Выдающиеся Звери: заполняя пробелы

— ПЯТНО... ЛЕОПАРДА? Ещё многие пустые мгновения я стоял да со взглядом полной ненависти к себе смотрел на корисневатое пятно, которое решило выскочить у меня. Долгие мучительные минуты я сверлил своим хищным взглядом это место, словно ничего более в этой жизни меня не тревожило, и не смогло бы потревожить. Да... Много я от тебя получил, мамаша... Первым делом, как оцепенение наконец-то отпустило меня, я сию же секунду вонзил свой коготь в это место. — Кх... Но даже это не помогло, настолько я был жалким гибридом. Мои когти были слишком мягкими для хищника. Единственная их схожесть – длина. И как бы я их ни срезал, как бы до крови ни сдирал их, они всё равно возвращались ко мне. И только тем, что я просто не показывал свои пальцы каждому встречному, я мог хранить в секрете свою уродливость. — Б...б... В мыслях летели мысли, моменты, желания, идеи сделать что-то, чтоб не видеть этот позор. На языке вертелись слова, которые мне столь хотелось бы сказать, но я хотел сказать всё и сразу, и не мог даже начать первый слог. — П... Я ничего не понимал. У меня даже не было идеи, как мне себя сейчас вести. На моих глазах начали наворачиваться слёзы, которые мельком скатывались по щёкам, озаряя своим тёплым орошением полное ничего. — Ну как?! После выкрика я начал биться головой об стену. С каждым ударом я бился всё сильнее и сильнее, словно молоток, забивавший гвозди. С каждым ударом я чуть ли не заваливался себе на колени — Ка-ак?!.. После очередного удара до меня дошла мысль, которую я просто был обязан воплотить в жизнь. Что если я выковыряю это безобразие чем-нибудь? Ножом тем же? Вот и было решено. Я должен буду выкрасть нож с кухни, а затем уже и выковырять свою проклятую метку с тела. Сделав пару шажков назад, я окинул взглядом стену, которую бадал, пытаясь получить ответ. На белой плитке с редкими зелёными да синими узорами можно было заметить инородный красный цвет: это явно не была краска от плитки – эта краска вообще была не от предмета. Она была моя. Пока я успокаивал себя, у меня успела пойти кровь со лба. Теперь надо пройти так, чтоб меня не заметили с этим окрасом. Как жаль, что нельзя здесь проводить мне такую практику, как на других, так и на себе. Надо бы ещё скрыть последствия моей "очистки". Мне ведь придётся себя до мяса счищать. Я окатил украшенную кровавой рябью стену водой, после чего моё искусство в этот же миг смылось оттуда. Вслед за этим я и завершил процедуру, которой изначально и было посвящено всё то время. Домывшысь, я вытер остатки той крови, что была у меня на лбу да аккуратно пошёл к себе, чтоб лишний раз меня никто не замечал. Уверен, о моём разбитом лбе никто молчать не станет. Войдя в комнату, я тут же заметил, как мой сосед беспечно разлёгся на своей постели. Спал он, словно последний раз. Видать, изрядно трудился сегодня. От сего и в комнате света не было. Но меня это ни чуть не беспокоило, всё же, от мамашки я не только уродство приобрёл. Разобрав постель, я переоделся в вещички для сна да, накрыв себя одеялом, лёг спать. Завтра настанет великий день, суливший мне интересное "приключение". Самое главное, чтоб оно не обернулось новой главой моей крохотной самописной трагедии. — Эй, вставай, хорош валяться! На удивление, я проснулся от того, как меня всячески подталкивали в бок. Походу, моя работа головой без следа не обошлась: голова гудела, словно я спал ночью от силы пару часов. — Эаэвэ?... Что такое?... С просонья буркнул я, даже не думая о том, чтоб как-либо прикрывать свои отличительные черты. — Ну... Как это и могло бы произойти: мой сосед по комнате заметил мои клыки. Но сейчас мне к этому не было дела, ибо я ждал этого дня не для того, чтоб стыдиться с себя, а чтоб делать себя нормальным. — Нам просто вставать уже надо, а ты спишь всё ещё... Наконец-то договорил Алан. Забавно. Походу, я слегка проспал их подъём. — Ла-адно, встаю. Отмахивался я, зевая да так, что моя