постарайся.

бесконечный круг рецидивов и ремиссий. хотелось расцарапать глотку изнутри. а лучше сжечь все вокруг дотла. особенно глаза отца, смотрящие прямо в душу из зеркала. темные радужки пронзали, разъедали, а субтильное высокомерие отдавало горечью во рту, под языком. кай с раздражением сглотнул накопившуюся слюну и сжимает маску чуть сильнее, глядя на текущую из под крана воду. скорее, - кипяток. он колеблется, сердце отдается в глотке тахикардией. было бы к лучшему, будь оно ледяным камнем. как и чувствительные ганглии его раздолбанной нервной системы. быть уверенным в чем то - штука скользкая, и жизнь научила его не делать поспешных выводов касательно чего то. или кого то. отец научил его не верить приторно сладким словам из чужих уст, обворожительным вежливым улыбкам и сумасшедшему, манящему блеску глаз напротив. было бы к лучшему, если бы чисаки действительно был ледяной статуей, которой казался со стороны. которой стремился казаться. в надежде, что в один день гипс окутает его полностью, и он забудет о существовании такого слова, как "тревога". благо хотя бы окружающие приравнивают его эмоциональность к чувственному спектру булыжника. от осознания этого диафрагма с легкостью расслабляется, а ребра опускаются в спокойном, бестревожном выдохе. но в каждой бочке меда есть ложка дегтя. а у причины его бессонницы даже было имя. филигранными движениями опытного хирурга он снимает перчатки. ощущение наготы некомфортное, заставляет нахмурить тонкие брови. кай быстрее опускает их под кипяток. пар поднимается и заполняет собой всю комнату. даже очень красивое имя. имя, заставляющее его сжимать собственную плоть с утроенной силой, едва ли не расчесывать хронические экземы в язвы. т/и. боль от варки собственных рук томно щекочет нервы. отдаваясь сладкой истомой. и теснотой в пахе. он до крови прикусывает собственные губы. которые без устали готовы повторять одно имя раз за разом. *** вначале она не привлекла его внимание никаким образом. равнодушный взгляд с осколками арктического льда где то на дне радужки быстро скользнул по ее силуэту, затем с такой же прохладой посмотрел сквозь. будто прозрачная, стеклянная статуя. посредственность. серость. отсутствие амбиций. обремененность тем, что люди называют "моралью". одним словом - скука. а даже боги слагают знамена перед ликом скуки. во всяком случае, во всем этом он пытался себя убедить. *** - чисаки-сан, выглядите бледным. не высыпаетесь? - напускная забота, непонятно к чему. а в глазах напротив бесстыдно пляшут черти. играя пламенями. - не твое дело. - - можно и повежливей. вы же раните мое сердце, семпай. - он оборачивается на тебя, нахмурив брови. искрящееся, неприкрытое веселье с насмешкой в твоих глубоких глазах отдает по нему ударом электрического тока. он отворачивается, стараясь забыть мягкий изгиб твоих игривых, насмешных губ. и ощущает желание прополоскать себе органы кипятком. вместе с хлоркой. *** песочные часы переворачиваются неспешным движением тонкой кисти. обращая время вспять. и погружая его в нарастающий рецидив. кипяток заливается в уши, окутывает его полностью. даря ощущение спокойствия. возможность вспомнить ту беззаботность, сравнимую только с истомой в утробе матери. ничуть не хуже гипса. *** - у вас точно все хорошо? - он удостаивает тебя лишь раздраженным взглядом. затем пытается незаметно почесать тот участок кожи, не дающий ему покоя даже по ночам. - просто вы стали чаще и дольше принимать душ. а так же почти не снимаете маску. я, конечно, догадывалась, что у вас мизофобия, но, честно, я обеспо...- в горле пересыхает, а руки жжет, как от прикосновения к куску льда. - тебя совсем манерам не учили? - он убирает руки поглубже в карманы. пряча их. и хороня свои секреты. ты кидаешь на него многозначительный взгляд. в темном зрачке на этот раз не искрились бесы, не сгорал преисподние. такое неприкрытое, такое непривычное для него беспокойство в глазах напротив. от этого взгляда сердце опасно учащается. - даже не извинишься? - пытается язвить, плеваться ядом, выстроить вокруг себя такие привычные, такие необходимые монолитные стены. - а надо? - глядишь колюче - бесстыдно, нагло, с вызовом, запрокинув подбородок. пытаясь смотреть на него сверху вниз при вашей разнице в росте. и от этого у чисаки что то за ребрами раздается ноющей болью. из любопытства он спрашивает. - а ты как считаешь? - - я считаю, что вам нужны друзья. или близкий человек, который поможет вам с вашими проблемами. - истонченный нерв с треском рвется, раздаваясь эхом в ноте соль. - пошла вон с глаз моих, нахалка. - выполняешь его просьбу, а с твоих губ соскальзывает дьявольский, легкомысленный грудной смех. смех, интонации которого он и не заметит, как вскоре выучит наизусть. *** раз два раз два раз два. сознание. разум. зрение. все мутнеет. теряет цвета. голова наливается свинцом. сердце отдает тяжелой болью, из за которой вся грудь готова провалиться вниз. в живот. не получается дышать носом. он пытается глотать воздух ртом. и ощущает кожей касания. вспоминает все те разы, когда его касались или пытались коснуться. и ощущает тошноту. вдох выдох. а ведь любой вдох может стать последним. любой удар может привести к тому, что сердце просто разорвется к чертям собачьим. *** он с сумасшедшим упоением продолжает намыливать руки. даже с ебаной одышкой и стремительно развивающейся стенокардией в груди. он старается не думать. не думать. не думать. не думать. он ощущает, как мозги начинают закручиваться. он хочет ненавидеть это. *** - чисаки! - ты находишь его лежащим на полу, бездумно глотающим воздух ртом. и принимаешь решение молниеносно. словно натянутый канат между вами заставляет тебя сорваться, подбежать. ты ни секунды не медлишь и кидаешься к нему, подчиняясь воле судьбе. этому злому року, нависшему над вами. - чисаки, смотрите на меня. чисаки, у вас паничка, дышите, смотрите на меня и дышите, не забывайте дышать. - голос предательски дрожит, надламывается. перестает принадлежать тебе. - тише, тише...