Точки соприкосновения

«Противоположности притягиваются. Но в любом случае, чтобы быть вместе, людям просто необходимо иметь какие-то точки соприкосновения, будь то вкусы, взгляды, интересы, потребности — а если все это есть, то таких людей уже никак нельзя назвать противоположными.»

— Олег Рой

Поначалу Скару кажется, что он точно не справится. Это случилось в гражданском районе рядом со старым заводом, принадлежащим Силко. Они накрывают его в попытке удержать быстрое распространение мерцания. Никто не ожидал, что люди Силко устроят взрыв в попытке им помешать. И что он будет настолько сильным, чтобы задеть ближайшие дома. Среди обломков старых построек и оседающего на землю пепла, его ожидает тот самый момент, разделяющий жизнь на ‘до’ и ‘после’. Она лежит на холодной земле, завёрнутая в одеяло, вся зарёванная, под трупом собственной матери. Девочка заливается слезами, дикими криками, будто подсознательно осознаёт потерю, которая настигла её в столь юном возрасте. С детьми в Зауне всякое происходит, они взрослеют намного быстрее дозволенного. Но это… её потеря, хоть и косвенно, оказывается ошибкой их решений. Его решений. Когда широкие глаза младенца смотрят на Скара со страхом, осевшим на дне густой зелени, что-то внутри него просто ломается, трескается пополам. Он запоздало снимает зловещую маску, чтобы не пугать ребёнка ещё больше, тянет к ней руку, чем вызывает только новую волну рыданий. Этот плач разрывает его на части. Он не может оставить её там, просто не позволит самому себе. Она неостановимо кричит всё время, пока он несёт её в поселение. И первым же делом, добравшись, он старается найти любой случай сбагрить её на шею кому-нибудь ещё. Сейчас ему стыдно за это воспоминание. Тогда же он считал это единственно верным решением. Ему 26 лет на тот момент, его жизнь — это постоянная погоня в попытке сделать действительность чуток лучше, чем она есть. На его плечах и так слишком много ответственности, если учесть, что он является непосредственно правой рукой их лидера. Каким образом ему заботиться о младенце? Он не знает о них абсолютно ничего. Да он о себе иногда забывает позаботиться должным образом, а тут целый, маленький и хрупкий, ребёнок. Она шумная, доводит бесконечным хныканьем всех вокруг, хоть они и стараются относится с пониманием. Вскоре она возвращается обратно в его ладони, не потому что никому нет дела, а потому что тяжёлый ребёнок, так её называют все, кому он старается передать её на руки. Он пару часов просто сидит под древом с ней на руках. Женщины, которые заботятся о детях, смотрят на него с тоской и жалостью. Вот только ему не нужна жалость, ему нужна помощь. Одна из них, Стэф, подходит к нему, вскидывает подбородок и даже чуток улыбается. — Ты смотри-ка, как мышка, — бормочет тихо, кидая взгляд на свёрток в его руках. Скар опускает глаза и видит, что мелкая уже не плачет. За несколько часов он настолько привык к этому звуку, что даже не заметил его отсутствия. Дорожки от слёз на щеках давно подсохли и девочка смотрит на Скара очень спокойно, чуть хмурясь. Он неосознанно качал её в руках всё это время. — А я не могла её успокоить, как ни старалась. Возможно, у тебя талант, Скар. И тогда он осознаёт, что за страх гложил его всё это время. Скар попросту не знает, что значит быть хорошим отцом. У него нет ориентира, детского примера. Что он сможет ей дать? Как он должен о ней позаботиться, что ей потребуется, чтобы расти здоровой и сильной? Голова идёт кругом. А потом малявка ему улыбается. И это становится отправной точкой для его ‘после’. Он не сразу берётся за её полное воспитание, но всё чаще проводит с ней время. Женщины зачастую дают её укачивать именно ему, потому что только на его руках она ведёт себя совершенно спокойно, будто внутри детской головы срабатывает переключатель, стоит ей перекочевать в его руки. Он осторожничает абсолютно во всём. Девочка кажется ему такой хрупкой, создаётся впечатление, что он, такой громоздкий увалень, может навредить ей любым движением. Его учат всему, начиная от того, как её пеленать, и заканчивая другими вещами. — Поддерживать ребёнка одной рукой совершенно безопасно, Скар, серьёзно, убери вторую руку. Вот, молодец. — Не бойся затягивать одеяло потуже, — говорит ему Стэф. Она складывает руки на груди и смотрит на него выжидающе. — Давай-давай, пробуй. — Скар, нельзя постоянно держать её замотанной в одеяло, она должна ползать, это укрепляет мышцы спины, чтобы ей было легче начать ходить. — Всегда проверяй температуру еды на локте, прежде чем начать её кормить. — Коготки нужно подстригать, чтобы она себя не поранила. — Если серьёзно, то девочка у нас уже пару месяцев, пора бы дать ей имя. И это приводит его в ступор похлеще всей остальной информации, которой его пичкали всё это время. Имя. То решение, с которым малявка будет жить всю оставшуюся жизнь. И это решение дают принять именно ему. Похоже, он слишком долго молчит, потому что Стэф понимающе хлопает его по плечу и говорит: — Иногда очевидный вариант — самый лучший. Он долгое время об этом думает, ходит, загруженный мыслями. Смотрит на мелкую, на то, как тепло она ему улыбается, эта улыбка оседает у него в груди, как маленькое июльское солнце, как лето, ступившее на порог. Он не может не улыбаться в ответ. И решение приходит, будто бы, само собой. — Пусть будет Джун, — говорит он в один день. Пусть он всё ещё и не считает, что справляется с ней на отлично, но Джун входит в его жизнь, как дуновение летнего, тёплого ветерка. И этого тепла отныне она дарит очень много. Скар старается всеми силами дарить столько же в ответ.

***

Солнечные лучи пробиваются через вентиляционный люк, греют Скару лицо, выглядывая из-за кроны пышной зелени древа. Справа он слышит детский смех, слева тихие переговоры взрослых. Больше нет беспокойных разговоров о восстаниях, переживаний о том, что кто-то всё ещё не вернулся домой, гула, как в затронутом улье. Умиротворение пронизывает от макушки до кончиков пальцев. В поселении ещё никогда не было так спокойно, как сейчас. Удивительно, как всего несколько месяцев могут повлиять на целый город, если с десяток нужных людей начнут принимать верные решения. Невероятно, как эти перемены меняют каждого человека в частности. Скар оглядывается, замерев в ожидании, ищет глазами Экко, наконец, замечая его у входа. Тот заходит тихо, тут же направляясь в сторону Скара, как только его замечает. Они собираются почти каждый день на своеобразные брифинги. Обсуждают последние новости от Сейвики и новые проекты Пилтовера. Заделы на будущее, несмелые предположения, которые всё чаще подкрепляются надёжными выводами и подписанными документами. В своём отчёте Экко нерешительно задевает какого-то профессора, освещая их разговор на собрании, и как он привёл к тому, что Экко снова зацепил тему очищения воздуха. Профессора, видимо, что-то привлекло в его рассуждениях, так как он вклинился в разговор впервые за много таких собраний. Говорил, якобы, у Экко очень живой ум, который необходимо направить в нужное русло. Сам Экко говорит об этом очень скромно, отвернувшись в сторону, аккуратно и недоверчиво, но с энтузиазмом. Скар только сейчас понимает, что для Экко каждый его отчёт — точно исповедь. И вскрывать её себе он позволяет только перед Скаром. Экко говорит о науке с осторожностью и восторгом. С осмотрительностью взрослого и упоением ребёнка, вынужденного повзрослеть слишком рано. — Я думаю, ты мог бы сделать очень много хорошего, будучи изобретателем, — подбадривает Скар. Экко резко переводит взгляд на него, изогнув брови, смотрит огромными, как два блюдца, глазами мальчишки. — В чём этот профессор точно прав, так это что у тебя самая светлая голова во всём Зауне. Он понимает, что нужно как-то поддержать. Отблагодарить за доверие. Делает, как умеет. Экко опускает глаза, промаргивается, облокотившись локтями на крыльцо у дома Скара. — Возможно, не сейчас, — почти бубнит под нос. — Если я кому и доверю остаться здесь за главного, так это тебе. Скар, конечно же, ожидал такого ответа. Он уже примирился с возложенной на него ответственностью, уже сам не мог бы по-другому. Но всё равно ценит, поэтому уверенно кивает в ответ на ожидающий взгляд. — Но пока рано, — пожимает плечами Экко, стряхивает с себя очевидное разочарование, как ненужную мысль из головы выбрасывает. — Даже если я и пойду к нему в ученики, то я уже сказал, что все мои изобретения пойдут только на благо Зауна. Это условие. — И что он? Экко разводит руки, смотря под ноги, и будто сам удивляется следующим словам: — Согласился. Даже на официальное подтверждение, с бумагами и печатями. И патентом, и всё такое. Я ему сказал про систему, которая у меня в разработке, а он… Скар слушает его с лёгкой грустью подмечая, как оживляется чужой взгляд, как на лице Экко мелькает улыбка. Слушает с огорчением, что некоторым из них пришлось утрамбовать все свои желания и амбиции под гнётом ответственности за общее благо. От этого понимания ценность каждого такого момента возрастает втрое. — У профессора многому можно было бы научиться, — завершает Экко, опять же, будто со стыдом, оправдывая свои желания заниматься тем, что приносит ему удовольствие. — Он совсем не похож на профессора Хеймердингера. Скар фыркает себе под нос, изгибая бровь. — Что, повыше будет? Ему вторят тихим смехом в ответ. Скару нравится, когда Экко позволяет себе побыть тем ребёнком, которым он и должен быть. Жизнь складывается для Скара калейдоскопом моментов, которые отпечатываются на сетчатке глаз, словно моментальные фотографии. Вспышками, всполохами: то, как он учится заплетать Джун косички, сплетая пряди порядком отросших волос между пальцев; как более взрослая ребятня дует мыльные пузыри у Джун над головой, а та улыбается, показывая щербатый ряд молочных зубов; как у Крик пиво идёт носом, когда они горланят песни в вечернюю тишину под переливы чьей-то гитары на посиделках в поселении; как мелькает небольшая улыбка на тонких губах Стэба, когда он находит в себе интерес поддержать пустую болтовню в их патрулях; то, как щёлкают костяшки зеленоватых пальцев, когда Стэб крепко задумывается над словами Скара, которые тот пробрасывает совсем невзначай, не придав им значения. Стэб придаёт значение каждому сказанному Скаром слову, и от осознания этого факта его наполняет чувство удовольствия. Сколько они уже работают вместе? Скар подсчитывает в уме и понимает, что проходит больше трёх месяцев с тех пор, как они встретились вновь на рыночной площади Променада. И со временем Скар настолько привыкает к чужой компании, что ощущение, будто Стэб занимает его пространство сменилось тем, что он егозаполняет. Как пазл в головоломке, как тень, которая всегда присутствует на периферии взгляда или мысль, скребущая подсознание. Поначалу Скар вздрагивал, потому что поступь у Стэба до жути лёгкая, его почти никогда не слышно. А теперь Скар слышит его, будто бы, всегда. В молчаливых знаках, жестикуляции, шорканье мыска сапога в армейских разворотах, тихих вздохах разной эмоциональной окраски. Этих реакций — бесконечное количество, и Скар учится их различать, совершенно неосознанно, и этот язык даётся ему легко. Он вслушивается в чужое молчание, это выходит непроизвольно, само собой. Они редко ведут отвлечённые беседы на работе, и Скару приятно, что Стэб позволяет себе расслабиться рядом с ним, немного смягчить свою зону комфорта. На удивление, он тот ещё болтун, если волю дать, или задеть тему, которая ему интересна. Скар не придаёт значения тому, что начинает провожать его до самого моста каждый день