пасть раскрывалась во всю ширь, давая лицезреть всё великолепие моих детских хищных клыков. — Ааа... — Что такое? Безразлично обратил я внимание на замешательство Алана. Но он не решался отвечать. Он словно был напуган тем, что рядом с ним всё время был тот, кто реально мог бы его съесть в любой момент, прячась под личиной обычной газели. — Ну... так что стряслось? Ты словно язык щас проглотил Мне было так лестно, так игриво, так приятно видеть его изумление. Я никак не мог бы описать то чувство, которое нахлынуло на меня, глядя на его неподдельный страх. Как будто сердце трепетало во всём своём великолепии, а я словно вышел из болота снов, очнулся от бесчувственной манеры бытия, начал жить, как тогда, бившись головой о стену душевой. Мне столь нравилось лицезреть его, что на моём лице начала разрастаться улыбка. И я не мог её сдержать, как бы я ни пытался да ни хотел. А мой сосед всё стоял, как вкопанный, да всё пуще погружался в пучину страха от моего вида. — Ой... В миг я очнулся от восхищения своей жизнью да вспомнил, что надо бы собираться. Ничего не дожидаясь, я начал заправлять свою постель. Параллельно этому Алан продолжал стоять, словно очарованый неземным видением. И даже моя смена в действиях не заставило его шевелиться. Вскоре я вышел из комнаты да пошёл умываться. Выйдя из комнаты, краем уха зацепился я за тихий скрип из комнаты. Походу, мой сосед наконец-таки пришёл в себя от увиденного да сдвинулся с места. Видать, сел он на кровать, ибо иных звуков я не расслышал. Дойдя до ванной, мне пришлось остановиться да скудно ожидать. Я пришёл к тому моменту, когда народу было ну уж слишком много. Ждать мне ой как не хотелось, так что я пытался всяческими способами уменьшить столь скудный досуг. То я незаметно обгонял тех, кто был вперёд меня по очереди, то просто вслушивался, о чём кто-либо говорит, то представлял различные картинки в голове. Картинки те, которые я рисовал в своём воображении, никто бы не полюбил, никому бы не понравилось. Самой скучной была та, где мой старый дом был весь в огне, а я же стоял в сторонке да наслажлался тем, что та дрянная сказка была по-настоящему стёрта – от неё ничего не осталось. Картиной поинтереснее была та, где я прикончил свою мать как-то по-оригинальнее, а не простым ударом утюга об голову. Допустим, она бы была прикована к кровати, а сама она наблюдала бы, как её кто-то поедает. Её живую. Чем же она думала, пока ела моего отца?.. Ну а самой интересной картиной была та, где я сидел в одном из кабинетов того корпуса, где мне приходится учиться. Напротив меня был одноклассник, но не простой – это был некий "обидчик". Не важно какой: тот, кто меня толкнул в ребёнка помладше да выставил неадекватным, или тот, кто облил меня помоями – это не имело значения. На "картине" мне было интереснее наблюдать, как они были повешаны в той комнате. Их тела свисали к полу, но в них всё ещё чувствовалась жизнь. Верёвка вокруг шеи была не столь туго затянута, чтоб им сразу переломило кости, но они свисали так, что медленно умирали, мучаясь от удушия, но были без шансов на спасение. Но не только это было их проблемой, ибо в комнате до сих пор присутствовал ещё и я. Я же стоял близ к обидчику, совсем не волнуясь, что он меня как-либо заденет, да всячески издевался над ним. Больше всего мне нравилось слушать его крики агонии, пока я медленно резал его по спине обычным куханным ножом. Сначала я топорно срезаль шерсть, вслед за этим уже и начинал прорезать его плоть... Но моя игра длилась недолго. Всё закончилось к тому моменту, как пришла моя очередь чистить зубы. Делать это быль привычно, но даже так не особо и легко. Из-за этого я провозился довольно долго, из-за чего дети, стоявшие позади меня, были слегка недовольны. Но мне было безразлично их настроение: кто они мне? Дочистив зубы, я вернулся в свою комнату, чтоб сложить щётку с пастой себе в шкафчик. Зайдя туда я обнаружил, что Алан всё-таки покинул её – видать, опомнился. Я же, поставив на место пасту да щётку, уселся себе на кровать, слегка смяв её заправленное покрывало. Да начал рассуждать, как бы мне провернуть свой план. Выкрасть ножик с кухни не будет какой-то сверхтяжёлой ношей для меня. Пусть мне и надо будет пробираться, сделать это окажется не так уж и тяжело. Лучше всего будет сделать это во время ужина, ибо тогда и повара будут уставшими да их глаз замыленным и не различавшим меня с моей тускловатой шерстью, и дети будут не столь охотно замечать что-либо. Пронести его в душевую будет уже, как два пальца об асфальт. Не мог бы и представить, как можно было бы облажаться в этом моменте. Если только не нести нож у всех на виду. Ну и в душевой я наконец-то смогу подправить свою уродливость. Затем уже я, "отмывшийся" пошёл бы спать. И не думал я ни о чём, кроме этого. Но я даже не думал, что буду испытывать, когда буду ваять ножом по своему плечу. Мне даже не приходила мысль, что я буду делать с кровью, которая пойдёт из раны; что будут делать воспитатели, если они меня как-то заметят за этим или увидят шрамы от порезов, которых не избежать. Не был бы я столь глупым мальчишкой, то думал бы об этом, но нет... меня волновал только результат... — ЗАВТРАК! ...Ход моих мыслей был прерван этим возгласом. Вслед за ним я услышал, как в коридоре, словно птичьей трелью, начали раздаваться гулкие шаги. Я не спешил идти вместе со всеми – не видел смысла. Поэтомц я подождал, пока все пройдут, после чего уже и сам пошёл завтракать. На завтраке же было вновь тоскливо. Я уселся за некий отдалённый стол, поодаль от всех, да начал безразлично есть что-то. Мне не было интересно что это: каша ли, яичница ль, или просто запеканка – мне какое дело, я ж всё равно не пойму. Ел я быстро и непринуждённо, от чего и вышел из столовой довольно быстро. Собственно, я устремился в холл, ибо в других местах мне было делать нечего. Я всё так же сидел на лавке да смотрел в никуда. Утром здесь было маловато кого: все сидели в столовой, завтракали, когда я уже всё съел, даже не заметив. По ощущениям, прошло около получаса для того, чтоб хоть кто-то из детей сюда да пришёл. Начиная с этого момента, холл начал заполняться шумом да криками веселья в котором я не желал принимать участия. — Эй, а чего ты тут сидишь?.. — А?.. Ко мне подошли так, что я чуть ли не подпрыгнул со скамьи от неожиданности. Я оглянулся назад да увидил девочку... Серьёзно? И я то испугался девочки? Но пусть это и была какая-то девочка, мне всё равно было чего бояться. Она всё-таки была не травоядной, а хищницей, лисицей. — Да, чего сидишь? Все играют, а ты... а ты тут! Чёрт... Её нападки поражали меня. Я не мог с ходу придумать, чего бы мне ответить, из-за чего мешкался. — Ну-у... как-ф там... Я не хочу играть. Пробормотал я первое, что пришло ко мне в голову. Говорил я, припустив голову, чтоб мои клыки не были замечены. Исподлобья глядя на неё, я понял сразу: её не устраивает мой ответ — Почему не хочешь? Объелся что-ли? Давай, пошли! Она была настойчива. Но я всё ещё отказывался, махая головой туда-сюда, мол, нет, я никуда не пойду. — Да пусть сидит, скучный, вон какой? И вдруг к этой лисице подошла её подружка. Как же я был благодарен ей в этот момент. Если б не она, то моя оборона бы вряд-ли выдержала... — Ну... ладно... пусть тут сидит, как старикашка. Так и отстали от меня две хищницы. Отошли они от меня не особо и далеко, так что я мог бы с лёгкостью подслушать их разговор. — Чего ж ты с ним сдружиться пытаешься? Ты что, не видела, как он младших бадал! — Что? Правда? А я и не знала... — Ага. Я даже не видела, говорили они? — Ой, а мне ещё кажется, что у него зубки странные, хихи, как у хищника! — Как у хищника?.. уу, слуш... И тут их голоса слились с шумом детских забав. Меня очень удивило, что кто-то видел мои клыки, кроме вчерашних обидчиков возле уборной. Может, они об этом всем рассказали? В один момент в холл вошла женщина. На вид этой