Лиловый глаз

      Ей снилась Милла. Или та, кто хотел казаться ей. Марлен видела, что цвет глаз у Миллы вовсе не синий и даже близко им не был. Кудрявая, рыжая, — да. Но не глаза. И говорила она странно, слишком по-взрослому, хотя она никогда не пыталась казаться старше своих лет. Словно кто-то притворялся ей. Она верит этой «Милле» с натяжкой. Она сказала, что Марлен могла превратиться в иллитида прямо там, у себя в палатке, если бы не она. Этому Марлен тоже верит с трудом.              Они уже прошли колонию миконидов, а Марлен так и витает в своих мыслях, пока Хальсин ведёт их. У неё странное волнение. Вчера она рассказала всё Астариону, — единственному кому она никогда бы не доверилась. Он тоже на удивление молчалив, тоже витает в мыслях и выглядит слишком хмурым.              Впрочем, в Подземье не так уж и темно. Даже есть свой собственный шарм. Марлен иногда засматривалась на светящиеся камни или растительность, из-за чего Шэдоу приходилось её брать за руку и оттаскивать вслед за остальными. Марлен снова чувствует себя уставшей. Шэдоухарт один раз вскользь сказала: «думаю, тебе стоит на некоторое время перестать патрулировать», но когда Марлен не ответила, более ничего не говорила. Лаэзель пару раз раздражённо бросала, что Марлен их замедляет. На это Марлен тоже ничего не отвечала, а Астарион лишь косо смотрел то на первую, то на вторую.              Когда ноги наконец касаются земли, а не слишком мерзких по ощущениям грибов, Марлен пару раз моргает, привыкает к яркому режущему глаза синеватому свету дерева. Она делает пару медленных шагов, чтобы открыть больше обзора. Дерево идёт глубоко вниз, в самые нижние уровни Подземья. Казалось, оно светится изнутри, пульсирует, живёт. Его цветы, такие красивые, цвета светлой лазури, дышат, лепестки мягко танцуют от исходящего внизу потока воздуха. Марлен даже не ощущает на себе тяжелого взгляда. Она стоит, смотрит на дерево с таким восхищением, словно она ничего более волшебного не видела.              — Чего ты так пялишься на суссур?              Слова заставляют её моргнуть, повернуть голову на звук. Астарион смотрит на это дерево рядом с ней, на его лице виден явный скептицизм, — вздернутая верхняя губа, хмурые брови. Он всем видом показывал, что действительно не понимает почему она остановилась именно здесь.              — Суссур? А что, он растёт на поверхности?              Астарион поворачивает на неё голову, мажет взглядом по дереву перед ними.              — Ну… Вообще нет, — он пожимает плечами. — Ты его ни разу не видела? — Марлен качает головой. — Даже ни разу не читала про него?              — Из возможной литературы у меня были только сказки сестры и грамматика.              — Скучная у тебя жизнь была.              — Деревенским особо нет времени на чтение, — Марлен в ответ пожимает плечами. — Но иногда хотелось почитать какой-нибудь роман.              — Бульварный?              — Ну я же не ты, — Марлен тянет уголок губы вверх, отводит взгляд от него. Рядом с одним цветком она чувствует холод внутри. — Вряд ли у меня будет желание читать про «искреннюю любовь» или любой другой бред между двумя персонажами.              — О? И что же лисичка предпочитает прочитать?              — Ты так спрашиваешь, будто у тебя в кармане лежит личная библиотека, — она слышит, как он усмехается. Союзники ушли дальше обследовать дорогу. Марлен бы предпочла пойти с ними. — Мне бы понравилось прочитать про морально сильную женщину. Обычно они в глазах других выглядят «не такими» или «идеальными», ведь не вешаются на других и уж тем более не обращают внимание на чужих. Но у этого есть тонкая грань, которую очень легко переступить. Она либо становится слишком идеальной без любого изъяна, и именно эта идеальность начинает раздражать, либо становится слишком «скучной» и «глупой» для читателей. Я не думаю, что кто-то смог сохранить баланс в такой женщине.              — Ты слишком умно мыслишь для деревенской, которая читала только сказки.              — На этот раз приму за комплимент.              Астарион хмыкает.              Марлен нравится, как он слушает. У неё с подобной тишиной развязывается язык и это то, что ей не нравится.              — А тебе что по душе? — ей нужно отвести его от себя в сторону.              Она слышит, как шуршит его одежда.              — Тоже не люблю книги о слащавости, — она чувствует его взгляд. — Я больше по расширению кругозора.              — Ты для этого читал книгу по алхимии? Для «расширения кругозора»? — он издает негромкое «угу». — И поэтому ты знаешь про суссур? — снова «угу». — Что ещё ты знаешь?              Марлен наконец поворачивает на него голову и он оказывается намного ближе, чем она предполагала.              — Много чего. Конкретней, лисичка.              — Почему ты это делаешь? — он изгибает бровь. — Почему ты делаешь всё, чтобы я тебе доверилась?       Он гортанно смеётся.              — Я не знаю.              — Врёшь.              Он не успевает ответить, с другой стороны слышится негромкий оклик их двоих. Карлах и Уилл машут им. Марлен смотрит сначала на них, потом на Астариона. Её глаза бегут вверх и вниз, после чего она уходит. Она слышит его неторопливые шаги вслед. И отчётливый прожигающий взгляд между лопаток.              Марлен видит отблеск доспехов Лаэзель ниже, по дряхлым старым корням медленно и аккуратно спускается Гейл. Вслед за ним спускается Шэдоухарт. Марлен хочет спросить что внизу, но лишь сжимает губы. Она чувствует исходящий жар от Карлах чуть в стороне. Следующим спускается Уилл.              — Я не удивлюсь, если там будет ловушка, — фыркает Астарион где-то за спиной.              Его игнорирует как Марлен, так и Карлах, хоть последняя и хмыкнула. После Уилла спускается Марлен. Она хватается за самую основу корня и перекладывает руки змейкой, пока не достигает каменной плиты. Перед глазами раскрывается огромное грибное поле. Хальсин стоит на очень дальнем расстоянии от поля, его густые брови нахмурены.              Когда она подходит к нему, он очень негромко произносит:              — От близкого контакта они могут взорваться.              Марлен смотрит вглубь поля, между полупрозрачной оболочкой мигает желтоватым пламенем факел, рядом с ним низенькая фигура.              — Это случайно не тот, кого ищет та женщина в миконидской колонии?              Хальсин лишь пожимает плечами. За его массивными плечами Марлен замечает маленький лаз наверх, обвитый корнями. Она пробирается аккуратно вдоль, пытается не потревожить грибы. Камень на ощупь гладкий, слегка влажный. Приходится цепляться за ровную поверхность ногтями, чтобы не соскользнуть. Единственное, что она услышала позади от Хальсина было: «что ты делаешь?». А что она могла ему ответить? Ничего. Поэтому смолчала. В оказавшемся лазе темнее, чем Марлен думала, пробираясь ближе к мужчине в грибах наощупь. Он что-то бормочет про рюкзак, который находится на мелкой дорожке, ведущей к образовавшейся поляне пустой земли. В этой поляне стоит он, каждое его движение тревожит грибы. Они наливаются, набухают, светятся изнутри, готовые взорваться и выпустить наружу облако газа. От любого всполоха факела у ног мужчины не только он, но и она полетят «на воздух».              Марлен не может дотянуться до рюкзака самостоятельно, нужно использовать магию.              Марлен хочет открыть рот и позвать Гейла, но закрывает рот прежде, чем издала хоть какой-то звук. Она поклялась себе не использовать возможности личинок, хоть на этом и настаивал Астарион. Но выбора особо нет. Боковым зрением она видит выбивающийся из общей картины гриб на другом конце поля.              «Гейл», произносит Марлен в голове. За глазницей начинает неприятно свербить.              «Меня пугает твоё желание поговорить в голове. Но я слушаю.»              «У тебя есть заклинание, которое может перетащить этот рюкзак к нему?»              Через несколько секунд рядом с рюкзаком появляется блеклое свечение, по силуэту напоминающее руку. Оно хватает рюкзак и бросает его к ногам мужчины. Тот вскрикивает от неожиданности, но всё же берёт рюкзак и телепортируется к ожидающей у входа в поле команде.              Марлен же продолжает двигаться вдоль лаза, пробирается на ярусы выше и выше. Наконец она находится над этим грибом и теперь может прекрасно увидеть его голубоватый цвет и склизкую шапочку. Хотя и шапочкой это не назвать, скорее просто нарост, нежели нормальный гриб. В Подземье нет ничего «нормального».              Марлен чувствует носком сапога неровность, за которую можно зацепиться. Ей нужно быть аккуратной. Она чувствует, как зудит в голове. Они пытаются залезть к ней в голову.              «Солдат, выход в другой стороне.», «Лисичка, самое время спустить свою задницу сюда.», «Марлен, тебе нужна помощь?». На последнее обращение от Уилла она хмурится, поднимает на них голову. Марлен снова смотрит на гриб, вытаскивает кинжал из ножен и хватает за одну сторону губами. Холодная сталь скользит по коже слишком мягко.              Марлен упирается носком в неровность, коленями в выступ. Она чувствует, как острый камень упирается в живот. Она идеально достаёт до корня гриба, вытаскивает кинжал изо рта и принимается срезать гриб. Он идёт мягко, слишком мягко.              Она слышит как внутри шипят, пульсируют грибы. У неё слишком мало времени.              Когда гриб наконец оказывается у неё в руках, она снова засовывает кинжал между губ и помогает рукой залезть обратно на лаз. Гриб прохладный, мягкий на ощупь и слегка переливается в отсвете камней. Марлен засовывает кинжал в ножны и идёт обратно к остальным тем же путём.              