто б так же отчаянно выл в небо, схватившись за голову?       — И… мне было очень досадно наблюдать за твоей жизнью, Джон, — откровение. Кенши только что допустил ещё одно откровение. — Мне казалось, это чистой воды издевательство надо мной, дерзость — дать мне американского сопляка в качестве подопечного, — тут выдержал краткую гневную паузу. — …После всего, что произошло? Серьёзно? После коллекции ужасов, на которую я насмотрелся, пока меня иронично не оспепили? Ха. Немыслимо.       — Ты и так сполна настрадался, поэтому я могу понять твои негативные чувства, Кенши, — само вырвалось у Джонни. — Я знаю, я не имею права говорить, что понимаю тебя, однако это ж просто взрыв мозга. Ты невероятно крепкий мужик, раз способен поделиться подобным со мной, буквальным до мозга костей американцем! Я знаю про фашистскую Японию много чего, я даже презентацию по вам пилил в униве…       — О-о-о, помню!       — Ты чё, мразота, не угарать!       — Япония даже не извинилась, — надавил на свой же синяк Кенши. — Напоминаю.       — Да с-с… Я изучал историю! Тебе ли не знать?!       — И что, даже с таким арсеналом знаний тебе не хочется облить меня бензином, поджечь и закопать в самом сердце Калифорнии? Не верю, — вздёрнул бровь Такахаши.       — Да как я тебя убью, если в таком случае Смерть постучится в мои двери, м?       — К твоему сожалению, мы созависимы.       — И отлично! Держимся вместе, пока можем!       «Пока можем». Правильно сказано.       Кенши чувствовал, что момент расставания с Джонни подкрадывается к ним всё ближе и ближе. Подло и больно наступает на пятки подобно смерти. Причём, вероятно, смерти именно его собственной.       Каково это — сдохнуть во второй раз? Как отнесётся к смерти Кенши Джонни? Слишком много вопросов пребывало в его голове, пока трещал их маленький костёр на двоих.       Имеет ли он право наслаждаться своим «здесь и сейчас»?       Кенши и Джонни через силу засыпают ближе к полуночи, вжавшись друг в друга, потому что ночь выдаётся омерзительно холодной. Завтра Кейдж точно, наверняка, стопроцентно, будет с синими губами жаловаться, что он продрог до костей, а Такахаши в свою очередь будет трепетно возиться со своей новенькой Арисакой. Будет шутить свои несмешные шутки, будет слушать чужие несмешные шутки и хрипло со всего посмеиваться. Будет, в конце концов, жить.       Очевидно, что нет для Кенши ничего лучше, чем просто знать, что «завтра» — оно обязательно сбудется.

***

      Погода окончательно сошла на «нет» точно так же, как поезда сходят с рельс, а самолёты чухают от взлётных полос подальше, умоляя о досрочной пенсии. Момент истины, когда всё идёт по одному месту, застаёт Би-Хана и его группу поддержки — двух заспанных молодых парней — слишком внезапно. Им троим становится банально страшно от осознания тотальной задницы, поднесённой к их рожам под видом деликатеса. Томаш же грешным делом начинает сомневаться в Би-Хане как в их непоколебимом лидере.       Они застряли на вокзале, как на их собственной мёртвой точке.       Погодный фактор господин политик не учёл. Позабыл. Упс! Зато то, что Сектор его обожает-уважает до потери сознания, учесть не забыл. Хоть в чём-то оказался прав — Сектор и Сайракс маршрут своего излюбленного китайского императора вообще не трогали. А если б можно было, ковровую дорожку б перед ним расстелили.       Ох, как же эти двое бесили, бесят и будут бесить!       — Да как они вообще за такое краткое время нашли последователей своего абсурда! — гневался Би-Хан вслух, еле как сдерживая брань, какая не снилась родословной Томаша. — Имбецилы. Всё ещё гении. Но какие же имбецилы!       — Дядь, Вы серьёзно в курсах, кто стоит за всей нашей мировой проблемой? — спросил с молодым задором Кун Лао. — Даже если так, вряд ли они отвечают за отвратную погоду!       — Поумничай.       — Би-Ха-ан, извини, что отвлекаю тебя от ругани, — внезапно встрял Томаш, — но я не думаю, что мистер Кейдж и его друг смогут добраться до нашего вокзала. Я думаю, мы можем рискнуть ещё раз пойти к ним навстречу.       — Рехнулся? Предлагаешь пешком до следующей станции дойти?       — А вдруг прокатит…       — Ещё один. Поумничай мне тут, Томаш.       — Я просто беспокоюсь, что мистер Кейдж и его друг могут не дойти до нас!       — «Не дойти»? — Би-Хан нахмурил лоб настолько, насколько это возможно. — Если б ты знал Такахаши лично, ты бы так не говорил. Этот ублюдок может нарушить закон, сдохнуть, воскреснуть, но Кейджа он доставит в целости и сохранности.       А ещё Би-Хан полагает: «Кенши наверняка в курсе, что где я, там безопасно. Следовательно, лучше не рыпаться. Раз ему так надо, пусть сам тащится».       Сейчас куда больше волновал факт Томаша, что беспокоится за сохранность своих родителей. С тех пор, как Би-Хан потерял доступ к наблюдению за своим подопечным и его окружением, стало намного сложнее держать важные для него вещи под полным контролем. Это создавало ощущение неприятной беспомощности.       Прямо как давным-давно, когда он был обыкновенным человеком в собственном теле, знаете? И вовсе никаким императором Би-Хан не был. Был просто — или не просто — лекарем, который в своё время позволил себе слишком много, попробовав отравить китайского «вана» за излишнее лицемерие.       Ключевым здесь было «попробовав». Далее Би-Хана раскрыли, однако решили казнить, как бы подставив, — облили водой, выгнали в мороз, а дальше и так понятно. Умер от переохлаждения.       Сейчас Би-Хан полностью осознаёт своё безрассудство, хотя раньше считал свою смерть до боли несправедливой. «Несправедливой»? Головой надо было думать, старый Я, го-ло-вой.       Мысли о прошлом были слишком символичны именно в данный момент, Би-Хан полагает. Всё потому что вскоре о себе даёт знать Лю Кан с небес, и становится совсем плохо.       Небо начинает затягивать.       Сильный ветер превращается в смерч. Ливень превращается в смесь из дождя и крупного града. Небо начинает затягивать, но не настолько, чтобы душу Би-Хана вытянуло из его тела силком. Люди держатся друг за друга; свистящий ветер сносит всё на своём пути, валит столбы и деревья; Томаш бросает телефон, наушники и книгу, чтобы вцепиться мёртвой хваткой в Би-Хана и прокричать ему в висок что есть мочи: «Будь осторожнее! Мы должны держаться вместе! Ты и я!».       Кун Лао же, отчаянно держащийся за Томаша, близок к тому, чтобы попрощаться со своей любимой шляпой раз и навсегда. С этой шляпой, ранее уверял, он не расставался с совсем юных лет. И по его лицу сейчас кажется, что он начал ценить свои спокойные поля и родные тропинки. Именно это испытание становится, пожалуй, роковым в его жизни.       Би-Хан не отпускает Томаша. Томаш не отпускает Кун Лао. Они напоминают звенья одной цепи, что стремится к тёмным дымчатым небесам — сгущающимся всё больше, больше и больше. Всё вверху начинает закручиваться на лад воронки. В мозгах почему-то томится мысль о том, что Джонни и Кенши так и не дошли.       — Меня как будто бы тянут за ноги десять человек! — пытается перекричать шум ветра и крики других людей Кун Лао. — Томаш! Томаш, только не отпускай меня, ладно?!       — Да я стараюсь! — пыхтит Врбада нервно, смыкая зубы.       Держаться таким составом было действительно тяжело.       