Invictus

В гостиной Малфой-мэнора вальяжно расположились несколько Пожирателей смерти. Эдвард Розье откинулся в своем глубоком кресле, вытянув ноги перед огромным каменным камином, в котором пылал огонь. Стеклянные французские двери, ведущие на балкон, были открыты, впуская в комнату холодный осенний воздух и солнечные лучи. Рагнор Лестрейндж и Дэган Руквуд стояли снаружи с зажженными трубками из листьев вейлы и приглушенно разговаривали. Акациус Нотт пристроился за роялем, изготовленным боевым магом, и его ловкие пальцы скользили по клавишам, наигрывая негромкую мелодию. Максимилиан Долохов, Чарльз Макнейр и Абраксас Малфой сидели на бархатных диванах и кресле также перед камином. Камин вспыхнул зеленым пламенем, впуская в гостиную Уильяма Эйвери. Он вышел из портала и взмахнул палочкой, очищая свою одежду от пепла и пыли. — Рад, что ты все же пришел, — съязвил Малфой. — Отвали, — фыркнул Эйвери, — я задержался в Министерстве. — Все равно не было ничего интересного, — зевнул Долохов. — Разве сегодня не планировались дуэли? — спросил Макнейр. — Том в Албании. — Как, черт возьми, этот парень так быстро перемещается туда-обратно? Думаете, он создал нелегальный портключ? — спросил Эйвери. — Да хер его знает, — отмахнулся Долохов. — И что тебя так разозлило? Долохов вытащил из мантии экземпляр «Пророка» и бросил его на кофейный столик. Его руки все еще подрагивали после того Круцио от Тома. Эйвери взял газету и начал читать статью на первой полосе. Через минуту бровь Эйвери резко подскочила. — Как думаешь, Том знает об этом? Долохов серьезно кивнул. Эйвери нахмурился, его глаза сузились. — Эта сука слишком смелая, — пробормотал Долохов. — И становится смелее с каждым днем. Нужно что-то делать. — Она дочь Дамблдора, — вздохнул Абраксас. — Тем больше причин ей свалить с нашего пути, — выплюнул Долохов. — Мне казалось, ты говорил, что она может стать союзницей, Бракс, — пробормотал Эйвери, бросая газету Малфою. — Посмотри, как обстоят дела теперь. Абраксас перевел на него пристальный взгляд. — Возможно, ты смог бы соблазнить ее, Абраксас, раз уж ты, кажется, испытываешь к ней слабость, — поддразнил Макнейр. — Уверен, что чей-то хороший член сможет убедить ее сменить сторону. — Я бы на твоем месте даже не пытался, — хмыкнул Долохов. — Почему? — послышалось от всех одновременно. Долохов дернул челюстью. — Поговаривают, что она уже трахается с Томом. Абраксас усмехнулся. — Это совсем не то, о чем болтают на улицах. — Нет, но это то, что я слышал. — От кого же? — коротко спросил Малфой. — Это мой маленький секрет. — Нет, — Малфой покачал головой, — это не может быть правдой. Она даже не в его вкусе. — Мы действительно не знаем, какой у него вкус, — пробормотал Эйвери. — Может быть, парни. — Она гриффиндорка, — усмехнулся Малфой, — Том их презирает. — Я видел ее, — прервал его Долохов. — Что? — выплюнул Малфой. — Как-то утром она вышла из его квартиры. Очень ранним утром. Я видел ее. В комнате воцарилась тишина. Даже Акациус перестал тихонько постукивать по клавишам рояля. Лестрейндж и Руквуд тоже обратили внимание на этот разговор. Долохов подался вперед. — Можете себе представить, что будет, если его схватит за яйца такая спятившая магглолюбка, как она? Все наше дело полетит к чертовой матери. — Этого никогда не произойдет, — сказал Малфой с ухмылкой. — Том уделяет нашему делу слишком много внимания. Он ему предан. И он не из тех, кто позволит ведьме встать у него на пути. Долохов снова усмехнулся. — Но у нее определенно именно такая цель. В этом нет сомнений. — Ну, значит нам просто стоит за этим следить, верно? — отрезал Малфой. — Том прибрал к рукам Тафт, — воскликнул Макнейр, стоя у позолоченного бара на колесиках и наливая стакан бренди. — Если нам нужно, чтобы кто-то… исчез, я уверен, что она будет более чем готова с этим помочь. — Было бы жаль, если бы кто-то отравил ее Эрл Грей, — пробормотал Долохов с усмешкой. — Да, но согласится ли на это Риддл? — с опаской отозвался Эйвери. — Он согласится, — кивнул Малфой, — я уверен. — Должны ли мы… — Эйвери нервно огляделся вокруг. — Должны ли наложить Обливиэйт на воспоминания об этом разговоре? Долохов провел рукой от затылка до щеки. — Наверное, это разумно.

