Дневник Павла Юдина

«Сегодня обзавёлся союзником. Я буду помогать ей в убийстве этих бременских свиней, этим она поможет мне подняться ещё выше, либо просто скину все подозрения на неё и даже постараюсь обвинить в своих прошлых убийствах. Только вот я боюсь: она же может сделать также. Да и должен ли я поступать с ней так…» Выходные пролетали быстро. Руководство позволило отдохнуть множеству военных, я не исключение. Пока одни проводили это время с семьёй, я пребывал в одиночестве, вырезая фигурки из дерева. Это помогает не забывать папино наследство. В сарае под музыку из радио ножом вырезаю из дерева форму, придаю ей вид голубя с распахнутыми крыльями. Первые движения неаккуратные: ищу форму, очертания. Вот готово одно крыло, потом — животик с лапками, сделаны второе крыло, хвост и главное — голова. Пока что это не птица, но ей ещё предстоит ей стать. Убираю нож и беру стамеску, провожу ей по моей будущей птице. Убираю слоем за слоем, куски дерева разлетаются по столу и падают вниз. Тельце готово, круглое и полное. Придаю крыльям более чёткий силуэт, вырезаю каждое пёрышко, делая с разной толщиной и длинной. Оставалась голова, нечёткий силуэт, который вскоре должен стать понятным. Головы у меня редко получаются. Для них нужно больше времени из-за мелких деталей для придачи живости творению. Отхожу выпить воды и съесть парочку бутербродов. Две булки, между ними две ветчины и два ломтика сыра с мёдом, смазаны горчицей. Сидя за столом и жуя перекус, услышал, как по радио доносился женский голос: «Прерываем музыкальный эфир с шокирующими новостями из "Полйночной газеты", с вами снова журналист Карин Зауэр. Сегодня было сообщено в газету об убийстве лейтенанта Герарда Хайда. Он был убит вечером тридцать первого декабря, на первое января во время праздника в одной из резиденции бременсмаршала Д’Арс Каталисс. Он умер от удара головой об дерево, полиция выдвигает предположение, что у него случился эпилептический припадок, а он был известен с такой проблемой, из-за чего и умер. Но один из детективов, чьё имя мы не можем назвать из-за анонимности, не верит словам полиции. Он утверждает, что Герарда убили, ведь его тело было найдено на заднем дворе в разгар холода, также у мужчины не было найдено пены у рта. Расспросили всех гостей праздника, многие говорили, что даже не видели Герарда, а те, что его видели, отвечали, что он ушёл с какой-то молодой девушкой с ярко-красным беретом. Также смерть Герарда Хайда становится ещё более подозрительной из-за скрытия его смерти властями от народа. Может быть, Герард знал что-то, что не должен был, из-за чего был устранён самой армии МЛНД? А может, его смерть как-то связана с прошлыми смертями унтер-офицеров? На другие и на эти вопросы Д’Арс Каталисс ответила…» Недолгие помехи, и теперь я слышу ещё один очень знакомый голос: «…Нет, Гарард Хайд не умер от рук убийцы, в этом я точно уверена. Хайд не отличался стойким здоровьем, поэтому часто впадал в эпилептические припадки и из-за этого оставались синяки или раны. В этот раз произошёл несчастный случай… (помехи) Убийства унтер-офицеров? Это звучит даже смешно! Наша армия непобедима! С тем, что вы говорите, всего лишь три несчастных случая — один из них был пьяницей и умер от проблем с печенью, второй страдал депрессией, а третий отравился газами. Знайте, что клеветать может каждый, но если ваша газета не прекратит этим заниматься, Кайзер самолично прикажет распустить вашу контору…» Не желая больше слышать этот бред, я выключаю радио. Тишина заполняет голову. На самом деле, смертей было больше, чем три, только они попали под прицел публики, а остальные скрывает государство. Я