Снег.

      В России ужасные метели. Непредсказуемые, мутные, отчуждённые — совсем как сами русские. Но в отличие от метелей, они будто и вовсе не хотят выглядеть таковыми, словно стараются бежать от этого, нечаянно сбивая по пути неудачливых прохожих. Они нуждаются в спасении больше, чем те, кто просят об этом напрямую.       Русские всегда молчат до последнего. Попробуйте переломать им ноги или рёбра, пару раз пискнут и замолкнут. Им нечего говорить, ибо за них всё уже сказано. Они не кричат от боли, они только пускают скупую слезу. И мертвецам очень повезёт, если холод застудит солёную водицу до того, как ту заметит враг. Если они успеют бросить последнюю гордую да колкую фразочку, или если им попадётся не самый сложный к подходу враг — для них подобная встреча станет настоящим пиршеством перед смертью.       Людвиг не мог это утверждать с полной отдачей в словах, ибо сам таковым не являлся. Он лишь подводил итоги от длительного знакомства с парочкой русских и их коротких, но информативных встреч. По какой-то причине им не удалось толком поладить: чуть что, между ними ставили баррикады. Те были не слишком надёжны, какими им и положено быть, однако никто не хочет переступать через них. Если установили — значит надо.       Немцу повезло родиться победителем. Он, что естественно для любого живого существа, терпел невзгоды и невезения, но успешно боролся с теми. Если бы это было не так, то сейчас он бы не занимал более главенствующую роль, нежели братья. Людвиг обладает гибкостью ума, чистым разумом и прямолинейным подходом к решению вопросов. Он умел говорить громко и действовать резко, неожиданно для неприятелей. Он из года в год показывает, как должно выглядеть развитие настоящей страны будущего. И не важно, через какие войны или обстоятельства придётся пройти.       Русский не такой. Он боится резких действий в политике. Ему по душе долгие прелюдия, прощупывание почвы, страх перед неизведанным. Иван любит постоянство. Ему нравится контролировать своё окружение, это помогает избежать неприятностей и обезопасить родных. Он хочет защитить тех, кто поддерживает с ним связь, кто не боится идти на риски вместо него. Поэтому он столь везуч на власть. Те его полные антиподы, зато схожи с немцем. Им нравится резкость и быстрый результат, им не нравится, когда Иван мешкает. А Ивану не нравится убивать.       Поэтому он умирает.       Прямо сейчас, между немцем и русским проигравшем считался второй. У него сломаны кости, раскрошена височная часть черепа, выдавлен глаз и разорвана нижняя челюсть, но он с удивительным упорством старался ползти по холодному снегу. А ведь у него даже не осталось сердца.       То сейчас у Людвига.       На улице сорок второй год двадцатого века. Германия активно продвигается по территории нового Советского Союза, наступает со всех фронтов Европейской части, заводит новых союзников в каждом захваченном городе. Против великого Рейха могут выступать города и сёла, люди и собаки, но не далеко они уходят друг от друга по своей участи. Любой, кто отзывался дерзко сейчас покоится на родной земле. Кто был вежливее, оставлены у своих домов, те, кто прямолинейнее в выражениях, скиданы в единую яму, утрамбованы и завалены землёй, если повезёт. Кто-то расстрелян, кто-то казнён лично, а об кого-то проверяют остроту ножей или действия препаратов. Каждому повезло по-своему.       Ивану повезло повстречать старого знакомого совсем рядом со своим прежним лагерем. Сказать точно нельзя, но Людвиг предполагает, что у его армии здесь осталось что-то важное, что обычный человек, даже обладающий сверхспособностями, не смог бы забрать. Поэтому сюда отправили бессмертного. Попробуйте убить страну, расстрелять у стены, закопать заживо или без сознания: он всё равно выживет. Страна умирает тогда, когда умирает его народ. До тех пор, пока коренной народ жив, будет жива и страна. Даже если останется без территории, даже если потеряет суверенность: пока люди ей верны, она будет жить. Поэтому Ивана уже восьмой век подряд считают самой сложной целью для убийства. Его можно поставить на колени, но попробуйте его удержать в этом положении – только переломаете себе руки.       Россия больше никуда не движется. Он последние десять минут только и делал, что пытался уползти как можно дальше, оставляя за собой яркий кровавый след, пока немец, как и в прежние встречи, только наблюдал. Изучал, конспектировал в голове, усваивал информацию. Ведь ему было интересно.       