Когда Марлен спрыгивает с лаза и подходит к остальным, она наконец может рассмотреть гриб под нормальным светом. Шэдоухарт колдует тусклые огоньки и показательно кривится.              — Разве не этот гриб был нужен той женщине? — Уилл осматривает гриб рядом.              — Именно он, — где-то за спиной Гейл обдаёт её воздухом.              Марлен чётко помнит, что этот гриб лечит всевозможные заболевания, включая и потерю памяти. Глаза почти в момент находят Шэдоухарт. И как только она замечает на себе пристальный взгляд, хмурится.              — Нет. И даже не думай, — Марлен подходит к ней ближе. — Марлен, нет.              — Ты не помнишь почти всю свою жизнь.              — Нет, я добровольно отдала свою память во имя Леди Шар, — губы Шэдоухарт искривляются, верхняя начинает дрожать. — Я не стану изменницей. Тем более, этот гриб нужнее той женщине, чем мне.              — Мне плевать на ту женщину, — Марлен смотрит прямо в глаза Шэдоухарт. Она принимает её «вызов», приподнимает подбородок, сжимает губы. — Мне не плевать, что ты не знаешь саму себя.              Шэдоухарт меняется в лице: её брови взлетают дугой, зелёные глаза распахиваются. В ту же секунду она берёт себя в руки и снова нахмуривается.              — Мой ответ — нет. И точка, Марлен. Я не собираюсь это обсуждать с тобой.              Она уходит наверх, отпихнув от себя Марлен с грибом в руках. Марлен делает глубокий вдох, закрывает глаза и снова открывает, скидывает с плеч рюкзак и достаёт оттуда ткань, которой бережно оборачивает гриб.              Они идут дальше, обходят дерево суссура дугой. Шэдоухарт держит дистанцию, хмурится, трёт плечи. Возможно, Марлен стоит сегодня перед ней извиниться. Возможно, это действительно было слишком оскорбительно для веры. Она никогда не узнавала у мамы такие тонкости.              Фантомная боль жжёт запястья. Марлен сжимает и разжимает пальцы от мелкой трясучки, натягивает рукава рубашки на запястья. Шкряба и медвесычика они оставили в миконидкой колонии. Впервые Марлен хочет, чтобы они путались под ногами и мешали ей думать. Даже Астарион не мешает. Привыкает. Марлен это не нравится.              Хлипкий по виду мост, отделяющий две части гномьей деревни, распластался прямиком через огромный раскол. Да, этот мост выдержит разве что группу гномов, но никак не кого-то крупнее.              Пока обсуждали, кто пойдёт первым, Марлен нашла на одном из ящиков моток крепкой верёвки. Один конец она завязала так, чтобы можно было зацепить за что-нибудь. Пригодится рано или поздно. В итоге решили, что пойдёт сначала Карлах. Марлен слышала, как трещит древесина, но она выдержала Карлах и та оказалась на обратной стороне. Следующим пошёл Гейл.              Марлен уселась на ящик в ожидании своей очереди. Под ногтями скопилась грязь. Она чувствует себя отвратительно. Она не может дождаться, когда это всё закончится. Марлен трёт глаза ладонями, смазывает уголь, закрывает глаза в лёгкой дрёме. В Подземье пахнет грибами и сыростью. Как в подвале. Марлен делает глубокий вдох и открывает глаза. Она не в подвале. Она в Подземье, скоро окажется на поверхности, а там говорят и рукой подать к Вратам Балдура. Верится в это с трудом. Никогда не было всё так просто и не будет. Она уверена, что где-то по пути они либо поредеют, либо попросту все не дойдут до конечной цели.              «Милла» говорила, что защищает её от превращения в склизкое создание, и что она такая же путешественница как Марлен. Ложь. Милла всего раз в жизни покинула дом и то на пару дней, когда всей семьёй посещали цирк. Милла страшно боялась клоуна Каплю и ходячих скелетов, да мумий.              Милла никогда не была храброй, любопытной — да, но никак не храброй. Марлен даже не может себе представить, как выглядит Милла, будь она старше. Для Марлен она отпечаталась в воспоминаниях ребёнком, самым трусливым из всех, которых она знала. Возможно, так сказывается наличие старшей сестры, которая постоянно прикрывала её от соседских детей и родителей.              Она уже должна привыкнуть спазмам в груди. Должна. Но всё же больно и неспокойно.              Почти все перешли на ту сторону, Лаэзель на полпути, остались только она и Астарион. Он подходит к ней, упирается бёдрами в ящик, складывает руки на груди.              — Как думаешь, что нас ждёт?              — Я не люблю гадать, — Марлен спрыгивает с ящика, оборачивается на него и машет головой на мост. — Идём.              Она слышит его глухие шаги по примятой холодной земле, видит периферийно его плечо.              — Если теоретически, когда мы дойдём до Лунных башен или, возможно, до яслей, — он делает несуразный жест рукой, больше похожий на всплеск, чем нечто иное. — И когда мы избавимся от этих личинок, наше путешествие закончится, мы все пойдём своим путём… Куда пойдёшь ты?              — Во Врата Балдура, — он усмехается. Марлен тянет через перчатки рукава рубашки на запястья. — А что, скучать будешь?              Астарион звонко смеётся. Его голос отбивается по стенам, дрожит, рассеивается дальше.              — А почему нет? — он слегка обгоняет её, не боится, что скоро наступит на мост, идёт спиной вперёд так, будто уверен в том, что они не упадут. — Ты пережила крушение, пережила всё, что с тобой произошло! — Марлен останавливается на полпути, слышит, как их окликают. Она смотрит на Астариона, чувствует боль в висках от нахмуренных бровей. — Меня не так-то просто удивить, но ты произвела сильное впечатление.              Она смотрит на него ещё несколько секунд, прежде чем толкнуть и указать взглядом идти вперёд. Собой рисковать она не станет. Губы Астариона растягиваются в улыбке, скорее соблазнительной, чем пошлой или вульгарной. Он разворачивается и идёт вперёд.              От него идёт шлейф цитруса и травянистости.              Доски скрипят под ногами, мост предательски шатается. Марлен замечает над мостом сломанную на конце балку. Здесь что-то могли грузить, а после всё обвалилось и на этом месте построили мост.              Астарион вновь резко разворачивается на пятках сапог, чтобы что-то сказать ей. Он не успевает. Мост трещит, Марлен слышит хруст досок, колья вырываются из земли. Она слышит только вскрики остальных, звук натянутой верёвки и испуганного крика Астариона. Он вцепился в неё пальцами как клещ. Таким испуганным она его ещё никогда не видела. Они висят на её верёвке. Пригодилась. Марлен обхватила Астариона ногами, пока тот висел с поджатыми, с распахнутыми глазами глядя вниз. Она слышит его прерывистое дыхание на своей груди, бьющее в ушах галопом сердце.              — Я чуть не умер…              — О, да ладно, — Марлен закатывает глаза. — Ты бессмертный.              — И что? — восклицает Астарион, отлипает щекой от груди. — Я бы остался калекой! Красивым, конечно… Но калекой!              Марлен вновь закатывает глаза, крепче сжимая верёвку. Она слышит как хлипко ноет, трещит, рокочет балка под верёвкой. Она оглядывает место, впереди, на том конце, отливает ярким лиловым светом по стенам от камней. Им нужно перебраться на ту сторону и желательно быстро. Марлен ведёт бёдрами вперёд, вытягивает носки. Астарион выгибает брови и смотрит на неё. Марлен отводит таз назад, медленно раскачивая их.              — Что ты делаешь? — она чувствует, как его пальцы сильнее сжимают ткань рубашки.              — Переправляю нас на ту сторону, — Марлен снова двигает тазом вперёд, упирается лобковой костью ему в живот. — Мог бы и помочь.              И он действительно помогает. Его ноги более свободны в действии, он раскачивает их сильнее, сильнее и сильнее. Марлен слышит треск балки. И Астарион тоже это слышит. Он хмурится, отпускает её рубашку и перехватывает верёвку, чтобы освободить ей ноги. Первым спрыгивает на ту сторону Астарион, приземляется на колени и собственные ладони. Его никто не ловил.              В какой-то момент стало страшно. Марлен даже чувствовала, как бежит по спине эта предательская дрожь. Руки сами крепче сжимают верёвку и та раскачивается всё меньше. Она слышит «прыгай!», сильнее сжимается на верёвке и делает глубокий вдох. Ещё один треск, на этот раз более громкий.              Марлен хмурится. Трусиха. Раньше и с бóльшего расстояния прыгала. Она вновь раскачивает верёвку. Треск. Она прыгает, приземляется ровно на ступни, слегка теряет равновесие, но остаётся на ногах.              Вдох. Выдох. Марлен сжимает руки и идёт вслед за Хальсином. В Подземье, которое описывали как опасное место, тихо. Слишком тихо. Помимо колонии грибов они ничего и не встретили. Это напрягает, слишком напрягает. Свет от дерева суссура остался позади, впереди же отсвет лиловых камней переливался на стенах вместе с отблесками воды. Впереди тихо. Пахнет чем-то сладким. Ванилью. Марлен видит периферийным зрением, как от этого запаха гримасничает Астарион. Он замечает её взгляд. Красные глаза в Подземье стали чёрными, даже отбликов нет. Он качает головой.              Марлен стягивает лук с плеч, вытягивает стрелу из колчана на бедре, приставляет к древку и сжимает пальцами вместе с тетивой. Дёргает ухом на звук падающих камней сбоку. Она начинает дышать тише, чтобы разобрать малейшие звуки. Остальные тоже притихли.              Она снова будто где-то там одна. В лесу. И нет ни души. Только шелест листьев, горький привкус полыни, запах железа, горящее от боли тело. Вдох. Она слышит инородный звук, совсем неприродный. Чьи-то шаги. Чужие. Тяжёлые. Они не похожи на других. Марлен направляет взгляд в сторону звука, лёгкое искажение едва касается камня.              