_______________________________

Том наконец наведался в квартиру Гермионы. Он сразу заметил, что она убрала многие книги, которые Риддл видел во время своего посещения в виде астральной проекции. Он знал, что это важная деталь, но ничего не сказал, просто отложив эту мысль в глубины своего сознания, туда же, где были отмечены все ее остальные подозрительные действия. Каждое из них было похоже на еще один кусочек пазла, и Том быстро собирал их все воедино. Ее секреты сводили его с ума. Ему приходилось постоянно напоминать себе, что он не может обращаться с Гермионой так, как он обращался со своими Пожирателями. Ему приходилось более деликатно подходить к отношениям с ней. Это стало еще одним парадоксом для личности Тома. Ее секреты доводили его до безумия, и все же он хотел, чтобы она рассказала ему о них сама. Он был одержим идеей как-то вытянуть их из нее, словно яд из раны. И знал, что если вынудит ее сказать правду, то она его возненавидит. Хотя она уже ненавидела его. Она ненавидела его так же сильно, как желала. Это было совершенно очевидно, и ему еще предстояло понять почему. Том решил, что ее секреты имеют более темную природу. У него уже было несколько теорий. Одной из них было ее происхождение по материнской линии. Другая заключалась в том, что вполне возможно, что она путешественница во времени. Он не мог игнорировать факт связи с его Tempaestus. И у него было слишком много снов, чтобы исключать такую вероятность. Казалось, она каким-то образом обладает знаниями о довольно малоизученных областях, но ведет себя так, будто говорит общеизвестные факты. Кроме того, она как будто имела довольно странное представление и о самом Томе. Он не мог избавиться от ощущения, что она в курсе его секретов, хотя вообще не должна знать ничего. От этого ему хотелось рвать на себе волосы. Он часто вымещал на ней свое разочарование во время их секса, будучи более грубым, чем следовало бы. Ему это не нравилось, но она, похоже, не возражала. Казалось, она почти жаждала его насилия. Он, конечно, говорил ей, что она должна остановить его, если тот перегнет палку. Но, к его удивлению, девушка никогда этого не делала. «Она просто поразительная ведьма», — решил Том. Он так и не смог ее понять. Когда он ожидал от нее одного, она делала ровно противоположное. И он вожделел ее. Том ненавидел смотреть, как по утрам она покидает его квартиру, чтобы пойти на работу. Невидимая нить, связывавшая их, натягивалась все сильнее и сильнее по мере того, как она удалялась от него все дальше и дальше. Ему хотелось схватить ее и дернуть назад. Ее отсутствие оставляло во рту горький привкус яда. Он часто представлял себе, как заклеймит ее своей темной меткой, особой, предназначенной только для его личного использования. Тогда он сможет позвать ее к себе, а она — его в случае опасности. Том становился все более маниакальным. Его ведьма нажила немало врагов, и в течение дня он ловил себя на навязчивых мыслях о том, как кто-то может попытаться причинить ей вред. Он основательно проверял все обереги и защитные чары в ее квартире, а затем и перепроверял их. Это стало его патологической привычкой при каждом посещении. Неоднократно он думал о том, чтобы превратить ее в крестраж. Ему приходилось напоминать себе, что однажды он свяжет вместе их души. Ее мысли будут принадлежать ему, и ее воспоминания будут принадлежать ему. Он почувствует все, что чувствует она. Их магия сольется воедино. И Том действительно будет обладать ею во всех смыслах этого слова. Если верить проведенному им исследованию, Гермиона должна дать согласие на подобную связь душ. Том уже знал, что она обязательно согласится. Другого варианта и быть не могло. Он задавался лишь вопросом, как будет образована связь, если его душа уже расколота? Это еще один момент, который ему предстояло выяснить. Они не виделись друг с другом только тогда, когда социальные обязательства брали верх, но и в таких случаях пара часто отменяла их. Бывали ночи, когда Том приходил к ней в квартиру без предупреждения. Если у нее были гости, что случалось часто, он говорил: «Избавься от них» и шел в спальню, а она