Внезапно по вокзалу идёт визг громкоговорителя. Визг оглушающ настолько, что Би-Хан еле перебарывает себя, чтобы не закрыть себе уши.       Этот чёртов металлический визг внезапен насколько, что Томаш и Кун Лао расцепляют пальцы.       — Кун Лао!       У троих перед глазами пролетают все их суетливые дни, проведённые вместе. Би-Хан просто запечатляет эту картину глазами, щёлкает на свой мозговой фотоаппарат и размазывает кадры ужаса по красным извилинам. На Томаша смотреть не может, потому что слишком шокирован. И слишком… больно, что ли.       У Томаша же застревает в горле царапающий комок — что-то между криком о помощи и нелепое, до абсурда громкое извинение.       А Кун Лао царапает воздух пальцами, рычит, болтая ногами в воздухе. С его головы уже давным-давно слетела шляпа, а чёрные волосы растрепались и теперь развеваются в потоках и порывах бесконечного ветра.       В неисправный громкоговоритель говорит не кто иной как Сектор. Это был точно его голос. Би-Хан распознает гада из тысячи.       Говорит нечто грандиозное о том, что его верный друг по имени Сайракс наконец-то осуществил свою тайную мечту, так что мир может спать спокойно. Как и сам умный, преумный, чертовки умный Сайракс, потому что небольшой срок жизни ему был заготовлен самой судьбой. Помнится, он уже говорил ранее.       Это были трагичные слова о прощании с дорогим другом, с которым они вместе породили хаос, оставив след в истории, но при этом умудрившись не убить ни одного человека. Сайракс стал самым любимым подопечным Сектора, и Сектор обязан ему действительно многим.       Далее расслышать речь было практически невозможно — в уши завывал порывистый ветер, вливалась проклятая дождевая вода!       Кун Лао же, в силу своей ловкости ещё не растворившийся в пучине из чёрных облачных масс, делает очередное усилие. Он тянется пальцами к одному пареньку, прилипшему к столбу, но тот панически одёргивает ладони. «Ссыкло!» — закричал бы в любой другой момент, но, к несчастью, не сейчас.       Кун Лао снова отчаянно пытается ухватиться за фонари, скамейки, ограждения, однако всё это тщетно! Не приносит никакой пользы!       Он точно сейчас умрёт!       Кун Лао уже теряет надежду, сожалеет о своём путешествии, как вдруг его руку цепко хватает некто, словно рождённый для этой цели.       — Рейден, твою ж ма!.. — не успевает даже выругнуться с облегчения Би-Хан, поскольку ему в лицо прилетает вчерашняя газета. (Томаш едва не отпускает этого комичного политика, потому что начинает неистово угарать).       — Ну ни фига себе! — кричит радостный Кун Лао, смотря на своего героя. Бедняга чуть ли не плачет! — Ох, спасибо тебе огро…       Но и ему не дают не договорить — затыкают.       Причём, затыкают красиво. Рейден с многолетней любовью прижимается своими губами к чужим поджатым губам, умудрившись с силой притянуть Лао к себе. Вот это да, товарищи с вокзала. Рейден, который смог!       Кун Лао ворчит что-то вроде: «Да лучше б я в космос улетел!.. Отцепись от меня, шизик!».       — Знаешь, Томаш, — говорит Би-Хан с каменным лицом, — а у слепого Кенши были свои привилегии.       — Би-Хан, — хмурится Томаш. — Не смешно!       — Я и не шутил.       В это же время Джонни и Кенши держатся друг за друга в колючем страхе, да вот только у них есть одна живая проблема — актёр, который думал, что убил Кенши, встретился по дороге. И этот актёр, судя по всему, срать хотел на катаклизмы, апокалипсис и уж тем более на двух дружбанов-бандитов, потерявших друг друга.       И Кенши понимает: «Желательно бы мне этот бой проиграть, чтобы Джонни никогда не искал меня».       Вообще никогда.

