Invictus

— Вальбурга, кто такой LV? Старшая дочь Блэков подняла голову от книги. Она сидела в гостиной Площади Гриммо. Ее младший брат Сигнус приехал из Хогвартса на лето и умолял провести с ним как можно больше времени, прежде чем он уедет обратно в школу в сентябре. Вальбурга рассеянно посмотрела на него. — О чем это ты, Сигги? Он протянул пергамент бежевого цвета. — Сегодня мне пришел этот конверт. Внутри была змея с красными глазами, а потом она превратилась в письмо. Глаза Вальбурги стали размером с блюдца. Отбросив книгу в сторону, она вскочила на ноги и выхватила пергамент из его рук. Она сразу же узнала острый, колючий почерк. Ее кровь похолодела. "Мой дражайший Сигги, Пожалуйста, сообщи своей сестре, что ее недавние действия привлекли мое внимание. Я достаточно милосерден, чтобы высказать это предостережение до того, как будут приняты какие-либо меры по исправлению ситуации. Расплачиваться за свое постоянное вмешательство придется не ей. Искренне, LV" У Вальбурги кровь застыла в жилах. Она взглянула на своего младшего брата и сглотнула. — Кто такой LV? Что это значит? Сложив письмо, она покачала головой, пытаясь успокоить колотящееся сердце. — Ничего, Сигги. Пойдем, я отведу тебя за мороженым.

______________________________________________

15 июня 1948 года Все взгляды устремились к Гермионе, когда она вошла в офис "Ежедневного пророка" этим утром. За те несколько месяцев, что она работала обозревателем в газете, она стала кем-то вроде легенды. Несколько молодых авторов равнялись на нее, в то время как многие из старших были весьма возмущены ее оглушительным успехом. Они с горечью приписывали ее успехи кумовству, считая, что именно имя ее печально известного отца привело к необъяснимому повышению. Гермионе было все равно, что они думают и во что верят. У нее была своя работа и своя цель. Она не переставала писать свои статьи, в которых указывала на несправедливость и предрассудки, царившие в мире волшебников. К ее удивлению, Риддл не предпринимал никаких попыток остановить ее. Он не присылал писем, не заходил к ней в квартиру или на работу. Он вообще не пытался связаться с ней с той ночи, когда они поцеловались. Это заставляло ее нервничать. Она задумалась, не забыл ли он о ней, не разозлился ли на ее отказ подчиниться его желаниям до такой степени, что больше не желает ее видеть. А может, она была права. Возможно, их маленькое "свидание" было не более чем попыткой убедить ее прекратить писать, а когда он понял, что она не подчинится, то прекратил общение. Разум перебирал все эти варианты, но в глубине души она понимала, что ни один из них не является правдой. Гермиона не была уверена, что это правда, но возникло смутное ощущение, что он что-то задумал. Она отчаянно надеялась, что ее интуиция ошибается. Прошел ровно месяц с тех пор, как Том поцеловал ее перед коттеджем в Годриковой впадине. С того дня Гермиона избегала Риддла как чумы. Абраксас несколько раз присылал ей письма, напоминая об обещании пользоваться его библиотекой для исследований, приглашал на различные мероприятия и даже несколько раз на чай. По правде говоря, библиотека была великолепна и прекрасно подошла бы для работы над статьями, но Гермиона не хотела рисковать столкновением с Риддлом. Она чувствовала вину за то, что отвергла многочисленные приглашения и уговоры Малфоя, и понимала, что скоро ей придется согласиться, чтобы не показаться грубой. Гермиона направилась к своему столу вдоль передней стены второго этажа. Из окна от пола до потолка открывался вид на самый дальний конец Косой Аллеи. Каждое утро она приходила на работу чуть раньше, потому что через окно напротив своего стола могла видеть оживленную уличную суету. Но если она приходила достаточно рано, улица была относительно свободной, если не считать свежего утреннего тумана, и она могла мельком увидеть Тома Риддла, который переходил дорогу от точки аппарации, прежде чем направиться ко входу в Лютный Переулок. Он часто останавливался у газетного киоска напротив "Ежедневного пророка" и брал утренний выпуск. Гермиона могла поклясться, что несколько раз он практически улыбался, глядя на первую страницу. Это был единственный контакт, который она себе позволяла. И это было ее маленькой утренней рутиной, ее порочным удовольствием. Она всегда приходила на работу пораньше, чтобы посмотреть, как он проходит мимо.