подчинялась. Риддл никогда не нарушал их негласного соглашения не появляться вместе на публике. Он часто заходил к ней в спальню, оформленную в холодном кремово-голубом цвете и очень по-французски. Бросал свою рабочую одежду ей на кровать, срывал с себя рубашку и галстук, и они сидели и разговаривали час или два, не говоря ни о политике, ни о ее статьях, ни о его работе в «Горбин и Бэркес». Они говорили о литературе, магии и философских концепциях. Говорили о «Великом Гэтсби» как об олицетворении 20-х годов. Говорили о маггловских композиторах. Ее любимым, по ее словам, был Шопен. Он признался, что его фаворитом был Рахманинов, на что она хихикнула и сказала: «Ну, конечно, он!». Она рассказывала ему о гениальности маггловских изобретений и о том, как их можно связать с магией, чтобы сделать лучше и волшебный, и маггловский миры. Том был блестящим, хотя и высокомерным спорщиком, но Гермионе нравилось, как он бросал ей вызов. — Ты не мог бы немного научить меня своей магии, Том? Он ухмыльнулся ей. — Ты бы хотела? — Конечно. В конце концов, ты гений. Как многие говорят, вундеркинд в магии, — она подавила веселую улыбку. Он наклонился так, что его губы почти коснулись ее губ. — Но я думал, что темные искусства испортят ауру твоей души? Гермиона сглотнула. — Это все, чему ты можешь меня научить? Темным искусствам? Том, ты — актер одной роли? Его черные глаза сверкнули красным из-под ресниц, когда он моргнул. — У меня в запасе еще много-много трюков, маленькая ведьма. Могу я познакомить тебя со всеми? — Прошу, — выдохнула она. Иногда она сидела в центре своей гостиной, наблюдая за ним, пока Том стоял и курил у панорамных окон ее квартиры, глядя на город. Она запечатлевала эти воспоминания в своей памяти и прятала их в дальних уголках разума. Гермиона говорила себе, что однажды сможет вернуться к ним, когда убьет его. Они помогут ей помнить его. И она хотела помнить его именно таким, а не тем монстром, каким действительно знала. Чем глубже Риддл вонзал в нее когти, обвиваясь вокруг нее, как удав, тем больше она злоупотребляла эликсирами. Она тонула и теперь знала, что пристрастилась к ним. Ей пришлось готовить их самостоятельно, поскольку лекари во всех аптеках, где она его покупала, стали странно на нее коситься. Гермиона знала, что ей следует как-то избавиться от этой привычки, но с ее требовательными карьерными и социальными обязательствами, а также из-за отношений с Риддлом, у нее просто не было на это времени. В гостиных же и бальных залах ведьмы и волшебники шептались о сильной неприязни, которую Гермиона питала к Тому Риддлу: — Риддл? Ты имеешь в виду того продавца, которого терпеть не может дочь Дамблдора? — Если Гермиона Дамблдор говорит, что он плохой, то он, должно быть, просто ужасен. Она самый добрый и отзывчивый человек, которого я знаю! — Мерлин, да эти двое ненавидят друг друга! Я даже не уверен, встречались ли они когда-нибудь! В одном журнале светской хроники обозреватель написал: «Давняя вражда между Малфоями и Уизли начинает бледнеть по сравнению с яростью между Риддлом и Дамблдор».

_______________________________________

Гермиона настолько привыкла к его запаху, что тоска по нему ощущалась как натяжение где-то внизу живота, когда его не было рядом. Она наслаждалась его отсутствием, упиваясь мучительной болью. То, что его не было в течение дня, заставляло ее еще острее ощущать его присутствие, когда он был рядом. В тот момент, когда его запах достигал ее ноздрей, она сначала ощущала преобладающий запах виски и сигар, но, вдохнув глубже, улавливала более тонкие нотки кедра и дымчатого дерева, амбры и чего-то, что с трудом смогла распознать, запах океанического тумана, чего-то похожего на утренний дождь. Сочетание этих ароматов было головокружительным и пьянило Гермиону, заставляя отчаянно нуждаться в большем. Оно будоражило воображение, вызывая непрошеные образы ночи, водопадов и холодных скалистых берегов. Вот, кем был для нее Том. Коварным черным океаном, бьющимся о берег с острыми скалами, что манил ее, словно зов сирены. Гермиона Грейнджер безнадежно потерпела кораблекрушение на острове Том Риддл.

