I‘ll Feel Your Warmth

      Когда Дань Хэн думает о своем детстве, он вспоминает о холодном воздухе и земле, о ледяных цепях. Дрожа каждую ночь перед сном, единственным источником тепла были его собственные воспоминания.        Но даже так, Дань Хэн знал только о том, что его окружало. Читать книги без какого-либо представления о происходящем, было недостаточным. Все что он знал, все что он мог представить — это было холодной тюремной камерой. И все же, Дань Хэн может представить Лофу Сяньчжоу. У него имеется несколько воспоминаний, осколки которых он может призвать в удушающей тишине Дома Кандалов.        Воспоминания, которые не принадлежат ему. Безымянные лица, которые отзываются у него в сердце теплом. Места, которые кажутся знакомыми. И каждый раз, Дань Хэн возвращается к нескольким драгоценным воспоминаниям с беловолосым мужчиной. Это был ремесленник. Когда Дань Хэн стал старше, и большинство этих воспоминаний стало посещать его во снах, он знал, что этим мужчиной был Инсин. Прекрасные вещи, которые он изготавливал, его отточенные и плавные движения с копьем, морщинки вокруг глаз, которые появлялись, когда он широко улыбался. Воспоминания о нем всегда были наполнены теплом. И Дань Хэн всегда цеплялся за них, когда он хотел почувствовать что-то кроме холода.        Он ненавидел Дань Фэна за то, что он заполучил такого мужчину при жизни. Потому что Верховный Старейшина был ужасным человеком, который, несомненно, совершил множество злодеяний, сделав хуже своему народу. Все наставники постоянно говорили это Дань Хэну. Дань Фэн был хитрым и своенравным, горделивым, упрямым, бессердечным монстром, который предал свой собственный вид, совершив непоправимый грех.       Дань Хэн не мог испытывать к нему ненависть ни по одной из этих причин. Он ненавидел Дань Фэна за то, что из-за него ему приходилось каждую ночь искать способы согреться. Из-за него он никогда не видел мира за пределами этих стен. Это из-за него Блэйд хотел его убить. Это из-за него вне зависимости от того, где находился Дань Хэн, его прошлое продолжало его преследовать.        Дань Фэн не был таким до ужаса своенравным, как ему продолжали говорить, но он совершил страшное преступление и никогда не учитывал того, кто будет в конце концов платить за это.        Все сложности в жизни Дань Хэна были делом рук Верховного Старейшины. Он сделает все что угодно, лишь бы не возвращаться в камеру с этими холодными стенами. Когда у него получилось выбраться оттуда, он даже не мог об этом думать.        Все, что могло выдать его за того человека — его прошлая жизнь, его история, его внешний вид — он все оставил позади. Он больше не хотел иметь ничего общего с ним.       Сейчас у него были свои источники тепла, были друзья, его собственные воспоминания, ему больше не нужно тянуться за теплом Инсина. (Даже когда он снова позволяет этой тоскливой теплоте снова наполнить его, он всегда сохраняет остроту своего копья, как когда-то его научил ремесленник). Только угроза его друзьям заставляла его позволять прошлому влиять на настоящее.       Он знает, что никогда не сможет по настоящему избавиться от своей собственной личности. Наверное, это было глупым и даже наивным — пытаться так долго. Именно этот страх сделал его Дань Хэном — независимой личностью, отделённой от всего, что раньше составляло его сущность. Люди становятся теми, кто они есть, благодаря прожитому опыту. Даже если они не помнят этот опыт.        Если бы Дань Хэн ничего не унаследовал от Дань Фэна, у него не было бы причин испытывать к Цзин Юаню то же странное желание оберегать, что он испытывал к Стелле и Март. Несмотря на то, что они с Март были примерно одного возраста, он всегда чувствовал себя так, будто должен приглядывать за ней на миссиях. Тоже самое с Цзин Юанем, который был намного старше и опытнее Дань Хэна. Даже несмотря на то, что Цзин Юань был превосходным бойцом, Дань Хэн чувствовал себя странно, позволив ему стоять рядом с собой в битве с Фантилией. Если бы Дань Хэн не унаследовал ничего от Дань Фэна, у него не было бы инстинкта уважительно слушать Цзинлю, известную преступницу и безумца, как он слушал бы Химеко или Вельта.        