помню, как убивал каждого, кто смел переходить мне дорогу, пытался издеваться, домогаться, унижать, оскорблять, даже двое пытались прикончить, но я не слабак. Я рсправился с каждым из них, а после их места отдавали мне. Таким образом я и получал звания: убивал — повышался. Но почему они не ввели расследование? Я самый подходящий подозреваемый: яркая внешность, не бременец, привезли ещё во время Великой войны в Бремен из Воронии. Слишком много подозрений, но меня никогда не было в их списке. Чем больше я думал об этом и вспоминал каждое лицо тех ублюдков, которых прикончил своими же руками, становилось дурно и тошно. Доедать бутерброд не хотел, поэтому отложил его и приступил дальше к работе. Теперь твёрдые и уверенные руки исчезли, вместо них пришли трясущиеся. Страх. Делаю первое движение, потом — второе, третье. Почему я должен быть наказан за это? Вырезаю полость глаз. Они же первые напали на меня, я всего лишь прибегнул к самозащите! Руки всё больше дрожат, а нажим становится сильнее. Для меня же они такие же враги, как и те военные Рондона! Последний вырез не слушался меня и оказался последним для фигурки. Стамеска прошла глубоко. Голова отделилась от туловища и упала с звуком на стол и покатилась ко мне. Я смотрел на обезображенную фигурку. Теперь она ужасна. Не идеальна. Со вздохом я беру всё, что осталось от птички, и кидаю в угол сарая к ведру с садовыми принадлежностями. «Почему я не могу взять себя в руки?» — задаюсь вопросом, закрывая лицо руками. Пальцы медленно, но жёстко проходятся наверх к корням волос, а после зарываются в самих волосах. Я подтягиваюсь и опускаю руки. В моей голове всплывают воспоминания об отце. Как он резал для меня игрушки, солдатиков, лошадей, медведей, собачек. А ещё я помню, как он самолично делал своими руками домик со всеми нами. Всё было сделано до мельчайших деталей. Мой взгляд падает на небольшой металлический чемоданчик на одной из полок. Я открываю его и аккуратно вытаскиваю маленькую игрушку в виде меня. Она совсем миниатюрная, чуть меньше моего мизинца. Крутя её в руке, я восхищаюсь, насколько детали маленькие, но точные, даже моя обтёсанная голубая рубашка была сделана точь-в-точь. Мой отец и правда был мастером. А что он оставил после себя? Ни наследника, ни семьи — ничего. С печалью я убираю игрушечного меня и выхожу из сарая, прибегаю к двери на задний выход и захожу в дом. Меняю сапоги на тапочки и прохожу в гостиную. Первое, что бросается мне в глаза, — это шкаф с книгами. Их было много. Покупал их на рынках с запрещённой литературой. В основном запрещены писатели Воронии и большая часть Рондонских. Люблю читать. Особенно зачитываться Достоевским, Джеком Лондоном и Ремарком. Но половину полок занимают книги воронской классики — Толстой, Лермонтов, Чехов, Островский и многие другие. Я бы не назвал себя книжным червём, просто стараюсь сохранить связь с Родиной, не забывать родной язык. Книги позволяют мне иногда забыть о внешнем мире и отвлечься от терзающих мыслей. Увидеть же среди толстых книг хотя бы одного бременского автора невозможно. Читать культуру своих же врагов — унизительно и мерзко. Сажусь на диван и смотрю в серую, с тёмными узорами стену. Маятник часов медленно двигается, издавая раздражающий звук тиканья. Тик-так, тик-так. Треск дров в камине. Тик-так, тик-так. Хоть в гостиной и тепло, но я чувствую холод. Тик-так, тик-так. Непонятная тоска отзывается в сердце. Тик-так, тик-так. Я не хочу здесь оставаться. Рывком встаю с кресла и направляюсь в прохожую. Обуваюсь, накидываю пальто, надеваю перчатки и шляпу на голову. Выхожу из дома, закрываю дверь на ключ и выхожу за калитку (закрыв её).