после вечерней или утренней смены. По утру они, бывает, даже останавливаются рядом с перилами, смотрят на выкатывающееся из-за горизонта солнце, когда молча, когда обсуждая совершенно нейтральные темы. А вечерами могут задерживаться, чтобы посидеть в Последней Капле. Скар берётся учить его играть в карты. И сначала Стэб даже соглашается, слушает, как ему рассказывают правила, кивает молча. И только через время Скар замечает, что слишком уж ладно у него выходит. А потом подмечает краем глаза. Дополнительная карта, она выглядывает из-за синей ткани, подло выдавая себя красной шапкой. Скар лезет за край чужого рукава, перехватывая её пальцами. Стэб замирает, пойманный на горячем. Вот чего он куртку-то не снимал, несмотря на жару в баре. Он быстро собирается и поджимает губы, но будто больше сожалеет о том, что его подловили, чем о самом мухлеже. В груди бурлит от сдерживаемого смеха. Потрясающий засранец. — Ты жульничаешь! — с совершенным восторгом в голосе восклицает Скар, широкая улыбка набегает на лицо неосознанно. Стэб перетягивается через стол и выхватывает у него карту, собирает колоду заново, начиная перетасовывать её, как чёртов жонглёр. Уголки его губ чуть-чуть приподнимаются, он смотрит исподлобья искрящейся синевой глаз. — Ну так и ты тоже жульничай. И подбивает рандомную карту из колоды кончиком пальца, отбивает её ногтем и плавно перекатывает по лестнице пальцев вниз, подкладывая в самый конец колоды. Он проделывает это быстро, лишь раз. Жест совершенно подсознательный, очень красивый, но чужой. Бьющий с разбега узнаванием — так пацанва зауна, играющая на улице, помечала сигнальные карты. Сложная вязь жестов, обозначающая масти, номинал, старшинство карты. Каждый раз жесты варьируются, все ограничивается только фантазией жулика и его соучастников. И Стэб… О, Стэб чёртов виртуоз. Он прокручивает колоду в руке, вертит чертовы флориши, исполняет подснятия, подбрасывания так, будто ему это ничего не стоит. Скар не может удержать ползущие вверх брови, когда пружинка карт отскакивает из ладони в ладонь.Чужие зеленоватые пальцы узловато и резко щёлкают картами — кардистри в его самом изысканном исполнении. Стэб снял перчатки, и теперь Скар видит раскрытые взгляду руки, ладони зеленовато-бирюзового подтона, узкие запястья, непозволительно длинные пальцы и фаланги, ближе к аккуратным квадратным пластинам ногтя переходящие в буро-зеленый. Не удивительно, что у него все получается, с такими-то руками. У самого Скара простецкий фокус с подтасовкой выбранной карты не вышел бы, куда уж там. Возможно, он пялится дольше положенного. Ну и что? Красивые вещи хочется рассматривать. Хотя сам Скар никогда не подобрал бы определению Стэба слово 'красивый'. Слишком много, ослепляюще. Как нитка горизонта с красными всполохами заката. Красиво до одури, но слишком величественно. Стэб не выпячивает свою привлекательность, возможно, он вообще о ней не знает, кто ж его там разберёт. Он сдержанный, на первый взгляд отстранённый, как каменный выступ скалы. Сравнение приходит на ум само собой. Жеода, огрубевшая горная порода, скрывающая под известняком целую палитру разноцветных минералов. Такие торговцы находят на побережье за их портом, или на глубине подземной реки за сточными ямами. Выкладывают на прилавках в Променаде. Хвастают зевакам, разбивая пополам у них не глазах. Когда вскрываешь — предвкушением по венам, видишь нутро — всполохом по нервным окончаниям. Стэб не просто красивый, он — притягательный. В самом диком смысле. Природном. Естественном. Черт его разбери, что опаснее — слепящая красота или вот это. Скар низко свистит себе под нос. — Похоже, что я в полной жопе. — Не закапывай себя раньше времени, — Стэб, раскладывает карты, а потом вдруг останавливается, вертит одну между пальцев, склоняет голову к плечу, а потом пробрасывает ленивым предложением. — Хочешь научу? Голос у него вибрирующий на полутонах, дрожит трудом сдерживаемой задорностью. Совершенно ребяческое желание выпендриться, показать, что умеешь, научить, наставлять, поддевать. Скар всё это видит и выпивает каждую эмоцию, проброшенную между строк, до дна. Заражается чужим задором и любуется расколовшейся надвое сердцевиной. Ведётся, и прекрасно это понимает, но задвигает скребущие мысли подальше. Поддаваться на провокации оказывается слишком легко. Через время он понимает, что его загрубевшие ладони и длинные когти мало подходят для чего-то сложного, но у него получается парочка простых флоришей. На зет-грипе Скар снова и снова рассыпает карты по столу, рычит себе под нос нетерпеливо, тут же затыкаясь, когда чужие пальцы показывают правильный захват, но получается всё равно скверно. И уже когда он пару раз без ошибок делает рифл шафл, Стэб тихонько стучит костяшками пальцев по столу, почти игриво, приподняв брови. — Ну вот, молодец, — довольно заключает он, чужая похвала приятно поселяется в груди. — а говорил, не получится. Скар лишь качает головой, довольный больше тем взглядом, которым его награждают, чем парой удачных попыток. — По сравнению с твоими выкрутасами — это капля в море. — Я тренировался, глупо сравнивать. Стэб не говорит, откуда у него знания о заунской подтасовке сигнальных карт. А Скар не спрашивает. Что-то в этом такое есть, что на подсознательном уровне даёт понять, казалось бы обычный вопрос омрачит до жути приятный вечер. Скар снова оставляет мысль пылится в ящике, надеясь, что найдёт подходящий момент. Верит, что когда-то на этот вопрос Стэб ответит доверительно. Не с сожалением о том, что поделился, а потому что сам захочет рассказать. Нельзя сказать, что Стэб становится открытой книгой, совсем нет. Стэб, как мозаика с кучей граней, изучать их интересно как раз потому, что каждая из этих граней раскрывается новыми отблесками. Стэб сам вписывается в группу гуманитарной помощи для детского приюта Зауна, но Скар всё равно удивляется, когда видит его среди остальных волонтёров в свой законный выходной, разгружающего доставку еды из Пилтовера. Гражданское на нём выглядит непривычно глазу: светло-серая льняная рубашка, коричневые штаны свободно струятся к вниз к щиколоткам, простые черные ботинки на ногах. От него веет не тем пилтоверским брызжащим шиком, а скорее спокойной, светлой элегантностью. То, насколько одежда меняет вектор впечатления от него, тоже поражает. Форма сковывает его в рамки дисциплины и формальности, прилегая плотно по телу, тогда как свободная рубашка делает его, будто, трогательнее, смягчает резкость. Как парус, который струится, раздуваемый ветром, а потом резко рассекает воздух свистящим звуком. Стэб похож на этот поток свежего воздуха, и светлым пятном отпечатывается в голове Скара намертво. И надо бы прекращать так беззастенчиво пялится, а ещё крепко задуматься бы над причиной того, почему пялится всё же хочется, но Скар толкает мысль в сторону и идёт по направлению к нему. Стэб потирает ладони друг о друга, дует на них, зябко передёргивая плечами, и подходит к коробкам. Скар усмехается, в носу щекочет от осознания. Стэб мерзляк.Надо же. Какая прелесть. Он расстёгивает пуговицы на дублете, снимает его с плеч и трусцой подбегает ближе. Стэб слышит чужие грузные шаги и оборачивается как раз в момент, когда Скар накидывает свой зелёный дублет ему на плечи. — У тебя же должен быть выходной, почему не отдыхаешь? — начинает вместо приветствия. Стэб придерживает дублет за воротник, без вопросов надевает, ныряя руками в рукава, и пожимает плечами. — Я отдыхаю. Вокруг шум, лязг строительных материалов. Приют реставрируют на славу, он ещё никогда не выглядел так, будто в нём действительно можно кому-то жить. Стэб молча подбирает коробки, а Скар вызывается помогать. Они заносят их на склад с заднего двора, куда их ведёт одна из женщин воспитательниц. Скар запоздало замечает, как Стэб останавливается, заглядывая за калитку рядом с импровизированной детской площадкой. Огороженная территория небольшого участка земли встречает деревянными крестами, наспех забитыми в землю. Стэб застывает, весь подобравшись изнутри, Скар видит эту мгновенную перемену. На одной из могилок надпись с именем, Мэвис, а ниже подпись: «Она была хорошим другом». Женщина подходит ближе. — А, да, жаль было, когда померла. Она умела рассмешить всех ребят, даже тех, кто постарше. Она говорит это с лёгкой грустью, но совершенно отстраненно, будто не о человеке вовсе. У Скара кислым осадком на языке от подобной беспечности, и Стэб подхватывает его возмущение уже вербально: — Померла? — морщится он в омерзении. — Так здесь отзываются об умерших детях? Лицо женщины вытягивается. — Мэвис — это местная бродячая собака, которая прибилась к приюту, — чеканит она каждое слово. — По вашему, таким образом мы бы хоронили детей? Мы, возможно, для вас и выглядим дикарями, но уж точно не все тут поголовно чудовища, офицер. Стэб удивлённо промаргивается, а потом отводит неловко взгляд. Но женщина говорит более горькую правду, стоит им продолжить идти. — Хотя дети болеют, часто. Кто-то выживает, кто-то умирает. Тела сжигают в местном крематории, а прах чаще всего скидывается в сточные ямы, если мы лично не забираем его для захоронения в общей могиле на кладбище. Кому есть дело до каких-то там сирот, верно? У Мэвис хотя бы крест с именем, а у тех детей ничего, кроме праха в ядовитой земле под грузом общего камня с сотнями имён. И я больше всего на свете желаю, чтобы этих имён становилось как можно меньше. И это действительно страшно, когда простуда, которая в Пилтовере кажется незначительной болезнью, ставит ребёнка в Зауне на перепутье между жизнью и смертью. Они работают молча. Большая часть ребятни здесь Скару знакома, так как воспитателями берут женщин из их поселения. С зарплатной ставкой, официальной работой. Денег там, конечно, кот наплакал, но раньше они о таких вещах и задуматься не могли. Всё добро в Зауне если и делалось, то не из-за денег, а лишь потому что всегда был кто-то, кому не плевать. И если раньше Скара пугали любые перемены, то теперь они его интригуют, заставляя смотреть вперёд. В какой-то момент он теряет Стэба из виду, чтобы найти его в одной из детских комнат, окружённого ребятнёй из младшей группы. Он сидит на коврике перед одной из девочек и складывает что-то из бумаги вместе с ней. Чуткий слух улавливает голос девочки, которая сосредоточенно мастерит поделку из бумаги. — Я слышала, что детям в приютах наверху грустно от того, что они туда попадают. Почему? Стэб делает паузу, перед тем, как ответить, сосредоточенно глядя на бумагу в своих руках. — Наверное, потому что им там одиноко? — Вот и нет, — усмехается девочка, почти с презрением. — Они просто нытики, так старшие ребята говорят. Я думала, ты взрослый и скажешь мне что-то умное. Как может быть одиноко? У меня есть мои игрушки, и другие друзья. Мы играем, тетя Стэф помогает нам учить числа. И читать. И писать! Когда тут грустить? Ну, то есть, да, я грущу по папе и маме, но я же не одна. А сегодня вы привезли столько вкусной еды! Мне здесь нравится! Раньше мы ели только то, что сами могли найти, спали на земле, где кто место найдёт. А теперь у меня есть кровать! Своя собственная, и мне одной! Стэб улыбается детскому восторгу, бегло поднимая взгляд на девочку. — Тебе есть, с чем сравнить, Габи. А им — нет. Вот и вся разница. Девочка, Габи, отбрасывает от себя бумагу, смотрит на Стэба нахмурившись и надув щёки. — Я не понимаю, что это значит. — Поймёшь, когда подрастёшь. Но за то, что не спорила со мной, я покажу тебе фокус. Стэб заканчивает складывать бумагу и Скар понимает, что он делал всё это