Стрела уже летит в том направлении, с точностью окрашивает наконечник кровью, застревая в чужом теле. Двергар ещё несколько секунд шатко стоит, смотрит на пробитую грудь, а после на Марлен. Он выплёвывает из своего рта кровь и падает на спину замертво.              Марлен слышит свист около уха. Стрела пролетает мимо, царапает острый конец уха и улетает в другом направлении, к счастью ни в кого не попадая.              Группа слаженно рассоединяется в разные стороны, укрываясь за шаткими остатками стен старой деревушки. Она остаётся вместе с Лаэзель. Марлен сжимает в пальцах лук, вытягивает вторую стрелу, краем глаза через пробитое окно замечает, что у того остатка дома, за которым они скрылись, ещё есть крыша. Лаэзель без слов достаёт меч из ножен с характерным звуком. Марлен видит в стали меча собственное отражение, настолько он был чистым и острым.              Снова свист, заточенный конец стрелы врезается в древесину стены, туда, где сидит она и Лаэзель. Марлен переваливается к стене в сторону, не пытается целиться и отпускает тетиву, — стрела свободно вылетает и врезается в камень. Здесь они в ловушке, нужно пробиваться дальше. Она слышит взрыв, треск пламени, чей-то искренний мужской смех.              Откуда-то со спины тянет запахом дыма. Кто-то бросил бомбу. У них есть время поменять положение. Марлен почти рывком поднимается на ноги, ставит ногу на бывшую оконную раму и слегка подпрыгивает, чтобы ухватиться руками за карниз и подтянуться. Лаэзель двигается в сторону к остальным. Марлен оказывается на крыше, где может оценить обстановку намного лучше. Сокрытые в дыму взрыва двергары настойчиво пробиваются к её группе. Двое из них, самые последние, кидают бомбы и скрываются невидимостью. Они двигаются от остальной группы расстоянием в два оленьих шага. Марлен вытаскивает две стрелы, одну держит правой рукой, что и древко лука, вторую натягивает левой вместе с тетивой. Она выстреливает в одного и через секунду во второго, попадает точно в ухо одному, а второму чуть выше, — в висок. Остальные двергары это замечают, как и её группа. Она слышит как срываются с губ заклинания Уилла и Гейла, как свистят стрелы и звенит сталь. Марлен укрывает их с крыши. По ней не пытаются бить, поскольку она вне предела их досягаемости, а прямо под боком у них кучка сумасшедших. Марлен услышала это прозвище во время битвы от одного двергара.              Когда же с ними было покончено, Марлен наконец спускается с крыши к остальным. Все оказались более чем целы, если исключать то, что все надышались дыма. К ней подходит Астарион с её стрелами и совершенно спокойно суёт в колчан. Марлен мажет взглядом по его лицу, отмечая сильную красноту губ.              — Полакомился двергарами? — она перекидывает лук через плечо, обводит пальцем свою область губ.              Астарион усмехается, показательно вытирает губы внешней стороной ладони.              — Ты всё равно вкуснее.              Марлен фыркает, чувствует, как его холодные пальцы касаются уха на долю секунды с лёгким давлением. Она поворачивает голову ровно в момент, когда Астарион, вновь, пошло облизывает подушечку пальца, где была её кровь из царапины.              — Да, определённо вкуснее.              Она только закатывает глаза и слегка бьёт его по плечу под тихий смешок. Ей нужно уходить от него подальше, пока она не привыкла. Привыкла к чему? Болтать? Возможно. А возможно и к тому, что она начинает не ненавидеть его. Он не просто есть. Без него становится скучно. И одиноко, как бы она не пыталась это отрицать. Учитывая её вчерашнее «признание», находится рядом с ним не следует. Он может манипулировать этой информацией, она уверена, он попробует её принудить. К чему угодно. У неё уже выстроилось некое мнение о нём и о том, что он может сделать. Астарион меняется в лице, глядя на неё, и Марлен отворачивается, чтобы уйти.              — Марлен, — о, его любимый приём, — позвать её по имени. Потому что он прекрасно знает, как на неё это работает. Игнорировать. Его нужно игнорировать. Она идёт вслед за остальными, слышит его поспешные шаги и то, как легко он касается её плеча, чтобы развернуть к себе. — Я хотел поблагодарить тебя, — Марлен прекрасно знает о чём речь, но не спешит его перебивать. Пусть выговорится, перебиванием она его не заткнёт. Она выгибает бровь. Астарион явно не был готов к этому. Видно, как он подбирает слова, ищет правильную формулировку. — Ну, за то, что спасла меня на мосту и… это первое. Второе… — Марлен слегка выпрямляет спину от напряжения. Если он заговорит про неё, она перебьёт его. Разумеется перебьёт, куда же ей деваться… Он хлопает себя по бёдрам, как провинившийся мальчишка, его глаза бегают от группы до неё и её нахмуренного лица. — Я… — он сглатывает ком в горле, кривится, но всё же произносит: — Я готов учить тебя эльфийскому.              