***

      Драться без опоры под ногами было несправедливо тяжело. Корпус тела приходилось неестественно изворачивать, а шумящей голове — испытывать вестибулярный аппарат на исправность. С какой стороны ни посмотри, а клятый всепожиравший хаос перевешивал.       И снова в день возможной смерти Кенши шипит непростительно сильный ливень. И очень жаль, что сцена драматичного боя происходит на глазах у Джонни.       Кенши бы правда хотел попробовать выстрелить из подаренной Кейджем винтовки, да его противник давал время только на быстрые шумные вдохи и такие же резкие выдохи. Причём, когда выдыхал, с ноздрей, изо рта выплёскивалась дождевая вода. «Кенши, так его! Так его!» — терялся и терялся срывистый голос Джонни среди прочего шума. А его солдат в это же время вёл бой, как никто на его памяти в кинематографе. В Кенши были сила и многолетнее, оно и видно, отчаяние.       Единственное, на что уповал Такахаши — на то, что его подопечный не поддастся затягивавшему небу и не отпустит флагшток. А остальное… А с остальным этот храбрый ангел-хранитель разберётся. Ему не впервой решать проблемы критического масштаба.       Кенши знает, каково это — безустанно барахтаться ногами, пока те не откажут и быть по пояс в чужом дерьме. Кенши Такахаши знает не понаслышке, как же это воспитывает в тебе бойцовскую хватку — цепляться пальцами в землю, волочась по ней, как змея, что вот-вот сбросит свою шкуру. Он определённо умеет ползти по-пластунски. Терпеть издёвки от погоды, когда эта вредная сволочь стегает его по не выспавшемуся лицу жёсткой водой.       Кенши наносит своему врагу чёткие точечные удары и пропускает лишь пару самых незначительных. Джонни, кажется, желает вмешаться в чужой бой.       А зачем, Кейдж?       Его враг неопытен в сравнении. От осознания собственной силы хитрая ухмылка так и просится на лицо, но Такахаши знает, что недооценивать своего противника — удел слабых, самоуверенных мальчиков. И Кенши слишком легко уворачивается от очередного удара в свой адрес, оставляя на чужом скорчившемся лице смачный след от ботинка.       Враг рычит и бурлит от злости, словно чаша, переполненная водой. Замахивается и замахивается. Дёргает конечностями, изредка пытаясь зашугать Кенши. Ха. Зверские повадки, присущие зверям. «Он явно не в себе», — Такахаши хочет вредно покрутить пальцем у виска, но тогда его точно затянет обратно «домой» раньше времени.       Лю Кан, пожалуйста, дай минуты две-три. Не больше.       Далее бой двух зрелых мужчин переливается в схватку, достойную престижной кинопремии. Тут-то Джонни и отпускает флагшток; Такахаши кричит на него, взрываясь; враг не знает, куда ему деться, потому что на него летит тяжеленная бойцовская туша Кейджа.       Раз-два. Джонни заряжает противнику по физиономии кулаком со всей инерции, с которой он подлетел к ним. Три-четыре. Держи, ноунейм, хлебальник шире.       Получается, что добивают гада с Такахаши по очереди. Если хорошенько обратиться к памяти, он и «убил» настоящего владельца нынешнего тела Кенши.       — Откуда вы… В-ы вообще взялись, монстры?! — неприятно громко кричит он, обвиняя Кенши. — То воскресший политик, нашедший себе друга среди молодёжи!.. — задыхается из-за ветра. — …То, сука, еле откачанная медиками модель, которая преследовала какого-то парня!       То вообще ты, который должен был умереть!       Да… В чём-то этот неудавшийся убийца был прав.       В этот момент Кенши и напарывается на чужое лезвие, готовый принять свою судьбу с мужеством. Джонни же в свою очередь снова травмирован.       Джонни опрелелённо знал, что рано или поздно они с его солдатом разминутся раз и навсегда. Но, как оказалось, попросту не сможет принять этот факт вживую — не в своих мыслях, — потому что слишком привязан к ставшему родным его безумным дням Кенши.       Да и Кенши… слишком привязан к Джонни.       Финальная минута — она всегда самая тяжёлая. Чёрное небо затягивает так, что скупые слёзы пробиваются, и нос словно бы потерял способность дышать. Джонни теперь отвечает не только за самого себя, но ещё и за раненого Кенши.       А их идиот-враг что? Улетел к небу, не в силах справиться со сломанной гравитацией. «Воняет слабостью», — сказали Кейдж и Такахаши одновременно, в любой другой ситуации бы явно с этого засмеявшись.       Ладони Джонни краснеют и теплеют от чужой раны. Предательски дрожат и хотят отпустить.       — Джонни, прости меня, — говорит Кенши, даже если его не услышат, — мне необходимо идти.       Мне надо возвращаться.       Туда. Домой. Отпускай же!       Джонни же хочет выть от перенапряжения, но всё равно всем назло, даже себе, не разжимает пальцы.       — Не беспокойся, тупица, — так же серьёзно говорит Такахаши сквозь шум ветра, — я всегда буду приглядывать за тобой.       И всё в ту же минуту стихает.       Просто в одно мгновение, как если бы Кейдж снимал фильм. Ах, это хренов Лю Кан попал в тайминги, на скорую руку собирая своих абстрактных ангелов в одну кучку.       Джонни, весь взмыленный, в ужасе оглядывается по сторонам. В его багровых руках — бездыханное тело когда-то спокойно улыбавшегося Кенши. Кенши, что совсем недавно говорил ему умные колкости. Его Кенши Такахаши, который любит паршивые винтовки и плохой чёрный юмор. И постоянно… просит за всё прощения.       «Кенши»?.. Да кто это вообще такой, нахрен?!       Что Кейдж вообще здесь делает?!       Это был первый и последний, Такахаши надеется, раз, когда Лю Кан знакомит своих работящих ангелов с таким явлением как «массовая амнезия».