время. Оригами похоже на птичку, Стэб дёргает её за бумажный хвост и та начинает хлопать белыми крыльями. Габи улыбается, складывая губы в очевидно бранных словах, которые не произносит вслух. — Обалдеть! А меня научишь? — не удерживает она восторга, а потом впопыхах добавляет: — Пожалуйста. Стэб замирает, дёргается острое ухо, и он оборачивается в сторону Скара. Тот скрещивает руки на груди в неловкости, пойманный чужим взглядом. — Может быть, потом, — Стэб встаёт с ковра, разминая ноги. — Если будешь хорошо себя вести. — Я и так хорошо себя веду, — тут же щетинится девочка, а потом спотыкается о чужой строгий взгляд и вздыхает. — Ладно, обещаю. А ты тогда пообещай прийти ещё! — Хорошо, договорились. Стэб протягивает ей ладонь для рукопожатия, и Габи от этого очевидно приятно, она пожимает её, кивая, как взрослая, хотя на вид ей не больше пяти-шести лет. Со стороны выглядит настолько же забавно, насколько и мило. Стэб подходит ближе к Скару, и тот всплескивает рукой, не удерживаясь. — А есть что-то, чего ты не умеешь делать? Стэб опускает взгляд, по привычке скрещивая ладони за спиной. — Просто люблю занимать руки. — Детскими оригами? — Кто сказал, что оригами для детей? После работы они вязнут в разговоре, настолько, что Скар не замечает, как бредёт по рыночной площади, провожая Стэба домой. Тот внезапно останавливается, смотрит в сторону, и направляется к одной из лавочек, кидая походя: — Подождёшь немного? Нужно кое-что забрать. Скар лишь пожимает плечами, растерянно поднимая взгляд на вывеску, а потом вглядывается в торговца за прилавком. Стэб останавливается напротив него, перекидывается парой фраз. Скар узнаёт в торговце того самого, напротив которого Стэб замер ещё давно, когда они только начинали работать вместе. Всего пара минут и Стэб выходит из торговой лавки, держа бумажный свёрток в руке. Он прощается с торговцем и тот привычно салютует ему своей шляпой. Когда он подходит ближе, то протягивает свёрток Скару. Тот подвисает на пару мгновений, глупо поднимает руку и тыкает пальцем в свою грудь. — Это мне? Стэб уводит взгляд, дёргая уголком губы. — Ну, отчасти. Не совсем. Скар принимает неожиданный подарок и начинает разворачивать бумагу, а когда видит, что лежит внутри, глотку сдавливает неровным вдохом. — Ты говорил, что Джун могло бы понравиться, будь они побольше, — тихо говорит Стэб, непривычно тараторит слова, пожимая плечом, носок ботинка выстукивает неровный ритм по каменной кладке под ногой. — Ну, я и подумал, что такие могли бы делать на заказ. Вот и… Скар в изумлении поднимает брови, рассматривая игрушечного заводного жучка в ладони. Вот только этот очевидно побольше, и лапки у него обиты чем-то мягким, чтобы ребёнок не мог о них порезаться. Всё тело топит мягким теплом, заставляя шмыгнуть носом непроизвольно, оборвать эмоцию, чтобы совсем уж не растечься по дороге перед всеми. Давай, Скар, ты взрослый парень, соберись. — Это, кхм, — ему приходится сглотнуть, чтобы продолжить говорить, смотреть в глаза напротив почему-то даётся с трудом. — Мелкой очень понравится. Спасибо. Стэб едва заметно расслабляется в плечах. Будто всерьёз переживал. Раньше, возможно, Скар бы этого не заметил, сейчас уже считывает нервозность слёту. — Это просто жест, мне захотелось что-то для неё сделать, — говорит Стэб, тут же затыкаясь, поджав губы, и вот эта эмоция совершенно новая. Смущение. Скар изучает её, чуть щурясь, качает головой, а потом заворачивает игрушку в бумагу и сжимает осторожно подмышкой, чтобы руками потянутся к воротнику своего дублета на чужих плечах и одёрнуть легко, прикрывая открытое горло. К вечеру холодает, а ранняя весна пока не радует постоянным теплом. — Всё-то у тебя всегда «просто», — бормочет он с улыбкой, которую невозможно стереть с лица, как ни старайся. Каждая грань Стэба — новым отблеском. Вот только Скар не ожидал того, что какие-то из них будут его ослеплять до мушек перед глазами. Редкими вечерами они могут задерживаться, чтобы посидеть в баре и поиграть в карты. И, между прочим, Скар делает успехи в этих выкрутасах с ловкостью рук, хоть и до своего учителя ему далеко. В какой-то момент Стэб позволяет себе расслабиться настолько, что начинает не только отвечать на вопросы и следовать заданному Скаром темпу беседы, но и рассказывать сам. О разном, ничего о личном, но о работе, как учился в Академии, что несколько раз заваливал спортивные нормативы, хоть и признаёт он это совсем нехотя, поздновато прикусив язык; о том, как ему нравилось изучать врачевание — вот об этом он говорит с такими же углями интереса, тлеющими на дне голубых глаз. Ровно так же он смотрел, говоря о стрельбе не так давно. Но вот только он говорит о себе, лично, обособленно. И Скар не может подавить интерес задать вопрос о друзьях и близких. Позволяет себе, чуть настороженно, но Стэб лишь неловко ведёт плечом. — Были Лора и Мэдди. Но вот Мэдди оказалась предательницей, врущей мне прямо в глаза, а Лора, — Стэб делает паузу, поджав губы, сжимает кулак, вздохнув и раскладывая карты вновь. — Ну, в общем-то, сам знаешь. Это имя уже мелькало раньше, и Скар вспоминает. Мёртвые глаза, глядящие сквозь него, когда Стэб сделал выбор в его пользу ещё тогда, будто бы, в прошлой жизни. Скар ничего не говорит. А что тут скажешь? Все они потеряли слишком многое в этой проклятой войне. После неловкой паузы, Стэб ещё вспоминает добрым словом Лориса. Говорит, что тот был хрошим человеком. По-настоящему, хоть и пил, иногда целыми днями выпадая из жизни. Жаль только, что по-настоящему добрые люди зачастую незаслуженно оказываются в могиле, а те кто только кажутся таковыми, на проверку — лучшие лицемеры. Лора и Лорис теперь кормят землю своими останками, захороненные одинаково, с надгробными камнями и хоть каким-то напоминанием о том, что они существовали. И у Мэдди тоже есть такой камень. Скар считает, что она нихрена этого не заслуживает. А ещё Скар узнаёт, что Стэб хорошо умеет забалтывать собеседника, если всплывает тема, от которой ему совершенно некомфортно. Скар видит эти уловки, но поддаётся на них, уходя от темы. И вот уже холодную гладь синих глаз через пару минут разбивает искрами блеск барного освещения, будто Стэб впускает в них свет осознанно. Будто снова контролирует каждую свою эмоцию. От этого не самые приятные ощущения, но Скар сам нарвался, задевая за живое. Удивительно, даже так, несмотря на то, сколь разные они со Стэбом, Скар не чувствует дискомфорта в его компании. Ему хочется говорить, выводить Стэба на эмоции, заставлять его злиться, шутить, скалиться и улыбаться. Быть причиной скупых, редких смешков, которые Стэб прикрывает кулаком, покачивая головой. Что-то в нём… Тянет. Притягивает к себе и отталкивает одновременно. Скар слишком поздно осознаёт, что может переходить рамки: стукнуть по плечу в момент смеха, задорно щёлкнуть по чужой беретке, подходя утром на смене. Стэб же состоит из этих рамок-заслонов. Он не позволяет себе их переступать, но почему-то не выказывает никаких возражений, когда это начинает делать Скар. Он лишь делает шаг навстречу, не распахивает приглашающе дверь, но совершенно точно отпирает её, позволяя Скару войти. Он даёт ему самому выбрать, каким будет следующий шаг. Это заманчиво, но Скар по натуре может эту дверь не открывать, а толкать с ноги. Ему бы тоже какой-то ориентир иногда. И если Скар не обращает внимания, что их прогулки после смены становятся обыденностью, то Стэб очень даже. И когда Скар, в один из дней, прощается с ним на рынке, тот останавливает его словами: — Что, снова идёшь снимать стресс? Иногда Стэб всё же высовывает голову из-за приоткрытой двери, чтобы Скару хотелось ей хлопнуть ему прямо по башке. — С чего ты решил? — Ты сегодня очень раздражённый весь день. Обычно в такие дни ты уходишь в другом направлении, а потом возвращаешься с фингалом под глазом. Вот оно, значит, как. Скар не единственный, кто учится считывать эмоции и анализировать чужое поведение. Стэб, тем временем, продолжает, со вздохом. Это раздражённый вздох человека, который заранее уверен в собственной правоте. Он распаляет Скара лишь сильнее. — Ты же понимаешь, что подпольные бои — это мало того, что незаконно, так ещё когда на них ходит служитель закона… вообще переходит все границы? Скар усмехается, качая головой. — Ух ты, уже забыл, что делал всего пару месяцев назад? Может, Грейс ошиблась, и у тебя правда сотряс, потому что все доказательства на лицо. И были на лице, буквально. Недавно только сошли. — Ты капитан ополчения, которое настроено менять Заун к лучшему. И это лучшее, что ты видишь в будущем? Для себя, хотя бы. — Мы вроде условились на том, что не тебе меня судить. — Да, вот только у меня никого нет, а у тебя есть Джун… И тут Скар поднимает руку, останавливая. И у него есть границы. Джун — самая серьёзная из них. — Её в это вообще не втягивай, — говорит он тихо, предупреждающе. — Довольно сложно её не втягивать, она ребёнок и полностью зависит от тебя. Она уже втянута во всё, что ты делаешь. — Последи лучше за собой. Стэб снова вздыхает, прикрывая глаза, а после недолгого обдумывания, смотрит на Скара предельно серьёзно. — Я ошибся. Тогда. Не стоило этого делать. Хотя благодаря этому я увидел, как люди Зауна действительно к нам относятся. Но это было опрометчиво с моей стороны, я не подумал головой. После этого он замолкает. Между ними повисает тишина. Он совершенно очевидно ждёт какого-то ответа, скорее всего, такого, который бы удовлетворил его. Снова провокация, но на эту Скар вестись не собирается, поэтому поднимает брови и разводит руками. — Ты ждёшь похвалы? Молодец, офицер Стэб, ты умеешь признавать свои ошибки, возьми с полки пирожок. — Я жду, что ты признаешь свои. — Я всегда так жил. — Возможно, стоит что-то менять. — А ты всегда делишь всё только на чёрное и белое? — Я просто стараюсь тебя понять. — Нет, ты просто втираешь мне своё мнение, — неброско огрызается Скар. Что он вообще до сих пор здесь делает? Почему они начали этот глупый разговор? Это его жизнь, его личное дело, какие поступки он совершает. Хорошо, раз он так хочет это обсудить, ладно. — Мне иногда просто это нужно, чтобы голову проветрить. Стэб смотрит на него, чуть нахмурив тонкие брови, поднимает плечи в непонимании. — Что, мордобой? — Да. Я немного раздражаюсь, иногда, — говорит Скар, сбрасывая с плечь зудящее под кожей недовольство от того, что ему, какого-то чёрта, приходится оправдываться. — Это помогает мне успокоиться. Стэб обдумывает его слова, а затем неожиданно предлагает: — Если тебе нужна разрядка время от времени, то предлагаю свою кандидатуру в качестве альтернативы. Скар тормозит на формулировке фразы, сводит брови. — Свою кандидатуру для чего? И тут Стэб, скорее всего, сам замечает, как двояко прозвучала его фраза, и на секунду опускает глаза. А потом скрещивает руки за спиной, спеша уточнить: — Я предлагаю тебе спарринг. В Пилтовере есть удобная спортивная площадка. С матами. Мне будет полезно попрактиковаться в ближнем бою. И вот этого Скар точно не ожидал услышать. — Предлагаешь мне тебя избивать? Верхняя губа Стэба ползёт выше, формируя на лице снисходительный оскал, он задирает подбородок, смотря на Скара сверху вниз. — Ты слишком высоко мнения о себе. Может, это я буду тебя избивать. И этот взгляд вызывает электрический отклик во всём теле. Накаляет, заставляя переминаться с ноги на ногу. Скар узнаёт это ощущение. Предвкушение. Он смотрит в ответ с вызовом и идёт навстречу, походя шкодливо задевает своим плечом чужое, совсем как мальчишка. — Надо же доказать, что ты зря заранее нос задираешь.