________________________________

Том проснулся ночью от громкого раската грома. Стоял непрерывный грохот, а молнии пронзали небо. В его спальне было темно, если не считать периодических вспышек света. Его потянуло к теплому телу рядом с ним. Он обвил руками ее расслабленный живот, наслаждаясь гладкостью кожи. Том уткнулся лицом в ее волосы, глубоко вдыхая аромат лаванды и ванили. Она пошевелилась в его объятиях и тихо вздохнула во сне. Он потерся носом о ее волосы, его дыхание защекотало ей ухо. — Гермиона. — Ммм, — промычала она, но не проснулась. Он притянул ее ближе, прижимаясь к ней своим обнаженным телом, пока их разгоряченные конечности переплетались под простынями. Том прижался губами к ее ключице. Их поглотила тьма, затем яркая вспышка молнии осветила комнату, и он увидел ее лицо, безмятежное и умиротворенное во сне. Риддл провел кончиком пальца по ее щеке. — Просыпайся, моя маленькая ведьма. Его рука скользнула вниз по ее животу, нащупывая нежные местечко между бедер. Он обхватил ее жар и провел пальцем по ее складкам, мягко раздвигая их. Его нос коснулся ее уха. — Гермиона, — выдохнул он. — Том? — пробормотала она, еле шевеля губами. Он усмехнулся себе под нос. — Просыпайся. Меня мучает голод, и только ты можешь утолить его. Молния снова осветила небо, озарив ее лицо и губы, изогнутые в едва заметном намеке на улыбку. Она сонно застонала, и Том скользнул пальцем меж ее складочек, а затем вошел внутрь. — Том, — прошептала она, изучая его лицо руками. Он встретил ее губы, жадно прижавшись к ее рту. Гермиона застонала и раздвинула ноги, сразу же приветствуя тепло его бедер между своими. Его член был уже тверд, когда он прижался к ней, пробуждая пульсирующую потребность в ее теле. Внезапно он отдалился, и она захныкала от потери его губ на своих. Она уже более менее пришла в сознание, чувствуя, как его руки сжимают ее колени, а волосы касаются ее бедер. Он раздвинул ее ноги, и его рот резко обрушился на нее. Она ахнула от неожиданного ощущения его языка, скользнувшего по ее входу, и его теплого дыхания, окутавшего ее клитор. Его язык проскользнул в нее, пока зубы касались чувствительного местечка, а губы посасывали покрасневшую кожу. Его нос коснулся ее клитора. — Ох, — вздохнула она. — Том, пожалуйста… — Прости, что? — ровным голосом пробормотал он. — Пожалуйста, — прошептала она, ища в темноте его затвердевший член. Кончики ее пальцев коснулись его и скользнули вдоль вен, заставив Тома резко вдохнуть сквозь зубы. Он сел, обхватил себя и прижал головку к ее входу. — Это то, чего ты хочешь, маленькая ведьма? — Да, — прошептала она. — Умоляй, — приказал он. Ее сердце заколотилось. — Пожалуйста, Том. — Произнеси это, — он слегка протиснулся между ее стеночками, а затем отстранился, заставив ее вздохнуть. — Пожалуйста, ты нужен мне внутри… Он скользнул головкой своего члена по ее входу, который теперь был мокрым, что вырвало из его груди глубокий, довольный стон. Гермиона ощутила, как его магия окутала их словно темный туман. — Ты хочешь быть шлюхой Темного Лорда, да, Гермиона? Ее рот приоткрылся, а дыхание перехватило. Эти особые слова, сорвавшиеся с его уст, когда он назвал себя Темным Лордом, вселили в ее сердце страх. Это был осязаемый страх, нечто живое, что впилось когтями в ее сердце. Она откинула голову назад и закрыла глаза. Гермиона прогнала этот ужас. — Да, — прошептала она дрожащим голосом. — Хорошая девочка, — выдохнул он, лаская дыханием ее кожу, его губы слегка коснулись ее груди. Язык закружился вокруг ее соска, а затем он подул на него и ощутил, как он затвердевает под прохладным воздухом. — Отдайся мне, Гермиона. Отдайся лорду Волан-де-Морту. Она не могла дышать. Чувствовала, будто ее горло обхватили пальцы, угрожая задушить, но руки Тома были у нее на талии. Это его магия крала воздух из ее легких. — Том, — выдавила она, хватаясь за горло. — Не паникуй, — пробормотал он, — дыши, маленькая ведьма. Она ощутила, как костяшки его пальцев нежно коснулись ее скулы, приводя ее в чувство. И когда она перестала сопротивляться, то поняла, что может дышать, даже несмотря на давление в горле. Гермиона сглотнула. Сердце болезненно билось в груди. Адреналин в крови резко подскочил, пока она тяжело дышала. Ее зрение затуманилось. Он вошел в нее одним быстрым движением, и ее рот приоткрылся от резкого растяжения. — Ты такая узкая, это сводит с ума, — пробормотал он, сжимая ее запястья над головой. Он начал двигаться, толкаясь глубоко и медленно. Внезапно у Гермионы перед глазами вспыхнули образы. Ментальные образы, что казались настолько реальными, будто она была внутри них, будто она использовала Омут памяти. Эротические образы. Том стоял в душе обнаженный, мягко лаская себя. Гермиона опустилась перед ним на колени, и он протянул руку, чтобы схватить ее за волосы. Он поднес свой член к ее губам, и они раскрылись, позволяя ему войти в ее рот до самого горла. Он толкался в нее, грубо трахая ее рот, пока вода струилась по ним обоим. Образ сменился. Том заставил ее вытянуть руки над головой, а запястья зафиксировал каким-то проклятием. Ее ноги были раздвинуты, а он снова и снова подводил ее к краю своим языком, не позволяя ей кончить, пока она не превратилась в рыдающую и дрожащую массу. Гермиона вернулась в реальность, видения внезапно исчезли. Том ухмыльнулся ей и толкнулся жестче и глубже. — Это… магия? — Магия разума, моя маленькая ведьма, — он наклонился, чтобы прошептать ей на ухо. — Думаю, я показал тебе свои последние фантазии. Гермиона глубоко вздохнула, чувствуя, как электрический ток пронзает ее тело прямо между бедер. Она хотела, чтобы он сделал с ней все это. Она хотела объединить воедино нежного Тома и темного Волан-де-Морта. Она хотела, чтобы ее трахнули оба его «я», даже если бы после этого она стала предательницей, шлюхой. Она хотела слияния их магии, их тел и их душ. Больше всего ей хотелось изучить тот особый вид магии, который он только что продемонстрировал. Том оказался куда большим, чем она ожидала. Он заставлял ее чувствовать голод. В нем было что-то, в чем она отчаянно нуждалась и чем не могла насытиться. Прогремел сильный раскат грома. — Том, ты… Он приостановился и прислушался, ожидая, что она скажет о своих чувствах, но Гермиона не знала, что именно чувствовала. Она ни к кому и никогда не испытывала ничего из того, что ощущала рядом с ним. Это было чем-то новым и неслыханным. — Ты мне нужен, — прошептала она, за неимением лучших слов. — Я хочу тебя, Том, — ее голос приглушился до шепота, и Том едва услышал ее слова, — своей душой. Он мгновение разглядывал ее лицо, пока молния озаряла комнату. — Я знаю, Гермиона, — он толкнулся сильнее, сменил угол и шире раздвинул ее ноги, чтобы войти в нее еще глубже. Она прогнулась в спине, чувствуя, как ее нутро близится к освобождению, дразнящее давление нарастало глубоко внутри, принося легкую боль. После сна она всегда была более чувствительной. Том наклонился и прошептал ей на ухо: — Я твой. Мы одно целое, Гермиона. Ты никогда не сможешь это опровергнуть. Мы принадлежим друг другу. Она хотела бы опровергнуть, но не могла. Его сущность была ее полной противоположностью, контрастом ее собственной, и все же она чувствовала, что он был половиной ее души. Она не могла бы сбежать от него, даже если бы захотела. — Скажи это, Гермиона. Скажи мое имя. — Том, — прошептала она. Но в мыслях она слышала Волан-де-Морт. Часть ее ожидала, что Пожиратели Смерти будут появляться рядом каждый раз, когда она будет произносить его имя. Это был глубоко укоренившийся инстинктивный страх. Его зубы впились ей в плечо. Она застонала, а затем снова прошептала его имя, словно молитву. Она произносила его между толчками, нараспев, словно григорианский монах. Призрачные пальцы сжались вокруг ее горла, и в глазах стало темнеть. Но она все равно тратила драгоценное оставшееся дыхание, чтобы шептать: — Том. Она говорила это до тех пор, пока ее легкие не опустели. Ей хотелось опустошиться и быть наполненной им и только им. — Ты моя, Гермиона, — он толкался все сильнее и быстрее. Крик вырвался из ее горла, когда она взорвалась в эйфории, ее стенки сжались и сотряслись в конвульсиях вокруг него. Ее взгляд был темнее беззвездного неба, как и его собственный, как кусочки его души. Ее ноги дрожали, и она стонала, пока волны ошеломляющего удовольствия прокатывались по ее телу. Пальцы на ее шее расслабились, и она медленно вдохнула воздух в свои дрожащие легкие. С последним толчком он вошел в нее по самое основание и наполнил своим семенем, нависая над ней на дрожащих руках, согнутых в локтях. — Черт, — прорычал он. Том толкнулся в нее еще несколько раз, медленно и нежно, прежде чем выйти, — я люблю звук, который ты издаешь, когда кончаешь. Внезапно Гермиона ощутила на кончике языка те самые три слова, что напугали ее. Как такое могло случиться? Она поклялась себе, что никогда не произнесет их. Ведь произнесенные слова наверняка станут тем самым клинком, навсегда отделившим эту жизнь от ее прежней. Если она их произнесет, то все, что она когда-либо знала и во что верила о своей жизни, будет вывернуто наизнанку. С каких это пор ее жизнь стала такой сложной? Если она скажет их, то никогда не сможет уничтожить его и его крестражи. Но Гермиона чувствовала, что именно это было единственным искуплением, которое у нее осталось. Каждый компромисс, на который она пошла, тот факт, что она была здесь, в постели Лорда Волан-де-Морта… все это можно было исправить, если бы она убила его. Тогда она сможет простить себя. А сможет ли? Гермиона больше не знала. Но в одно верила наверняка… Волан-де-Морту нельзя позволить жить. И ее чувства здесь не важны. Кем бы они ни были друг для друга. Она молчала, прислушиваясь, как он берет палочку с тумбочки. Он замер, и до ее слуха доносился лишь звук его тяжелого дыхания в темноте. А затем наложил на нее противозачаточные чары. Он рухнул на нее и положил голову между ее грудей, обхватив обеими руками ее запястья, и они уснули.

