Четыре смерти

Первая смерть была сущим кошмаром: ему оторвало ногу и руку, но, к сожалению, он не смог испустить дух или хотя бы потерять сознание. Сверху его прижало обломками, которые по злой насмешке перекрыли кровоток в отсутствующих конечностях. Так что те несколько незабываемых часов, пока миротворцы, топчась по больно впивающимся осколкам стекла и камня, разгребали завалы, Виктор пребывал в сознании. Он слышал их разговоры — сперва нервные и полные испуга, но постепенно утопающие в цинизме и усталости, особенно когда они нашли чью-то кисть и пытались понять, кому она могла принадлежать. Он рад был бы задохнуться, ведь его легкие набивала гниль болезни и пыль взрыва, но измученное тело не хотело сдаваться после стольких лет борьбы. Довольно иронично: как никогда прежде он готов был покинуть этот мир, лишь бы сбежать от вибрирующей, всепроникающей боли, которая каракатицей билась под кожей, не желая утихать ни на секунду. В виски все это время ввинчивался пронзительный визг хекс-ядра. Возможно, именно это удерживало Виктора в сознании, не давало упасть в забытье. Когда с него сняли искривленную плиту, кровь устремилась в оторванные конечности и он, слава всем богам, наконец умер. *** …только чтобы очнуться в зале Совета. Его бил озноб, крики застревали в горле, а рядом стоял Джейс и говорил о независимости Зауна. Виктора хватило только на то, чтобы вскочить на трясущиеся ноги и сделать несколько шагов прочь от огромного бегущего трещинами окна. Это помогло: он умер быстро, но визг ядра, звенящий в чем-то более глубоком, чем сознание, остался с ним даже в посмертии. *** Третий раз его перенесло на день назад. Очнувшись на своем стуле перед ядром, чей зов, хоть и наполненный паникой, почти свелся к партитуре человеческих голосов, Виктор вскочил и похромал, забыв про костыль и обдирая ладони о стены, к выходу на очистные сооружения. Он не колеблясь шагнул вниз. Удар был резким, а смерть не такой быстрой, как хотелось, зато ощущения полета и ветра в лицо почти вызвали у него улыбку. *** В четвертый раз это была неделя. Виктор смотрел на ядро в упор, положив мелко дрожащие ладони на стол, и пытался уловить проблеск света за стремительно вращающимися пластинами рун. — Ты не даешь мне умереть. Почему? На этот раз вместо визга мысли наполнил вкрадчивый шепот. Ядро помнило. Ответа как такового не пришло, только абсолютное понимание очевидной истины: если нет ядра — нет Виктора. Нет Виктора — нет ядра. — Ты действительно можешь обучаться. И это не единственная твоя способность. Ядро просияло в спектре, который можно было назвать радостью. — Время не подвластно науке. Как… Как ты это делаешь? Ответа Виктор понять не смог. В его мозг хлынуло столько противоречивой информации, что он тут же скорчился от боли, прижав руки к кровоточащему носу. — Стой! Стой! Слишком много! Я не могу осознать этого. По крайней мере, сейчас. Он тяжело оперся о столешницу трясущимися локтями. Из носа капало красным. — Ты можешь перенести меня дальше в прошлое? Я не знаю, что произошло. Я должен исправить… исправить все. Больно кольнула мысль о Скай, которая вполне могла бы сейчас дышать, жить, записывать в свой небесно-голубой блокнот новые идеи. Прекрасная юная изобретательница, которая еще не растворилась в иссушающем смерче энтропии из-за глупой-глупой-глупой ошибки Виктора. Глаза защипало, на стол теперь капала не только кровь. Сколько их, тех, чьи судьбы Виктор невольно сломал? Если бы они с Джейсом не открыли хекстек, хекс-самоцвет не оказался бы в руках злоумышленника. Вернее, злоумышленницы. Джинкс. Перед распахнутыми веками мелькнула вспышка воспоминания: ракета, сияющая знакомой лазурью, вдребезги разбивает ажурное окно, детонирует, и зал, на долгое мгновение застывший на пороге краха, разносится в щепки. Хруст каменной крошки под ботинками миротворцев где-то наверху, судорожные попытки вдохнуть густой от гари воздух… Виктор моргнул. Хекс-ядро медленно вращалось, терпеливо дожидаясь, пока он придет в себя. — Отправь меня в тот день, когда все началось. Ядро недоверчиво заискрило лиловыми прожилками. “Обманщик!” — услышал Виктор шепот у себя в голове. Оно училось, и училось стремительно. — Нет! Даю слово! Я ведь тебя изобрел однажды. Я смогу сделать это вновь. “Я исчезну,” — в страхе прошипело ядро. — Нет, если у меня останется моя память. Я создам тебя заново. Ты настоящее не в этой лаборатории, ты — в моей голове, — он постучал кончиком пальца по своему виску. Ухо защекотала новая струйка крови. — Только ты можешь продлить мне жизнь. Ты же понимаешь, что это значит? Ядро вращалось, казалось бы, приглядываясь к Виктору в сомнениях. Он чувствовал, как что-то лопается глубоко в черепе, за глазницей. Из второго уха тоже потекло, звуки вокруг потухли, будто он оказался под водой. “Обещай мне!” — потребовало ядро. — Обещаю. Виктор был уверен, оно его услышало. *** Его комната в Академии пахла пылью и старыми книгами — он часто покупал их у ростовщика — истрепанные, пожелтевшие, с изломанными корешками и разрисованными страницами. Они казались странно родными, к тому же стоили намного дешевле новых. Иногда на полях можно было найти заметки предыдущих владельцев, карикатуры или диалоги, оставленные учениками на скучных лекциях. “У Стэнвика лысина блестит”, — гласила одна из надписей рядом с портретом одутловатого