***

Под тренировочный зал в полицейском участке Пилтовера выделено отдельное здание. Скар совершенно, мать его, не удивлён. Стэб говорит о том, что зал больше приурочен именно к Академии и сюда ходят студенты со всех потоков, но Скар насчитывает в раздевалке, как минимум, три человека в форме офицеров. Стэб подходит к одному из шкафчиков, достаёт оттуда пару связок эластичных бинтов, одну из которых он кидает Скару. Тот лишь усмехается. — А ты настроен серьёзно. — Это для безопасности. — Тебе больше понадобится, — прокидывает подначку Скар, но Стэб на него даже не смотрит, занятый своей формой, лишь скупо вверх тянется уголок тонкой губы. Гаденькая ухмылка слезает с лица Скара постепенно, когда Стэб подходит к низкой скамейке и ставит на неё свою ногу, худощавую и непозволительно длинную, и тянется к своему поясу, расстёгивая ремень, поддерживающий набедренные ремешки. Их немало, на кой хрен их так много? Скар уже замечал, что женская полицейская форма пилтошек выглядит слишком вызывающе: очень короткая юбка, высокие сапоги с чулком, неудобно, даже слегка распущенно. Серьёзно, на кой чёрт, если это так непрактично? Стэб поддевает перчатки, стягивая их с рук, кладёт на скамейку рядом и тянется пальцами к ремешкам, тем, которые чуть выше бедра, и Скар течёт взглядом за чужими руками следом. Стэб ослабляет их быстро, с отработанной привычкой, отщёлкивая туго перетянутые застёжки одну за другой. Клацают железные пряжки, а потом вязь стропов стекает вбок по бедру. Скар видит передавленный отпечаток на штанине, которую они стягивали, и думает о том, что, наверное, на коже под одеждой тоже остался след. Почему-то интересно представить, какой он по цвету — тёмно-зелёный, или же фиолетовый? У Стэба кровь красная, как у людей, получается, тогда фиолетовый, верно? Стэб опускает ногу, чтобы поднять другую и проделать ту же самую процедуру, вот только он оборачивается на Скара, который тут же отводит взгляд, осматривая помещение, прохаживается пару минут, только потом осознав, чтоотвернулся. Ну, приплыли. Потрясающе. — Э-э, куда, кхм, — Скар старается спрятать накатившую растерянность, снимает верхнюю одежду с крепких плеч. — Куда можно куртку повесить? Он оборачивается, чтобы увидеть, что Стэб уже снял чёртовы ремни, переодевшись в нательную майку и свободные штаны. Он смотрит, приподняв бровь, с совершенно неописуемой, неизвестной Скару эмоцией, протягивает руку. — Ты здесь частый гость, запасную одежду таскаешь, — бурчит Скар, отдавая куртку, пытаясь хоть как-то замять внутреннюю неловкость. — Прихожу иногда, — пожимает плечами Стэб, захлопывая шкафчик. — Хотя я давно не тренировался с кем-то в паре. — Что, прям совсем? — Достойных кандидатов не было, — пожимает плечами Стэб, голос исполнен нескрываемого цинизма. Скар пропускает короткий смешок, совершенно не фильтрует слова. — Ну, тогда готовься к незабываемому опыту, но не бойся, я буду нежным. Небольшая заминка в шаге Стэба указывает на то, что не только Скар спотыкается об эти слова. Ну кто тянул его за язык? Твою мать. В голове бьётся мысль, задвинутая, которую теперь становится игнорировать всё сложнее. Господи, Скар, возьми себя в руки. Зал, в которыйони заходят, встречает простором: высокие потолки, светлые стены, пять небольших арен, расположенных рядом друг с другом квадратами, как на шахматной доске, от каждой стены лесенкой спускаются скамейки, снаряды и гири разбросаны у больших мешков разношёрстно. От стен отскакивает небольшое эхо гула голосов. Здесь достаточно студентов из академии, а без формы Скар не узнаёт почти никого из миротворцев. Разве что замечает розовый затылок с покатыми плечами. Вай пихают в плечо и она оборачивается, находя его и Стэба глазами. Усмехается и машет в приветствии рукой. Она стоит достаточно далеко для того, чтобы пришлось повысить голос: — Ну на-а-адо же, смотрите, кто наконец объявил своё милое личико. Этот вскрик привлекает внимание, несколько голов оборачиваются в их со Стэбом сторону. Он молча поднимает руку и машет Вай в приветствии. Та лишь мельком смотрит на Стэба, лениво вскидывая руку. — Здорова, офицер! Стэб поднимает ладонь в сжатом, сдержанном приветствии. Остальные миротворцы вокруг Вай не говорят ни слова, лишь перешептываясь меж друг другом и провожая их фигуры глазами. Скар отворачивается. Его это заботить не должно. Первым делом они выбирают, с чего начать. И когда Стэб тянется к длинным тренировочным палкам, Скар посмеивается под нос рядом. — Решил сразу играть в мою пользу. Стэб на это лишь хмыкает саркастично, но всё же уверенно тянется за ними, одну передаёт Скару. Она ложится в его ладонь легко, намного легче, чем его собственное, железное копьё, отставленное в дальний угол дома, забытое уже давно. Скар взвешивает её в руке, почти пёрышко. Первое время придётся приноровится и правильно рассчитывать силу. Он снимает ботинки, поднимает взгляд на Стэба, отходя к одному из матов спиной. Шутливо выставляет палку, лениво перебирая ногами назад. — Учти, с таким оружием я очень хорош, — говорит он с искрой игривости в голосе. Не может без подначки, у него задором плещется в груди. Дай бог подпрыгивать не начнёт. Стэб медленно идёт на него, усмехаясь в уголок губы, поддерживая чужой задор, становится на мягкую поверхность под ногами. — Про карты ты говорил то же самое, — кидает Стэб ответной подначкой, снова осматривая этим взглядом снизу вверх. — Я хорош в картах, а ты обычный жулик! Они перешучиваются ещё какое-то время, обходя друг друга по кругу, Скар уже откровенно улыбается, а когда замечает, что улыбка постепенно растягивает чужие губы всё больше, начинает скалиться только шире. Стэб поддерживает подколки, отвечает, подтрунивая, с этой низкой хрипотцой в тихом голосе, искрит прищуром глаз. Скара всегда откровенно размазывает от этого открытого, столь редкого жеста. Со стороны он вдруг слышит приглушённые голоса, теперь они ближе. Оборачивается за спину и видит, как у стены стоит та самая группа миротворцев, они смотрят на них, кто-то даже присаживается на скамейку. Скар чувствует, как его рассматривают, будто невиданную зверушку из зоопарка, и внутренне подбирается. То, как они наблюдают, отдаёт той самой плотоядностью, которую Скар замечал в толпе людей, стоя в клетке бойцовского ринга. Они глумливо перешёптываются между собой, пропуская смешки, и совершенно ничем не отличаются от заунцев в провонявшем табаком и потом зале подпольного клуба. Вай рядом с ними лишь приподнимает плечи, поджимая губы в смирении. Он оборачивается на Стэба, и видит хмурый и сосредоточенный взгляд, лишь мельком стрельнувший в сторону скамеек. Скар ведёт плечом, атмосфера в воздухе заметно меняется. — Хочешь, шикну на них пару раз, чтоб разбежались? — кивает он коротко в сторону зевак. Стэб отворачивается, становится в стойку и качает головой. Ну, что ж, нет, так нет. Скар становится напротив. И начинается. Первое время он действительно не рассчитывает силу, замахивается так, будто у него в руках грузное тяжёлое копьё, но через пару минут приноравливается. Стэб очевидно не часто практикуется с таким видом оружия, но его выручает скорость и проворный, лёгкий шаг, в большинстве случаев. Скар пропускает пару тыков по рёбрам, выпадом блокирует чужой удар, обхватывая пальцами сразу два сцепившихся древка, и делает подсечку. Стэб валится на задницу, расширяя глаза, смотрит на него снизу вверх. Скар автоматически придерживает его за локоть, чтоб не завалился назад, ударившись головой. — Я говорил, что хорош, — лишь пожимает плечами. Стэб встаёт, игнорируя протянутую руку. Принимает стойку совершенно молча, в ожидании. И они продолжают. Он пытается выиграть на своей выносливости, рассчитывая на выбранную тактику, которой пользовался против Громилы. Вот только Скар это сразу же замечает и экономит силы, уворачивается, воздух рядом звучно разрезает от замаха чужого древка. Стэб напротив вздыхает длинно, из волос выбиваются пара прядей и падают ему на лоб. Он отступает, обходя Скара по кругу, сужает глаза, и горизонтально через них проходит белёсая плёнка. Скар щёлкает пальцем, выставив руку вперёд. — Неа, я всё видел! Стэб хмурится, моргает пару раз в непонимании, притворном или нет — неизвестно. Скар уже понял, что он умеет врать в лицо, не краснея. — Что? — Ты моргнул. Стэб делает это снова, чуть качнув головой, и теперь действительно на его лице читается приглушённое замешательство. — Я моргнул, — сухо повторяет он, с неприкрытой долей скептицизма. — Как и все, когда у них пересыхают глаза? Скар закатывает свои в ответ. — Не так, как ты обычно моргаешь, а, ну, моргнул, понимаешь? Стэб приподнимает удивлённо брови, усмехается почему-то. — Что это? Я уже видел, как ты это делаешь, — не удерживает интереса Скар, медленно шагая вокруг, готовый к выпаду с чужой стороны в любой момент. — Улучшенное зрение? Рентген? Видишь, что у меня под одеждой? На последнее Стэб не сдерживается, фырчит коротким смешком, облизывает губы. — Ничего выдающегося, если так интересно, — снисходительно уведомляет, перекатывая палку в руке. Вот же засранец. Скар улыбается, а потом улыбка застывает на лице. Он же не видит сквозь одежду, верно? Нет, не может быть. — Ты серьёзно? Стэб приподнимает бровь, поджав губы, откровенно сдерживает смех, а когда говорит, его голос дрожит. — Нет, Скар, никакого рентгена я у себя не замечал, не беспокойся. Хотя так я лучше вижу и могу сосредоточиться, тут ты угадал. Чему я, кстати, удивлён. Ты внимательнее, чем я надеялся. От тона, которым Стэб проговаривает чужое имя, ведёт мурашками по позвоночнику. Он редко произносит