______________________________________________

19 июня 1948 года Том Риддл аппарировал в темный лес на окраине Тираны, Албании. Почти полторы тысячи миль. Он мгновенно упал на колени, и его обильно вырвало. Затем он сделал несколько глубоких вдохов. В груди стало очень тесно, а желудок скрутило в узел. Он сунул руку в карман и достал пузырек с зельем, которое сварил для борьбы с не очень приятными последствиями аппарации. Со стоном он перевернулся и упал на спину. Том пролежал так около десяти минут, ожидая, пока голова прояснится, а в глазах перестанет кружить. Как только зрение перестало двоиться, он осторожно поднялся. Зелье подействовало быстро, и уже через пять минут Том был на ногах. Он не решился рисковать еще одной аппарцией так скоро, поэтому отправился вверх по склону холма пешком. С помощью магического компаса Риддл определил местонахождение расщелины в скале. И поклялся себе, что к следующему визиту сделает порт-ключ от места аппарации до пещеры. Это было бы гораздо проще, чем идти пешком после столь утомительного путешествия. Даже огромные запасы магической силы Тома были исчерпаны. Убежище находилось под защитными чарами Фиделиуса, но координаты Том узнал у Зефириса, хранителя тайны. Том пробормотал заклинание, и вдруг расщелина расступилась, и он вошел в огромный каменный двор. Через трещину в потолке в пещеру проникал лунный свет. Появились резные колонны и дверные проемы, ведущие в туннели и коридоры, в которых располагались комнаты в скале. В правой части пещеры водопад низвергался в бассейн, на его темно-синей поверхности, словно драгоценные камни, отражались звезды. Отражение луны на воде отбрасывало на каменные стены голубые волнообразные тени. Он несколько мгновений стоял в изумлении, наслаждаясь красотой. А Том Риддл мало что мог назвать красивым. И эта пещера оказалась одной из таких вещей. — Том Риддл, — раздался глубокий хриплый голос, гортанный диалект которого эхом отдавался в акустике темной пещеры. — Зефирис. Мужчина шагнул вперед, в лунный свет. Он был высок — около десяти футов, оценил Риддл. Волосы у него были белые, как снег, половина была стянута сзади и ниспадала длинными каскадными волнами на плечи. Кожа у него была смуглая, загорелая и морщинистая, словно он много лет провел под пронизывающими ветрами. Глаза волшебника были темно-малинового цвета. На нем надета серебряная мантия, а его палочка была черной и узловатой, сделанной из черного дерева. — Я не могу остаться, — сказал Риддл, когда полувеликан приблизился к нему. — Не в этот раз. Когда я вернусь, мы проведем обмен. Но сегодня мне нужно, чтобы ты исполнил Непреложный обет. Отведи меня к Доминику. Он принесет клятву сегодня вечером, а затем примет Темную метку. Волшебник кивнул и положил руку на плечо Риддла в знак приветствия. Затем он провел Риддла в один из каменных туннелей, и они исчезли во тьме.

