Будь светом, Халазия

      Добравшись до места, я задрала голову вверх и замерла в немом и одновременно ужасающем восхищении. Гора Мучеников — неприступный и суровый страж Пустошей. Ее уступы и скалы словно сотканы из опасности, желая обезвредить каждого, когда-либо осмелившегося покорить ее острые вершины. Скалы были крутыми и неровными, сплошь усеянными мхом и лишайником — мягкое, с виду, слоевище, стелющееся по камням, на деле было скользким и гладким и могло запросто скинуть на землю любого глупца, рискнувшего одолеть эти покатые выступы. У подножия горы из земли торчали острые, как пики, зубчатые камни, готовые безжалостно вспороть плоть, сброшенную на них словно щедрое подношение. Кое-где на камнях виднелись бурые следы высохшей крови. При мысли о том, что еще недавно у подножия горы Хонджун мог линчевать халазийцев, к горлу подступила тошнота. Сомнений не оставалось — любого бедолагу здесь поджидала смерть.       Сейчас туман, опоясывающий гору, намеренно скрывал опасные обрывы и глубокие расселины, словно внушая мнимое чувство безопасности. Доселе никому не удавалось перебраться через Гору Мучеников и выбраться к раскинувшимся цветущим перед Халазией долинам. Стриклэнд находился в восточной стороне земель, слева Пустоши замыкало Алое Озеро, а поселение повстанцев от Халазии отделяло это удивительное природное изваяние. Ничего не скажешь, мой народ забрался в стратегически выгодное убежище. В Стриклэнд мы не выбирались без острой на то необходимости, а потайной лаз в правой части горы служил надежной переправой к осажденному городу. Желающих выбраться в Стриклэнд было ничтожно мало, а потому узкой и темной пещерой пользовались немногие повстанцы. Точнее, никто кроме меня и Юнхо, а с недавних пор в Пустоши зачастила ребятня из города, которую сюда приловчился водить любознательный Калеб.       Лаз в пещеру оберегали высокие заросли из колючих кустов, которые цеплялись к одежде и могли раскроить кожу своими мелкими шипами, если неопытный и неосторожный путник рискнет вероломно пробраться через воздвигнутую природную стену. Я знала эти иссохшие джунгли наизусть. Остановившись перед тернистым входом в пещеру, я собрала волосы в тугой хвост и совершила знакомый маневр: опустилась на корточки и принялась медленно пробираться гуськом вперед, иногда наклоняя корпус ближе к земле, чтобы колючие лапы не ободрали плечи, а пальцы не укололись о шипастые ветки. Я осторожно выпрямилась и полубоком протиснулась между парой величественных кустов, значительно возвышающихся надо мной. Хотя тело помнило каждый шаг и решительно руководило мной, подобное путешествие всегда давалось с трудом. Жадная ветка ущипнула меня за бок и я негромко выругалась. Черт возьми, как Юнхо протискивается между шипастыми кустами с его-то ростом!       Когда колючие лапы зарослей остались позади, я зашла в пещеру: темную, сухую, тихую. Тусклый свет едва проникал в ее узкую пасть, открывая взору ускользающий в глубь пещеры мрачный тоннель. Осветить свой нелегкий путь мне было нечем, а потому пришлось действовать по-старинке — продвигаться на ощупь, бороздя пальцами по шершавым каменистым выступам или изъеденным временем липким стенам. Я сделала шаг и сапоги непривычно глухо заскрипели, поднимая в воздух каменную пыль. В нос ударил отчетливый запах затхлости. Пещера поглощала весь свет и звуки, которые я принесла с собой. Я ненавидела подобные пугающие каменные склепы, а неестественная гнетущая тишина, кажется, сводила меня с ума. Я ускорилась и принялась осторожно продвигаться вдоль левой стены.       Пальцы надежно помнили нутро пещеры: мелкие трещины отходили от воронкообразных углублений в стене, а надломленный выступ, должно быть, когда-то давно был сталактитом. Дальше меня поджидал каменный свод, не желающий пропускать меня вглубь пещеры и приказывающий пригнуться, чтобы продолжить свое сомнительное путешествие. У этого места была своя история, испещренная замысловатыми изгибами, трещинами, обломками и шероховатостями, словно шрамами, родинками и синяками на теле человека. Это место было живым, но теперь покорно пало перед давлением времени.       