Проклятие на удачу

      Как только дверь закрывается за двумя мужчинами — хотя, тяжело Маратика назвать полноценный мужиком, маловат еще, да ростом не вышел, если уж совсем по-честному — Регина, заёбанно выдохнув, поднимается с дивана и, игнорируя присутствие мнущейся Айгуль, подходит к серванту. Выдвигает верхний ящик, где аккуратненькой кучкой хранятся все их медикаменты, законные и не очень, отпускающиеся чисто по рецепту, и никак иначе.       — Одну таблетку завтра утром. — Рыжеволосая кащеева девушка протягивает Ахмеровой блестящий, почти пустой, блистер и выжидающе всматривается в опухшее молодое личико, будто ища в этом хрупком теле ту самую поломку, которую придется чинить долго и упорно.       — Что это? — Опасаясь, спрашивает, но забирает из рук Регины препараты. Рассматривает неизвестные надписи на иностранном языке, отмечая, что лекарство явно импортное и дорогое. Просто так такие не покупают, да и не продаются они в советских аптеках — только конфискатом или спецзаказом их достать можно. Что же такого делает Кащей, что подобное в его общажной комнатушке водится? Айгуль чисто своим, девичьим, взглядом приметила немаленькую коробку со всякой косметикой, которую видела только в модных журналах своих богатеньких одноклассниц; за стеклом серванта, потрепанного временем, стоит дорогущий алкоголь — у её отца только один такой полулитровый коньяк имелся, на сорокапятилетие директором завода подаренный, открывался он исключительно по праздникам и линеечкой замерялся, чтобы, не дай бог, и миллилитра не пропало.       — Противозачаточные. Ты же не хочешь понести от ублюдка? — Огромные, голубые глаза снова заволакиваются пеленой слёз, а Чернова раздраженно стискивает зубы. Сложно сказать, как девчонка себя вести должна, но чем больше Айгуль будет походить на жертву изнасилования, — пусть таковой она и является, — тем быстрее окружающие её люди догадаются и начнут, в прямом смысле, убивать бедняжку. — Айгуль, послушай сейчас меня внимательно. Слава прав, если кто-то узнает, или проболтается, тебе станет не просто тяжело, станет невыносимо и дороге будет только две — в петлю, или в другой конец страны. А я очень сомневаюсь, что твои родители бросят всё, чтобы тебя спасти.       Иначе бы Маратка сразу к ним побежал, а не к Кащею, умоляя спасти его первую любовь. Видела Чернова старшую Ахмерову пару раз, она у них в больничке бухгалтером работала — мерзкая сука, которая удавится за чужое мнение и собственные идеалы. Как только у таких опёздолов такая светлая дочурка уродилась? Хотя, чему удивляться — Регина сама черная ворона в своей семейке «белых» лебедей.       — Скажи свой номер, я позвоню и предупрежу, что ты останешься у какой-нибудь своей подружки.       — Мне не разрешают. — Чернокнижница одаривает девочку тяжелым взглядом и опускает уже поднятую трубку обратно. Как же тяжело с этими малолетними пиздюками. Вот именно из-за этого Регина в ближайшие пару десятков лет не планирует обзаводиться потомством — она же грохнет просто-напросто детёныша, и даже жалеть не будет.       — Тогда собирайся, мы отведем тебя домой. И таблетку спрячь, они проверенные.       Уже выходя из общаги, они натыкаются на вопросительный взгляд кудрявого мужчины, который слишком ясно выразился о необходимости исчезновения мараткиной девчонки. Конопатая только едва заметно покачала головой, обещая объяснить ему всё позже. Мелкого Адидаса отправляют обратно в единоразовую ночлежку, чтобы провести ночь под присмотром почти квалифицированного врача, а то, мало ли, начнется какой-нибудь процесс заражения — неизвестно же какой заразы могло нацеплять лезвие, которым ухо ему резали.       Чернова опирается на подставленный локоть, подмечая, насколько мужчина сейчас выглядит уставшим: под глазами залегли темные тени, делая его похожим на ходячий труп; кудри сосульками прилипли к лицу, на котором местами замечались следы, слава богу, чужой крови; плечи поднялись и скрючились в форме вопросительного знака; а глаза все еще следили за шагающей перед ними девчонкой. Все-таки хорошо, что девушка уделила, буквально, пять минут, дабы себя в божеский вид привести — от Кащенко сейчас толку никакого, его папашка Ахмеровой моментально с лестницы спустит, еще на него же непотребства и повесит.       — Фартук. — Девчонка вздрогнула, развернулась, отчего туго заплетенные Региной косички подлетели в воздух, и уставилась на авторитета. — Она была в фартуке и галстуке, сейчас их нет. И одежда мятая. Палевно.       — Мы сейчас нигде его не найдём. — Странно вообще, что родители школьницы тревогу не забили, стрелка часов уже к двенадцати приближается. Айгуль хотела было возмутиться, что о ней в третьем лице разговаривают, в ее же присутствии, но вовремя себя одернула. Кащей ей помогать не обязан, и Регина тоже, взрослые люди могли запросто плюнуть ей в лицо, развернуться и уйти, бросив со всеми проблемами один на один.       — Я могу сказать, что краской измазала. Света в художественной школе учится, и меня тоже учит. — Тихий, похожий на мышиный писк, голос нарушает глубокие размышления.       — Быстро соображаешь. Это хорошо. — Кащеевы пальцы вытягивают из портсигара дешманскую Яву и всовывают её промеж зубов, главное не дышать в сторону девчонки и конопатой, а то пропахнут сигаретами, и ищи потом очередную отмазку.       Регина вздрагивает и сильнее прижимается к мужскому телу, когда ветер доносит до них звуки милицейской сирены из соседнего квартала — менты нагрянули в "Снежинку". Через сколько они придут за предполагаемым убийцей и сколько времени потребуется Вадиму, чтобы прийти в себя, и подтвердить невиновность Славы во всей этой истории? Мужская рука ложится на тонкое плечо, слегка поглаживая пальцами пушистую ткань пальтишка, пытается вселить в неё уверенность, что не появилось еще в этом мире проблемы, с которой он не смог бы разобраться, а сам непроизвольно щеку изнутри кусает, зная, что уже утром придется снова присесть на неудобные нары следственного изолятора.       Тут даже Ильдар ничем не поможет. Затянет дело до появления Желтого, но пару недель воспоминаний из прошлого Кащею точно будут обеспечены.       Две женские фигуры исчезают в темноте подъезда, а Регина в первый раз за этот вечер кладёт руку Айгуль на спину. Девчонку такой озноб бить начал, что любому моментально все станет ясно. В голове чернокнижница начитку прогоняет, а Зепюр тут же появляется на подоконнике, сверкая своими алыми очами и клацая челюстью при широком зевке. Так и быть, подстрахует шавку, чтобы моментально воздействие на семейство Ахмеровых оказать.       — Айгуль, все будет хорошо. — Девушка крепко обнимает, уже пускающую слёзы, школьницу и нажимает на дверной звонок, который громкой трелью прокатился по тишине подъезда, и квартиры. — Молчи главное. Я всё сама сделаю.       «Пришла, потаскуха!» — громкие шаги и ругательства бывалую чернокнижницу не удивляют. Её папаша и похлеще выражался, гори эта тварь в аду. Распрямив плечи и нацепив на себя маску миловидной, и приветливой молодушки, Регина резко выдыхает, вздергивая веснушчатый нос. Присутствие бесовщины вселяет какую-никакую уверенность, да и Кащей все прекрасно слышит с лестничной площадки первого этажа, готовый в любой момент сорваться ей на помощь.       — Добрый вечер. — Взрослый, она бы даже сказала – престарелый, мужчина распахивает дверь, обдавая лицо едва заметным спиртовым ароматом.       — Быстро домой, шалава малолетняя. Опять со своим щенком шлялась! — Игнорируя присутствие незнакомой девицы, Ахмеров уже хватает дочь за шкирку, норовя затащить в квартиру и хорошенько надавать по пухлым детским щекам. Позорище-то какое. Айгуль моментально заливается слезами, вполне даже натурально и испуганно — Чернова выдыхает облегченно.       — Прошу прощения. Девочки просто заигрались, я хотела позвонить, но Айгуль сказала, что вы не разрешите у нас переночевать. — Тонкая ладошка ложится на девичье плечо, сжимая настолько крепко, что теперь её от Айгуль и щипцами не оттащить.       — Ты кто такая? — Уважение просто бьёт через край. Хотя, чему удивляться — он перед ней дочурку в шалавы записал, нисколько не заботясь о её мнении. Дай Бог терпения девчонке, вытерпеть в этой обстановке хотя бы пару дней, пока душевное равновесие не нормализуется.       — Меня зовут Регина, я старшая сестра Светы — подруги вашей дочери. — Скептичный взгляд оценивает стоящую перед ним фигуру, подмечая вполне себе презентабельный вид рыжей. Регина слышит, как мать семейства подтверждает наличие у Айгуль упомянутой подруги и, вроде как, наличия у той же Светы старшей сестры. Вот это, ебать, удача. — Еще раз извиняюсь за сложившуюся ситуацию.       — И вы одни шли по улице? Когда куча бандитов шляется?       — Почему одни, муж снизу меня ждёт. — Чернова чуть ли не задыхается от возмущения, когда её грубо отталкивают от порога, и Ахмеров, перевесившись через перила, пытается высмотреть упомянутого мужа. Она даже слышит, как втихоря ржет Кащенко, демонстрируя широкую спину, облокотившуюся на деревянные поручни. Видно, что папаше проще поверить в дочь-проблядь, чем в затянувшуюся встречу с подругой, но пусть только попробует прикопаться. Единственный, кто сейчас способен вывести их банду на чистую воду — опытный психолог, который с первого взгляда определит причину такого забитого состояния школьницы.       — Быстро домой! Мать с ума сходит, а она по подружкам шляется. — Похоже, что самое любимое слово в мужском лексиконе именно «шляться», но Регина ничего не говорит, закономерно рассудив: что у кого болит, тот о том и говорит. Импотент херов.       Подарив на прощание Ахмеровой поддерживающий взгляд, Регина осознает, что счёт пошел на часы и ни о каких днях речи быть не может. Где-нибудь Айгуль точно проколется и уже сейчас необходимо задумываться о следующем пристанище этого голубоглазого чуда. Кащенко молчит на её задумчивое состояние, даже подтрунивать не хочется над внезапно пробудившимся, из недр женской души, материнским инстинктом.       Страшно это всё, на самом деле.       Жить в обществе, где тебя запросто могут сунуть в тачку, увезти в лес и лишить жизни только за то, что ты рожей да фигурой вышла. А если и выживешь, в тебя каждая вшивая собака харкнет свысока. Кащей искренне надеялся, что его обойдёт эта блядская напасть: сестер у него нет, одной заботой меньше; Регину Суворов пасёт — это, конечно, заставляет глаз дергаться, но конопатая без него никуда не ходит, а после сегодняшнего наверняка и из дома лишний раз не выйдет; ну, а о детях он предпочитает не думать.       Да, ему двадцать шесть.       Между прочим, пару недель назад исполнилось, отчего Чернова ему настоящий скандал закатила, случайно наткнувшись на документ каждого советского гражданина. Тряслись даже стены, а Слава искренне недоумевал, отчего девчонка так завелась. Это же не Новый Год. День рождения Кащей перестал праздновать лет в шестнадцать и это выработало привычку проживать этот день исключительно в компании чуть более дорогой «Кремлевской», а если в подкладке куртки находились завалявшиеся рублей десять-пятнадцать, то появлялась бутылочка грузинского коньяка.       А в этот раз, придя в общагу с работы, его ждал полноценный стол с традиционными салатами и закусками. Как раньше. Когда дома жил.       Регина едва заметно улыбнулась, заметив разгоревшийся в болотных глазах огонь, когда он увидал в её руках небольшой тортик, утыканный свечками. Наверняка двадцать шесть палочек торчали на этом произведении искусства исключительно благодаря черновской магии, но какая, к чёрту, разница?! Это же торт! Сделанный самой Региной, до пиздеца сладкий и приторный, обещающий ему развитие диабета, но от этого еще более вкусный. Слава уже было открыл рот, чтобы поинтересоваться на кой хер она всё это устроила, но…       Хлоп.       Конопатая начинает потихоньку ржать, гранича практически с истерикой, а мужчина от шока даже руки поднять не может, чтобы оттянуть от лица тарелку и вернуть себе возможность нормально видеть. А то, блять, коржи оказались не очень-то прозрачными! В какой, сука, момент она успела свечки вытащить?! Ведьма, блять. Регина, уже не скрывая, в голос смеется с его рожи, заляпанной кремом и сливками, стряхивает с щетинистой щеки налипшие крошки от помятого коржа, и, не брезгуя, прижимается к реально сладким губам в крепком поцелуе.       Это точно лучший день рождения в его жизни.       …Регина распахивает глаза, подскакивая на диване, таким же взъерошенным выглядит и Слава, хлопая глазами, словно сова, и шарит рукой по тумбочке, пытаясь нащупать очки. Ебанное дежавю — они только-только устранили последствия меткости Турбо, вставив наконец-то нормальное окно, а не найденную наспех муть. По двери кто-то настойчиво тарабанит и чернокнижница уже готовится привычным способом разобраться с незваным гостем, но Кащенко оказывается быстрее и проворнее. Натянув треники, на свой страх и риск, подошел к двери и щелкнул щеколдой.       — Кащей, менты. — Запыхавшийся Цыган влетает в комнату, будто не его вчера практически пристрелили. Хотя, ему-то еще повезло, Вадим точно до сих пор в небытие пребывает после проведенной на коленке операции. — Майор бегунка прислал, ща припрутся за тобой.       Регину будто обухом по голове ударили. Она даже одеяло на грудь не натянула, во всей красе демонстрируя тонкие ключицы и округлую грудь, просвечивающую из-под тонкой сорочки. Кудрявый мужчина тоже замер, вместо того, чтобы уже бежать куда подальше. Сжал жилистыми пальцами переносицу, силясь заставить мозги крутиться быстрее.       Бежать — автоматически взять вину на себя и чуть ли не чистосердечное подписать. Его тут же во всесоюзный розыск объявят и, дай бог, если он успеет за пределы Татарской АССР выехать. А дальше его на первом же блок-посту сцапают.       Остаться — тоже вариант так себе, но чуть более приятно. Сомневаться, что его выпустят, не приходится, у него свидетели есть. Показания Цыгана и Казаха учтут прямо сейчас, а вот Желтухина придется дожидаться дня три точно. За это время может случится, что угодно: начиная от появления Адидаса на пороге его жилища и заканчивая чуть ли не материнским инфарктом. Второй его отсидки слабое сердце Нины Кирилловны точно не выдержит. Даже намека на срок не выдержит, чего уж говорить.       — Ну, пусть приходят. — Чернова растерянно хлопает оленьими глазами, думая, что мужчина пошутил. Но серьезный вид не выдавал в нём шутника. — Не, конопатая, ты, конечно, шикарная женщина, но прикройся, будь добра.        Казаха, который каким-то образом оказался в квартире Нины Кирилловны, пришлось выдернуть из весьма приятного общества матери, — Слава отказывался верить в двойственный подтекст данного события, предпочитая сейчас думать исключительно о своей большой проблеме, но сыновья ревность все равно бурлила где-то на подкорке сознания, — чтобы Кащей получил то, что ему было нужно. Показания двух свидетелей у него уже есть.       Айгуль.       Мысль слишком внезапно родилась в его голове. Ахмерова тоже там была и тоже видела — ну или, на крайняк, слышала, что стрелял именно Суворов — а, значит, может стать третьим недостающим свидетелем. И что, что несовершеннолетняя, её имя просто нигде фигурировать не будет. Регина, уже успевшая нацепить на себя его футболку и новомодные яркие лосины, хотела было отправиться на кухню за завтраком, и, только-только открыв дверь, сразу же врезалась в широкую фигуру Юнусовича.       — Утро доброе, гражданка Чернова. — Белесые брови сошлись на переносице, пусть у Кащея и был уже четкий план действия, служителям закона радушного приема она точно не организует. Слава тут же вырос за её спиной, заметив мимолетный кивок головы прикормленного милиционера — всё под контролем. Интересно только, под каким? Ментовские крысы же еще не знают, что во всей этой истории присутствует одна сволочная усатая тень. — Кащенко Вячеслав Викторович, вы обвиняетесь в совершении преступления, в соответствии со статьей сто второй уголовного кодекса РСФСР — убийство двух и более лиц.       «Двух и более лиц», — одного, если быть точнее, Цыган с Желтым-то выжили, но, по-видимому, это станет сюрпризом и для Ильдарки, и для Вовочки. Не повезло только домбытовскому Серёге, который ближе всех стоял к вооруженному Суворову.       — Проследуйте с нами в участок для выяснения обстоятельств. — Конопатая непроизвольно назад поддалась, упираясь острыми лопатками ему в грудь. Смешная, будто она сумеет остановить трех вооруженных и, с горем пополам, обученных милиционеров.       — Проследовать-то проследую, но сто вторую мне шить не надо. Максимум — сто третья. — Ильдар, уже успевший заметить вполне себе живого Артёма в квартире этого самого "убийцы", облегченно выдыхает — бывалый Кащей сроки получше него считает, а, значит, можно частично успокоиться и не прощаться с собственной жизнью из-за того, что уважаемого человека за решетку упёк.       Слава отодвинул все еще сопротивляющуюся девицу и хладнокровно вытянул руки вперед. Лязг наручников вызвал не самые приятные воспоминания, заставляя коленки нервно затрястись, и ком тошноты встать в районе кадыка. Годы прошлой жизни, о которых он совершенно не хотел помнить, волнами накатили на сознание и уже не верилось ему в четко выстроенный план действий — да кто поверит уличным пацанам и малолетней девчонке, когда главный подозреваемый уже в руках у служителей закона? И плевать, что все обвинения основываются только на словах «неизвестного» гражданина.       Чернова прячет лицо в ладонях, отворачиваясь от не самого приятного зрелища. Зепюр внезапно заполз на плечи, поддерживающе лизнул оголенную кожу шеи от позвонка до линии роста волос, и заурчал, словно десяток тракторов. Кощику бы у него поучиться, а не вечно дрыхнуть на подушке хозяина. Руки задрожали, будто она неделю беспробудно бухала, а такая поддержка со стороны нечисти только подливала бензина в разожженный огонь женской истерики. Она слишком одомашнилась за эти два месяца, привыкла к обществу Славы настолько, что уже и дня не могла представить без него.       Влюбилась, наверное.       Первый раз и по-настоящему. Такой любовью, о которой в книжках пишут и о которой девчонки перешептываются, и которой злобная оттаявшая чернокнижница боялась, словно огня. У неё просто априори такого не могло быть, она не знает, что это такое.       Не знает, и знает одновременно.       Дверь громко захлопнулась и, совершенно позабыв о наличии еще одного человека в комнате, девушка опускается на корточки, беззвучно позволяя эмоциям выйти. Это же проклятье какое-то, почему в её жизни не может наступить хотя бы день абсолютного спокойствия? Без Суворова, без бесовщины, без угроз славиной безопасности — обычный день, в котором они уделят внимание только друг другу.       Она так много просит?       Цыган с осторожностью наблюдает за чужой девушкой, не зная как правильно поступить. Любое его поддерживающее действие может быть расценено, как покушение на личное пространство, и пусть все прекрасно знают, что последние два года пацан безбожно сохнет по другой, опасаясь гнева её же брата.       — Регин. — Рыжеволосая слишком сильно вздрагивает, моментально собираясь, утирает солёные дорожки и поднимается обратно на ноги. — Всё обойдётся, они не смогут посадить невиновного.       — А ты попробуй, поймай виновного! — Голос срывается на крик, а на молодого мужчину смотрит совершенно уставшая и разбитая женщина. Вот она, обратная сторона отношений каждого из них, то, отчего бегут большинство девушек — от боли. А ведь Кащенко всего лишь в участок забрали, не убили, не покалечили. Зюпика тряхануло от несдержанного взмаха рукой, демону пришлось когтями вцепиться в тонкую кость, но Регина даже внимания на прострелившую боль не обратила.       — Из-за него я хожу и оглядываюсь! Из-за него Славу отшили! Из-за него твой друг здесь кровью истекал! Из-за него, блять, девочку изнасиловали! Весь этот ебанный кошмар из-за Вовы, блять, Суворова!       …Казах, прислонившись к стене, стоит напротив Дома культуры и внимательно осматривает каждую выходящую из него фигуру. Ждет только одно знакомое лицо с огромными голубыми глазами, от которого сейчас зависит слишком многое. Желтухин, как в бездну канул, залег где-то на дно и даже носа не кажет, и, что самое удивительное, даже Цыган не знал, где искать своего автора. События очень быстро и скоротечно разворачивались, совсем не так, как они задумывали — все это наглядно отображалось на лице Кащенко, на котором уже живого места не было. Слава отказывался подписывать бумаги — пиздили. Молчал, дожидаясь дальнейших указаний Султана — пиздили. Просто, блять, сидел в своей одиночке — тоже, сука, пиздили.       Чернова названивала ему, каждые пятнадцать минут, и взрослый мужчина стойко терпел эту атаку от одной из кащеевых женщин. Благо, Ниночка была не в курсе происходящего, а то с двумя бы он точно не справился.       Ахмерова, словно тень, выходит из здания, тут же попадая под конвой своего родителя. А вот этого он не ожидал, тут же весь подобрался, собираясь слинять из поля зрения общественности, но Айгуль его заметила. Замерла, как вкопанная, но тут же отвела взгляд в сторону, — сообразительная, — и что-то сказала отцу, ринувшись обратно в ДК. Султан, повыше подтянув ворот свитера, двинулся за ней следом, но девчонка пролетела мимо дверей, за колонны, которые надежно скрыли бы их от лишних глаз.       — Здравствуйте. — Кругленькое, детское личико осунулось и на нем отразилось всё пережитое за последние двое суток.       — Здравствуй, Гуленька. — Школьница краснеет, сильнее сжимая в руках футляр со скрипкой. — Совсем не к месту и не вовремя, но нам очень нужна твоя помощь. Нужно дать милиции показания, а то Вячеславу грозит настоящий тюремный срок.       — Я готова. — В голубых глазах вспыхнул неистовый огонь, а Айгуль будто ожила сразу. — Только вот, папа.…       Абсолютно доверившись малознакомому мужчине, от которого, за несколько часов, получила больше любви и заботы, чем, за всю свою сознательную жизнь, от родителей, девчонка внимательно слушает, куда ей нужно будет подойти. Такое доверие Султана даже пугает, а будь на его месте кто-то более опасный, — хотя, куда уж опаснее, — неужели так же бы доверилась? Какие же они похожие: Слава, Регина, Айгуль, Марат, — все, кто рос или растет последние пару десятков лет, — как голодные зверьки, жадные до любого проявления внимания к их персонам.       Дети, что с них взять.       Сидя за баранкой, Казах ждет, пока девчушка вырвется из-под контроля отца и навсегда выстроит между собой и родителями крепость. Он уже наслушался от мелкого Марата о жесткости условий, в которых его возлюбленная растет. Наведаться, что ли, к этим паскудам? Объяснить, как себя со своим ребёнком вести нужно. Внезапный громкий крик сигнализирует, что школьница уже несется к нему на всех парах, Султан аж подавился, заметив, что неугомонного Ахмерова-старшего удерживает, невесть откуда взявшийся, Маратка, не позволяя догнать дочь.       Вот банда, епт твою мать.       Кащею расскажешь — не поверит.       …Чернова, расплатившись с продавщицей Лилькой, выходит из ларька, направляясь в пустующую общагу, где только Кощик ждёт хозяйку, точнее даже — ту бутылку молока, что была куплена специально для него. От Султана нет абсолютно никаких вестей; Цыган, занимающийся поиском сбежавшего Суворова, молчит; Базыкина, врачующая над братом, только сочувствующе вздыхает в трубку, перевязывая наложенную подругой повязку, — все были слишком заняты, а вот Регина занятия себе найти не могла. Абсолютно наплевав на всю подготовку к диплому и приняв предложение Казаха подсобить ей в этом нелегком деле, — экзамены-то она сама сдала, причем, весьма успешно, а это подобие доклада такая ненужная вещь на самом деле, что и забить можно, — Чернова впала в давно забытое уныние, и даже бесовщина не могла вернуть ей боевой настрой, прекрасно осознавая, что, пока подле шавки не появится их любимый кудрявый, дело — дрянь.       Слава обещал, что самый максимум, который они проведут порознь — три дня, но уже сейчас Чернова понимала, что никакими тремя днями там даже и не пахнет. И, пусть все свои предыдущие обещания Кащей сдерживал, Регина все равно слабо верила, что и это отнесется к положительной категории. Зепюр оторвался от плеча, сдавленно зарычав в направлении гаражного кооператива, отчего девушка поспешила перейти на другую сторону улицы, под свет фонарей и видимость из соседних окон. Отсчитывая в голове каждый метр, который остался до спасительного жилища, девушка непроизвольно ускоряется, сетуя на то, что в кармане не лежит хотя бы скальпель. Отвыкла ведь, везде с авторитетом ходила-бродила.       — А кто такой торопливый у нас? А, девушка? — Ощетившись и тут же зашептав заученные слова, чернокнижница демона силой наполняет, чтобы верную шавку защитил. И Зепюр полную боевую готовность принимает, заливаясь слюнями, и настолько громко рыча, что аж ветер закачал позеленевшие макушки деревьев. — Ух ты, это ж чушпанская подстилка! Пацаны, нам сегодня повезло.       На преплечье ложится крепкая хватка, и её разворачивают лицом к неизвестному. Турбо довольно закусил нижнюю губу, только вот расширившийся и почерневший зрачок безбожно выдает самого понятийного универсамовца. И это они Кащею за наркоту предъявляли?! Демон безжалостно вонзил клыки в широкое запястье, ошпарив его, будто из кипятка.       «Шавка, рот захлопни и не смей открывать!» — в довесок своим словам, бесовщина насильно острый девичий язык к нёбу прилепила, чтобы Чернова лишний раз ублюдков не провоцировала, а Регина с ужасом считает пацанов по головам. Сука, пятеро. Пятеро против одной чернокнижницы с изголодавшимся демоном — и все равно шансы равны не будут.       — Ты чё думала, хахаль твой из-за решетки помочь сможет? Шкура. — В Валере играет старая обида на наглые действия девицы, произошедшие еще на коробке, когда Кащея отшивали. Чернова отшатывается, сбрасывая с руки авоську с продуктами, все равно она ей ничем не поможет, легкая слишком. — Пацаны, держи её. У нас сегодня вечеринка.       Громко взвизгивая, да так, что у всех уши заложило, Регина кричит, что есть силы, заставляя хотя бы кого-то выглянуть в окно, пока несколько рук уже вовсю хватают, то за руки, то за ноги, ржут еще так противно, не забывая лапать в самых различных местах.       — Глотку по-другому рвать будешь. — Внезапно, сознание отключается вместе моментом появления острой боли с левой стороны лица, Зепюр даже опомниться не успел, замерев на месте, как только сила поступать перестала, а девичье тело обмякло.       «Ты че, ублюдок…» — много демон за всю свою вековую жизнь повидал, да даже видел, как сам Кащенко, в угаре, единственный раз своей конопатой тумаков навешал, но чтобы вот так, безжалостно и, будто мужику, по роже девчонке съездить, за раз в нокаут отправив… Не видел. Хотел было из бессознательной чернокнижницы подзарядку устроить, но внезапно остановился, схватившись за пустую рогатую голову. Всё по такой пизде сейчас пошло! И к кому сунуться, не знаешь.       А девчонку уже в сторону знакомой качалки тащат, постоянно оглядываясь и не переставая ржать с такого удачливого подгона.       Толпа парней благоприятно заулюлюкала, заметив возвратившихся пацанов, да еще и с обещанной девчонкой — скорлупу давно уже в койки отправили, теперь можно по-взрослому веселиться. Совсем не по-джентельменски тело кидают на ринг и "заботливо" плещут в лицо ледяной грязной водой, размазывая весь нанесенный, боевой, раскрас. Туркин тут же хватает тонкую лебединую шею, оставляя на ней красные полосы от пальцев, и хлещет по щекам, чтобы побыстрее в сознание пришла. Все равно никуда уже не денется.       — Слышь, Турбо, а если нас Кащей порешает? У него все в забегаловке со стволами ходят, перестреляют, как собак. — Несколько суперов переглядываются друг с другом, пока правая рука нового старшего принимается раздирать дорогущие колготки на кашляющей девушке.       — Не ссыкуй. Его, лет на двадцать, на зону отправят и там же грохнут. Он же дохуя выебистый, а если нет, там уже мы сами в люди выбьемся.       Сознание все еще плавает где-то в тумане, но Регина в себе силы находит, чтобы хлипенько сопротивляться, и вонзается зубами в мужскую руку, стискивая челюсти. Она, блять, не только руку откусить может! В голове начитка звучит, но этот беспредел рык звериный не сотрясает, что заставляет панику волной захлестнуть все еще слабую девушку.       То, что осталось от колготок, давно уже с длинных ног стащили, оголяя бархатную чистую кожу.       — Я тебя сама грохну. — Хриплые звуки вырываются из стиснутого горла. Смачный харчок прилетает прямо на мужскую щеку, что вызывает очередную волну гнева у, и без того взрывного, универсамовца. Кто-то рукой махнул на это непотребство, поспешив испариться с базы как можно скорее, а остальные-то стоят, молча наблюдают за, настроенным на хороший трах с чужой бабой, супером. — Вместе со своим Вовой будешь в аду гнить.       — А ты, че, верующая дохуя? — Затрещала уже ткань новенькой дорогой блузки, оголяя не менее дорогое нижнее белье. — Еба-а-ть, таким делиться надо, а Кащей в одну харю развлекается.       Уловив момент, когда Валера отвлекся на разглядывание полуголой девицы, юркая ручка вырывается из бульдожьего захвата и от души заряжает ему по роже, оставляя длинные, яркие и кровоточащие, полосы от ногтей на гладко выбритой щеке. Это, конечно, вообще ей ничем не поможет, ей, вообще, ничего поможет и от осознания этого, в фигуральном смысле, «руки опускаются». Все силы уходят на то, чтобы сдержать, рвущуюся наружу, истерику. Крепкое, взмокшее от духоты качалки, тело бесцеремонно наваливается на неё, вдавливая в потрепанный, давно пропитавшийся пацаньячей кровью, мат.       — Че здесь происходит?       Регина резко распахнула глаза, из которых тут же хлынул поток слёз.       — Турбо, ты прихуел? — Адидас, сложив руки на груди, жестким взглядом обводит все это блядство, но на помощь Черновой не спешит, хотя крылья носа все равно гневно раздуваются.       Грудь, пока еще скрытая тканью бюстгалтера, тяжело вздымается, а Регина даже не пытается прикрыться. Только тупо пялялится на фигуру Суворова, которую подсвечивает полуразбитая лампочка. Валера даже не думает отпускать рыжую, уже растянувшись злобной улыбкой, ожидает похвалы от своего автора. Все-таки, в его вкусе девчонка, сам же за ней хвостом ходил, каждый взгляд грозовых глаз ловя и запоминая.       — Турбо, еще раз. Ты прихуел? — Бывалой чернокнижнице не по себе становится от этого пустого, по-звериному разъяренного, взгляда вояки. Регина заставляет глаза слезиться еще сильнее, чтобы достучаться до каменного сердца Суворова.       — Адидас, ты ж сам просил, — ноги слишком быстро немеют, а грудной клетке становится невыносимо больно от глухого стука, с которым мышца сокращается под ребрами. Как она сразу не догадалась? Без Адидаса, в Универсаме, теперь даже прыщ на пацаньячих задницах не вскочит, да и до сих пор уличные пацаны побаиваются мелькать перед "Ёлкой", чтобы не нарваться на гнев отшитого Кащея. А тут, без тени страха, взяли и, сука, так вовремя около дома ее подкараулили, аккурат в тот же день, когда Славу арестовали.       — Просил привести, а не трахнуть всем возрастом. — То, с каким спокойствием бывший афганец это говорит, заставляет волосы на всем теле встать дыбом.       «Давай, Вовочка, давай.» — Чернова впервые благодарна горящей в мужском теле ревности, гораздо проще будет справиться с одним Суворовым, чем с толпой со вставшими членами. Четким шагом, Вова подходит к рингу, рассматривая последствия своего собственного приказа: отекшее личико, совершенно некрасивое и непривлекательное; расцарапанные коленки и яркие синяки на бедрах; растрепанные волосы, облепившие лицо.       Девушка поправилась. Килограмм на пять-шесть точно, и ярче всего это демонстрирует налившаяся грудь и расширившиеся бёдра. Что Кащей сделал с его Регинкой?! С маленькой, хрупкой, словно тихой мышкой, Региной? То ли она ему слишком давно на глаза не попадалась, то ли он не оказывался к ней настолько близко, но Чернова явно внешне преобразилась. И не сказать, что в лучшую сторону.       