______________________________________________

23 июня 1948 года — Чем я обязан такому... приятному сюрпризу, Блэк? Вальбурга Блэк стояла в дверях квартиры Тома. Она нервно смотрела на него. — Могу я войти? Взгляд Тома был совершенно лишен каких-либо эмоций. Как будто он вообще не смотрел на нее, а смотрел сквозь нее на что-то другое, что привлекло его внимание. В его глазах не было даже раздражения, просто пустота. Он посторонился и придержал дверь, чтобы она прошла. Вальбурга на мгновение замерла, глядя на него. Она заранее продумала все свои слова, идеально отрепетировала речь. И все они позабылись, как только ее голубые глаза встретились с его черными. Она сглотнула. — Ты угрожал моему брату? Из-за чего...? Из-за Гермионы Дамблдор? Серьезно, Том? Он уставился на нее безучастным взглядом. Девушка в недоумении покачала головой. — Ты знаешь ее сколько... несколько месяцев? Я знаю тебя с детства. Ты... ты играл в шахматы с Сигги на прошлое Рождество. Том моргнул и ничего не сказал. Ее лицо вспыхнуло, а нижняя губа задрожала. — Скажи что-нибудь, чертов трус! Его глаза угрожающе сузились. — Вальбурга, — в его тоне не было обращения, лишь намек на предупреждение. Она сердито кивнула. — Верно. Ты причинишь вред моему брату, если я пойду против тебя. Верно?! Ты будешь угрожать и пытать нас, как своих Пожирателей Смерти. Убьешь его, как убил своего отца. Ты бы убил меня в один миг, я знаю, — из ее горла вырвался всхлип. Она закрыла рот рукой, слова заглушали бессвязные всхлипы, проходя сквозь пальцы. — Почему ты такой, Том? И почему я люблю такого тебя? Том медленно моргнул, затем выдохнул. Он подался вперед и, взяв ее подбородок между костяшек пальцев и большим пальцем, приподнял ее лицо, пока она не посмотрела на него. Вальбурга смотрела в его холодные глаза, на худощавые черты, казалось бы, идеального лица, на вьющиеся черные волосы, спадающие на лоб. — Я не могу любить тебя, Вальбурга. Ты знаешь, что не могу. Она издала горький смешок. — Ты никого не можешь любить, Том. Думаешь, что сможешь полюбить ее? — она покачала головой. — Ты ошибаешься. Ты не можешь. Он склонил голову набок, глядя на нее сверху вниз. — Может, ты и права. Но твоего положения это все равно не улучшит, верно? Ее лицо исказилось в едкой гримасе. — Значит, ты хочешь, чтобы я вышла замуж за Ориона? Он кивнул один раз, его лицо превратилось в маску. — Да. Вальбурга недоверчиво покачала головой. — Ты не... ты не думал о том, каково это могло бы быть? Ты и я? Он отрицательно мотнул головой. — Никогда. Она кивнула, ее губы были плотно сжаты. — Она вообще хочет тебя, Том? Судя по тому, что я вижу, она нацелилась на моего брата. Взгляд Тома заметно заострился. Его челюсть напряглась. — Тебя это не касается, Вальбурга. Не суй свой нос в это дело, как я тебя и предупреждал. Я не желаю зла ни тебе, ни твоему брату. Ты не оставишь мне выбора, если вмешаешься. Старшая дочь Блэков стояла и смотрела на человека, который преследовал ее по ночам, в мыслях и снах. Она представляла множество путей, по которым могла бы пойти ее жизнь, и все они включали его, все до единого. Он бросил ее сердце на самое дно и разбил его на миллион осколков, причем сделал это холодно, без угрызений совести, ни разу не оглянувшись. Она почувствовала, как дыхание покидает ее легкие. Вальбурга не плакала. За это лето она выплакала столько слез из-за Тома Риддла, что, казалось, ни одной больше не осталось. Ее прекрасные голубые глаза опухли и покраснели. — Ты ведь не причинишь вреда моему брату? Альфарду? Том пристально посмотрел на Вальбургу. Он не сказал ни "да", ни "нет". Лишь смотрел на нее. — Пожалуйста, не надо, — прошептала она. Том глубоко вздохнул и откинул голову назад, уставившись в потолок. — Я не думаю, что мне придется это делать, Вальбурга. Я не считаю твоего брата проблемой. Он совершенно незначителен. И всегда таким был. Она сглотнула и кивнула, глядя на свои руки, которые были крепко сцеплены. Длинные черные ногти впились в бледную кожу. Она использовала боль, чтобы не дать себе полностью онеметь. Она снова посмотрела на Тома. Между ними воцарилось молчание. Она скучала по его рукам, по его жестокости. По тому, как он называл ее шлюхой. Вальбурга не возражала против того, чтобы ее называли шлюхой. Потому что она всегда была его шлюхой. Но больше нет. Она ненавидела Гермиону Дамблдор всеми фибрами своего существа. Ненавидела ее, потому что знала, что Том хочет Гермиону так, как никогда не хотел Вальбургу. Ревность свернулась у нее в животе, крепко сжала сердце и вырвала дыхание из легких. Она наполняла ее вены подобно яду. — Они назначили вечеринку по случаю моей помолвки на следующий месяц. Не думаю, что ты придешь. Не думаю, что Орион захочет, чтобы ты был... и моя мать, если уж на то пошло. Том перевел взгляд на Вальбургу. — Полагаю, поздравления уместны. Не волнуйся, Блэк, у тебя будут свои маленькие чистокровные наследнички, и ты забудешь о мальчике-сироте, член которого когда-то сосала. Это замечание было настолько холодным, что заставило ее попятиться. Ее рот полуоткрылся, когда она посмотрела на Риддла. В этот момент она поняла, что он никогда не заботился о ней ни в каком из смыслов; это была всего лишь ее девичья мечта. Она просто выдавала желаемое за действительное. Это замечание исходило из глубокой горечи самого Тома. Вальбурга знала, что через десять, а может, и двадцать лет она окончательно расстанется с Томом Риддлом и будет благодарить богов за то, что не вышла за него замуж. Но этот день еще не наступил, и сейчас она не чувствовала ничего, кроме ненависти. И к Тому, и к этой суке-Дамблдор. Выходя через дверь квартиры Тома, она бросила на него последний взгляд. Он казался ей незнакомцем, неподвижной статуей из холодного камня. Ей захотелось поцеловать его в последний раз, почувствовать вкус мальчика, что помог ей пройти годы обучения в Хогвартсе. Она вспоминала, как просыпалась по утрам в прохладе своей комнаты в подземельях, и Том всегда был главной мыслью в ее голове. Она знала, что его вкус уже не будет прежним. Вальбурга покинула его квартиру и аппарировала обратно на Площадь Гриммо. Тогда она поклялась, что попытается убить Гермиону Дамблдор, даже если окажется за это в Азкабане, даже если Том сам задушит ее до смерти. По крайней мере, она умрет со сладким вкусом мести на губах.