его, и каждый раз Скару ласкает уши тем, насколько красиво это звучит. Он качает головой, отвлекаясь от мыслей. — Всё равно, не мухлевать. — Но у тебя физическое преимущество, я не мухлюю, — говорит Стэб, и следом, неожиданно, делает выпад вперёд. Скар не успевает заметить, как уже сам сидит задницей на мягкой поверхности. Вот это реакция. Стэб пожимает плечами, стоя над ним, смотрит с превосходством на дне голубых глаз и говорит: — Я лишь уравниваю шансы. — Я не использую своё физическое преимущество, — отвечает Скар. — Почему? — Хочешь, чтобы я не сдерживался? — Да, тогда и мне не придётся. — Хвастун. Стэб лезет в атаку сразу же, как он становится на ноги, сыпет ударами, только успевай отбивать, и только сейчас Скар начинает ощущать этот зуд под кожей — скопившееся за пару недель раздражение выходит наружу, впитывается в каждый замах, удар. Стэб юрко огибает его, подбивает палкой в бока, толкает ладонью в затылок, молниеносно оказываясь позади. Выводит, очевидно, специально. Но смотрит с удовлетворением, видя, что, наконец, они оба бьются наравне. Кожа постепенно начинает гореть, покрываясь мурашками от прохладного воздуха вокруг. Но Скар выигрывает опытом, каждый раз отправляя его в нокаут. Стэб валится один раз, второй, на третий он поднимается с пола с сердитым вздохом, тонкие брови сводит к переносице. Он дёргает рукой, на что Скар автоматически поднимает свою. Они уже слишком сосредоточены друг на друге, чтобы замечать кого-то вокруг, но смех со стороны скамеек делает что-то такое со взглядом Стэба, что голубая гладь постепенно темнеет, а острые уши плотно прижимаются к голове. Скар видит это, понимает причину, нежелание проигрывать. Стэб не дерётся, он — колотит. Знакомая публика отвлекает его, мешает сосредоточиться. Он лупит, будто этими ударами пытается что-то доказать, будто не хочет показаться слабаком. Вот только Скар его таковым не считает, сколько бы раз он не приземлился задницей на чёртов пол. Собственное раздражение растёт в груди, задетое тем, что Стэб так легко ведётся на чужое осуждение. Разве они здесь ради этого? — Заново, — говорит Стэб ровным тоном, лишённым любой эмоциональной окраски. Как раньше, когда они ещё совсем не знали друг друга. Стэб действительно быстро учится, начинает понимать, где у Скара слабая сторона, с какой руки он замахивается с оттяжкой, и пользуется этими знаниями, сразу применяя их на практике. Он хорош в тактике живого боя, хотя чаще работает от оборонительных позиций, чем прямого наступления. Сейчас он применяет их, перебирая каждую, анализируя. Бьёт в полную силу, Скар ощущает, как горит бок от молниеносного удара, и коротко рычит себе под нос, наступая. Древка хлёстко бьют друг о друга, в бешеном темпе заходятся в длинной череде ударов, до горящих в огне предплечий и сбитого дыхания. Они отталкиваются друг от друга тяжело, грузно. Ноги становятся тяжелее. Скар видит, как Стэб пытается восстановить дыхание, стоя в обороне, на губах лёгкий оскал. — Передохнём? — предлагает Скар. Стэб коротко качает головой, перекидывая палку в другую руку. — Заново. Со стороны слышится приглушённый свист. Он будто подцепляет Стэба на невидимый крючок, и он наступает вперёд. Спарринг, начавшийся с подколок и шуток, постепенно перерастает в полноценный бой. Они не дают друг другу продыху, борясь в полную силу, Скар видит это в движениях, чувствует в жёстком отклике чужих ударов. То, как Стэб яростно вступает в бой восхищает, он не может этого отрицать. Стэб заражает его своим открытым гневом автоматически. Но когда у него появляется окно для удара, он мешкает, а Скар не успевает остановить руки, и древко с размаха бьёт по чужой скуле, настолько, что Стэб покачивается в сторону. Ярость в груди тут же лопается, как шарик, сменяясь беспокойством и виной. Скар опускает палку, кидая её на пол и подходит ближе. — Чёрт, вот теперь точно всё, пора отдохнуть, — говорит, не терпя никаких возражений. Стэб вытирает кровь со скулы внутренней стороной ладони, смотрит на неё, а затем на Скара. Откидывает тренировочную палку в сторону, глубоко дыша носом, отходит от него спиной. И выставляет кулаки. Скар поднимает брови и разводит руками. По виску стекает пот, он тоже изрядно выдохся. — Что, серьёзно? Может, мне ещё и время засечь, прямо как тогда? — Если тебе так будет удобнее, — отвечает Стэб сосредоточенно. Скар лишь в неверии качает головой, выставляя кулаки в ответ. Говорит тихо, чтобы услышал только Стэб. — Успокойся. — Я спокоен. — Да уж, я вижу. В рукопашном бою Скар ему заметно уступает, но нужную дозу выплеска энергии он уже получил, поэтому даже не особо расстраивается, когда Стэб берёт его руку в захват, поддевая ногу своей, и быстро валит на пол, грузно оседая сверху на животе, выбивая воздух из лёгких. Он придавливает шею Скара сгибом плеча, загнанно дыша прямо в лицо. Одну руку держит в захвате прямо над его головой, и второй Скар увесисто хлопает по мату, объявляя конец. Стэб смотрит, нахмурившись, несколько мгновений, а потом промаргивается, откидываясь корпусом назад. Всё ещё сидит верхом, сдавливая бока коленями, осматривает Скара с каким-то шальным блеском в глазах, съедая его, раскрытыми пальцами ладони упирается в его грудь и склоняет голову. — Сдаёшься, серьёзно? — Я устал, сволочь ты такая, — отвечает Скар, пытаясь восстановить дыхание, опускает чуть затёкшую руку вниз, совершенно не стесняясь того, что она падает на чужое бедро. — Мне, знаешь, не стыдно принять поражение. После недолгой паузы, Стэб всё же уступает. А потом совершенно бесстыдно откидывает голову назад, делая глубокий вдох, и с шумом выдыхает сквозь губы. Рука на бедре непроизвольно сжимается сильнее, когда Скар видит каплю пота, стекающую по шее за край майки. В животе крутит узлом и он пару раз шлёпает открытой ладонью по чужой ноге. — Ну всё, слезай, — с небольшой неловкостью бурчит он. Стэб тут же сползает, садясь на пол спиной к трибунам со скамейками. Скар кидает взгляд на перешёптывающихся миротворцев. Они встают, уходя из зала. Представление окончено. Вай идёт последней и смотрит на Скара с каким-то совершенно неприкрытым удивлением. Украдкой показывает пальцем в сторону Стэба, приподняв бровь, и качает головой, поджимая губы в очевидной насмешке. Скар едва удерживается от того, чтобы показать ей средний палец. Чужие домыслы и догадки ему сейчас не сдались вот совсем. Стэб уже отдышался, и сидит, смотря себе под ноги, задумавшись о чем-то своём. Возможно, не будь здесь миротворцев, всё было бы по-другому. Скар надевает ботинки на ноги, мышцы немного сводит от напряжения, но по телу разливается приятная нега. Бок немного ноет, но это, в большинстве своём, мелочи. Стэб был прав, спарринги действительно его расслабляют. Надо будет попробовать как-нибудь ещё раз, без чужих, наблюдающих взглядов, чтобы только они вдвоём. — У тебя прям какая-то мания получить по своей симпатичной мордашке, мне стоит переживать? — спрашивает он у Стэба, который поднимается следом, унося тренировочные палки. — Я немного увлёкся, — признаёт Стэб, разминая плечи, и тут же коротко шипит сквозь зубы. Скар с волнением выставляет руку вперёд, подходя неспешно. — Ударил? — Нет, возможно, немного потянул плечо в моменте, — отнекивается Стэб. — Ерунда. — Ерундой я бы назвал то, как ты легко повёлся на чужую реакцию, — говорит Скар без намёка на иронию или издёвку в голосе. — Серьёзно, это на тебя не похоже. Стэб на это не отвечает, лишь кивает в сторону выхода. Скар не давит, направляясь следом. До жути хочется пить, в конце коридора он замечает пару человек у фонтанчиков с водой и подходит к ним, не удерживаясь от язвительной усмешки, когда рассматривает изрисованный узорами гранитный камень на раковине. Так по-королевски воду он ещё не хлебал. Со стороны он слышит приглушённые шаги, за поворотом коридора, а затем приближающиеся женские голоса. Он узнаёт из сразу же. И кого они обсуждают, тоже понимает. — … да ладно, это было весело. Не знаю, чем он вас так раздражает, но дерётся он, как бешеный. — Ну, это и не удивительно. Я слышала, что он из Зауна. В детстве там жил, а потом мать перевезла его в Пилтовер. — Перевезла? — восклицает один из женских голосов. — Ха! Она же инвалид. Уверена, в Пилтовере ей дали нагретое местечко только по этой причине. И работу она получила из обычной жалости. Мы же не дикари, в отличие от некоторых. Не удивлюсь, если её мужик поколачивал, заезженная история. На секунду повисает молчание, слышно лишь, как замедляются чужие шаги. — Это грубо, Кларисса, — говорит другой голос с небольшим осуждением. — Зато честно. Иначе каким образом она бы здесь оказалась? — Помните, Дирка недавно отстранили от работы? Якобы он в порту взятки брал. Я слышала, это Стэб на него жалобу подал. Скар сразу понимает, о чём речь. Та самая поставка мерцания, подписанные документы с миротворческой печатью. Стэб обещал ему разобраться в ситуации, и он снова следовал своим словам, сделав всё возможное. Скар ощущает, как его топит раздражение от следующих слов. — Дирк? В жизни не поверю! — отрицает ещё один голос. — Просто Стэбу бревно в глазу мешает, похоже. То, что он пытается выслужиться перед шерифом Кираманн, когда сам не лучше, чести ему не делает. Скар не собирается слушать дальше, он выключает фонтанчик, разворачиваясь, чтобы пойти к раздевалке, и натыкается прямиком на Стэба. Тот стоит, сложив руки на груди, смотря на Скара. Сумка с формой висит на здоровом плече. — И давно ты тут стоишь? — спрашивает тихо, подойдя ближе. — Нет. Выражение лица у Скара пронизано очевидным скептицизмом, даже он чувствует. Стэб чуть