***

      Книга авторства Сессилии Ахерн, именуемая «Посмотри на меня», никогда не нравилась обычно не такой уж и разборчивой в литературе матери Джонни. Понимаете ли, видите ли, «Посмотри на меня» могла бы кончиться и по-другому, поставив точку прямо на расшатанных нервах её читателей. «Было бы куда лучше, — рассуждала про себя женщина, — если бы ангел-хранитель навещал свою старенькую подопечную в старости, чтобы мы все тут как следует поплакали!».       «Не надо заканчивать на такой непонятной псевдогрустной ноте!» — негодовала она.       Вскоре она рассказала об этом и своему сыну, когда он вновь зачем-то позвал её на чашечку кофе и прожужжал все уши о том, что он, как и многие другие, забыл о произошедшем на этих неделях. Мама же в ответ грустно покачала головой, сказав, что тем не менее рада — младший сын забил на гордость и пригласил её провести время вместе снова. Что может быть для неё лучше?       Джонни поговорил с ней о многом. Рассказал, что связь с отцом поддерживать особого желания нет, да и смысла тоже… Пожаловался на организацию похорон их нового актёра, потому что, видите ли, в момент «просвещения» Кейдж держал этого плохо известного ему человека в своих руках, так что хлопоты погребения свалились именно на его плечи. А, и не забыл упомянуть, что в убийстве его не обвинили — тот паршивец-маньяк признался в содеянном сам, как по щелчку пальцев.       …Ну и рассказал, что зачем-то всё это время таскался с крайне хреновой винтовкой, за которой тяжело ухаживать в полевых условиях. Откуда он это знает? Да он сам без понятия!       А Кенши же в это время потихоньку за своим подопечным приглядывал.       Спустя время Джонни снимает фильм про его версию произошедшего в тот странный промежуток времени. Про тот самый, про который ещё ни в одной камере наблюдения ничего нет. И Кейдж выигрывает за блестяще снятый фильм награду. Би-Хан и Рейден снова Такахаши поздравляют, как будто то была его заслуга.       Как ни странно, адаптация Джонни была подозрительно близка к истине. И, чёрт, как же Кенши по нему по сей день скучает!       Джонни уже не играет в фильмах, а снимает их. Джонни выигрывает уйму наград. Пишет книги. Даёт интервью. Стареет, но делает это красиво.       Посвящает всю свою оставшуюся жизнь карьере и дружбе с людьми, к которым не должен был иметь никакого отношения — Томашем и Кун Лао. Конечно же, это всё вина троих по именам Кенши, Би-Хан, Рейден. А вы чё думали? Ангелы решили, что будет куда легче справиться со своей пустотой в душе, если их подопечные будут знакомы.       И вот, Джонни Кейдж — старый, но всё равно бодрый американский мужичок, который любит адреналин, ночи в клубах и дорогие тачки. Всегда задорный, всегда юморной, всегда прекрасный.       И Кенши его очень сильно любит, временами ностальгируя об их совместном прошлом. Хоть и знает: «Он меня даже не помнит». Оно и к лучшему.