- из ступора тебя выводит его крепкая хватка на твоей руке. - тише, дыши, все хорошо. - он царапает твою кожу, оставляя красные царапины. боль отходит на второй план, ты осмеливаешься положить вторую руку ему на плечо и глядишь в его безумные, янтарные глаза. он цепляется в тебя, словно в спасательный круг. словно за последнюю соломинку, способную сейчас сохранить ему рассудок и жизнь. и в этот момент все отходит назад, кажется ненужным. в мире остаетесь вы двое - ты, смотрящая в темноту, обрамленную в золотистую радужку напротив, и он, в своей собственной темноте тонущий. - я рядом. - где то на задворках сознания робко рождается мысль о том, что ты готова разделить с чисаки эту темноту. кай беспомощно тянет твою руку ближе к себе. желая, чтобы ты подтвердила свои слова. готовый сейчас, хотя бы на время, разморозить весь свой лед. ты гладишь его, и эта мысль только укрепляется. *** безжалостные боги оказывают ему милость. он сам не замечает, как диафрагму перестает обжигать этим адским пламенем, а он сам вновь в состоянии дышать без этих ноющих болей в груди. взмокшие от слез паутинки волос вычерчивают на бледней щеке три - четыре беспорядочных штриха. он сглатывает накопившуюся во рту слюну. - тебе...в смысле, вам, стало лучше? - он прочищает горло и отдаляется. вновь прячась за своими монолитными стенами. ты разочарованно глядишь на то, как кай убирает твои руки и встает на ноги. неприятная боль разрастается за грудиной, там, чуть выше мечевидного отростка. но держишься мужественно, не давая ни одному отчаянному стону соскользнуть со своих губ, не давая жгучим слезам обиды пролиться. потому что так будет правильно. сейчас чисаки развернется и уйдет. а тебе останется лишь глядеть ему вслед, разглядывая его худощавые лопатки и пытаться не замерзнуть от взгляда его беспощадных глаз. он прочищает горло вновь. - извини, ты не должна была это виде...- - нет, все хорошо, не извиняйтесь, я... - - нахалка. все таки, отвратительные у тебя манеры. сбила с мыслей. - - мне надо извиниться? - он окидывает тебя изучающим взглядом янтарных глаз, параллельно вытирая щеки от слез. - а ты хочешь? и вообще, думаю, что извиниться стоит мне. прости за это. - запоздало вспоминаешь о ссадине на руке. ноющая боль раскатывается, пронзает, как только стоило припомнить о ней. едва уловимо хмуришь брови. меньше секунды. но этого вполне достаточно для его внимательного взора. - я обработаю. пошли. - - вы уверены? - - уверен в чем? - на его все еще бледном лице расплывается выражение непонимания, а золотистая радужка искрится в сдержанной педантичности. - что хотите прикасаться к нахалке. - - кажется, надо придумать тебе прозвище погрубей. - натянуто хихикаешь. что тоже не ускользает от его внимания. - чисаки. я хочу с вами поговорить по поводу...того, что было. не убегайте, пожалуйста, от этого разговора. - губы кая превратились в бескровную, лишенную цвета полоску на таком же белом полотне кожи лица. неприятно кольнуло в области диафрагмы. - пожалуйста, нет. не сейчас. не на этом этапе...наших взаимоотношений. - слова даются ему с трудом, ты сжимаешь кулаки, оставляя на внутренней поверхности ладоней красноватые полулуны, в ожидании очередной порции холода в свой адрес. - дай мне помочь тебе. ты позаботилась обо мне, теперь я хочу сделать это в отношении тебя. не из чувства долга, а просто...просто потому что я хочу этого. позволь мне. - разглядываешь янтарную радужку, тонкие, выточенные из мрамора черты кая, тонкий нос и узкий подбородок. и пытаешься найти в этой ходячей скульптурной красоте подвох. он читает недоверие по твоим глазам, сжимает губы и продолжает говорить, несмотря на всю сложность, с которой ему дается каждое слово. - мы это обсудим. но не сейчас. сейчас я...просто не могу. - с выражением лица мученика, он умоляюще глядит на тебя. прося не требовать с него того, что он сделать не в состоянии. все таки тяжеловато буквально вырывать из себя слова о своих чувствах, когда всю жизнь только и делал, что подавлял. душил их собственными руками и ломал им хребты. - т/и. - он протягивает тебе открытую ладонь. ты сжимаешься от его взгляда, чувство, ломящее кости окутывает тебя полностью. в нерешительности, ты наблюдаешь за чашей весов, пристально следя за тем, в какую сторону она перевесит. и задавая себе вопрос, действительно, ли ты готова провалиться в эту темноту, что окутывала кая. что жила в самом кае. готова ли разделить с ним это безумие на двоих. и готова ли принять его открытую ладонь? уголки губ кая едва уловимо колышутся в нетерпении.