травоядной было лет пятьдесят. — Здравствуйте дети... — Здравствуйте, Мадэр-сенсей... — Здравствуйте, здравствуйте. Прошу вас, постройтесь по парам. Сегодня вы будете играть на улице... И не успела она договорить, как все тут же словно завизжали от радости. Видать, не часто они на улице гуляют. Все разбежались по комнатам, чтобы переодеться для прогулок. Мне тоже пришлось не оставаться в сторонес посему я зашёл к себе в комнату да сменил одежду на уличную. Было лето, так что я оделся по-лёгкому. Я не торопился с приготовлениями, ибо был уверен, что мне не придётся долго собираться, да и идти в большущей толпе тоже не льстило мне: куда лучше идти в её конце. Выйдя на улицу, всех нас озарил тёплый солнечный свет, слепившый глаза, от чего невольно все закрывали глаза. Мы все шли к игровой площадке, где было немало чего: качели, горки, песочницы, беседки и большое футбольное поле. Мне совсем не было интересно играть с кем-то, так что, как только мы подошли туда, я уселся в беседке, дожидаясь, когда нас всех позовут обратно с прогулки. И длилось моё беззаботное счастье неспешно долго, пока ко мне не подбежал один из воспитанниковт детдома. Заметив его приход, я подумал, что он, как и я, тоже решил посидеть в беседке. Может, он прятался от солнца, ибо кепки или панамы на нём не было. Но я глубоко заблуждался в его намерениях, очень глубоко... Пришёл он сюда из-за меня. Догадался до этого по тому, что он сразу подбежал ко мне, как только дошёл до беседки. — Хф-ф... Слушай, а почему ты тут сидишь?.. В его запыхавшемся вопросе чётко был слышен хищный рык... Подойдя ко мне, я не стал сразу обращать на него внимания, надеясь, что он всё-таки обращался не ко мне. Но продолжительная пауза дала понять, что это было далеко не так. — Ау-у! Я с тобой говорю! Я наконец-то обернулся в ту сторону, откуда шёл его слегка обиженный голос. — А?.. что? — Чего сидишь тут. Все играют, а ты – скучный... — Ну... — Ладно, не важно. Будешь с нами в футбол играть! Пошли. И, незаметно для меня, он слегка потянул меня за руку, но его движение не было таким, чтоб он как-то контролировал свою силу. Я невольно встал, пусть совсем и не хотел идти. — Но... я-я... я не хочу... Он, было уже, совсем не задавался вопросом, хочу ли я, или нет. Так думал я, пока он не сказал: — У нас одного просто не хватает. Да и не думаю, что тебе плохо тут будет. Так что поиграешь с нами, ага? — Л-ладно... Настолько и были тщетны мои попытки отбиться от его атак. Пока мы шли, он всё никак не отпускал мою руку, словно я был особо опасным преступником, который мог сбежать в любой момент. Да он не просто не отпускал меня, а ещё и тянул, из-за чего мне пришлось потарапливаться да идти настолько быстро, что мои ноги переплетались с хвостом, путались друг с друглм, из-за чего я чуть ли не падал, спотыкаясь. Но мы наконец-то добрались до футбольного поля, ну а мою руку всё-таки отпустили. Думал я, что теперь-то всё будет легко: я буду стоять у ворот, дожидаясь мяча, который гоняют по всему полю, да скучать, ибо он просто не дойдёт до меня. Как же я ошибался. Вместе со мной, нас было всего шестеро – трое на одну команду. Я никого не знал из всех, кто тут был: как в моей "команде", так и в их. Но меня не поставили на ворота. Я был из тех, кто должен был гонять мяч по всему полю, пытаться пробиться до ворот соперника, чтобы принести команде победу. И тут я понимал, что мне конец: я просто не выдержу этого. И я играл, часто давая забрать у себя мяч, не попадая ни в ворота, ни в пасах, когда надо было отдать мяч своему сокоманднику. Ни сил на то, чтоб даже догнать катившийся передо мной мяч не было, а уж тем более, чтоб догнать соперников, овладевших мячом – это было за гранью возможного. Не мудрено, что моя команда проиграла. Мы даже одного мяча забить не смогли, и всё якобы из-за меня. — Эх, что ж ты за клоун такой? Мы ж тебя играть брали, а не просто походить... — Слушай, да он ж только с младшими может