Где-то внутри затисалось разочарование и логичный вопрос — а что с ней будет дальше происходить, и насколько быстро Чернова сумеет взять себя в руки, и вернуть былую красоту? Буквально, еще несколько недель назад было достаточно взглянуть на это веснушчатое личико, чтобы бабочки в животе затрепетали, а сейчас он смотрит на желаемое и не ощущает совершенно ничего.       Регина, словно ощутив на себе все его мысли, поежилась и бросила беглый взгляд на приоткрытую дверь. Ядовитая ухмылка растекается под усами — она считает себя настолько умной, думая, что он не заметил её периодических взглядов на дверь? Пора бы уже продемонстрировать девчонке, что бывает, когда связываешься не с тем, с кем нужно.       Впрочем, внешний вид всегда и поправить можно, уж он-то постарается подтянуть рыжую до былого уровня.        — Один правильный выбор, и ты уйдешь отсюда. — Её возмущение тщательно давится холодным расчетом. Нельзя сейчас иголки выпускать, вокруг неё агрессивно настроенные мужики и никто даже не подумает вступиться за девушку. Она для них — кусок мяса, возможность нанести очередной удар по своему врагу и плевать им хотелось, что жизнь бедняжки навсегда будет сломана.       Реакция тела слишком прямо говорит о подлинном отношении Адидаса ко всему происходящему — вовин взгляд все больше наполняется похотью. Молодой мужчина беспрестанно облизывает губы, обдирает заусенцы, и с каждым разом все тяжелее дышит. Моментально замечая, как постепенно пацаны покидают помещение, длинные ноготочки впиваются в кожу ладоней, а голова пустеет. Только дай чернокнижнице наедине с парнем остаться, ноги не унесет. Они просто-напросто откажутся воли хозяина подчиняться и понесут грузное тело в сторону стены, чтобы голову свою безмозглую в кашицу превратил, да бетонные плиты мозгами пропитал. Но он, сука такая, не сдохнет! Жить будет, вместе с навешанным на него проклятьем, ради которого Чернова с пятак могил кровью своей окропила и самые ужасные болезни из трупов повытаскивала, и на своего друга наслала.       Ох, как хочется ей взглянуть на красавца-Суворова, лет так через пятнадцать, когда от былой смазливой рожи только одни воспоминания останутся. Весь язвами да нарывами покроется, будет гнилью истекать и ошметки собственных органов выблевывать.       Регина уже позабыла, какого это — бесовщину в себе пробуждать без подготовки, а под рукой ничего острого нет, чтобы кровушку драгоценную пролить и нечисть с того света поторопить. Зепюр пару раз позволял ей к полноценной, мертвой, магии обращаться — чтобы и ясность ума сохранить, и беспрепятственно силищей дьявольской завладеть. Если она выберется отсюда, самой себе не позавидуешь, слишком долгое и болезненное восстановление ждет верную шавку своих хозяев.       Сердце отбивает четкий ритм, разгоняя по организму кровь вместе с чернухой, на щеках проступает яркий румянец от подпрыгнувшего давления, а голубизна глаз сменяется алым блеском. Зюпик приобрел более четкие очертания, растекся чеширским оскалом, но Чернова даже внимания на это не обратила, продолжая сверлить взглядом Суворова, лишь бы ни единого действия от внимательной девушки не ускользнуло. Сила силой, но даже чернокнижники от пули в лоб подыхают.       — И чего ты хочешь?       «Шавка, потяни время. Как хочешь, блять, но тяни!» — и с чего бы это демону не на защиту подопечной вставать, а только голову жертве дурманить, чтобы за лишнюю минуту ничего с ней не сотворилось? Как будто, когда-то, нечисти было не наплевать на её физическое состояние, неужто Славу выпустили и, поистине магическим образом, он сейчас сюда заявится.       Это был бы праздник.       Для них.       Потому что Универсаму достался бы исключительно обезображенный труп Вовочки с гениталиями в пасти. Кащей же никакими обрядами не повязан, запросто может грохнуть этого подонка.       На губах невольно улыбка растекается, а вояка в ступор впадает от резкой смены её настроения.       — Тебя.       И как только Чернова скептично хмыкает, Вова поддается вперед, в попытке придавить желанное женское тело, и наконец-то уже завладеть тем, что ему принадлежит по праву, а Регина резко отлетает назад, сдирая нежную кожу на бедрах практически до мяса, и выпрямляет правую ногу, целясь пяткой в мужской нос. Она маленькая, юркая, но даже это не позволяет быстро отделаться от, вполне себе, взрослого, и здорового мужчины. Шипит разъяренной кошкой, когда потные и противные руки скользят по бедрам в попытке добраться до трусов, а губы слюнявят кожу над кромкой лифчика. Бес рычит, плюется и по голове себе бьет от бессилия — не может даже на сантиметр в сторону рыжей сдвинуться, только разговорами отвлекать приходится.       Женский крик вырывается из горла, а Вова самонадеянно ухмыляется ей в шею. Ну, пусть показательно поломается, здесь он с Региной согласен: слухов лишних не пойдет, что кащеева баба добровольно с ним легла. Зря он грешил на лишние килограммы, слишком приятно в ладони мягкую грудь сжимать, да, как говорится, по волнам кататься. Девчонка уже хнычет от возбуждения, сжимая цепкими пальчиками широкие плечи — насколько же завидно ему сейчас становится, Кащей, тварь ублюдошная, первым это ощутил. Ходил, показательно везде с собой девчонку таскал и тряс ей перед ним, словно красной тряпкой.       Дотрясся, сучоныш.       Девушка сама к другому в постель легла.       Чернова выжидает момент, продолжая упираться коленками в тазовые кости нависшего над ней тела и прилагая столько сил, что эти самые колени уже простреливает от боли. Зубы стискивает так, что они грозятся в мелкую пыль превратиться и высыпаться изо рта, но челюсти все равно не разожмутся и не позволят даже мимолетно к губам прижаться. Адидас на мгновение приподнимается, чтобы с себя свитер стянуть, а чернокнижница только этого и ждала.       Сжатый кулак рассекает воздух и с точностью снайпера врезается в правую часть лица, аккурат в ус. Только, блять, хруста носа она не слышит, а значит, силушки не хватило хрупкий хрящик переломить. В моменте Суворов меняется до неузнаваемости: и без того тонкие, губы сжимаются в полоску, несколько капилляров в глазах лопаются, наполняя белок кровью, и делая его похожим на бешенную псину. Только желтой слюнявой пены, стекающей на подбородок, не хватает.       Вместо Вовы, — даже такого разъяренного, нацеленного только на свои желания, — появляется неизвестный зверь, который не то, что убивать готов, он вполне себе может заживо расчленить.       Стало ли это ее фатальной ошибкой?       