Он самостоятельно выследил русского, вышел к нему на встречу, прямо в лес. По тени, по падению снега, или по осмотрительному поведению своих агентов, но ему удалось довольно быстро вычислить точное местонахождение Ивана. Тот, не свойственно себе, прятался среди кроны ели. Он не двигался и не дышал, чтобы случайно не свалить снег с хвои. Медленно прицеливаясь в проходящего совсем рядом помощника фюрера, он тихо опирал затыльник приклада чуть ниже плеча, чтобы уменьшить отдачу. Как можно тише он нажимает на встроенный в спусковой крючок предохранитель и предусмотрительно выжидает пару секунд после того, как немец остановится. Выстрел русского пришёлся бы в чужую голову, однако немецкие солдаты успели подготовиться. Они, пока Иван выслеживал подходящий момент, рассматривали его среди деревьев и успели выстрелить в чужую газоотводную трубку в то же мгновение, как русский нажал на курок. Выстрел получился смазанным, а быстрые действия Людвига только помешали попаданию в цель: тот рефлекторно пригнулся, как только услышал выстрел.       Хоть представителя страны и обнаружили, он не спешил сдаваться сразу. Зима — его время года, а снег — его лучший друг.       Он бросил повреждённое оружие и достал из-за пазухи старенький пистолет. Брагинского всегда считали ценителем классики. Резвыми прыжками он перескакивал с дерева на дерево, параллельно неуклюже нацеливаясь на стрелков, что крайне неугомонно пытались его пристрелить. Прятаться и отбиваться удавалось недолго: Людвиг самостоятельно выстрелил в чужую ногу, попав в икроножную мышцу. С подобным ранением легко справиться и пережить, однако для человека, прыгающего по деревьям подобно Маугли, это стоило основного пути передвижения. Не имея возможности опереться о ствол дерева, он изначально постарался удержаться исключительно на руках и ноге, однако из-за того, что еловые ветви не столь крепки и задержаться на них без дополнительной опоры стало гораздо тяжелее, крайне быстро свалился со своего прежнего помощника. При падении он постарался укрыть себя снегом, павшим с дерева вслед за ним, но и то ему не помогло. Немцы, досконально отслеживающие его передвижение, сразу же раскопали упавшего и поставили на колени к подходящему командиру.       Стране потребовалось всего пара ударов, чтобы немецкие псы отлетели подобно мячу от стены и всего одна секунда, чтобы с кулаками приблизиться к врагу. Правда, они же оба военные, так что отбиться для Германии проблемой вовсе не считалось, проблемой были только быстрые, и если признаться честно, не самые честные в бою атаки. Русский использовал снег, расстёгнутые ремни, иногда старался завернуть в шарф или ограничить обзор каким из элементов одежды: ему нужна была победа. Неважно, как выглядел бой со стороны, насколько праведны были его приёмы, он просто не хотел проиграть. Он не хотел умереть, даже осознавая, что всё равно воскреснет.       Быстрые наступления и беспредельная вложенная в удары сила так бы и обеспечила ему победу, однако один из побеждённых ранее врагов успел оклематься и произвёл семь выстрелов, четыре из которых попали в цель: одна в ногу, две в туловище и одна где-то в области головы. Солдат не успел заметить, за какую часть именно русский схватился, его убили до того, как он успел осознать что-либо в общем.       Вслед за ним рухнул и Иван. Преземлившись на колени, он положил ладонь у виска, сильно надавливая. Одна из пуль пролетела чуть выше, лишь на миллиметр или меньше задев череп. Голова просто ужасно раскалывалась. В ушах возник белый шум, а сердце забилось в беспорядочном ритме.       Перемещая руку чуть ниже, а второй опираясь о землю в попытках не лечь в ноги неприятелю, он прощупывал каждый сантиметр туловища в надежде, что пуля не прошла насквозь. Он чувствовал своё сердце и это было самое главное. Ему было важно его сердце.       По неожиданно наступившей боли стало легче определить их точное место попадания: печень и в одно из рёбер, вроде бы справа. Мучения не давали мыслить здраво и осознавать происходящее. Окружение плыло и перемешивалось в одну густую белую картину.       Снег скрипнул, а на его плечо опустилась рука. Она сильно надавливала, настолько мощно, что попытки воспротивиться падению можно было счесть на слабоумие и отвагу. Людвиг подтолкнул державшиеся на честном слове тело, заинтересовано наблюдая за его падением и несколькими попытками встать после этого. Бесполезное занятие.       