закатывает глаза. — Достаточно, — нехотя признаётся он, отталкиваясь от стены, передавая чужую куртку в руки. Скар натягивает её на плечи и они направляются к выходу молча. Честно сказать, Скару абсолютно наплевать на обнаруженную истину, будь Стэб родом из Зауна, или же из Пилтовера — это не так важно. Ему лишь обидно, что он узнаёт об этом таким образом, не из первых рук. Зато теперь многое становится ясным. И чужая ловкость в поддасовке карт, и то, как он ел еду из заунской забегаловки, не моргнув и глазом. Скар смотрит на чужой профиль, горбинку носа и подсохшую корку крови на скуле. И пытается вывести его на разговор, удерживая лёгкий тон. — Публика сегодня была та ещё. Надеюсь, в следующий раз зевак здесь будет поменьше. Стэб хмурится, чуть сбивая шаг. — В следующий… ты не против снова сюда прийти? — удивляется он, переводя взгляд с дороги на Скара. — Да, почему нет? — пожимает плечами Скар. — Ты был прав, меня отпустило. Не чувствую желания потереть об кого-то кулаки. Вот только давай в следующий раз без разбитого лица, хорошо? Стэб на это задумчиво молчит, сложив руки за спиной. Скар смотрит на то, как он снова загоняется в пучине размышлений и чувствует необъяснимое чувство нежности, и улыбается. В лицо дует прохладный ветерок, вокруг тишина, лишь редкие прохожие встречаются им впереди. Его накрывает спокойствием. — Стэб, у вас есть парочка придурков в отделе, бога ради, ты не должен чувствовать неловкость за то, что кто-то не умеет держать язык за зубами. — В чём-то она была права, — тихо признаёт Стэб. — Нет, — обрывает Скар тут же, поднимая руку. — Не смей. — Это так, Скар, мой отец… он не был примерным семьянином. Но это не потому, что он из Зауна, он просто ублюдок, сам по себе. И никто здесь не виноват. Скар слушает, не ожидая чужого откровения. Стэб открывается внезапно, снося барьеры, оставляя Скара без слов барахтаться в чужом доверии. И он отвечает взаимностью. — Я вот своего вообще не знал, — пожимает он плечами. — Мне жаль. Скар на это смеётся. — Знаешь, а мне вот нет. Возможно, это и к лучшему. Вдруг он тоже был тем ещё козлом. Не люблю думать о том, что мои вспышки гнева передались мне от него. Так я чувствую, будто оправдываю себя. А я не хочу этого делать. Стэб смотрит на него, чуть улыбаясь в ответ. — Пусть так, но ты всё равно справляешься. Скар в замешательстве склоняет голову. — Я про Джун, — объясняет Стэб. И её имя он произносит так же — с бархатом в низком баритоне. Напоминание о мелкой оседает в желудке одновременно приятным ощущением и стыдом сжимает горло. — Не думаю, что я делаю достаточно, — вскрывает Скар ту правду, которую не говорил никому и никогда. Он ведь действительно до сих пор не знает, как справляться. Изо дня в день он старается, в попытках быть если и не идеальным отцом, то, возможно, хотя бы хорошим, поступать правильно, хоть и не знает, как именно выглядит это самое правильно. — Ты делаешь более, чем достаточно, — завершает Стэб уверенно. И за эти слова Скар до жути ему благодарен. Они идут по улице и Стэб молчаливо принимает то, что Скар провожает его до самого дома. Они заходят в проулок, где трёхэтажные дома стоят близнецами, склеенными друг с другом, Стэб подходит к одной из дверей, оборачиваясь на Скара. Тот поднимает руку, указывая на лицо. — Помочь? Стэб тянет уголок губы, поводит челюстью и пожимает плечами. — Справлюсь. — Я и не говорю, что не справишься, я предлагаю помощь. — Тут царапина. — А плечо? Стэб смотрит на него долгий момент, а затем кладёт ладонь на ручку входной двери, раскрывая. Они поднимаются на второй этаж, и теперь Стэб достает ключи, бормочет что-то про то, что давно не убирал дома, и чтобы Скар не обращал внимания, включает свет. В прихожей узкий коридор со светлыми обоями, который тянется вперёд и заканчивается застеклённой дверью на балкон. Самая близкая арка ко входу оказывается кухней. А пара дверей впереди, как понимает Скар — спальня и ванная комната. Стэб вешает сумку на крючок на стене, снимает обувь, приставляя к стойке, на которой идеально ровным рядом выставлена остальная обувь. Скар плюхает свои старые ботинки рядом. Ключи Стэб кидает в какую-то подвесную корзинку, немного суетится, предлагает поесть, чай, что-то ещё там бурчит, а затем очень тихо и быстро скрывается за одной из дверей, с походя проброшенным «сейчас вернусь». Скара забавит эта его вскрывшаяся на секунду суетливость. Он переминается с ноги на ногу в коридоре, и с любопытством заглядывает на кухню. Оглядывает идеальный порядок, в котором у каждой вещи есть своё место, и качает головой. Лишь непомытая чашка в раковине говорит о какой-то неряшливости, о ужас. Квартира светлая, скорее всего, Стэб её снимает, потому что она до жути уютная, но совершенно обезличенная: ни фотографий, ни раскиданных вещей, как в его собственном доме, где игрушки Джун вечно разбросаны по полу и Скар с болью наступает на них, находя в совершенно рандомных местах. Здесь о Стэбе напоминает лишь книжная полка и лежащая у ряда корешков брошь в виде бабочки с погнутым крылом. От этого на лицо Скара набегает улыбка. Сохранил, оказывается. Он открывает дверь в конце коридора и проходит на маленький балкон с навесом, выходящий на узкий проулок между домами. Напротив квартиры, очевидно, более старые, и если взглянуть вниз, то можно увидеть, как сушатся чужие вещи на бельевых верёвках, носятся и смеются дети и взрослые сидят у домов, переговариваясь в тягучей патоке томного вечера. Справа от Скара на балконе небольшой столик, на котором оставлена забытая книга, и стул. Благодать. Дверь позади открывается, и обернувшись, Скар видит Стэба. Тот облокачивается на стеклянную дверь, в накинутой сверху белой рубашке с парой расстегнутых пуговиц. На скуле больше нет запёкшейся крови, и Скар видит кромку плотного бинта, уходящего к плечу. Всё-таки перемотал сам, упрямый. Скар на секунду оборачивается на город и смотрит на небо, разморённый уютом. Он начинает понимать, почему Стэб с такой любовью всегда отзывался о Пилтовере. Как-то раз он сказал, что ценит этот город за возможности, которые он ему дал. Быть кем-то, что-то значить. — Тебе так важно кем-то быть? — спросил тогда Скар. — Очевидно, а тебе разве нет? — Только для людей, на которых мне не плевать. — Я не говорю о семье, Скар, я говорю об обществе. — А общество всегда будет оценивать тебя по обложке. — Люди оценивают не человека, а результат, которого он добился. И только если он их не устраивает, они начинают оценивать его самого. Стэб поворачивается к нему. — Чтобы был результат, нужны возможности для его достижения. И здесь мне их дали. Да, за это я люблю Пилтовер. Вот только Скар почему-то уверен, что Пилтовер он любит, в первую очередь, просто потому что ему нравится этот город. Потому что умиротворение и тишину любить слишком легко. Они сидят на кухне, разговаривают, и Скар ест один из самых вкусных ужинов за долгое время. Стэб берётся ставить чайник и открывает полку, на которой чай расфасован по банкам. Эти банкиподписаны, все до одной. — У меня дома бардак, не обращай внимания, — передразнивает он ранее сказанные слова. — Я не говорил ‘бардак’, я сказал, что давно не убирался. Просто я кладу вещи на свои места, поэтому кажется, что чисто. Не смотри на полки, там вековая пыль лежит. Скар из принципа встаёт из-за стола, подходит ближе и тянется рукой к одной из полок в шкафу, вслепую проводя по ней когтистым пальцем, на нём остаётся небольшой слой пыли. — Да, вот это срач, Стэб, не ожидал от тебя. — Попытка в иронию засчитана, — сухо отвечает Стэб, сложив руки на груди. — Ирония? Скорее, отчаяние. Как же девочек водить теперь? На это Стэб склоняет голову, окидывая Скара взглядом замешательства, чуть покачивает подбородком отрицательно, непонимающе складывая губы в слова, немо застывшие на языке. А потом дергаются плавники у глаз, и он вдруг выдыхает глухим смехом, качает головой и косит боком чуть в сторону, подставив взгляду профиль с широкой улыбкой. — Только не прибедняйся, я уверен, у тебя всё в порядке с самооценкой. Небось, дамочки штабелями за тобой выстраиваются. — Ты звучишь, как моя мать, — смешливо хмурится Стэб. — Выходит, твоя мать мудрая женщина. — Моя мать способна довести человека до белого каления, если захочет. И нет такой дамы, которая могла бы меня заинтересовать. И Скар задумывается, он говорит это, подразумевая, что нетсейчас? Или не может быть вообще? Ему хочется знать ответ на этот вопрос. Он прекрасно понимает, почему. Стэб смотрит на него всё ещё с прищуром, будто слова Скара попросту нелепы, будто за этим взглядом скрываются ответы на все вопросы, и Стэб держит их в своей голове, смотря, как напротив него бьются в попытках найти решение. — Их упущение. Твои девушки-сослуживцы вообще недалёкие, насколько я успел заметить, — продолжает развивать тему Скар. — Мне не интересно внимание моих девушек-сослуживцев, — качает головой Стэб и тянется к чайнику. — Ну, значит парней, хрен редьки не слаще, они у вас тоже с приветом. На их месте я бы боролся за твоё внимание. Конфорка щёлкает, отключаясь. Стэб оборачивается, робкая улыбка постепенно сползает с лица, оставляя место лишь осторожному интересу. Стэб не закрывается, не отгораживается, и возможно Скар понял всё правильно. — Тебе не нужно бороться за моё внимание, Скар, — с неприкрытым удовольствием бормочет Стэб, облокотившись руками на кухонную стойку, смотрит изучающе, задумчиво, прямо в глаза. У него закатаны рукава рубашки, насыщенным изумрудом блестит кожа предплечий под светом лампы, влажные волосы и раскалённая лава в голубых омутах глаз. Он