так. Ты забыл, что он вчера сделал? — Ах, да, точно... я даже не заметил, что мы взяли играть вот такого недотёпу... Был бы кто-то нормальный – мы бы победили. — А ты чё их подслушиваешь? С нами ты не дружешь, играть ты не умеешь, уходи! Вот так и критиковали мою игру. Я ушёл с футбольного поля, промокший весь до ниточки. Я медленно шёл к беседке, но не той, где я ранее сидел, а другой, куда я ещё не ходил. И сел я там, ожидая, когда нас наконец-то заберут отсюда. Долго ли я ждал – не знаю, ибо я просто уснул под светом солнца, пока ждал. А проснулся я только тогда, когда меня как раз таки пытались разбудить: — Вставай, вставай! Уже идти надо. Пробуждаться мне пришлось не особо и долго, всё же, от дневного сна просыпаться долго не приходится. — Эх, какой же он негодник... Пробормотала воспитательница, отойдя поодаль. Но даже так я слышал, что она про меня сказала. После этого мы все пошли обратно в корпус, ибо уже было время для обеда, а после него – сончас. Перед обедом я подловил время, чтоб снять с себя всб пропотевшую одежду да сменить её на свежую, новую одежду. И наконец мне было не так мерзко от самого себя да того, что я ношу. Чувствовал себя я новее да легче, всё же, на мне нет той пропотевшей свисающей с меня одежды. — ОБЕД! Вот и позвали нас на обед. Я действовал по своей привычной тактике: ждал, пока основная масса народа пройдёт, после чего шёл туда, чуть ли не самый последний. На обед у нас был гороховый суп, а, как второе блюдо, – макароны с салатом. Не сильно я дивился такому предложению, ибо не сильно волновался тем, что нам приготовили поесть. И ел я без остановки, проглатывая даже то, что не каждый сразу бы проглотил. Удалился я оттуда всё так же быстро. Возвротясь из столовой, я устремился к себе, в комнату, ибо в других местах делать мне было попросту нечего. Да и было бы что делать – меня бы туда не пустили: сон час сейчас ведь будет. Я расстелил свою кровать, после чего улёгся спать.

А затем были и последующие пробуждение, подъём да скучная рутина перед ужином.

Я сидел за общим столом в холле, задумчиво глядя в альбом, пока держал в своей руке карандаш. Пока все ждали ужина, нам принесли карандаши да альбомы, чтоб мы не скучали, пока ждали ужин да что-нибудь нарисовали. Естественно, не все решили взять да что-то нарисовать. Как и все, я тоже не пробудил в себе эту страсть, но всё же сел: это было куда лучше, чем бесцельно сидеть на лавке да пустым взглядом постоянно сверлить какое-то место, ожидая какого-то словечка. Но что бы я мог нарисовать? Конечно, я бы мог нарисовать те картины, что приходили мне в голову ещё тогда, утром, пока я ждал в очереди, чтобы умыться, но я знал, что меня никто не похвалит за моё необычное творчество, а меня ещё и могут наказать за это. Посему я сидел да сверлил взглядом не пол, а целый альбом, ожидая своего спасительного — УЖИН! Когда этот возглас только достиг меня, я словно подпрыгнул от неожиданности. Но с этим криком ко мне пришло и осознание: я наконец-то осуществлю свой план в реальность. Я старался держать себя в руках, не выдавать своих намерений, поэтому пришёл в столовую так же, как и всегда, но сел я не в том уголке, где обычно, а рядом с дверным проёмом, что вёл прямиком на кухню. Мне всего-то нужно было зайти туда да украсть первый попавшийся нож. Будет очень хорошо, если этот нож не будет тупым. Действовать надо было иль сейчас, иль более никогда. Я ел свой ужин стремительно большими темпами, которых бы не каждый мог добиться, после чего пошёл к тому месту, куда надо было отнести посуду. Так и начался мой план. Пока я шёл то пытался представить, куда пойдут поварихи, стоявшие там. И сейчас была просто прекрасная возможность: ни у кого не было видно побуждения куда-либо двигаться, так что мой путь был чист от врагов. Отнеся грязную посуду, я быстрыми да тихими шагами приблизился к дверному проёму, после чего пригнулся да быстро юркнул за него. Так и оказался я на кухне.