Марлен хлопает глазами, её плечи падают, голова наклоняется в сторону.              — Чего? — она машет головой и тут же добавляет: — И что за это ты хочешь?              — Ничего, — он тоже хлопает глазами. Тоже растерян, тоже нервничает. Он даже издаёт смех. — И тут я должен плавно подвести к третьему… Про то, что ты мне рассказала…              — Нет, — она резко дёргает головой, когда выпаливает единственное слово, что хрустит шея. Астарион от такого выпада делает шаг назад, по-щенячьи смотрит, хлопает глазами. Он то открывает, то закрывает рот. — Ни слова об этом. Я не должна была тебе это говорить.              — Разумеется не должна была, — и прежде чем она снова могла его заткнуть, он тоже выпаливает, так громко, что оборачиваются остальные: — Мне жаль, что это с тобой случилось.              Теперь тишина давит со всех сторон. Тишина душит. Марлен ощущает себя так, словно укрылась толстым одеялом по самую голову и дышать внутри с каждой секундой становится сложнее. Она пытается вдохнуть глубже, но каждый раз её останавливает дрожь в руках. Мелкая, нарастающая. Марлен сжимает руки в кулаки до боли в ногтях, сжимает губы, когда понимает, как подкатывают к горлу слёзы. Она моргает, делает шаг назад, разворачивается, идёт в сторону группы так и не разжав дрожащие руки, оставив Астариона без ответа. Не думать. Не думать об этом, не думать о его жалости, о гребаном кошмаре, о лже-Милле.              В ушах стучит кровь и даже сквозь она слышит как глухо идут за ней остальные.             

***

             Они все собрались у костра. И когда Астарион говорит «все», это буквально подразумевает весь гребаный лагерь. Ну, за исключением его и того ходячего скелета. Мёртвые к костру не приглашены. Его, впрочем, никто и не приглашал, в отличии от его соседки Шэдоухарт, за которой так благородно пришла лиса. Она не взглянула на него, даже периферией. Избегает. Астарион слишком привык к её перепадам настроения, к её мимике и движениям, что без труда может понять о чём она думает или что хочет сделать. У неё всегда падают уши, когда она расстроена, устала или в растерянности. У неё всегда нахмурены брови и появляются морщины, когда злится или думает. Она улыбнулась ему всего пару раз, но улыбкой счастья назвать это было нельзя. Игрушечная. Фальшивая. Лиса по натуре своей холодная, мрачная и злая.              Но сейчас… Сейчас, сидя у костра, она выглядит любознательным ребёнком, которому показывают фокус. Гейл мастерит руками всевозможные стихии этого мира, а она смеётся, улыбается, даже аплодирует ему. Она выглядит живой.              Он сидит на своей танкетке в окружении кучи книг и словарей, — и ради чего? Ради того, чтобы эта дурочка выучила эльфийский? А зачем ему это? Зачем ему в принципе из кожи вон лезть, чтобы угодить ей, если этот план изначально не был способен на успех? Взгляд на секунду задерживается на зеркале напротив. В ней только куча книг, тёмно-фиолетовая палатка круглоухой и нет ни намёка на него. В какой-то степени это злит. Злит всё. Зеркало, отсутствие его отражения, веселье где-то впереди, отсвет костра на одну половину лица. Ему хочется сломать найденное перо пополам, выкинуть к чертям чернильницу.              Периферийно он замечает мелькающий силуэт лисы. Она встала со своего места, её держит за руку Уилл и все что-то оживлённо просят. Не просят, а скорее требуют, подбадривают. Точно. Лиса же маленький танцор.              Астарион возвращает взгляд на книги. Слова плывут мимо, он совершенно не улавливает суть даже малейшего предложения. Он снова поднимает глаза на сборище у костра и на секунду даже забывает, что он хотел сделать.              Марлен танцует. Мягко, текуче, словно там действительно есть хоть какая-то, даже самая отвратительная, музыка. Она танцует с Уиллом что-то несуразное, но на её фоне меркнет даже знаменитый сыночек герцога, живая легенда воплоти. И совсем не из-за своей красоты или чего-то ещё. Она как белое, блеклое пятно на фоне тёмных красок. Будто кто-то уронил баночку белил и на картине осталась клякса. Ей не хватает только тех многослойных юбок, жаркой публики и красных тканей. У неё свой шарм, который никому не повторить. Будь она голубой крови, о ней бы слагали песни, писали стихи и портреты. Но она обычная крестьянка, она забудется всеми, когда её срок подойдёт к концу. Нет. Он вряд ли сможет её забыть. Таких идиоток он в своём бессмертии ещё не видал.              