Из его уст проскальзывают несколько невнятных слов, но потом поток фраз резко останавливаются. Немец смотрит с неподдельным восхищением.       Почему-то рука сама неспешно тянется к чужим глазам. Изначально Людвиг хотел закрыть их, как это делают покойникам, однако его внимание переключилось, оставляя позади прошлые намерения. У Ивана необычные глаза. Цвет радужки совсем не натуральный, не такой, как у нормального человека. Даже у животных он не встречается. Но есть у русского. Много ли русских с таким же цветом? Или это привилегия Сибирских народов? Почему из всей его семьи только он обладает таким цветом глаз? Отличается ли у него только радужка или всё яблоко не похоже на остальные?       Немец осторожно перемещает руку к чужой щеке, между делом проводя большим пальцем по нижнему веку. Он несильно нажимает на него, вынуждая подбитого закрыть глаз. Иван старается не сводить взгляд, хмурится и неодобрительно коситься. Он больше не доверяет Европе и в особенности Германской Империи. Германский Рейх, Третий Рейх, Германия... Они могли бы быть друзьями прямо сейчас, если бы только не их лидеры. Давление на глаз возросло, а параллельно к этому что-то надавило на живот. Германия одним коленом надавливал на человека под ним, вжимал в землю, не давая прохода, пока второй рукой старался оставить неприятного оттенка синяк от слишком сильного нажима. Интерес стал нарастать, а большой палец постепенно поднимался по веку, раскрывая его. Только сейчас он заметил, что на его руки всё ещё надеты кожаные перчатки. Они совершенно не спасали от холода, однако когда их поставляли, по какой-то причине об этом не думали. Резвым движением сняв одну, он воспользовался моментом, чтобы осмотреть чужое выражение лица. На него смотрели с уже привычной за последние несколько лет жгучей ненавистью. Глаз, прежде замученный фюрером, сильно покраснел под дрожащими ресницами. Сморщенный лоб, гневно съехавшие к переносице брови и красные щёки страны смотрелись завораживающе. С уст Ивана даже пожелания смерти казались бы обволакивающим мягким полотном, не говоря уже о глазах. Когда они смотрят только на тебя, только в твои собственные очи, чувствуется домашний уют. Чувствуется теплота объятий, ощупь чужих рук, ласковый бархатистый шарф, столь излюбленный русским. Этот шелковистый шарф...       Неожиданно в лицо немцу прилетает снег, а в грудь что-то бьёт. Россия снова пытается встать, словно забывая о недавнем подстреле. Но это не проблема напомнить.       Германия поднимает один из пистолетов упавших солдат и производит несколько дополнительных выстрелов по лопаткам и икрам. Снова сбивает с ног и удовлетворённо улыбается. Наверняка Иван сейчас считает его сумасшедшим, сбрендившим и невменяемым. Новая власть определённо плохо на него влияет. Размышлять здраво становится всё труднее.       Немец быстро поднимается и подбегает к уползающему врагу, не задумываясь переворачивая его обратно на больную спину и ударяя несколько раз по ногам. Он бьёт снова, потом ещё раз. Косточки пальцев заболели. Остаётся ударять ногами. Слышится хруст, голова болит, более ничего не слышно.       Иван плачет, пока в безуспешных попытках отползти ему из раза в раз проламывают, итак, раскрошенные кости ног. Его ударяют сначала по малоберцовой кости, а потом переключаются на голеностопны. Мучительные ощущения. Хочется бежать. Хочется домой.       Пытка прекращается незаметно. Неважно, бьют его прямо сейчас или нет, его только что лишили спокойного передвижения на ближайшие пару лет. Их более не получалось поднять, пошевелить или хотя бы почувствовать. К его голове стремительно приближается чужая, оставляя между носами меньше сантиметра. Теперь можно было почувствовать жар немецкой руки. Та, должно быть, сейчас больше погружена в кровь, нежели у России. Эти сильные ладони удерживают лицо, постепенно пальцами подкрадываясь к ранее измученному глазу. Сейчас оттуда рекой текут слёзы: солёные, прозрачные и в беспорядочном ритме. Говорят, что при сильном плаче они вытекают вслед ударам сердца, прямо следуя его пульсу.       