У меня... получается?..

Мой план идёт в жизнь! От осознания моё сердце началось колотиться быстрее да стало наполняться чем-то необычным: не жидкостью, не чем-то настоящим, а волнением, чувством. Я начал бегло искать глазами любой нож, что мог бы быть мною замечен. И он был обнаружен! Мне пришлось пройти ещё немного вглубь, чтоб ухватиться за него, а затем быстро выбежать, спрятав находку себе в карман. Выбегая, я снова пытался делать это незаметно. Когда же я наконец-то вышел из запретной мне территории, то пытался вести себя так, словно ничего не было. Я вёл себя спокойно, шёл медленно и размеренно, как делал это всегда. Такими темпами я покинул столовую, отправившись к себе в комнату на парочку минут. Зайдя туда то удосужился, что кроме меня никого нет. Встав туда, где бы меня не увидели через дверь, я начал разглядывать свою новую находку. Это был довольно острый нож, на нём была небольшая грязь в виде жира, но не страшная да не критичная. Я запрятал этот нож, чтоб его раньше времени не увидели, после чего вышел в холл, ожидая, когда надо будет идти мыться. Тогда я и начну своё личное представление. Ждал я довольно долго, ибо я должен был выйти тогда, когда все уже закончили мыться. Когда все завершили свои водные процедуры, то я зашёл в комнату, взял полотенце, в которое завернул свой нож, да гигиенические пренадлежности, после чего я и пошёл в душевую. Моё сердце, весь мой дух трепетал от волнения и чувства "кульминации", что скоро всё это закончится. Я вырежу это назойливое пятно из своей жизни да обрету мнимое подобие покоя.

Другого выбора мне не дано...

Я зашёл в душевую комнату, где был совсем один. Хорошо было то, что она была отдалена от всех, в связи с чем никто не услышит моей частной фиерии. Я снял с себя всю одежду да повесил их, накрыв полотенцем, из-за чего и обнажил нож. Я встал перед зеркалом да повернулся к нему своим правым плечом, чтобы видеть то безобразие, которое я нашёл ещё вчера. И шёпотом я произнёс: — Наконец-то я от тебя избавлюсь... Я приложил нож к своему пятну да начал водить его по плечу, ходить вокруг да около, пытаться найти, где бы начать срезать это всё. В конце всех концов, я всё-таки нашёл, куда лучше всего будет вонзать свой стальной агрегат, а после этого... — Ай... кх... Как только я вонзил острие ножа в своё плечо, то всё моё тело содрогнулось от боли, а моё сознание словно было одурманено. — М-мх... Мне было и больно, и до безумия приятно, но не только от самого факта, что я счищаю с себя это пятно, но и от факта боли. Она вскружила мне голову: я был опьянён ею. — А-а-ах... Я продолжал срезать с себя кожу, на которой появилось пятно. Из моего самовольного ранения ручьём текла кровь, стекая через моё тело на пол, утекая прямиком канализацию. Я уже почти закончил срезать свою кожу. Я еле стоял, мои ноги дрожали, а сам я был чуть ли не на коленях. Голова словно налилась свинцом – настолько меня удовлетворял этот процесс. — Да-а... И я продолжал себя резать — Я... Безжалостно продвигаться от одной частички к другой, разрывая свой грязнокровый покров да пуская свою алую, грязную кровь — По-настоящему... Я подходил к концу своего шоу, которое было создано исключительно для меня. Я утопил свой нож в крови. — Живой...

Я закончил

Я срезал тот кусок кожи, на котором появилось то убогое пятно. Я смотрел на своё плечо в зеркало да видил голое мясо, ранение, из которого сочилась кровь. Я был весь в крови: само плечо, локоть, туловище, ноги, спина – всё это поддалось алой краске. Я смотрел на себя так, словно делал это в свой последний раз. На моём лице нарисовалась самая широкая улыбка, которую я мог бы сделать в своей жизни. — Какой же мир... ждёт меня завтра?