_________________________________________

— Существует множество направлений магии, которым я бы хотел тебя обучить, Гермиона. Есть ли у тебя особые предпочтения, то, что ты жаждешь узнать больше всего? В это воскресенье Гермиона проводила время рядом с Альбусом в дуэльной комнате Хогвартса. Они уже насладились чаепитием в компании с Пикси и Лаки, во время которого она рассказывала Дамблдору о своих достижениях по работе и попросила его комментариев по поводу своих статей и предложений по разработке для следующего ежеквартального собрания Международной Конфедерации Магов. — Ну, — сказала она тихо, — мне немного любопытно узнать о… магии разума. — Ах, да. Откуда ты о ней узнала? Она сглотнула и отвела глаза. — Я просто наткнулась на это недавно, когда читала. Альбус улыбнулся. — Я был бы более чем счастлив обучить тебя, моя дорогая. Существует много видов магии разума, но есть три основных заклинания, которые я отношу к очень продвинутому уровню. — Считается ли Империус частью магии разума? Конфундус? Альбус склонил голову. — Да, в какой-то степени, но я не отношу их к продвинутому уровню. Давай рассмотрим их. Первое называется Чарами Миража. У этого заклинания две функции. Можно наложить его непосредственно на другого человека или на себя, любого, кто находится рядом с заклинателем. Оно создает иллюзию, может заставить человека увидеть физически глазами все, что он пожелает. Это иллюзия для разума, которая затуманивает чувства. Мгновение, и Гермионы уже не было в дуэльном зале Хогвартса, они с Альбусом стояли в гостиной его коттеджа в Годриковой Впадине. Все вокруг нее выглядело совершенно реальным. Внезапно из кухни послышался пронзительный свист. Альбус поднял палец и повернул голову, затем улыбнулся. — Не хочешь чаю? Брови Гермионы нахмурились. — Ты… ты действительно сможешь заваривать чай и выпить его? При этом находясь в иллюзии? Альбус кивнул. — Конечно. Если ты пережила что-то настолько острое, что можешь вспомнить это в мельчайших подробностях, то ты можешь использовать их, чтобы одурманить чувства любой незадачливой ведьмы или волшебника. Он ушел и вернулся с чайником чая, а затем наполнил две чашки. Гермиона добавила сахар в свою и поднесла к губам. Это был крепкий, настоявшийся черный чай. Вкус ощутился на языке. Это было невероятно реально. — Как удивительно, — восхитилась она. Альбус улыбнулся. — Если ты хочешь сбить с толку другую ведьму или волшебника во время дуэли, просто погрузи их в иллюзию. Внезапно комната исчезла, как и чашка в ее руке. Они вернулись в дуэльный зал. — Это очень сложно? Он склонил голову. — Зависит от того, насколько живо твое воображение. Взмахни палочкой вот так. Он показал ей движение. — Заклинание — Hallucidorus. Чтобы применить его на все помещение и себя, произнеси Hallucidorus Totalus. Его можно использовать без палочки и даже не проговаривая вслух, но это уже чрезвычайно продвинутая магия. Начни с простого варианта. Альбус взмахнул палочкой, создав книгу из воздуха. — Эта книга объяснит тебе тонкости и нюансы заклинания. Попрактикуйся дома, и мы потренируемся на следующей неделе. Теперь о втором заклинании: Ткач Снов. Брови Гермионы приподнялись. — Звучит довольно загадочно. Альбус усмехнулся. — Действительно, весьма загадочное заклинание, и оно может сработать не точно, если не сделать все должным образом. У него есть две формы. Первая — вызовет сны из подсознания цели и заставит ее пережить их снова. Если заклинатель очень опытен, он может выбрать, какие сны переживет цель, или даже изменить эти сны. Заклинание — Phantasmagoria. Вторая форма заклинания позволяет заклинателю войти в сны цели, по сути, внедриться в них. Заклинание — Phantasmatum. Ты тоже найдешь его в этой книге. Я настоятельно прошу тебя хорошо изучить их, прежде чем мы будем практиковаться. Глаза Гермионы широко распахнулись до размера блюдец. — Похоже на темные искусства. Альбус, казалось, задумался. — Их