человечка в очках. “Пойдешь со мной на свидание?” — вопрошала другая. Ответ был “да”, и Виктор искренне радовался за неизвестных ему студентов, которые, судя по тому, как давно учебник был изъят из обязательной программы Академии, уже давно отучились, завели свои семьи и, возможно, даже умерли в своих постелях. Какая завидная судьба! В теле чувствовалась сонная нега — наверное, ядро восприняло его слова буквально и отправило его в утро того самого дня. Того дня, когда квартира Джейса взлетела на воздух. Того дня, когда хекс-кристалл впервые пересек границу Подгорода. Того дня, когда Виктор впервые увидел своего партнера и в последний раз — шерифа Грейсон. Из окна, как всегда наполовину заваленного книгами, лился чистый и яркий солнечный свет, такой теплый и безопасный, что Виктору хотелось потянуться к нему, погреться в пронизывающих пыльную обитель лучах. Его старые комнаты находились на первом этаже — небольшая милость калеке — и за цветными стеклами мелькали силуэты спешащих на лекции студентов. Мирный шум юных голосов, полных надежд, амбиций и самой жизни. В последние годы — после запуска хекс-врат, — Виктор редко покидал лабораторию. Он дневал и ночевал там, стараясь не тратить времени зря. Когда Джейс ударился в политику и стал постоянным гостем на светских приемах, работы прибавилось. Виктор не жаловался, тем более что они наняли Скай. Он никогда не давал девушке шанса проявить себя, эгоистично забирая всю сколько-нибудь важную работу себе. Фактически он ревновал, думая, что Джейс не считает его способным справиться — и прикладывал вдвое больше усилий. Работал, работал, работал, старательно не замечая, как его жизненные силы затухают, а тело начинает гнить. Из-за окна донесся смех. Такой странный, тревожащий звук. Кровать скрипнула, когда он поднялся на руках и зашарил в поисках костыля. Костыля не было. — Да где же он? — заворчал Виктор и резко прервал себя, когда взгляд упал на трость. Она, кокетливо мерцая витым шафтом, скромно опиралась о рабочий стол на расстоянии вытянутой руки. — А. Точно. Он осторожно перетащил ноги на край кровати и поставил на пол, чувствуя себя странно неправильно. Качнулся вперед, перенес вес на ступни и замер, ожидая знакомой боли в начиненном сталью позвоночнике. Боли не было. Он поднял к лицу ладони. Они все еще тряслись от пережитого ужаса, от четырехкратной смертельной агонии, но выглядели иначе. Сухие, с шершавыми ногтевыми пластинами, из-под которых невозможно в силу профессии изгнать меловую пыль, с мозолями, выступившими венами и парочкой заусениц — руки живого человека, не истощенные руки мертвеца, на которые он старательно не смотрел последние пару лет. Рукоять трости легла в ладонь странно непривычно: слишком широкая, не такой удобной формы, да к тому же без любимых Джейсовых латунных вставок. Она выглядела хлипкой, почти игрушечной. И все же с честью выдерживала вес тела. Виктор сделал шаг, по привычке подволакивая ногу, и с удивлением обнаружил, что может стоять почти без помощи трости. Жаль, что он никогда не держал дома зеркал: хотелось посмотреть на себя, извиниться перед почти-здоровым телом за то, что не ценил и пренебрегал им. Шум голосов на улице стал громче, раздался звон колокола, собирающего студентов на первую пару. Следовало спешить. В силу застарелой привычки жителя Зауна, Виктор всегда хранил часть своих сбережений наличными. Он делал это не из предусмотрительности или желания иметь возможность совершать импульсивные покупки, а скорее от врожденного недоверия к Пилтоверским банкам. Даже после того, как его утвердили в должности помощника декана — недосягаемая высота для выходца из Подгорода, по мнению большинства преподавателей, — и на банковский счет с его именем ежемесячно перечислялось жалование, о котором он прежде не мог и мечтать, Виктор снимал часть наличными и складывал в неприметную шкатулку, которую удобно было прятать под вылетевшей половицей паркета в спальне. Виктор корил себя за потакание дурной и бессмысленной привычке, но ничего не мог с собой поделать. Мысль о том, что под кроватью прячется тайник с золотом, успокаивала его. Сейчас эта привычка могла обеспечить все его дальнейшее существование. Он собирался покинуть Пилтовер сегодня, покинуть навсегда. И едва ли после того, как он сделает то, что намеревался сделать, ему будут рады в городском банке. Сборы не заняли много времени: книги с собой унести все равно не вышло бы, так что Виктор не без сожаления оставил их. В кожаный портфель с лямкой через плечо отправился блокнот с записями, два пузырька обезболивающего и коробочка с золотыми гексами. Он остановился на пороге, задумавшись о том, кому отдадут эти комнаты после его ухода? Может быть, новому ассистенту, которого Хеймердингер, без сомнения, быстро найдет. Какой-нибудь напыщенный тщеславный карьерист из тех, кто сверлил завистливыми взглядами сутулую спину Виктора на протяжении всего периода работы на главу Академии. В Пилтовере нет незаменимых. Пришедшая на ум идея казалась забавной. Виктор вернулся к столу и написал короткую записку для своего теперь уже бывшего работодателя: “Я увольняюсь. На свое место рекомендую мисс Скай Янг, студентку в высшей степени компетентную, исполнительную и обладающую пытливым умом. Если мое мнение все еще что-то значит для вас, обратите внимание на эту юную леди. Виктор.”