восхитителен, до рези в глазах, до благоговейного вздоха вслед. Последняя фраза оседает у Скара в глотке, он натужно сглатывает, и она падает в желудок со скрежетом. И вот они подходят к сути, мысли на самом краю, тому самому «что, если» и «возможно», скребущему Скару подсознание уже некоторое время. Скар не глупый, он понимает интерес какого рода его так влечёт к Стэбу. Он лишь давал себе время изучить этот интерес, как грани чужой души — медленно и постепенно. Он скашивает взгляд вбок, но постоянно возвращается к чужой фигуре, залипает на прямой нос, острый скат челюсти, тонкую линию приоткрытых губ, касается взглядом худой шеи, целует глазами. Чёрт возьми, как бы он его целовал. Скар всё правильно понял. Хорошо, теперь осталось понять, что с этим делать, и быстро. Слова в голову лезут глупые, все будто не подходят, поэтому он останавливается на самых простых. — Я был бы готов, если б пришлось. Короткое молчание. В нём нет дискомфорта, незаметно им становится уютно в обоюдной тишине, в понимании друг друга через жесты и проброшенные взгляды. Никакой недосказанности в ситуации, они дошли до нужной точки. Дальше только действие. И по обычаю, Стэб смотрит на него, взгляд неуловимо меняется, он проводит руками по стойке за собой, расслабленно откидывается на локти, и ждёт. Раскрывает дверь, в ожидании следующих действий. Скар замирает рядом с ним, сбоку. И сильнее всего он хочет протянуть руку вперёд. Он правда хочет. Стэб поглощает его взглядом, Скар — действительно эпицентр его полного внимания. Это завораживает, чужое доверие опьяняет. И добился он его тем, что делал всё неспеша, в своём темпе. Скар сгибается, упираясь руками в кухонную стойку, Стэб тут же обливает жгуче глазами скат его плеч. Любуется. Скар тянется рукой к кромке закатанного до локтя рукава и трёт костяшкой по ткани, задевая когтем голую кожу. Стэба пробирает визуально видимой волной озноба, хоть и на секунду. В этом тоже есть своя доля удовольствия. В таком темпе. Как если пить вкусный алкоголь, смакуя, не залпом, постепенно перекатывая вкус на языке. — Что, пока рано? — догадывается Стэб, говорит прямо, будто читает его мысли. Скар до жути хочет выпить этот коктейль до дна. — Я просто, не знаю, хочу всё правильно сделать. Понимаешь? Стэб улыбается, отталкивается локтями от стойки, Скар ведёт головой за чужим движением, как привязанный. — Не торопись, я тоже, — отвечают ему с пониманием. Комната вокруг них перестаёт давить вакуумом на тела. Ситуация отпускает, нехотя, и всё меняется до неузнаваемости, оставаясь тем же. Они меняют тему, разговаривая недолго, и Скар собирается уходить. — Да, завтра на работу, меня немного разморило после душа, — говорит Стэб, провожая его до двери. — Ду-у-уш, — стонет Скар мученически под нос. — Даже не начинай, я о горячем душе могу только мечтать. — Можешь сходить у меня. И как же заманчиво это звучит, настолько, что глаза непроизвольно закатываются. — Надо бежать. Меня там ждёт Джун, я и так слишком задержался. — Ладно, — пожимает плечами Стэб. — Но предложение в силе. Как он дразнит. Просто невозможно. Скар качает головой с улыбкой, разгибается, потянувшись за курткой. Он так медленно собирается, что аж самому становится смешно. — Смотри аккуратнее с этим. Душ, вкусная еда, приятная компания. Пригреешь и я уже никуда не уйду. — Я тебя не гоню, — просто отвечает Стэб, с предельной серьёзностью. Скар не знает, что ответить на это, лишь замирает с курткой в руке. Стэб что-то обдумывает, опустив взгляд. — Слушай, — начинает, отчего-то, неловко. — Через пару дней будет фестиваль в Пилтовере, меня ставят в патруль наверху. Знаю, в Зауне отмечают по-другому, но… Стэб щурится, осматривая его снизу вверх. Скар так редко обращает внимание, что он ниже, а сейчас тем более заметно, когда стоит так близко. — Приходи на праздник? — это звучит как предложение, как вопрос, всё разом. — Приходи с Джун. Хочу показать ей Пилтовер. Это красивый город, если знать, куда смотреть, обещаю. Джун — неотъемлемая часть жизни Скара. Стэб это знает. И принимает его всего, без остатка. И это контрольный выстрел в голову. Точный, такой, чтоб наверняка. Ему не стоило бы удивляться, Стэб отличный стрелок. — Да, конечно, — бормочет он, осоловело рассматривая чужое лицо. — Спасибо, что предложил. Они смотрят друг на друга без возможности отвести взгляд. Глазами Стэб ведёт ниже, по скату носа, к губам, застывает там. Один поцелуй. Всего один. Что от него будет? Скар склоняется вниз ещё на половине обдуманной мысли, сгибает спину, всё ниже и ниже, нависает тенью, замирает невозможно близко. Стэб не отступает, коротким выдохом из приоткрытых губ опаляет Скару лицо, и он накрывает их своими. У него горячие губы, сухие, гладкие, потрясающие. Это должно было быть касанием, коротким, нежным, как кончиками пальцев по кромке воды, проверяя на температуру. Вместо этого накрывает волной. Куртка глухо падает на пол из разжатой ладони. В грудине горит так, что вдох сделать невозможно, Скар захлёбывается на нём, а Стэб тут же накрывает его второй волной, топит, проникает глубоко, раскрывает губы языком, цепляется за плечи, заставляя согнуться ниже. Он пошатывается на ногах и Скар машинально подхватывает под спину широкими ладонями. Сквозь тонкую рубашку горячая кожа печет ладони, скатывается под пальцами ткань, когда он ведёт ими выше, крепко сжимает руки, ощупывая гибкие бока. Никакой мягкости, сплошные углы под руками, Скар обожает это ощущение. Узлы мышц дёргает выше, стоит ему увести ладонь к животу, она громадная на фоне миниатюрных граней, и от этого Скара плющит, как нагретое железо. Ему хочется сжать посильнее, а Стэб лишь сжигает его губами дальше, и он задыхается. Вновь и вновь. Влажные звуки мокрых поцелуев бьют по барабанным перепонкам оглушительно, Скар отстраняется в попытке отдышаться, и губы рвёт нитка слюны и он просто не может. Целует щёку, проводит острым языком по тонким линиям жабер на скуле, целует шею, всё, до чего может дотянуться. Сладко, горячо и страстно. И Стэб откидывает голову назад, оттесняя их двоих к стене коридора. Белая рубашка задирается, и Скар натыкается в бесконечных поглаживаниях на голую кожу, сжимает в кулаке край рубашки. Стэб чуть выгибается навстречу прикосновению, ищет контакта, опускает свою ладонь поверх чужой, уводит на впалый живот. Скар ощущает, как кожа покрывается мурашками под рукой, от простого прикосновения, как разрядом тазера по оголённым нервам. Скар открывает себя от него по частям, кусками, тянется от губ, как прикованный, упирается руками в стену по обе стороны от чужой головы. Открывает глаза, а там чёрная заводь в чужих, сбитое дыхание срывается с сочных, зацелованных губ. Стэб стоит, не шелохнувшись, лаская взглядом лицо. Скар вдыхает глубоко носом, выдыхает ртом длинно, глотает вид напротив целиком и опускается лбом в сгиб чужой шеи, чувствует неровную кромку шрама под щекой. И даже от этого — жгутами в животе, потому что прерывисто дышат прямо над ухом. Стэб кладёт ладонь ему на бедро, легко поглаживая большим пальцем. Нежность забирает Скара тягучей патокой. — Как-то всё, — вздох, смешок в шею. — Немного не по плану пошло. И вокруг затихают все звуки, когда он слышит чужой, бархатный смех. Путаются мысли, путаются ощущения. Его опускает в жар с головой, а затем топит прохладной мягкостью. Хочется упиться им до дна, хочется быть ласковым до невозможности. Просто хочется всего одновременно, что аж глаза жжёт, Скар трётся носом за чужим ухом. Его уносит безвозвратно. Стэб гладит ладонью по щеке, нежно заставляя поднять взгляд, оторваться. И на Скара смотрят с ураганом в искрящихся глазах, с нежным солнцем, погружающим в теплоту. Стэб обхватывает его лицо ладонями, бесконечно чувственно проводя пальцами по скулам, и тянется вперёд. Он целует глубоко, но медленно, вязко, до истомы хорошо. Он ведёт за собой, и Скар позволяет уводить, забирать, что хочет, в своём темпе. У него на мгновение трясутся колени, как у подростка, когда Стэб склоняет голову и скользит языком глубже, не набирая темп, а наоборот, сбавляя до болезненно медленного. Как если бы голыми руками окунулся Скару прямо в душу, растягивая в разные стороны, открывая себе проход внутрь, входя с широким мазком ладоней по плечам вниз. Скар обнимает его, обвивая руки туго вокруг пояса. Он впускает, потому что по-другому не может. Он позволяет мучить, потому что сейчас позволил бы что угодно. Они отрываются друг от друга, и Стэб смотрит бесконечно долго, закусывает губу, оглаживая кончиками пальцев чужое лицо. — Что, всё? Скар крепко жмурится, хмурит брови с мученическим стоном, и чувствует потерю, стоит Стэбу убрать руку. — Я до жути хочу остаться, думаю, ты сам всё чувствуешь, — совершенно искренне делится, а потом вздыхает смиренно. — Но мне правда нужно идти. Я и так взял больше, чем рассчитывал. В конце концов, он тянулся за одним поцелуем, а получил целый десяток. Стэб соединяет их лбы, медленно трётся своим носом о чужой. — Можешь брать, сколько хочешь. Как же тяжело быть ответственным взрослым, когда хочется побыть безответственным подростком. Скар отрывается, качает головой, бодается раз в чужой лоб. — Нет, всё. Прекращай. Стэб улыбается ошалело, показывая ровный ряд белых зубов, но отступает спиной назад на пару шагов. Скар поднимает с пола брошенную куртку, надевает её и поднимает глаза, чтобы попрощаться. Чужая рубашка смято приподнята снизу, оголённый участок шеи, нежный взгляд. Скар залипает, а потом резко качает головой. — Нет-нет, всё. До завтра, Стэб. Спокойной ночи. Уходя, он слышит за спиной низкий, грудной смех.