наверняка можно использовать и таким образом, как и в случае со многими другими заклинаниями. Гермиона уже листала страницы книги. — Какое третье заклинание? Альбус подошел к Гермионе, взмахнул палочкой, и книга внезапно перелистнулась к определенной странице. На ней была иллюстрация прекрасной спящей ведьмы. — Ты выросла в маггловской семье, Гермиона. Тебе когда-нибудь читали в детстве маггловские сказки? — Конечно. — Упоминания об этом проклятии есть в нескольких маггловских сказках. Одна, кажется, называется «Спящая красавица». Другая — «Белоснежка и семь гномов», во всех них есть отсылка к «Спящей смерти», — он усмехнулся. — Хотя поцелуй истинной любви определенно не является контрзаклятием. — Звучит жутко. — Оно не такое страшное, как звучит, но оказывает сильное влияние. Заклинание называется «Зачарованный сон». Ты также можешь услышать название «Проклятие Гормлайты Мракс», думаю потому, что первый зарегистрированный случай его использования был зафиксирован в 1634 году, когда она наложила его на свою племянницу Изольту в школе чародейства и волшебства Ильверморни. Хотя заклинание куда древнее этого случая. — Мракс, — сглотнула Гермиона. — Да, потомки Салазара Слизерина. Довольно ярые пуристы крови. Есть весьма увлекательная история об Изольте Сэйр и Гормлайте Мракс. Возможно, ты захочешь прочитать ее в свободное время. — Конечно. Обязательно. — Так или иначе, заклинание произносится Morphibulus, — он показал ей движение палочки. — Оно погружает цель в глубокий зачарованный сон, от которого почти невозможно проснуться. Однако, есть предположение, что аромат Амортенции способен пробудить спящего от проклятия… что, вероятно, и послужило основой мифа о поцелуе истинной любви. Романтизированное понятие, вполне типично для маггловской литературы. Альбус проинструктировал ее о различных вербальных техниках использования заклинаний, а затем они закончили урок, так как было уже довольно поздно. Когда Гермиона собрала стопку из нескольких книг и осторожно положила их в свою расшитую бисером сумку, то начала чувствовать себя немного виноватой из-за того, что Альбус не знал о ее отношениях с Риддлом. Она не считала разумным говорить ему об этом, но ей также было неприятно это скрывать. — Альбус, — осторожно начала Гермиона, — можно вопрос? — Конечно, дитя. Гермиона на мгновение замолчала, собираясь с мыслями. — Как ты думаешь, может ли человек измениться? Дамблдор наклонил голову в размышлении. — Измениться? — Да… Если бы кто-то был… скажем так, не таким уж хорошим человеком. Как ты думаешь, смог бы он когда-нибудь измениться? Он на мгновение задумался, его взгляд остановился на ней. — Возможно. Все возможно, Гермиона. Почему ты спрашиваешь? — Ну… откуда ты знаешь? Что такое возможно? Его голубые глаза следили за ней, пока она шла по комнате. — Если человек хочет измениться, Гермиона, то обычно он меняется. Однако перемены невозможны для того, кто не желает меняться. Гермиона кивнула. — Верно. Да, конечно. Комнате погрузилась в тишину на несколько минут. — Думаешь, можно ли захотеть измениться ради кого-то другого? Или… можно ли убедиться… в том, что был неправ в своих убеждениях или действиях? — Гермиона, — прервал ее Дамблдор, — о ком мы говорим? — Ни о ком, — быстро ответила она. — Просто… чисто гипотетически. — Понятно, — кивнул он, глядя на нее сквозь очки. — Ну, самый простой способ узнать, хочет ли кто-то измениться, — это отойти в сторону и понаблюдать за его действиями. Гермиона сглотнула. Затем кивнула. — Верно. Альбус посмотрел на нее со всей серьезностью. — К сожалению, таблоиды со сплетнями иногда пробираются даже на мой стол. Я узнал о твоем разрыве с Альфардом Блэком. Это правда? Она взглянула на него, затем рассеянно посмотрела на свои руки. — Да, это правда. Через мгновение она снова посмотрела на него, словно пытаясь прочитать его мысли. Он улыбнулся. — Ну, несмотря на свою родовую принадлежность, он всегда был приятным