***

Блуждая по холодным, но красочным улицам Бремена, замечаю семьи. Мать с детьми, отец с сыном либо вся семейка. Хочется плюнуть им вслед, крикнуть, разбить их мимолётное счастье, но меня останавливает лишь одна мысль… заслуживают ли они такого? А их дети? Они же, наверное, ещё и не знают о Великой войне. Но виноваты их родители. Виноваты в том, что не пытались отговорить своих родителей от кровавой бойни, из-за них же я и потерял своё счастье, билет на нормальную жизнь. Они всего лишь свиньи бремена, как и все в этом государстве. И вот мимо меня проходит семья — родители и девочка посередине. Я уже готовлюсь крикнуть им вслед что-то неприятное, оскорбительное, то, что заставило бы их ещё оставшийся день вспоминать. Я поворачиваюсь и молчу. Просто молча смотрю им вслед, а после продолжаю идти. Не хочу быть таким же мерзким, как и все бременцы. Ноги сами меня ведут, а я лишь думаю о своём, стараясь забыться. Чувствую себя как главный герой Диккенса, Эбенизер Скрудж, такой же ворчливый и безрадостный старик, который ненавидит, когда у других всё хорошо. Ладно, я не настолько уж и стар, всё также красив и успешен в женском внимании. Останавливаюсь у магазина с зеркалами, на витрине стоят несколько зеркал. Я подхожу и осматриваю себя. Моя уверенность в своей красоте сразу же исчезает: видны морщины под глазами и у края губ, на лбу также парочка лёгких морщин. Я разочарованно вздыхаю. Недалеко так и до седины. Хочу продолжить путь, как замечаю, как на противоположной дороге заходит за угол мужчина с молодой девушкой. И тут глаза на лоб полезли: я узнаю эту девушку! Её невозможно не узнать! Это она и была на той вечеринке у тела Гарарда! Она одета всё также небогато, но аккуратно, длинное платье глубокого синего цвета и пальто нараспашку, красный берет — как пятно на сером фоне высоких зданий и такого же цвета шарф. Незнакомец же рядом с ней чуть выше неё, видно небольшое пузо под пальто, а рожа мерзкая, как у свиньи. Он обнимает спутницу за талию. Они заходят за переулок. «Это не моё дело», — твержу я себе, медленно продолжая шаг дальше. А если что-то с ней случится? Я же один здесь. И я осматриваюсь, в попытках увидеть хотя бы ещё одного свидетеля. Никого. Если с ней что-то случится, то буду виноват я. Но меня не должны касаться чужие проблемы. Борясь с самим же собой, резко, как пуля, вспоминаю то, что давно забыл. Тогда я ещё воевал на фронте, захватили деревню где-то на территории Рондона. Тогда я стоял у одного из домов и покуривал сигу, отнял у жителя. Курю и вижу, как наш старший вёл молодую девушку, наверное, моего возраста в дом. Она пыталась сопротивляться, а он обнимал и что-то ей на рондонском говорил. Я тогда быстро ушёл, не предал особого значения, а на утро узнал от Мэкса, что её скинули в канаву. Боюсь даже думать, что ей пришлось пережить перед тем, как умереть. Меня накрыла волна вины и отвращения к себе же. Если это снова тот самый случай? Я не смогу тогда себя простить за вторую смерть. Приняв решение, я перешёл дорогу и тихо пошёл за ними, стараясь не издавать звука. Их плохо видно из-за темноты, но я продолжаю следовать. Слышен хохот и наигранный женский смех. Замечаю, что они