А идиотка ли она? А дура ли она? Он же называет её так, чтобы… Чтобы что? Чтобы не привязаться? Они знакомы слишком мало. Ему то нужно всего ничего от неё, но даже этого слишком много для неё.              Острый взгляд смотрит за тёмными руками Уилла, то, как они скользят по её плечам, спине, животу, когда они танцуют вдвоём. Они контрастно смотрятся. Услада для какого-нибудь эстета. Астарион не эстет. Это его злит. Почему у кого-то получается без каких-либо усилий, а у него всё выскальзывает из рук. Почему в его руках она вода, а в других камень? Почему у него не получается? Почему она должна быть в его руках камнем?              Он чувствует отчаяние. Откидывает перо в чернильницу, хватается за голову, зарывается пальцами в волосы. Что он делает. Почему он это делает. Тем более с той, кто этого не заслуживает. Он знает как вести себя с теми, кто в жизни никогда с принуждением и неволей знаком не был. Но не с ней. С той, кто пережил ещё один неофициальный круг Девяти Преисподних. Она буквально отражение. Его самого и всех тех остальных шести. Его «братьев» и «сестёр». Астарион впервые за всё время задумывается как они там. После его пропажи Касадор наверняка поднял на уши весь замок, отродьев и Гоуди. И наверняка остальная шестёрка получила за его пропажу наказание. Потому что Касадор может. Этот больной ублюдок делает всё, что его отсутствующей душе угодно. Астарион в какой-то степени даже ему завидует.              Астарион трёт глаза, крылья носа. Перед ним снова зеркало, книги и палатка              Шэдоухарт. Он моментально смотрит в сторону костра, туда, где танцует лиса и баран. Астарион зовёт Уилла бараном из-за рогов. Не зря же ему их дали. Да и к тому же в тему. Все они, сидящие у костра, как беглый цирк животных. Себя к этому сборищу он не приписывает. Он ловит на себе чужой взгляд, моргает, поднимает их чуть выше, встречается с разноцветными глазами. Он до сих пор не может привыкнуть, что у неё один глаз без цвета, потому что на секунду пугается черноты её левого глаза.              Он снова возвращается к книгам. Не смотреть туда. Нечего ему там делать. Это — привилегия живых. Греться, чувствовать жар вместо бесконечного холода, вот что он ненавидит. Он им завидует. Совсем немного, но завидует. Но больше завидует лисе. Потому что только от её тела Астарион действительно может почувствовать то жаркое тепло, что они чувствуют от костра. Горячая кровь.              Снова отвлёкся. У него слишком много мыслей в голове.              — Что читаешь? — Астарион дёргается от внезапного голоса совсем рядом, машинально захлопывает книгу перед ним и смотрит наверх. На лису.              Она приподнимает свою белёсую бровь, её губы слегка расплываются в подобии ухмылки. От неё пахнет кислым, сочным виноградом.              — Мне казалось, ты меня избегаешь, — только это и удаётся ему выдавить из себя.              Он елозит на месте, ищет удобную позу. «Соберись, идиот», проскальзывает в голове и в этих словах совершенно точно слышится голос Касадора.              — Так и есть, — она обводит взглядом палатку, его дешёвое подобие туалетного столика. Она видит, что отсутствует его отражение. — Но твоя позиция сидеть у своей палатки и стрелять молниями из глаз меня бесит.              Астарион опускает глаза на книги, обводит их. Его бесит то, что ему мешают думать. Думать ли? Или предаваться самоуничтожению? А есть разница? Он резко встаёт с места, лиса делает шаг назад. Он хочет вылить на неё всю брань, скопившуюся на языке, но вместо этого молчит. Просто молча проглатывает эту ненависть, оставляет её внутри себя ещё на неопределённый срок. Он на секунду задаётся вопросом что она здесь забыла, потому что обычно своё «бесит» она держит при себе и никогда не пытается кому-то её высказать, пока они сами того не попросят. Как с тем массажем.              Она явно видит его замешательство на лице, отводит взгляд на книги.              — Так ты расскажешь, что читаешь?              — Эльфийские словари, — он почти выплёвывает это от злости, видит, как она меняется в лице, её уши опускаются. Он улавливает от её крови тяжёлый аромат. Алкоголь. — Ты пила?              Она слегка кивает, произносит глухое «угу» и приподнимает на него глаза. Теперь понятно, что она тут забыла, почему смеялась и танцевала.              — Выпила бокал, — она снова ему полуулыбается. — А что? С чего такой вопрос?              — Не хочу быть в очередной раз подушкой для слёз.              Астарион ожидает что она отшатнётся, нахмурится, уйдёт прочь обратно к костру или вовсе к себе в палатку. Потому что лиса так всегда делает. Сейчас же она фыркает. Фыркает. И нет ни колких взглядов, ни резких слов. Её глаза смотрят вновь на зеркало.              — Зачем тебе оно?              