парнем. Никогда особо не попадал в неприятности. Он производил впечатление дружелюбного и общительного мальчика. Заметь, он не из той семьи, которая поддержала бы твою карьеру, но я бы не стал возражать против него. — Да, он всегда был очень добр ко мне. И не вызывал ничего, кроме симпатии. Он одарил Гермиону пристальным взглядом. — Могу я спросить, почему его ухаживания внезапно прекратились? Гермиона посмотрела на свои руки и вздохнула. — Это сложно, Альбус. Альбус взял книгу, сделав вид, что листает ее. — Значит, есть еще кто-то, верно? Гермиона затихла, глядя в пол. Альбус захлопнул книгу. — Кто это, Гермиона? Она подняла голову, а затем медленно перевела взгляд на Альбуса. Они смотрели друг на друга несколько мгновений, прежде чем она сглотнула, а затем опустила глаза в пол. — Том Риддл. Взгляд голубых глаз Дамблдора заострился, как у ястреба. Не было слышно ни шороха. Между ними повисло молчание. Гермионе показалось, что в комнате стало прохладнее. Она снова посмотрела на Альбуса, и выражение ее лица было серьезным и решительным. Альбус наконец моргнул. — Я бы рискнул сказать, что думаю, однако, судя по выражению твоего лица, не думаю, что стоит, поскольку не уверен, что ты хочешь это услышать. — Я всегда рада узнать твое мнение, Альбус. — Есть разница в том, чтобы слушать и внимать, Гермиона. Она ухмыльнулась. — Не думаю, что ты мог бы рассказать что-то такое, чего я еще не знаю. Дамблдор бросил на нее пронизывающий взгляд. А затем вздохнул. — Во время учебы в школе Риддл всегда был довольно популярен у девочек. На самом деле, он был очень популярен среди всех. И учителей, и учеников. Она хрипло рассмеялась. — Я бы сказала, что это другое, но, полагаю, что рискую звучать как все остальные. Он пристально посмотрел на нее. — Напротив, Гермиона. Я вижу, что Риддл тобой интересуется. Иногда мне кажется, что я довольно хорошо знаю этого мальчика, а иногда — что совсем его не знаю. Но судя по тому, что я о нем знаю, я определенно вижу, что Риддл заинтригован тобой. Но что меня удивляет, так это твой интерес к Риддлу из всех других людей. — Вынуждена согласиться, — тихо пробормотала она. — Я сама очень удивлена. — Хм, — Дамблдор перевел взгляд на обложку книги, которую держал в руках. Его лицо выражало обеспокоенность, и он не пытался этого скрыть. — Ты относишься к этому как к мимолетному роману? Увлечению? Или чему-то… более серьезному? Гермиона несколько мгновений молчала. — Я… не понимаю, как наши чувства могут перерасти в нечто большее, вместо того, чтобы просто пройти. Но в тоже время… они кажутся… чем-то фундаментальным, Альбус. Ощущение, будто… наши души связаны. Ощущение, будто… я могу сломать его, а он может сломать меня. Дамблдор посмотрел на нее со страхом в глазах. — Мне хорошо знакомо это чувство, Гермиона. Боюсь, что в таких ситуациях почти всегда кто-то один ломает другого. Гермиона кивнула, ее глаза были грустными и затуманенными. Альбус вздохнул. — Я сказал себе, что никогда не задам тебе этот вопрос. Но, учитывая обстоятельства, считаю позволительным… или, скорее, необходимым спросить сейчас. Гермиона повернулась и посмотрела на Альбуса, и их глаза встретились. Она знала, о чем он собирается спросить, еще до того, как слова сорвались с его губ. — Я должен спросить, Гермиона. Риддл — Темный Лорд из будущего? Ее губы приоткрылись. Вдох тяжело осел в легких. Наступило молчание. Альбус вздохнул и кивнул, затем его веки опустились, прикрывая голубые глаза. Выражение лица отражало боль. — Когда ты увидишь его снова? Гермиона моргнула. — Я вижу его каждую ночь, Альбус. Он не открыл глаза. — И ты останешься с ним? — Да. Альбус кивнул. А затем улыбнулся. Грустной улыбкой, полной сожалений. — Ну, Гермиона. Если кто и знает, каково это — любить Темного Лорда, так это я. Я молюсь, чтобы вы не оказались на кончиках палочек друг друга. Говоря это, Альбус положил руку на плечо Гермионы и нежно сжал его. А затем он ушел.