Наконец, пальцы скользнули по гладкому плоскому камню — вот он, долгожданный ориентир. С каждым шагом я приближалась к выходу: слабая полоска света стремительно разрасталась, а воздух становился насыщеннее и чище. Я воодушевилась и едва не перешла на бег. Как бы я не возмущалась и не называла Халазию самыми неприличными и гадкими словами, которые, в целом, негоже знать юной леди, свет утреннего Солнца, озарившего Стриклэнд, что-то предательски встревожил в моей душе: на моих глазах выступили слезы. Было в этом Солнце нечто загадочное и пленительное: часть меня, словно цветок, жаждущий солнечный энергии, тянулась к его согревающим лучам, что ласково прошлись по бледной коже, когда я вышла из пещеры и сощурилась от непривычного для Пустошей яркого света. Вот только в действительности это Солнце не давало энергию, а забирало ее.       В пекло сентиментальность. Грусть сменилась злобой и я остервенело растерла ладонью мокрые от непрошеных слез бороздки на щеках. Помнится, Кая предложила мне умыться. Вот я умылась слезами беспомощности, ненависти и отчаяния.       Окраины Стриклэнда виднелись вдали, а, значит, прошагав еще пару километров, я окажусь у цели. Убедившись, что вокруг ни души, я направилась в сторону города. Передо мной расстилался широкий болотистый луг, захваченный высокими зарослями папоротника — самое то, чтобы укрыться от непрошенных взглядов. Листва, влажная от росы, неприятно обжигала руки, в воздухе мешались тяжелые запахи багульника и растительного гниения, в глаза лезла мелкая мошкара, а мягкая и влажная почва проседала под ногами, из-за чего из-под земли сочились излишки воды. Неудивительно, что Стриклэнд избегает этот заболоченный луг, в народе прозвав его топями, — совсем скоро луг превратится в болото и так просто прокрасться здесь мне не удастся.       Почва под ногами перестала приминаться и стала тверже, а папоротниковый коридор почтительно расступился передо мной, открывая подступы к городу. Меня встретил угрюмый и мрачный Стриклэнд — удивительный синтез легкой промышленности и деревенского уклада жизни. Я приветствовала его не менее радушно.       Это место, словно спусковой крючок, оживляло в моей памяти вся ужасы непростого пути, который привел меня в отряд Сопротивления и заставил оставить свою бренную жизнь. Он вынудил меня отказаться от семьи и убедить тетушку Миранду в том, что история, в которой я безнадежно мертва для всего Стриклэнда и для моей сестры, необходима, чтобы уберечь каждого из нас от неминуемой беды. Узнай халазийцы о моей принадлежности к повстанцам и родстве с Мирандой и Лией Хван, быть может, навещать сейчас мне было бы некого. Тетушка упокоилась от одолевшей ее пневмонии, а Лия, оставшись в городе и отказавшись идти со мной, теперь жила в Стриклэнде. Из моих наблюдений в засаде, я знала, что она работала на местного торговца овощами и фруктами, жила в отведенной для помощников каморке, прилежно выполняя свои обязанности и продолжая покорно молчать.       С тех пор, как маму и папу казнили на площади, Лия так и не заговорила. Я догадывалась, что сестре довелось столкнуться с нечто зверским и ужасным, когда родителей выдернули из постели и вывели на эшафот в тот кровавый день. Увиденное напугало и разрушило ее детское существо — Лия навсегда перестала агукать и лепетать. А я… Тогда я словно почувствовала скорое приближение беды — капризная Джия тяжело расхворалась и тетя Миранда забрала меня к себе, испугавшись, что болезнь перекинется на Лию. Пять лет назад я покинула Стриклэнд, а теперь лишь тешила свои воспоминания подобными вылазками. Знай об этой трагедии Юнхо и, быть может, он стал бы меньше подтрунивать над моим амплуа недовольной злюки. Но он не знал, а потому я не смела его винить.       