Большой палец уже привычно проходит по прежде намеченному маршруту, но в этот раз параллельно вытирая жидкость. В отличие от остального лица, они горячие. Сырость крупными каплями задерживается на ресницах, пока те машинально стараются её смахнуть. Людвиг помогает. Он вытирает слёзки, не давая после этого закрыть глаз.       Как и у остальных, стекловидное тело ощущалось мягким, упругим, совсем пружинистым, если сильно не давить. Его хочется съесть как какой-то мягкий фрукт, но немец всё же не спятил, чтобы всерьёз следовать таким кровавым мыслям.       Какой глаз изнутри?       Он наполнен слизью. Нет, не совсем слизью. Это похоже на плазму крови, но без белков. У всех людей, включая страны, как сейчас удалось узнать, наполнение одинаковое. Жидкое, неприятное, но тёплое. Пальцы продвигаются глубже в чужой голове. Пальцы давят, захватывают череп с обеих сторон, тянут за скулы, что теперь можно обхватить. Его голова теперь легко двигалась вслед за движениями фюрера. Потакала приказам. Только сам Россия, находящийся на последнем издыхании сознания, прикусывает язык в попытке перекрыть собственные крики агонии. Никто не смел поступать в ним подобным образом. Это страшно.       Стоило об этом подумать, как вторая рука врага тянет за нижнюю губу. Он, совершенно не думая о последствиях, тянет её всё ниже и с большей силой до тех пор, пока уста русского не разминаются. Он дышит беспорядочно, на грани срыва, практически начиная вопить от болезненных ощущений. Гортань наполняются протекающими внутрь слёзными, которым более некуда капать, как в открытый рот. Людвиг не даёт произнести ни слова, он захватывает нижнюю челюсть второй рукой, оттягивая вниз. На языке чувствуется железный вкус в общей смеси с солью. Это или кровь, или оставшийся на перчатке вкус пистолета. Мерзко.       Голову Ивана словно стараются разорвать пополам: одновременно тянут вниз за нижнюю челюсть и вверх, держа с обеих сторон уже клиновидную часть черепа. Больно. Страшно. Громко. Рвётся какая-то мышца, ломается какая-то кость. Осознать происходящее становится всё сложнее.       Людвиг делает последний взмах и сжимает чужую скулу, прикладывая всю возможную на данный момент силу, а потом треская её чем-то тяжёлым, превращая в пыль. Вполне возможно, что между этими двумя действиями прошло несколько минут, но сейчас обоим трудно думать о времени.       Фюрер наконец-то встаёт. На его лице смесь из счастья, страха и гордости. Ему удалось то, что не удавалось ни Франциску, ни Артуру, ни Садыку. Это стоит запомнить. Ведь он знает, что однажды ему это припомнят. Он осматривает каждый задетый ранее уголок, что было тронуто и что незадето. Руки погружены в кровь, в такой же красной жидкости лицо, что полностью отражает внутренний ужас, ноги раздробленны, а на туловище несколько пулевых ранений. Только сердце продолжает стучать. Его слышно даже издалека.       Помниться, про Россию ходил слух, что сердце его вовсе ненастоящее. Что оно может и выпасть при случайных обстоятельствах, что оно держится на последнем издыхании. Говорят, что только из-за этого самого сердца Россия по-прежнему не пошёл на окружающий его мир войной. Что только оно сдерживает того от необдуманных слов или действий.       Иван отползает, он старается сохранять сознание, переворачивается на грудь, пытается двигать руками. Он ведь всегда был упёртым, и даже сейчас, когда его тело переломали на каждом куске плоти, когда его лишили зрения, когда его прямо отдают в руки смерти – он не готов так просто принять её. Он готов отдать жизнь за родину, но только не сейчас. Не пока в нём нуждаются. Силы постепенно покидают тело, спина более не выдерживает нагрузки, ноги, принимая на себя роль обузы, только замедляют передвижение. За ним остаётся целая река крови, пока перед ним деревья словно сами расступаются. Сегодня его никто не спасёт. Придётся подождать.       Людвиг подходит ближе.       Резко переворачивает тело, распахивает рубашку и видит то, о чём ему твердили. В груди России углубление, не покрывшееся гнилью, но в то же время не зажившее. Будто только что ему вырезали плоть и достали оттуда орган, будто так всё и должно быть.       Немец протягивает руку и достаёт из груди заветный трофей. Оно бьётся, даже не нуждаясь в кругах кровообращения.       Россия наконец падает, слыша в конце только равнодушное: — Zeitpunkt des Todes... Zehn nach neun. Встрейтимися, Ийван. Frohes neues Jahr.       "Встретимся, Людвиг. Не сомневайся во мне, Я больше так не опозорюсь."