Однозначно, блять, да.       — Сука. Видит Бог, я по-хорошему хотел, — у чернокнижницы будто второе дыхание открылось. Выпустив наружу всех своих скрытых бесов, Регина принимается, изо всех сил, мутузить маленькими ручками по широким плечам. Больше не играет в напускное спокойствие, верещит, когда между их губами расстояние сокращается, пытается лбом добить уже пострадавший нос, но безуспешно.       Уворачиваясь от мокрых, противных, и, ебанный рот, болючих поцелуев, коими Суворов пытается перекрыть чужие — славины — отметки, рыжеволосая ощущает, как шлейф деменья становится все отчетливее, отчего у нее уже голова кругом идет, блевать тянет, и сознание уже размахивает на прощание белым платочком.       Стянутый ремень фиксирует тонкие запястья и универсамовский, не обращая внимания на болезненный скулеж, чуть ли не выламывая, заводит тонкие руки за спину. Двигаться в таком положении практически невозможно, особенно пока Вовочка на ней лежит и активно стягивает с себя штаны, попутно потираясь о бедра уже набухшим членом. Не хочет рисковать и в глотку ей сначала пихать, а то откусит, сучка, ненароком — как же им потом деток заводить? После сегодняшнего вечера, Черновой ничего, кроме как замуж за него выйти, не останется, она же телка не глупая, прекрасно понимает, что никто ее порченной, кроме него, не примет.       Ей остается только крепко зажмурить глаза, не позволяя ни единой слезинке скатиться по раскрасневшимся щекам, и ждать, когда ее личный ад ступит на грешную людскую землю.       — Слава… — Тихий скулеж сам, непроизвольно, вырывается из горла, когда к звукам глухого прерывистого дыхания добавляется треск ткани бюстгальтера, и грудь тут же попадает в плен неконтролируемых рук. Адидас сдавленно рычит, заслышав имя старого друга. Она решила окончательно его выбесить?       Зубы прикусывают горошину соска, вырывая из женской груди долгожданный стон удовлетворения. Ладонь наконец-то протискивается через плотно сжатые бедра, устремляясь к кромке красивого кружевного белья, даже жалко такое на пол бросать. Удивительно, что Кащенко соизволил раскошелиться на женские тряпки, — сама бы Чернова в жизни денег на импортную ткань не нашла, — Суворову он всегда казался пиздецким жмотом. За эти два месяца Адидас ни разу видел её даже с вшивым цветочком, а тут, оказывается, нужно глубже смотреть.       В прямом смысле.       В организме уже точно переизбыток жидкости, но слезы так и стоят в глазах, не рискуя покатиться ручьем, пока афганец в героя-любовника играет. Регине в моменте от самой себя противно становится — как потом Славе в глаза смотреть? Мало, слишком мало, сил она приложила, чтобы остановить Суворова и, в принципе, в такую ситуацию не попасть. Знала же, что, для универсамовских пацанов, она — лакомый кусок, ради которого настоящее соревнование устроили.       Право слово, лучше бы это Турбо её зажимал, не так больно бы на душе было.       Она же помнит, каким Вова может быть. Настоящим, не настоящим, хер уже разберешь, но добрым и чутким. Много ребят с войны вернулось: кто спился, кто наркоманился, кто давно не выдержал ужасных воспоминаний и счеты с жизнью свел, но были ведь и те, кто все силы бросил, чтобы изменить въевшееся в них нутро убийцы. Безнадежность с головой накрывает и, невольно, тело начинает расслабляться, лишь бы душевная боль не перекочевала в физическую. В голове только мысли о том, чтобы это поскорее закончилось, сбежать она уже не надеется.       Щелк.       Веки распахиваются и, огромные, блестящие глаза натыкаются на такие же — карие.       Регина знает, что это за звук и никак не поймет: плакать ей от счастья или от радости?       Неделю назад, когда Чернова, наконец-то, уломала Кащея взять ее на очередные разборки с должниками, пообещав вести себя тише воды, ниже травы, дабы накормить, тосковавшую по жертвоприношениям, бесятину, она не раз слышала этот звук. Слышала рядом с собственным ухом, прижимаясь спиной к крепкой груди своего мужчины, и с визгом жмурила глаза от неожиданности. Казах тогда пошутил, что негоже девчонкам таким заниматься, но горящие глаза заставили спрятать улыбку за рукой и позволить двум молодым людям развлекаться после окончания важных дел.       Щелк.       Еще раз. И сейчас должен быть третий.       Щелк.       Так щелкает только смазанный, начищенный, родненький, славин револьвер.       Всё это время Суворов немигающим взглядом упирается ей в ключицу, а она ощущает, как каменные мышцы приходят в движение.       — Даже не думай. — Воздух задерживается в легких, дабы не нарушить эту странную идиллию. — Слезай.       Адидас приходит в движение, примирительно вскидывая руки вверх, а сам уже продумывает, каким образом лишить невидимого соперника преимущества. Оборачивается медленно, ожидая увидеть уже, наконец-то, этого бессмертного, который посмел обратно в качалку спуститься, еще и от его телки отвлекать.       Регина тут же хватает остатки собственных вещей, сводя разорванные полы блузки вместе, чтобы хотя бы грудь прикрыть. Под разъяренным взглядом спрыгивает с ринга и за одно мгновение оказывается за спиной своего спасителя. Вся истеричность резко схлынула и голоса снова заполонили голову, накидывая тысячи вариантов возможных убийств.       — Крыса ты. — На мужских губах мелькает ухмылка, но мушка продолжает выцеливать «сдавшегося» Суворова. — Ебанная крыса.       — Лучше быть крысой для такого, как ты, но оставаться человеком для других. — Вахит находит за спиной женскую ладошку, поддерживающе сжимает и медленно отступает к выходу. Туда, где, в ожидании пикантных подробностей, к двери прилипли десятки суперов. — Тебе от Кащея привет, Адидас.       Палец сдвигает курок и раздается громкий пустой выстрел. Не мешкая, Зима хватает её за предплечье, крепко, но при этом не так уж и сильно, чтобы девушку случайно в болезненные воспоминания не отбросило. Суворов только отряхивает с головы осыпавшуюся штукатурку и матерится вслух, наблюдая, как Вахит выводит из его владений полуголую девицу.       Ну и хер с ними.       Регина сама приползет и ноги целовать будет, лишь бы он взял за нее ответственность.       Достаточно подбросить Турбо нужный слушок и весь район дружно заплюет рыжеволосую девушку.       Холодный воздух мажет по коленкам и кожа покрывается мурашками. Чернова позволяет лысому парню обвить талию рукой и толкать её по лестнице, не пряча пистолет обратно в карман. Что же такого происходит в Универсаме по-настоящему, раз даже, такой меланхоличный и не привыкший изменять своим принципам, Зима пошел против кумира своих товарищей?       — За мной иди, — чем ближе к двери, тем сильнее на худом лице проступают желваки, а в теле напрягаются мышцы.       Снова щелкает предохранитель револьвера и универсамовец перехватывает его поудобнее, тут же словив прицелом фигуру смеющегося Валеры. Но, как только друг их замечает, тут же меняется в лице. Зиме абсолютно насрать, он не отводит от Турбо пустого взгляда, оттесняя девушку спиной к углу, за которым скрывался уже примелькавшийся автомобиль Казаха.       … — Моя-то девочка. — Нина Кирилловна отмывает с щек потекшую тушь, стягивает растрепанные волосы в аккуратную косу и предпочитает не смотреть на, уже посиневшие, засосы, а это очень, и очень сложно. Пятна, размером с приличную монету, украсили практически всю шею и страшно даже подумать, как сын отреагирует на подобное.       Женщина сама чуть было не упала в беспамятство, когда какие-то молодые люди привели девушку в общежитие. Её только Султан от падения уберег, вцепившись в плечи и легонько встряхнув. Они-то собрались обсудить последние новости касаемо освобождения Славы, а, на деле, их ждала пустая квартира и отсутствие, неизвестно куда пропавшей, Регины. Благо, босяк моментально сложил два и два.       Чернова отказывается брать в дрожащие руки чашку с чаем, рискуя перевернуть её на себя. Только выжидающе смотрит на задумчивого Казаха и не понимает: какого черта он здесь, а не принимает попытки вернуть Кащею честное имя? Плевать ей, что ночь, плевать, что может навсегда закрепить за собой статус шлюхи. Зепюр на такие мысли только по носу ей хвостом щелкнул и развалился на коленках, впервые в жизни грея их своим присутствием.       Молчание угнетает. Как будто взрослые люди впервые столкнулись с тем, что каждый день на улице происходит. А Регина просто смирилась с очередным дерьмовым фактом в её биографии. На самом деле, подобного стоило ожидать. И, в какой-то степени, она даже ожидала: Вова слишком долго и активно оказывал ей знаки внимания, а сегодня возможность подвернулась.       — Ну, чего вы в рот воды набрали? Все же обошлось? Обошлось. Лучше скажите, как там Слава.       Султан провел рукой по волосам, тут же отворачиваясь в сторону окна. Он вот ей сейчас намекает, что всё задуманное пошло бесам под хвост?       Ебанный в рот, у них кащеева свобода буквально в руках, стоит только ключ в замок вставить и, сука, выпустить его.       — Всё не так просто, — а когда у них бывало просто? Можно же денег дать, и повесить все на какого-нибудь бомжа, который решил от безысходности грабануть не самую лучшую кафешку. Им — Кащенко, а бездомному — крыша над головой и трехразовое питание.       Вполне себе равноценный обмен.       По крайней мере, так считает Регина.       — У Ильдара нет оснований отпустить подследственного, пока на выяснят все подробности.       — А если Суворов уедет из Казани? — Пиздец какой логичный вопрос. Вовочка может съебаться из города в любой удобный ему момент, останется тогда им всем только локти кусать и причитать о собственной тупости.       На самом деле, Чернова была уверена, что Вова именно так и поступил, — причём в ту же секунду, как сообщил в участок о стрельбе, — и сейчас она не знала, радоваться им или плакать, с адидасовского долбоебизма. Поступи Суворов хоть немного логически и с Кащенко можно было бы смело прощаться года на полтора, пока идет следствие, и выискивают очередного подозреваемого. Но карты сложились так, как сложились, и сегодня Адидас сильно объебался, развязав чернокнижнице и ее, вечно голодной, бесовщине руки.       Поблагодарить, что ли, вовиных родителей за такое тупое чадо?       — А что может считаться основанием? — Регина бегает глазами по полкам серванта, будто именно там скрываются ответы на все волнующие ее вопросы.       — Наличие несовершеннолетних детей. — Нина с тяжелым вздохом поднимается с дивана. Вот хоть, иди и, по старым сыновьим пассиям спрашивай, авось, где-то молодой мужчина успел наследить. Но она ведь и не знает никого, кроме Регины, на самом деле. Теребит в руках носовой платок, приводя тряпку практически в полную непригодность — помнится, муж так одному своему коллеге помогал: характеристику предоставил, ректорской печатью заверенную, жену этого мужика заставил справки нужные собрать.       Ирод.       А родному сыну, как любят говорить всякие философы «плоть от плоти, кровь от крови», наотрез отказался даже с условно-досрочным подсобить и перед учителями ради восстановления похлопотать, нужным людям нужную сумму всунуть. Было же денег, как грязи, чтоб за один день можно было Славку в Казань вернуть и навсегда забыть об этом недоразумении в личном деле ребенка.       «Чтобы ему там пусто было!»       Регина хмыкает от слишком громких мыслей матери. Семенычу там далеко не пусто, жарко, огненно, она бы даже сказала.       — При условии, если он является единственным кормильцем в семье.        — Это, типа, жена не работает? — Казах кивает, выглядывая исподлобья с неким прищуром. Конопатая девица провалилась в собственные думы. — А справка подойдет?       — Хочешь его в психушку упечь? — Голубые глаза закатываются. Впрочем, идея-то неплохая, но Кащей наверняка такого подгона не оценит, еще и хвост оторвет, чтобы неповадно было такие шутки шутить. Еще обколят его непонятно чем, а Регине потом с этим нечто жить.       Под двумя недоумевающими взглядами, Чернова плетется в сторону серванта и выдвигает один из ящиков. Шарится в поисках нужных вещей, надеясь, что Кащенко не успел здесь свои порядки навести. В противном случае, она его дистанционно четвертует.       Две красные книжечки шлепаются на стол, на что Нина Кирилловна удивленно распахивает глаза, переводя взгляд, с мебели на Регину и обратно. А девушка только откидывает пышную гриву на спину и подталкивает найденные документы Казаху. Он точно знает, что с ними делать — это видно по загоревшимся глазам мужчины.       — Так подойдет справка? — Ладошка накрывает два паспорта, лишая Султана доступа к ним. Старательно прогоняет мысли о возможных ошибках и последующих проблемах.       — Подделать хочешь. — Он даже не задает вопроса, просто утверждает, дожидаясь кивка со стороны рыжеволосой девушки. Кто бы мог подумать, что эта светлая мысль вообще рискнет объявиться в её голове? — Срок приличный нужен. Месяца полтора-два.       — Сделаем. У каждого есть свои связи.