остановились, и прячусь за мусорным баком. — Ты уверена, что это хорошее место для такого? — спрашивает мужчина и я его узнаю — это мой коллега, имеет на одно звание выше меня. Фридерман Лэнг, противный дядька, только сам себе на уме. — Я просто не хочу светиться лицом, а то мало ли, слухи пойдут, — голос девушки игривый, слегка кокетливый. Только сейчас замечаю очень заметный акцент. Когда я только учил бременский, говорил с таким же акцентом. — Конечно, я же не последнее место занимаю, милая, — его лицо расплывается в самодовольной гримасе. — Так и есть, — она подходит к нему вплотную. Они готовы поцеловаться, но их губы не успевают соприкоснуться. Слышу непонятный звук, будто режут ножом по мясу. Фридерман, покачиваясь, отходит от девушки, держась за горло. По его пальцам течёт кровь, пачкая собственную одежду и себя. Он ничего не может сказать, а на лице виден ужас. И он падает на землю. Алая жидкость продолжает течь. Я не могу оторвать взгляд от тела. Так значит, она и убила Гарарда? Во мне просыпается страх, даже такого я не ощущал во время захвата железной дороги. — Выходи, я знаю, что ты здесь, — говорит убийца, поворачиваясь назад и осматриваясь. Я не шевелюсь, даже не дышу. — Я тебя помню, ты тогда на празднике пытался со мной поговорить, а я убежала. Я ещё тогда удивилась твоему спокойствию. Перед тобой тело мёртвого, а ты и бровью не повёл, — она рассказывает это с без эмоционального окраса, как диктор. — Понимаю, как это выглядит, но я тебя не буду трогать, пока ты не нападёшь на меня первым, — она бросает нож на землю и молча ждёт. А я думаю, что делать. Убивать её мне не хочется, но и отвести в полицию невозможно, нигде рядом нет их отдела. Если встану и покажусь, стану свидетелем, значит могу стать следующей жертвой. Вспоминая её реакцию в тот вечер, не думаю, что она способна на ещё одно преступление после совершённого. Выхода не было: убежать не получиться. Набирая воздуха в грудь, я встаю, отряхиваюсь и выхожу к ней с гордым видом. Хмурюсь и даю понять, что лучше меня не пытаться обмануть. Она смотрит на меня без капли страха или злости, невозможно прочесть её. Руки слегка подрагивают. Она всё-таки не убийца. Медленно ползу взглядом от неё на лежащее тело. — Мы сейчас у жилых зданий, неподалёку должен быть мусоросжигатель, — даю сухой совет. Девушка слегка приподняла одну бровь. — Ты мне поможешь? Но зачем? — Теперь мы в одной лодке, — сурово говорю ей и беру из мусорного бака толстый, длинный картон, как раз под размер Фридермана. — Помоги его положить на неё. Я беру за руки, она — за ноги, и мы кладём мёртвого на картонку. Нахожу также мусорный мешок, стряхиваю весь мусор из него в бак и заворачиваю тело в него. Беру его так, чтобы не испачкать одежду, и кладу на плечо. — Нож положи в платок или тряпку. Она так и поступает, и мы идём в один из проёмов, туда, где больше всего мусора. Мы молчим, не смеем разговаривать. Через пару минут находим печь, скидываем тело и орудие убийства. Чтобы скрыть тело, бросаю на него валяющиеся мешки мусора. Убедившись, что его не видно, закрываю крышку печи. — Готово, — отряхиваю руки. Девушка ничего не говорит и разворачивается в обратную сторону, я за ней.