Дань Хэн пришел к понимаю, что его прошлое как видьядхары и Верховного Старейшины — это часть его сущности, после встречи с Байлу. Но, рассказы Цзинлю о ее общем прошлом с Пожирателем Луны, заставили все внутри него перевернуться.       Она не говорила о Дань Фэне как о каком-то ужасном демоне, она говорила о нем как о… человеке.        Кем он, очевидно, и был. Но до этого момента все говорили о нём как о мифическом морском боге, который возвышался над всеми своими сородичами, как будто остальные были просто смертными. Совершенным божеством, ошибки которого другие могли оправдать. Но он не совершал ошибок — он намеренно отвернулся от своего народа. Кто-то настолько божественный не ошибается.       Но Цзинлю говорила о мятежнике как о человеке, который однажды совершил ошибку.        Это не должно было заставить его изменить своё мнение, но, имея в голове эту злобную, неприкосновенную версию Дань Фэна, которую он мог ненавидеть, ему становилось легче поддаваться этому чувству. Это ощущалось неправильным —ненавидеть другую версию себя, версию, которая любила свою подругу Байхэн до такой степени, что он зашел слишком далеко, чтобы увидеть ее снова. Рассказ Цзинлю показал Дань Фэна таким…жалким. Одиноким императором, восседающим на своем троне, окруженным друзьями, которых он не может уберечь. Может ли после этого Дань Хэн продолжать его ненавидеть?        Если кто-то из близких друзей Дань Хэна — его семья — кто-то, путешествующий на борту Звездного Экспресса, умрет таким образом, что он будет делать?        Она говорила о Заоблачном Квинтете так, будто это были просто давние друзья, по которым она скучает. Цзин Юань, Байхэн, Дань Фэн, Инсин.        Это должно было показаться странным — как легко Блэйд и Инсин стали единым целым в сознании Дань Хэна. Но у него уже имеются все кусочки пазла. Честно говоря, Дань Хэн отказывался размышлять о том, почему Блэйд продолжал преследовать его всё это время. Он ничего не хотел знать о жизни Дань Фэна или почему кто-то хочет его убить. Кто бы хотел? Он был ужасным человеком, очевидно, кто бы пытался что-то узнавать? Это не походило на то, что Блэйд вообще был в состоянии отвечать — он был безумен. Теперь от чувствует стыд, осознавая, насколько он ошибался.       Но Инсин был полон жизни. Это то, какой вывод смог сделать Дань Хэн — Инсин был таким во время работы, когда он сражался, выпивал или просто разговаривал. Инсин был ярким и волевым, сияющим и живым. Он сиял так ярко среди бессмертных, потому что горел ужасающей, обжигающей страстью и безумной яростью. Он был как торнадо — его невозможно было остановить или замедлить. Он глубоко переживал за всё. А Блэйд был...       Глядя на него сейчас, когда он встаёт и с хрипом вытаскивает толстый чёрный меч из своего тела, задыхаясь от невыносимой боли, Блэйд был… опустошён. Он действительно был убит. Как будто его выпотрошили.        Что с ним случилось за всё это время? Кто выжал из него всю жизнь и превратил его в это?       Когда Цзинлю уходит посидеть у водопада, а Цзин Юань направляется к Облачным Рыцарям, Дань Хэн видит, как Блэйд, спотыкаясь, уходит. Он неуверенно поднимается на ноги, берёт меч в одну руку и волочит его за собой, оставляя кровавый след.        Дань Хэн следует за ним, не принимая осознанного решения. Словно течением, его уносит в море.       Блэйд бормочет что-то себе под нос, когда Дань Хэн его догоняет.       — Она не могла сделать этого даже своим мечом. Она до сих пор не может…       В своих воспоминаниях, он видит Инсина в своей кузнице, стоящую перед огнем, освещенную его теплом. Но, когда он поворачивается, вместо прекрасного любящего взгляда своего ближайшего компаньона, Блэйд смотрит на него с чистейшей ненавистью и, лишенным осознанности, взглядом.        — Ты. От этого Дань Хэну становится не по себе , но что важнее, он не смотрит на лицо Блэйда. Смотрит ниже на его оголенную грудь и торс, где одежда была разорвана и Блэйд был выпотрошен. Дань Хэн видит белёсые рёбра, через которые прошёл его собственный меч. Кровь стекает по груди, пачкая одежду, руки и лицо. На это тошно смотреть, но он заставляет себя не отводить взгляд. С ужасом Дань Хэн думает, почему его органы не вываливаются наружу и почему он не регенерирует быстрее. Это всегда так медленно проходит? Разве от такой потери крови не должна разболеться голова? Он не подает никаких признаков боли. Просто все вокруг красное. Кровь пачкает все, она вытекает и капает на землю под ним, когда его кожа медленно сжимается, и из его обнаженных внутренностей начинают расти лозы.       Они растут рывками, словно спазмами, прорастая наружу. Очевидно, Дань Хэн видел до этого пораженных Марой, он знает, что ветви и листья будут расти из кожи. У тех, кто внезапно заражался Марой, обычно вырастали золотые листья, которые становились частью их тел. Те, кто стал страдать от Мары из-за старости, как Цзинлю, обычно не встречаются с такими последствиями. Но Дань Хэн никогда не думал, что у Блэйда была такая проблема.        Он понял — Блэйд это то, с чем он никогда раньше не сталкивался. Когда они впервые скрестили клинки, Блэйд был для него незнакомцем. О нем никто не знал. Он был в рваной одежде, окрашенной в темное из-за его собственной крови. Его черные, словно чернила, волосы доставали до лодыжек — Блэйд был всегда израненный. В его взгляде не было и намека на разум, он словно утонул в пустоте его глаз. Стоит заметить, в нем тогда тоже разрастались лозы.       Дань Хэн не сталкивался с Блэйдом с тех пор, как он присоединился к Охотникам за Стелларонами, но он видел его за постерах, как разыскиваемого преступника. Там он узнал имя, которым мужчина нарек себя — Блэйд. Неужели Охотники за Стелларонами…обрубали ему лозы? Дань Хэн до этого не думал об этом. Цзинлю тоже обрубала их? Это больно?       Пока Дань Хэн только и может, что смотреть на него с шоком и ужасом в глазах, Блэйд спешит ответить на его немой вопрос. Он одной рукой тянется к своему вспоротому животу, другую кладет на Осколочный меч, и он хватает корни везде, где лозы пытаются вырасти из него.        Тошнота охватила Дань Хэна, пока он в ужасе наблюдал за происходящим. Когда Блэйд разорвал тот участок кожи, который успел затянуться, кровь брызнула на его руки и начала стекать по ним на землю. Дань Хэн почувствовал, как бледнеет от отвращения, и, не раздумывая, потянулся, чтобы схватить руку Блэйда и убрать её.        — Стой, ты сделаешь только хуже. Остановись.        Рычание вырвалось из горла Блэйда, когда он попытался отбить руки Дань Хэна. Но, когда он оторвал руки от себя, чтобы ударить парня, Блэйд вырвал растение с корнем.       Он задохнулся от боли и сгорбился, когда это вырвалось из него, выплевывая брызги крови. Его тело дрожит от боли, и Дань Хэн только и может, что смотреть в ужасе. Затем Блэйд делает несколько глубоких вдохов, роняет окрашенную кровью лозу и зажимает ладонью рану, пытаясь ее закрыть. Когда он снова смотрит на Дань Хэна, его лицо бледное от потери крови и напряжение, но все еще сохраняет хмурый и невозмутимый вид. Он сглатывает прежде, чем что-либо сказать.        — Хватит, — он словно выплёвывает эти слова. — Мне не нужна твоя жалость.       Дань Хэн отшатнулся назад и отдернул свои руки. Он потряс ими, но они все еще были испачканы кровью Блэйда.        — Это не жалость, это здравый смысл. Дай ране хотя бы шанс на исцеление. Это антисанитарно.        — Так же, как и позволять сорнякам расти из каждой раны, которая появляется в этом теле, — Блэйд возражает. — Не веди себя так, будто тебя это волнует, это оскорбительно. Ты даже не знаешь, кто я.        У Дань Хэна пересохло в горле. Он не знает, правда? Дань Фэн когда-то знал Инсина. Но Дань Хэн это не Дань Фэн, а Блэйда тяжело назвать Инсином.        — Ну, это наверное потому что у нас никогда не было адекватного диалога до этой самой минуты. Каждый раз, когда мы видели друг друга, ты гонял меня от одного конца вселенной до другой в безумной ярости, а потом пытался убить меня. Не было сказано ни слова, кроме твоих криков о грехе.       Блэйд рассеянно посмотрел в сторону, словно легкомысленно обдумывая эту перспективу, а затем кивнул:       — Я бы извинился, но это будет звучать лицемерно.        — Что это вообще должно значить? — Дань Хэн скрестил руки на груди.       — Посуди сам. До того, как я встретил Кафку, я был полностью поглощен безумием. Я не помнил, кто я, но я хорошо знал, кто ты, — мерзкая улыбка искажает глубокие шрамы на лице Блэйда, — мной руководила чистая, плотская, безумная жажда крови. У меня не было причины. На самом деле, всё, что я с трудом помню о том времени, крайне фрагментарно.        Блэйд наклонил голову, высокомерие так и исходило от него. Он продолжил:       — Я не помню, чтобы причинял тебе много боли. Очевидно, что раз это не повлияло на меня, то ни для кого это не имеет значения, не так ли?       Дань Хэн сразу понимает, о чем идет речь и злость начинает закипать в нем. Получается, Блэйду до сих пор горько от того, что Дань Хэн отказывается признавать себя Дань Фэном? Ну, ему как минимум горько за то, как Дань Хэн решил говорить о своей прошлой жизни. Он никогда не хотел сказать, что действия Дань Фэна вообще не имеют значения…просто они не должны быть связаны с ним. Или, все же он иногда так делал. Он много раз говорил Блэйду, когда они сражались до этого, что ему все равно на то, что он чувствует. Ему было все равно на его боль и обиду на Дань Фэна. Но это было до того, как Дань Хэн узнал, какова была причина его обиды. Он не спрашивал. Ему было все равно. Он не хотел знать, потому что не хотел никакой связи с ним. Он отталкивал Блэйда снова и снова.        Но все же. Это была самозащита!       — Прекрасно, что ты остаешься идиотом даже будучи в сознании. Я ничего тебе не сделал, я только защищался. Я тебя не знаю. Я ничего к тебе не чувствую от слова совсем. Я ничего тебе не должен.        Блэйд вскинул бровь       — Хорошо, — он сказал, — я не хочу, чтобы ты был мне чем-то должен. Я всего лишь хочу, чтобы ты посмотрел правде в глаза. У твоих действий есть последствия и я не дам тебе от них уйти. Хотя…во всех моих воспоминаниях, когда ты говорил мне что-то подобное, ты звучал гораздо более уверенно. Сейчас ты звучишь так, будто хватаешь за последнюю соломинку. До все еще настолько уперт, чтобы принять свою неправоту?          Вместо ответа Дань Хэн сглатывает. Он посмотрел на торс Блэйда, где одна из его рук лежала на восстанавливающейся коже. Процесс шёл, но не настолько, чтобы на это было приятно смотреть. Под разорванной рубашкой была видна большая часть его кожи, и Дань Хэн заметил, что каждый сантиметр его тела покрыт шрамами, даже несмотря на пятна крови.       — Это…больно?       — Конечно, — отвечает Блэйд так, будто говорит о погоде, — они все болят. Это всегда больно. Даже после восстановления кожа отвратительно растягивается, и иногда раны снова открываются. Нервы отрезаются, части моего тела остаются повреждёнными, немеют или просто не функционируют.       Блэйд поднял руку, которая лежала на его туловище, и посмотрел на свою испачканную ладонь. Его рука… болтается, как будто повреждены нервы. Руки Инсина, которые раньше с любовью создавали множество прекрасных вещей, теперь способны лишь разрушать.       — Но эта боль проясняет разум. С каждой новой раной я вспоминаю, чему меня учили.        Упоминание Цзинлю о ее последней встрече с Инсином эхом отдается в сознании Дань Хэна. Он знает ее точку зрения, но Цзинлю может быть даже менее здравомыслящей, чем Блэйд. Минуту назад Блэйд благодарил Цзинлю за наставления, прежде чем она пронзила его собственным мечом. Он задается вопросом, что Блэйд помнит о тех «наставлениях»?       — Чему тебя обучили?        — Из пяти человек трое должны заплатить. Почему вы с Пожирателем Луны совершили такой непростительный грех? — Блэйд говорил так, будто повторял чьи-то слова, — это тело, поддерживаемое бесконечным Изобилием, заслуживает быть уничтоженным. Если я испытываю боль, то только потому, что я ее заслуживаю. Мы заслуживаем ее. Все трое. Мы сами сделали выбор и заплатим за него. Как только что сказала Цзинлю, она сгниет в своем безумии на Юйцюэ, ты продолжишь жить в своей тени, а я буду вынужден продолжать жить в боли. Вот, что я должен вынести.        Мелочная часть Дань Хэна жаждала выплеснуть весь накопившийся за детство гнев и обиду в лицо Блэйду, всю ненависть, которую он вынашивал в тюрьме все эти годы, пока она не стала огромной. Кто ты такой, чтобы говорить, что я недостаточно страдал? Я был рожден в железной клетке грехов Дань Фэна и я никогда не мог выбраться. Я вырос на его наследии, меня учили его злодеяниям, я каялся в грехах, которых не помню. Я никогда не смогу забыть его имя. Я никогда не смогу забыть его даже в своих мыслях. В своих снах я вижу его жизнь. Я не могу забыть Дань Фэна, потому что он в моих венах, в моих костях, в моей душе. И каждый раз, когда я вижу тебя, я вспоминаю лишь о тени, которую его наследие отбрасывает на мою жизнь, на жизнь, которая никогда не будет принадлежать только мне. Разве этого недостаточно?        Но что-то его останавливает. Потому что Блэйд не только воплощение прошлой жизни Дань Хэна, которое всегда догоняет его, как бы он не убегал. По крайней мере, так Дань Хэн привык о нем думать. Блэйд — это реальный человек, о котором у Дань Хэна осталось бесчисленное количество теплых воспоминаний, даже если большинство из них туманные, отрывочные или вовсе отсутствуют. И бессмысленная отговорка Дань Хэна не срабатывает.        Ему неприятно слушать, как Блэйд говорит о себе, словно о неодушевленном предмете, а его тело полезно только как оружие. Это кажется слишком неправильным. Дань Хэн с удивлением замечает, что он еще никогда не слышал, чтобы Блэйд так связно говорил с момента его перерождения. Вот кем был Блэйд, лишённый своего безумия, и это тоже кажется неправильным.         Когда Дань Хэн возвращался к воспоминаниям Дань Фэна об Инсине и этой теплоте, это также пробуждало чувства Дань Фэна к нему. Именно это заставляло его чувствовать тепло, потому что в воспоминаниях Дань Фэна, Инсин был таким живым. Он должен был предположить, что именно это изначально привлекло Дань Фэна. Инсин был энергичным и полным страсти к своему ремеслу, к своей мести, к своим друзьям. Во всем, что он делал, виделось его упорство и гениальность, он никогда не делал ничего бездумно. Он постоянно удивлял Дань Фэна своей стойкостью и мастерством. Инсин, как ему прямо сказала Цзинлю час назад, был единственным, кто смог вытащить Верховного Старейшину из его холодного одиночества и снова заставить его почувствовать себя живым.        Глядя на Блэйда сейчас, впервые за все время, когда он узнал всю информацию, ему больно думать о том, что должно было случиться с Инсином, раз он стал Блэйдом. Как вселенная низвела его до ничтожества. Лишила его силы, высокомерия и смертности, которыми он так гордился. Воспоминания Дань Хэна туманны, но он знал, что Инсин был поражен Марой в то время. Он помнит Цзинлю, которая учила его, или изменяла, убивая его сотню раз — она рассказала об этом раньше. Образ Инсина — яркий, теплый, мимолетный, как проносящаяся комета, медленно растворяется в мужчине, стоящем перед ним.        Дань Хэн смотрит на Блейда и не видит в нём ничего. Здесь нет тепла. Звериные глаза Блейда были безжизненными, когда он смотрел на Дань Хэна. В них нет ни искры узнавания, ни эмоций. Если что-то читается во взгляде Блэйда, так это усталость. Инсин был опустошен, неудивительно, что Блэйд считает себя пустой оболочкой. Создания Изобилия ничем не лучше тех, кого Инсин когда-то поклялся уничтожить. Дань Хэн чувствует, как в его животе образуется пустота. Он почти предпочел бы, чтобы Блэйд находился в безумном состоянии, в коим он периодически пребывает из-за поражения Марой, чем это. По крайне мере, тогда Дань Хэн мог бы найти что-то теплое в своем жгучем гневе.       — Так ты действительно ненавидишь меня? — спрашивает Дань Хэн. — Меня. Не его. Я. Ты хочешь, чтобы я страдал вместе с тобой.       Блэйд смотрит будто сквозь него, потерявшись в своих собственных мыслях. Или, может, он видит кого-то другого. Это заставляет Дань Хэна проглотить горький комок в горле.        — Ты, — глухо повторяет Блэйд. — Ненависть — это самое близкое к любви, что я когда-либо испытывал. Они идут рука об руку. Они одинаково горят. Раньше я мог чувствовать многое, но теперь все запятнано болью. Каждая эмоция болезненна. То, что я чувствую к тебе…обжигает. Ты можешь жить своей жизнью и исследовать мир, тебе не нужно вспоминать о своем прошлом, когда ты мечтаешь, испытываешь боль или смотришь на свое лицо. Я ненавижу тебя. Само твое существование это насмешка надо мной.        Похоже, в сознании Дань Хэна все встало на свои места. Страдание — это все, что знает Блэйд. Лицо Дань Хэна — единственное, что осталось целым в раздробленном разуме Блэйда. Блэйд когда-то был Инсином — Дань Хэн помнит это. Он его знает. Когда Инсин был ранен, он искал Дань Фэна. Блэйд действует так же, скорее всего, неосознанно, единственным известным ему способом — насилием. Кровью. Страданиями. И это при условии, что Блэйд прав и страдания — это всё, что он способен ощущать. В этом есть смысл. Какой-то ужасно извращенный смысл, который приводит Дань Хэна в ярость от осознания того, что он так хорошо понимает Блэйда. Хотя, на самом деле, он не знает его. Дань Хэна расстраивает то, что осталось от человека, чей образ когда-то согревал его.        Находил ли Блэйд тепло в своей ненависти к Дань Хэну? Это правда, что ненависть это самая теплая вещь, которую он может почувствовать? Обращается ли он к разрозненным, фрагментированным воспоминаниям о Дань Фэне, чтобы согреться ночью, как это делал Дань Хэн с Инсином?        — Я понимаю, — это все, что Дань Хэн ответил.       Они замолкают, не зная, куда двигаться дальше. Они на совершенно неизведанной территории.        — Ты вернешься на Звездный Экспресс? — спросил Блэйд.       — В ближайшее время. Я предполагаю, ты будешь дальше следовать за Охотниками за Стелларонами? — он произнес это название с ядом, не в силах этого предотвратить.        — Кафка та, кто вернул мне рассудок. Я обязан ей жизнью, — говорит Блэйд, отвечая на невысказанный вопрос: почему они? — Но, поскольку, она ничего стоит, я вместо этого поклялся ей в верности. Она считает, что Стелла невероятно важна для судьбы вселенной, и все, что мы делали с тех пор, как оставили ее с тобой, — это следили за тем, чтобы она шла по пути, выбранному Элио и Кафкой. Поэтому я помогаю ей, когда она просит.       «Даже когда она командует тобой, будто ты просто оружие в ее руках?» — с горечью думает Дань Хэн.       — Взамен мне обещали положить конец моим страданиям. Я не могу заплатить цену, пока Кафка не убедится, что это действие не изменит ход судьбы, на которую она надеется повлиять. Но даже в этом случае у нас нет выбора, кроме как продолжать погоню, о которой говорила Цзинлю. Это цена, которую мы оба должны заплатить.        Дань Хэн слышит мольбу вспомнить его, не убегать снова. Но Дань Хэн не собирается убегать. Они с Блэйдом были связаны с самого начала, это уже не получится игнорировать. Дань Хэн должен с этим смириться.       — Если ты этого хочешь, я буду сопровождать тебя до конца.       Брови Блэйда слегка приподнимаются, как будто он удивлён, что Дань Хэн не послал его куда подальше, как, вероятно, сделал бы в любой другой момент. Шок быстро проходит, и Блэйд утвердительно кивает       — Сценарий Элио по-прежнему требует, чтобы ты оставался в живых…пока что. Я не против отложить мое отмщение, — говорит он, поворачиваясь, чтобы уйти, — так будет даже интереснее.       И тогда Дань Хэн замечает блеск в его глазах, ухмылку в уголках губ, отголосок высокомерия Инсина. Это длится всего несколько секунд, но Дань Хэн видит это.        Затем этот момент проходит, и Блэйд удаляется, оставляя за собой кровавый след.