***

Какофония праздника настигает Скара, как только он ступает из подъёмника в верхний уровень Зауна. Послеобеденный город будто и не прекращал веселья, по словам Экко, всё чаще заглядывающего к тому самому профессору. Гуляния начинаются здесь с самого утра, и будут продолжаться до поздней ночи. Осматривая рыночную площадь, Скар понимает, что это нужно было и верхнему, и нижнему городу. В Променаде празднуют немного по-другому, всё же, рыночная площадь. У торговцев нет отбоя от зевак и покупателей. Площадь переполняют перемешанные между собой люди. Изобретатели выставляют напоказ всё, что могут — от мини-фейерверков, до летающих по воздуху декоративных цикад, и инструментов, издающих музыку без музыкантов. В центре площади танцуют люди друг с другом, каждый на свой лад. Скар ступает на затопленный народом главный мост и жмурится от припекающего солнца, из-за лавчонок посреди образуется затор, виноторговцы кричат о своих товарах, а на прилавках выставлено съестное на любой вкус и ширину кармана. Стражники подгоняют перед собой гуляк, успевших поймать веселье и захмелеть ещё до вечера. В толпе шныряют щипачи, так что сегодня не один кутила вернётся домой без кошелька. Всё пестрит разнообразными красками и Скар слышит сбоку булькнувшую звуком восторга Джун. Он держит её на руках, смотрящую в разные стороны, впитывающую такие новые для неё цвета. Ведь это всего лишь второй раз, когда Джун выбирается дальше Антресольного уровня. Они ступают с моста на улочку, которая с праздником приобретает нарядный вид. Между зданиями по благому случаю растянуты разноцветные полотнища. Знамёна с эмблемой Пилтовера — шестерни и ключа, — сотканные из алого шёлка и золота, свисают с далёких башен, что сверкают на верхних склонах. Походя им встречаются парочки, разодетые по случаю, с кучей побрякушек на камзолах и расшитые золотыми узорами края струящихся длинных платьев. Запахи жареной рыбы и свежеиспечённого хлеба, доносящихся из открытого обеденного зала, заставляют рот наполнится слюной. Крупная сбитая женщина перед ними толкает перед собой бочку на колёсах, из которой по кругу торчат шипящие трубки, она останавливается и продаёт проходящему мимо жителю стакан горячего взвара и сахарное печенье. — Счастливого Весеннего Фестиваля, голубчик, — громко восклицает она вслед покупателю, который вкладывает ей в руку шестерню и говорит, что сдачи не надо. В говорке у женщины смесь пилтоверского жеманства и куда более вольного заунского панибратства. И те, и другие любят кичится тем, что живут они в двух разных городах, но на самом деле они связаны друг с другом куда прочнее, чем сами могут себе признаться. Вывеска гласит о том, что Скар подходит до Неведомой площади, где огромная сфера Зинделло стоит во всей красе, привлекая толпу людей, образующих громкий гул из голосов. Этот гул сопровождается гудением и Скар поднимает голову, замечая трубки, опоясывающие края зданий вокруг — пневмопочта, по которой молниеносно текут запечатанные в железные коробочки сообщения. Он и Стэб условились встретиться на главной площади Часовщиков, где проходит основной парад веселья. Шквал радостных криков, слышимые в толпе сухие покашливания жителей Зауна, добравшихся сюда поглазеть на празднество — всё наполняет широкое пространство. Чуть вдалеке, на сцене, украшенной цветами, стоит оркестр, музыканты играют живую музыку на отполированных до сияния инструментах. Разноголосье звуков оформляется в гармоничную мелодию, которая оседает в груди приглушённым восторгом. Пилтовер гуляет с шиком, гордо и пёстро, в то время как Заун в праздниках распахивает свою истинную душу — задорно и громко. Скар ищет в толпе взглядом знакомую фигуру, и находит у одной из торговых лавочек. Стэб стоит, разглядывая товары на прилавке. Скар подходит ближе, удобнее перехватывая Джун, и щёлкает по острому кончику зелёного уха, привлекая внимание. Стэб выглядит потрясающе. Нет, он всегда так выглядит, но сегодня на нём лазурного цвета рубашка, белые подтяжки и парусиновые штаны песочного цвета. Весь его образ струится, как ощущение тёплого ветерка, дующего в лицо. Сам он выбирает для себя штаны и тёмную рубаху. Потрёпанные вещи, купленные наспех прямо перед праздником, когда понял, что в своём идти попросту стыдно. Даже так, в новых для него вещах, всё равно непривычно. Экко замечает его перед выходом и склоняет голову, вопрошая, куда это он так нарядился и Скар решает, что всё не так уж плохо. Судя по взгляду Стэба, лизнувшему открытый участок его шеи, возможно, что всё очень даже хорошо. — У вас тут всегда так жарко? — морщится Скар, отрывая рубашку от разгорячённой кожи. — В Зауне всегда прохладнее, привыкай, — отвечает Стэб и улыбается, переведя взгляд вбок. Джун смотрит на него, чуть нахмурившись, неотрывно. Скар какое-то время наблюдает за их переглядками, наслаждаясь их постепенным узнаванием друг друга. — Джун — это дядя Стэб, поздоровайся, — он берёт её ладошку и чуть машет ей в воздухе. — Привет, дядя Стэ-эб. Она серьёзно смотрит, не реагируя, а потом совершенно неожиданно улыбается во весь рот и отворачивается, скрывая личико у Скара в плече. Тот приглушённо привычно воркует, слыша низкий бархатный смех Стэба со стороны. — Ты чего застеснялась? — смеётся Скар, щёлкая её по маленькому вздернутому носу, поднимает взгляд. — Красивый дядя засмущал тебя, мелкая? Стэб качает головой, но лучики собираются вокруг его глаз, делая лицо совершенно открытым, он аккуратно машет, чуть наклонившись, но не позволяя себе подойти слишком близко. — Здравствуй, принцесса. Наконец мы с тобой познакомились. Джун прекращает скрываться и уже с интересом реагирует на нового знакомого. Они прогуливаются по площади, у Стэба с собой сумка, как и у Скара, но если у него там всё для Джун, то вот что у Стэба — загадка. Тот лишь отнекивается, интригуя, что всему своё время. В какой-то момент на плечо Стэбу опускается тонкая ладонь. К ним подходит женщина, вастайя, с такой же изумрудной кожей и Скар сразу понимает, кто перед ним. Что его удивляет, так это то, каким образом Стэб начинает разговор. Он говорит, сопровождая свои слова вязью перетекающих жестов, плавных и будто таких же привычных, как вербальная речь. Женщина обращает свой взгляд на Скара и малявку у него на руках. У матери Стэба — такие же лазурные глаза, вот только они будто созданы для нежного взгляда, лучистые, как голубое небо над головой, а ещё у неё морщинки на лице, почти скрытые аккуратным макияжем, и волосы туго стянуты на затылке в пучок. Синее простое платье без особых изысков придаёт ей летящей элегантности. Скар оборачивается к Стэбу, начиная надиктовывать слова, чтобы он смог передать их по вязи жестов, но она обрывает его, вдруг заговорив: — Я тебя понимаю, дорогой, и могу говорить. Незачем нам посредник в лице моего сына. Просто когда говоришь, смотри на меня, чтобы я могла читать по губам. Голос у неё звонкий, задорный, полная противоположность сыну, но внезапными словами она удивляет его также, как и Стэб когда-то. — Виноват, мэм, приятно с вами познакомиться, — исправляется Скар, с непривычки замедляя речь. Она водит глазами от его губ до глаз, а затем улыбается, сначала едва-едва растягивая уголки губ, а потом всё шире. Все черты её лица тут же смягчаются, округляя острые скулы. Теперь понятно, от кого Стэбу передалась эта невероятная улыбка. Она переводит взгляд на сына, показывает что-то жестами, пару фраз, плавно и уверенно. А может это лишь одно слово, Скар не знает, поэтому смотрит на Стэба в замешательстве. Тот вдруг прыскает смехом себе под нос, чуть отвернувшись, а потом закусывает губу. Скара эта закушенная губа вяжет к себе, он не сразу обращает внимание на чужие слова. — Она сказала, что у тебя очень оживлённое, фактурное лицо, ей легко тебя читать. Это полноценный комплимент, по моим знаниям, — дразнит Стэб, специально смотря перед собой. Его мама тут же охает, а затем легонько бьёт Стэба по плечу, нахмурив тонкие брови в притворном возмущении. Тот уже полноценно улыбается, потирает плечо, ни единой капли вины за довольной моськой. — Можете не стесняться, я обожаю комплименты, особенно от таких красивых дам, — оживляется Скар, зарядившись чужим задором. — Вот как? Тогда я могу сказать, что завидую своему сыну с ухажёром? — задорно и звонко шутит эта невозможная женщина. — Мама, прошу тебя, — заклинает Стэб, раскрываясь новой гранью, потрясающей, в которой брови заламываются и в открытом смущении прикрываются глаза. Скар в таком восторге, что бурлит по всему телу, он не сдерживает открытого смеха, закидывая голову. Мелкая на руках взвизгивает, вторя ему по-своему. Они наблюдают за гулянием, смотрят представление со сцены, слушают песни, в моменте соприкасаясь плечами в густой толпе, теряются взглядами друг в друге. Где-то в этот момент сбоку начинает прощаться мама Стэба. Она щипет Джун за щёку перед уходом, и та реагирует смущением. Эта семья ей определённо нравится. — Скар, мне было очень приятно познакомиться, а тебя, — она указывает на сына, прищурившись. — Я жду очень поздно за кружечкой чая, усёк? Стэб непривычно брызжет острой эмоцией, вскидывая руки в очень быстром немом ответе, и даже без слов читается сплошной поток открытого возмущения. Мать отвечает ему набором таких же кипучих движений, уходя вдаль. И Скар совсем не видит в ней того самого ограниченного изъяном образа, который описывали сослуживцы Стэба, нет. В ней кипит жизнь и движение — те самые вещи, которых лишены многие, кто носит синюю форму. Но вот почему-то они не считают это лишение изъяном. Тогда какой смысл искать разницу, если её нет? — Как я и говорил, моя мать умеет выводить на эмоции, — отзывается вздохом Стэб, поворачиваясь к нему. — Незабываемая женщина, — восторгается Скар, закатив глаза, игриво подбивая чужое плечо своим. — Тебе полезно быть рядом с такими людьми. Сразу видно, что за непроницаемым сводом прячется очаровательный остолоп. Они отходят от суетливого празднества, Стэб ведёт их вниз по бульвару, в сторону пристани, впереди мельтешат собранными парусами баржи и галеры. Людей здесь меньше, Стэб сворачивает вправо от платформы с рельсами, утекающими железной змеёй вниз, к докам. — Итак, у нас, — Скар начинает прикидывать, картинно подсчитывая в уме. — Приблизительно пара часов до того момента, как её высочество захочет есть, пить, или просто похныкать, потому что устанет на мне ездить. Что в программе? Пришло время расколоться. У нас в программе пикник, — и Стэб бьёт ладонью по сумке, кивая в сторону арки, ведущей к песчаному пляжу. Океан встречает их спокойствием, солёным воздухом, шуршанием лёгких волн, плавно лижущих редкую гальку, перемешанную с песком. Воздух здесь прохладнее, чем в городе, и Стэб достаёт два пледа, один стелет на песок, а второй отдаёт для Джун, самостоятельно прикрывая мелкую вместе с плечом Скара. Вокруг ходят люди, кто-то даже прохаживается по кромке воды босиком, задирая подолы платьев и закатывая брюки. Скар тоже плюет и снимает ботинки, подкатывая штанины, уговорив Стэба сделать то же самое. Мелкая сидит на пледе, перебирая взятые из дома игрушки, неразборчиво лепечет себе под нос. И этот лепет, уютный разговор ни о чём со Стэбом, крик чаек над головой, тепло от солнечных лучей — укрывает спокойствием. Одна из чаек приземляется рядом с пледом, хлопнув крыльями, привлекает внимание Джун. И она смотрит на неё сосредоточенно, нахмурившись, и Скара поражает осознанием того, насколько этот анализирующий взгляд вдруг начинает напоминать ему Стэба. Господи, двоих таких он не выдержит, пожалейте его. Джун склоняется корпусом вперёд, падает на ручки, и приподнимается на дрожащих ногах, упираясь ими в плед. Не успевает он заметить, как она разгибается и делает совершенно неуверенный первый шаг вперёд. Ему кажется, что он реагирует молниеносно, но Стэб — ещё быстрее. Он подбегает к ней прямо перед тем, как она путается в складках ткани под ногами, и подхватывает под руки. Джун повисает на них, припав на коленки, а потом повторно старается оттолкнуться, упираясь руками в чужие ладони. Стэб застывает на секунду, но помогает ей подняться вновь, сосредоточенно глядя за её передвижением, перекатывается неловко за ней с ноги на ногу, согнувшись вполовину. Джун подходит поближе к чайке, а та совершенно не боится, оставаясь на месте, прикормленная, видимо, местными жителями. Джун застывает рядом, а потом вдруг топает, громко охнув с совершенным восторгом. Такая маленькая на фоне большого пейзажа, даже чайка рядом почти с неё размером. Она поднимает взгляд, упираясь им в Стэба, а затем ищет дальше, пока не находит Скара. — Па! — она выдёргивает ладошку из чужого захвата, тыча пальцем, чуть заваливается набок, Стэб тут же подхватывает её обратно. Скар подходит ближе и присаживается на корточки. — Что такое? Птичка? — Пичка! — повторяет Джун, совершенно восторженно рассматривая новый для неё мир. Чайка улетает, на секунду вызвав целую драму. Джун всхлипывает вслед, смотря в небо. Стэб поднимает её, подхватывая, делает это хоть и неумело, но очень уверенно, смотрит с небольшой улыбкой. Отвлекает от расстроившей мелочи, завлекая другой. Подбирает ракушку с песка, давая рассмотреть поближе тут же притихшей Джун, булькнувшей всхлипом тихонько. Скар стоит рядом, рассматривая их взаимодействие. Джун когда-то разделила его жизнь на «до» и «после», и теперь это делает Стэб, когда достаёт из кармана брошку в форме бабочки и протягивает её Скару. — Пришло время вернуть, — просто отвечает он на незаданный вопрос, и пожимает плечами, смотря прямо в глаза. — Думаю, она от меня никуда теперь не денется. И этот жест — громче любых признаний, проговорённых вслух. Вся жизнь Скара «до» Стэба — это бесконечная гонка, борьба внутренняя и внешняя. Стэб приносит спокойствие в его жизнь: своим молчанием, своими разговорами, присутствием в рутине дней. Он обволакивает Скара в тугое одеяло, но это чувство не приносит удушливого давления — оно умиротворяет. Стэб — это тихий океан, который легко может утянуть на дно омутом своих скрытых от глаз водоворотов. Этот океан позволяет тебе задержаться на безмятежной поверхности, прежде чем захлестнуть с головой. Скара уже захлестнуло. Он не собирается сопротивляться.