***

На улице уже темнеет, а мы продолжаем идти в тишине вместе. Не так я себе представлял выходной. Её руки уже не трясутся, но вид, заметно, подавленный. — Пав Юдин, — первым нарушаю тишину. — Дария, — сухо отвечает она. — Скажи, зачем тебе это делать, Дария? Она ускоряет шаг, стараясь уйти от ответа, но я грубо хватаю её за руку и толкаю в телефонную будку. Она пытается меня оттолкнуть, но уже поздно. Я запираю нас в тесном помещении, прикрывая собой единственный выход. Мы смотрим друг на друга хмуро. — Лучше ответь мне: откуда ты знал, как избавиться от трупа, и зачем помог? — её голос повысился, стал более злым. — Я всё же воевал и знаю, как лучше избавляться от тела, — напоминаю ей, кем являюсь, — а помог, потому что посчитал это единственным верным решением. Дария слегка покачивает головой, явно не веря моим словам. — Не смей мне врать. Я набираю воздуха в лёгкие. С ней явно будет тяжело. — Хорошо, тогда расскажи мне свою причину убивать их. Девушка отводит взгляд и смотрит за стекло будки. На улице снегопад, машины, люди с работы. Бурная жизнь продолжает кипеть в городе. — Шестеро людей сделали кое-что очень плохое, поэтому я хочу им отомстить. — Её взгляд пустой, размытый, а слова окрашены спокойной ненавистью. Что эти вояки ей сделали, что приехала в Бремен только ради мести, зная, насколько эта затея опасна? Но… в глубине души я понимаю, что могу довериться её словам. Она не выглядит как шпионка или подосланный Кайзером подчинённый. Она всего лишь молодая девушка с печальным личиком. — Понимаю, я тут тоже ради мести. Её взгляд отрывается от вида улицы и приковывается ко мне. Девушка явно удивлена моим словам. — У меня есть предложение, — неожиданно предлагаю я. — Кто эти оставшиеся четверо мужчин? — Насколько я знаю, следующий — Обер-лейтинант, а остальные из званий Унтер-офицерских. «Значит, лейтенант уже мёртв, Штабс-Фельбфебель был убит на моих глазах, осталось только Обер-лейтенанта — и повышение уже у меня», — раздумываю дальнейший план для себя. — Я могу помочь убить его, это всё же будет для меня выгодно, и по возможности помогу с остальными обидчиками, — таково моё предложение. Её глаза перестали пылать интересом, а снова стал пустыми и хмурыми. — И как ты докажешь свою честность? — Можа таму, что я из Ворони як і ти? — выпаливаю ей на родном. Снова лицо Дарии меняется, и я вижу искру, некую надежду. — Dar cum? — спрашивает она. Я сначала не понял, что она сказала, но потом стал вспоминать своего соседа из деревни, который приехал из северо-восточной части Воронии. Он говорил такие же слова и меня с сёстрами учил некоторым. — Ти из паўночнага сходу? — Da-da! — с неким восторгом выпаливает она, но сразу отсекает себя от лишних эмоции и становится снова слегка хмурой. Я впервые жизни ощутил себя понятым. Двадцать лет я не разговаривал с другими на воронском, и вот наконец-то нашёлся человек, при котором я могу не притворяться бременцем. Мы выходим из будки и продолжаем идти вперёд, держась около друг друга. — Так ты как сюда попал? — Это долгая и не самая хорошая история. Она задумчиво хмыкает. — Понимаю, — она кусает нижнюю губу, готовясь что-то ещё сказать. — Честно, при первой нашей встрече я поняла, что ты не из них. Внешне совсем не похож: крючковатый нос, яркие голубые глаза, очень кудрявые светлые волосы. — Я тоже сразу понял, что ты не из наших, — усмехаюсь, вспоминая, как бегал за ней. Мы доходим до перекрёстка и останавливаемся. — Мне дальше прямо, — говорит Дария, сильнее прижимаясь носом к шарфу. На улице холодало. — А мне налево. Но мы стоим, не смеем отходить. Я и она чего-то ждали. Девушка разворачивается ко мне со спокойным взглядом без капли сомнения. — Хорошо, я доверюсь тебе. Ты поможешь мне, а я тебе, ты ведь не просто так предложил это. — Я положительно качаю головой. — Вот и договорились. — Она уже была готова идти дальше, но кладу руку на её плечо. — Ты так пешком пойдёшь? — она пожимает плечами. Как и тогда, я снова ищу в карманах мелочь и нахожу и так же протягиваю её. — Держи, этого должно хватить на трамвай. Дария недолго смотрит на них, а после сжимает крепко в руке. — Спасибо и до встречи, Пав Юдин. Не давая мне попрощаться, она уходит, оставляя после себя лишь смутное очертание рядом со мной.