______________________________________________

30 июня 1948 года Альфард наблюдал за Гермионой, которая стояла и смотрела на улицу сквозь бесконечную стеклянную стену своей квартиры. Сады на террасе, обычно красочные и сверкающие огнями по вечерам, были туманными и серыми под тусклым светом грозовых туч. — О чем ты думаешь, Гермиона? Каштановые волосы равномерно спадали на плечи. Она разгладила их какими-то чарами. Ему нравилось, как она их носила. Когда Гермиона заговорила, слоги в словах были резкими, будто она говорила на другом языке, и он смутно чувствовал, что она говорит не с ним, а с собой. — Я думала о своем детстве. Когда я была моложе, мы с мамой каждое лето проводили на юге, в лесах, на пляжах. Еще до того, как я открыла в себе магию. Я проводила в лесах дни без сна, наносила на карту солнечные уголки и влажные, зеленые. Я давала имена буковым деревьям и рекам. Мне казалось, что деревья шепчут мне пароли. Я ходила в походы даже под дождем. Представляла, что в деревьях живут феи, — она посмотрела на Альфарда, и он понял, что она все-таки обращается к нему. — Странно, что я мечтала о таком мире, который однажды будет существовать для меня. Как будто я знала о его существовании или даже желала, чтобы он появился. Альфард сидел молча, сосредоточив все внимание в своих разноцветных глазах. Иногда ему было трудно понять Гермиону, но он решил, что она — самая загадочная девушка, которую он когда-либо встречал, и это заставляло его желать ее еще больше. Он хотел поцеловать ее, но всякий раз, когда проявлял такое желание, она отталкивала его. Девушка глубоко и тяжело вздохнула. Ее тело покрывало атласное платье цвета слоновой кости с открытой спиной. Он привез ее в квартиру после того, как сопровождал на мероприятии министерства по делам Международной Конфедерации Магов, и она впервые пригласила его войти к себе. Ее спина была выгнута дугой, лопатки уперлись в раму окна с алмазным напылением, когда она откинулась назад. Ее длинные руки были скрещены, в одной ладони она держала бокал с вином, ободок которого упирался в подбородок. Ее тонкие ногти были окрашены в темно-бордовый цвет. Альфард подумал про себя, что она красивая и ужасная девушка. Гром трещал, а дождь хлестал с такой силой, что он боялся, что стекло за ее спиной разлетится вдребезги. Она смотрела на него так, словно знала, о чем он думает, и ее взгляд говорил о том, что она стоит неподвижно, ее спина все еще выгнута дугой назад, как будто стекло все еще стоит. Ее холодное спокойствие произвело на Альфарда впечатление чего-то несокрушимого. Позади нее пейзаж сада был размыт рекой дождя по стеклу. Ее губы едва заметно дрогнули, когда она произнесла: — Раньше мне казалось, что он говорит со мной. — Что? Дождь? Она кивнула. — И что же он говорит? Прошло мгновение, прежде чем она грустно улыбнулась, и в ее выражении промелькнуло сожаление. — Я не могу вспомнить... Я так давно его не слушала.