Астарион сам смотрит в зеркало, где нет никого. Только книги и палатка. Он сам не знает, зачем таскает эту махину. Будто в один день его отражение там появится. Он видит себя только в отражении чьих-то глаз, но и там он всего лишь мыльный силуэт, забытый веками. Он пожимает плечами.              — Этого так не хватает? — она задаёт слишком много глупых вопросов. Но он не чувствует злости или раздражения, ей то откуда знать каково это.              — Видеть своё отражение? Да. Прихорашиваться? Да, — Астарион сжимает руки в кулаки, напрягает мышцы. Ему хочется что-то разбить, но под рукой нет совершенно ничего. — Я не видел своё отражение с того дня, как мои глаза стали красными. Это лишь ещё одна вещь, которую забрал у меня Касадор.              Лиса на секунду замолкает, отводит взгляд от зеркала к нему. Она смотрит ему в глаза долго, пристально, но когда это не дало результаты или когда перестала думать, моргает.              — А какого цвета они были раньше?              — Я… — вопрос ставит в тупик. Астарион отводит от неё взгляд, пытается вспомнить хоть что-то, хоть намёки на то, кем он был. У его прошлой жизни были голубые глаза. Он помнит прошлую жизнь досконально, но не помнит свою собственную. Именно это его и злит. — Я не знаю… Не могу вспомнить.              Он не успевает отшатнуться, — лиса делает широкий шаг к нему, вновь вглядывается в его лицо. Она так рассматривала его на берегу во время вечеринки с уставшим взглядом, затуманенной вином головой. Сейчас же Астарион не может прочесть её эмоции, он слишком растерян от напора, от жара её кожи, будто он стоит прямо напротив полыхающего деревянного домика. Каждый её вздох, каждый выдох бьют горячим потоком воздуха по его холодному телу. Каждый стук её сердца отбивается в ушах и он может чувствовать, как вибрируют от неё лёгкие, как по венам начинает быстрее идти кровь, что даже становится больно. Он впервые чувствует удушение от жары, а не от омерзения.              — Что? — со свистом вырывается из статичной груди. Астарион даже моргает от своего тяжёлого голоса.              — Я вижу тебя, — он чувствует от её горячей кожи сладкий аромат крови, приковывает взгляд и голая шея, смятая рубашка. Если бы здесь был свет, он бы смог увидеть как блестит в ложбинке между грудей испарина. Она всегда солёная и отвратительная на вкус.              — И что ты именно видишь? — ему нужно взять ситуацию в руки. В ход идут и ухмылка, и прищур. Он хочет сделать шаг к ней, чтобы расстояния между ними и вовсе не было. Чтобы что? Чтобы раззадорить её? Или почувствовать, как горячая кожа соприкасается с его холодной? Она действительно ощущается как огонь. Непостоянная, жаркая, недоступная, неуправляемая.              Вместо шага, она обхватывает его лицо руками. Астарион на мгновение зажмуривается от боли. Ему кажется, что его кожа плавится под этим огнём, но вместо этого жар расползается по телу толстым слоем, а через несколько секунд превращается в тёплую вуаль. Он даже не замечает, как расслабляется. Через рубашку было совсем не то.              — Я вижу красивые глаза, нос с небольшой горбинкой, видные скулы, асимметричные губы. У тебя одна половина верхней губы выше, чем другая, — Астарион даже забывает, что он у неё спросил. Нужно играть роль дальше, но ситуация уже явно не в его руках. — Но тебе явно нужна лесть, я права? — ему только и остаётся закивать, приподнимает брови, намекая ей продолжать. — Сильный, пронзительный взгляд…              — О. Продолжай…              — Опасная улыбка.              — Прекрасно, — он хочет подойти ближе, хочет поглотить этот жар. Он хочет почувствовать себя живым. — А теперь скажи мне, что я красив и на сегодня мы можем закончить.              — Хватит тебе и этого.              Он ухмыляется в такт ей. Лиса не собирается убирать руки. Возможно, это шанс. Это намёк. Намёк же? Или очередная уловка? Он слышит чужие шаги, они идут к ним. Лиса тоже это слышит. Она убирает руки от его лица и отстраняется. Момент упущен, потому что он идиот, который не может просто взять и выполнить то, что от него требуется.              — Марлен, — Шэдоухарт возникает рядом с ней, берёт за руку и тянет на себя. Помирились и так быстро, хотя спектакль они устроили хороший. Даже у круглоухой получается с ней, а он так и продолжает наращивать дистанцию, будто это может исправить положение. — Пойдём, пусть он сидит здесь и киснет дальше.              Он не успевает съязвить в ответ, — они уходят к костру, но перед этим он чётко заметил, как губы Марлен дрогнули в улыбке. По пути она повернула голову в сторону, но после вернула обратно, так и не посмотрев на него. Жар быстро ускользнул из его тела, кровь медленней стала идти по венам, на языке скопился солоноватый привкус слюны и Астарион вновь остался наедине с холодным ощущением пустоты в груди.