Город уже нехотя оживал. Вдали виднелись крыши домов, опоясанные узкими улицами, которые выстраивались в причудливые лабиринты — легко затеряться, если не знаешь город, но также легко убежать или прокрасться незамеченным витиеватыми переулками, если идешь этой дорогой не в первый раз. Я знала город наизусть и, выбравшись в Стрикдэнд, я вновь ощутила на себе его осуждающий взгляд: пока я бесшумно кралась вдоль бревенчатых, кирпичных, ветхих и господских домов, он называл меня изменником, предателем и трусом. Я пересекала пустые и безлюдные улицы, пряталась в тени высоких административных зданий, шныряла по темным зловонным подворотням, а потом снова выходила на брусчатые центральные улицы, которые приглашали меня заглянуть на торговую площадь, где всегда любили расположиться халазийцы.       Ближе к северу к город налаживал легкую промышленность — наемные руки перерабатывали лён, хлопок и шерсть, производя пряжу, нити и ткани. На южных окраинах бедняки возделывали земли, разводили коз, кур и овец и выращивали фруктовые сады. Несмотря на то, что Стриклэнд процветал, большую часть добытых ресурсов отнимали халазийские солдаты. С виду большой улей, а на деле — гниющее изнутри гнездо.       Вскоре я оказалась на торговой площади и, юркнув за составленные рядами складские ящики, притаилась за импровизированной баррикадой. Обхватив себя за плечи, я принялась внимательно следить за покосившимися деревянными прилавками у противоположной стороны рынка. Немногие торговцы уже выбрались на площадь и теперь раскладывали свои добытые яства. Пробежавшись глазами по суетившимся лавочникам, суконщикам и виноторговцам, я увидела ее.       Лия стояла вполоборота, сосредоточенно раскладывая фрукты и ягоды. Ее светлые волосы были аккуратно заплетены в косу, спадающую вдоль легкого льняного платья, на талии был повязан рабочий фартук, а в руках она держала небольшую плетеную корзинку, из которой вынимала спелые яблоки. Мое сердце пронзительно сжалось от невыносимой грусти и долгожданного облегчения. Великие Хала, с ней все в порядке!       С нашей последней встречи, о которой Лия не знала, как и о десятках других, сестра ничуть не изменилась. Мы были разительно похожи, но черты ее лица были более округлыми, мягкими и выразительными. Она никогда не хмурила брови, скалила зубы или корчила недовольные рожи, чем часто любила заниматься я. Спокойная, изящная и безмолвная в сравнении со мной — брыкливой, грубоватой и докучиливой. Лия Хван была красивее меня, а жизнь в городе будто шла ей на пользу. Ее кожа загорела на солнце, щеки то и дело озарял легкий румянец, а формы были плавными, стройными — не заморенными скитаниями или недоеданием. Кажется, тогда Лия знала, какая жизнь ей предначертана, когда наотрез отказалась присоединиться к отряду Сопротивления вместе со мной. Ее место было у прилавка с фруктами, а мое — у догорающего костра в Пустоши. Обе мы были готовы защищать свой дом от тирании халазийцев, если на то нас вынудит очередной безумный приказ Лорда. Вот только я убегала и выживала, а Лия жила и смиренно ждала. Я думаю о ней каждый день, пока совесть пожирает меня изнутри. Интересно, вспоминает ли она меня?       В глазах снова неприятно защипало. Для Лии я не больше, чем призрак, горестное воспоминание и непутевая сестра. Для меня Лия — свет, надежда и причина выжить. Возможно, пять лет назад, я не придумала ничего лучше, кроме как стать палачом и жертвой своей истории, рискнув пойти на этот шаг. Теперь пережитки моего решения неприятно завозились в груди — так зарождалась боль, от которой я все никак не могу убежать. Эта боль настигла меня, пригвоздила к земле и пронзила тело ядовитыми пиками.       Фигура Лии задрожала и подернулась легкой дымкой — я беззвучно заплакала. Слезы несмело сбегали по щекам, мешаясь с грязью и выступившим потом. Я больше не могла притворяться, уверяя себя, что мне все равно. Ради безопасности Лии, я навсегда должна остаться в тени. Жаль, что знание не облегчало боль, в которой я застряла в собственноручно расставленной ловушке.       — Прости меня, — все, что смогла выдохнуть я. Крепко сжав кулаки, я попыталась перебить душевную боль физической. Пора уходить. Скоро площадь наполнится горожанами и мое внезапное появление из-за импровизированной засады посреди рынка вызовет уйму вопросов, не смотря на то, что немногие из ныне живущих в Стриклэнде знали меня в лицо. Я не боялась попасться им на глаза. Меня не должна заметить Лия. Для ее же безопасности.       Я напоследок взглянула на сестру, шумно вдохнула нагретый солнцем воздух и, с трудом заставив себя подняться с колен, осторожно вынырнула из-под возведенной конструкции. Сердце гулко стучало в груди.       Прошмыгнув под тень вяза, каждый раз встречающего жителей Стриклэнда при входе на торговую площадь, я убедилась, что скрылась незамеченной. Вот и все — семейная встреча окончена. Впечатления от увиденного встревожили все мое существо: тело била мелкая дрожь, а пережитые болезненные чувства неприятно осели в душе. Мне придется прекратить наведываться сюда, рано или поздно. Каждая «встреча» с сестрой дается все тяжелее и мучительнее.       Не успела я сделать и шага, как по площади пронесся резкий, оглушительный звон колоколов. Этот ритмичный перезвон разорвал утреннюю тишину и, словно зловещий набат, эхомом пронесся по всему Стриклэнду. Зябкий холодок скользнул по спине — я знаю, сколько жизней загубил этот звон. Когда столица звонит, Стриклэнд знает, что в это самое время очередной горожанин восходит на ритуальный костер, крики мученика тонут в раскатистых перезвонах и переборах, а его дух поглощает беспощадное светило. Так Халазия показывает свое безусловное превосходство и демонстрирует свое безжалостную силу. Этот звон рождал смерть, проливал кровь и вселял ужас.       Я так и осталась стоять под вязом, не в силах сдвинуться с места. Этот звон окутал меня в свой предсмертный кокон, проник в каждую клетку и теперь приказывал мне не шевелиться, а безоговорочно принять его волю. Сердце суматошно колотилось в груди, в горле пересохло, а всем моим существом овладел леденящий ужас. Мимо меня замелькали десятки испуганных горожан — кошмарный вихрь вел и к центру площади. Зажмурив глаза, я прислушалась. Звонила не Халазия, звонила сама площадь.       Нарастающий гул топота копыт стремительно приближался к площади. Сквозь тревожный шум колоколов я могла различить далекие мужские перекрикивания и ржание лошадей. Найдя в себе силы, я, наконец, открыла глаза. Я уже догадалась по кому звонит колокол.       По широкой мощеной каменной улице, ведущей к площади, один за одним вырисовывались рослые фигуры солдат в безупречной белой форме. Их чистые мундиры зловеще поблескивали в ярком солнечном свете, а величественные лошади-альбиносы под ними неумолимо несли всадников смерти навстречу озирающимся и перешептывающимся горожанам. Густые конские гривы развевались на ветру, а их мускулистые тела были покрыты чепраками с золотым гербом столицы. Тяжелая ритмичная конская рысь сливалась с грохотом массивной колесницы, которую сопровождали всадники, угрожающе держащие в своих руках длинные копья. В центре колесницы восседал предводитель войска. Его широкая мускулистая фигура была облачена в белый сверкающий безрукавый плащ, а на лицо был накинут капюшон.       Неожиданное появление халазийцев застало Стриклэнд врасплох. Охваченная страхом, я не могла пошевелиться. Они никогда не приходили в город ранним утром, а с прошлой кампании прошло чуть больше недели, что, значит, пока Солнце не требует очередной человеческой подпитки. Почему тогда эта безупречная, источающая проклятый ангельский свет армия ворвалась в город? И на этот вопрос, судя по перепуганным и покорно склоняющим головы в уважительном приветствии горожанам, никто ответить не мог.       Наконец, я пошевелилась, высвобождаясь от одолевшего меня минутного оцепенения, и испуганно вскрикнула, когда кто-то дернул меня за руку и потянул за собой, увлекая за мощный ствол вяза. Белый халазийский вихрь пронесся мимо меня и устремился к центру площади, ведя за собой молчаливую изумленную толпу.